С надеждой и верой
жүктеу/скачать 0.89 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Прощёное воскресение
- Анатолию Кобенкову
- Забыли люди о Талмуде…
- Плач по эмигрантам
- Назаретская история
- Надежды фальшивая нота
- Памяти Романа Шойхета
- Песни к спектаклю «АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА » Песня о перестройке
- Песня эмигрантов-путешественников
- Песня гибнущего корабля
- Песня о портовой любви
- Мы из Биробиджана
С надеждой и верой Я познакомился со стихами Александра Драбкина из города Биробиджана совсем недавно. До 90-х годов прошлого века в Еврейской автономной области было сильное литературное объединение, в основании которого был Эммануил Казакевич, входившее в Хабаровскую краевую писательскую организацию. Но до 90-х годов прошлого века ушло старшее поколение. За ними осталось, на мой взгляд, пустое поле, а с начала 90-х выпало просто выморочное время. И только с 2000-го - стал изредка вновь выходить литературный альманах «Биробиджан». И зацепили меня строки: Вымерзли серые своды осеннего неба, Боль на погоду, в лёд превратилась вода, Словно полгода я в этом городе не был, Хворь у народа и в моду вошли холода... А вот о встрече в Назарете: Бабуля, охранявшая скамейку, Имела профиль вечного жида. Нет ничего печальнее еврейки, Покинувшей свой город навсегда... Так я встретился с поэтом Александром Драбкиным. А потом я нашёл (или она меня нашла?) рукопись его стихов. И стихи, и сам Драбкин - ироничный «осколок еврейской цивилизации», как он сам себя назвал, весёлый и общительный, но умеющий мгновенно сосредоточиться, и работающий весело, без натуги -мне откровенно понравились. По первым его «самиздатовским» книжкам точно и умно, как и подобает кандидату филологических наук, сказала Л.Н. Капуцына из Биробиджана: «В его стихи интересно вглядываться и находить в них осязаемую пряность еврейства, уравновешенную русской мягкостью, - или наоборот? - русский «безудерж», смягчённый еврейской печальной мудростью». Такое можно было бы сказать и о прозе Э. Бабеля, и о стихах И. Уткина. Итак, А. Драбкин - русскоязычный поэт и еврейский, что подтверждает, конечно, тематика, семантические особенности поэтического письма и синтаксиса. Меня же радует, что Александр Драбкин - просто поэт. Но корни! Память же обращает к творчеству советского еврейского поэта Иосифа Уткина, что касается «пряности еврейства», к его прекрасной поэме «Повесть о рыжем Мотэле...», восхитившей в своё время В. Маяковского. Кроме всего «еврейского прочего» А. Драбкин оказался в 90-х годах в схожей ситуации, о которой писал И. Уткин: Вот вам и меньше и больше Каждому свой мессия! Инспектору нужна Польша, Портному - Россия. В 90-х в Биробиджане средь очередного нашего «до основанья, а затем...» местная еврейская публика стала «сбиваться в стаи» эмигрантов - ломались семьи, разрывались житейские связи, и - что ждёт в «земле обетованной»? «Портной» Драбкин не оставил свой родной город, перво-строителями которого были еврейские переселенцы. Мне нравится в стихах А. Драбкина сильно звучащее гражданское чувство, идущее от мировоззренческой ясности, зрелости. С удовольствием процитирую критика-либерала: «...А в России, увы, если поэт не больше, чем поэт, то он просто не поэт...» Не может поэзия существовать в некой зоне самодостаточности, «под собою не чуя страны» (О. Мандельштам). А вот Александр Драбкин «чует» свой город - любит, защищает его, и больно ему от того, что покидают город талантливые люди, друзья: Город мой, ты будто бы ничей, Без друзей — как старый сквер без клёнов... Такая уж выпала нам судьба, одна - и в нашей российской горькой чаше растворилась и «капелька еврейских слёз» - и старого поэта-фронтовика Исаака Бронфмана, и сегодняшнего поэта Александра Драбкина. Мне нравится его лирика с неожиданными «поворотцами», прохваченная мягким, незнобким дыханием осени, светом бабьего лета. Эта лирика для памятливого и вдумчивого сердца. Однажды Александр Драбкин, в час творческого опустошения, пожаловался в бессилии и - написал об этом стихотворение: «Ушли стихи. В чём были - в том ушли...» Да, ушли, вернее, уходят... к читателям, «По дороге к зиме». Надеюсь, его стихи найдут друзей-попутчиков в дороге по судьбе, чтобы согреть их и поддержать надежду. Михаил Асламов. член Союза писателей России
Назаретская история Бабуля, охранявшая скамейку, Имела профиль вечного жида. Нет никого прискорбнее еврейки, Покинувшей свой город навсегда. Вопрос, как часто ноющая рана, Ночами не дающая уснуть: – Мужчина, вы ведь из Биробиджана? Ну расскажите мне хоть что-нибудь. Вам хорошо… вы там… мои сбежали. Они сбежали – так и мне пришлось. Вы мне скажите: что, в Биробиджане На пенсию мне плохо бы жилось? Я ей сказал: там пенсия – копейка, И жизнь, что камень, чтоб скорей ко дну, И есть надел земельный у еврейки – Со стариком в ограду лечь одну. Морщинистые щеки задрожали, И гневом полыхнул уставший взгляд. – Ну что б ты понимал в Биробиджане! …Приедь сюда – захочется назад. Но я ж хотел, чтоб ей здесь стало легче, А ей отсюда было всё видней!.. Обманывал я не однажды женщин, А стыдно до сих пор лишь перед ней. Ушли стихи Ушли стихи. В чём были – в том ушли, Ни строчки не оставив, ни сюжета. Наверное, кого-нибудь нашли: Другую жизнь, историю поэта. Не намекнув и не предупредив, Что, мол, уходим, понимай, как можешь. Ушли стихи с охапкой рваных рифм И образов… тех самых, подороже. Заначку прихватив, где горсть тепла Глаз радовала кляксою капели, Ушли стихи. Такие вот дела… Ушли и даже кепки не надели. * * *
Всё начнётся с того, что я просто однажды уйду В ту страну, где при въезде не спросят наличие визы, В ту страну, где ни паспорт не нужен, ни вызов, Где на рынке сюрпризов я всё, что мне надо, найду. Все начнётся с побега, с отъезда, с крутого броска Там, где старт – это старт, не вокзал и не зал ожиданий. Там не будет прощаний, сомнений и поздних признаний, И в вагон не подсядет проехаться «зайцем» тоска. Я уйду налегке, на столе не оставив записки. Самым близким порою труднее всего объяснить, Что запуталась нить, на которой сушились расписки, Где меня обязали по писаным правилам жить. А потом будет день и, исполнен усталости, вечер, С кем-то шумные встречи и поздний гостиничный сон. И при этом при всём я останусь никем не замечен В той далёкой стране, где однажды скажу: вот и всё. Всё начнется с нуля, словно с первой строки на бумаге, Где что хочешь пиши, с миллионом ошибок и без. Сам оценивай вес, сам с собой соревнуйся в отваге И ходи за сюжетом в, конечно же, сказочный лес. Решено! Ухожу! Ключ от двери – с размаху в помойку! Мне не жалко нисколько. Глаза не царапает грусть… Ничего не забыл, сам себя оставляю – и только… Без себя будет горько… В который уж раз остаюсь. * * *
Не стоит гнать с плохими тормозами, Потом слезами полоскать недуг. Пока январь под холодами замер, Им замкнут круг, им замкнут круг. Брось голосить о том, что все неправы, Но и под правым тоже тонок лёд. Один на всех билет на переправу, И кто вперёд, тот и дойдёт. Январь не ждёт, а к ночи будь что будет. Успеет тот, кто смог до темноты Уйти за круг, и пусть весна рассудит: А прав ли ты, а прав ли ты. Там, где нас нет Там, где нас нет, там чудеса И жизнь без грусти. Собрать бы вещи и туда На пару лет. И если очень попросить, То здесь отпустят, А встретят так, как будто ждут Там, где нас нет. Там, где нас нет, глаза у женщин Слёз не помнят. Они, как звёздочки, горят Сто тысяч лет. И лишь поэт, одной из них не понят, Сдаёт билет на рейс «Земля Тамгденаснет». Жить без забот, любить без слёз Хотя бы на год, Не знать дорог, Усталости и бед… Я очень долго проживу, Но быстро слягу И буду думать: Хорошо там, где нас нет. Надежды фальшивая нота Приснился счастливый финал: Любовь и полцарства в придачу. – Простите меня, я устал… Мне водки и хлеба на сдачу, Чтоб только под утро уснуть. Сутуло курю на пороге. – Мужчина, товар завернуть? – Не надо, хлебну по дороге. Похмелья тревожный синдром, Надежды фальшивая нота Послышалась вдруг, а потом… Рассвет, и пора на работу. Мимоходом Спешка, дом, работа, День не лучше дня. У тебя есть кто-то, Кто-то у меня. В паутине быта Не расправить плеч. То окно не мыто, То не греет печь. У тебя надежды, У меня долги. Заблудилась нежность В суете пурги. Поостыли страсти, Холодней рука. Мимоходом – «Здрассте», На бегу – «Пока». * * *
Возраст начинался с мелочей, А доселе не было печали. Не летели угли из печей, Дети до поры не огорчали. Милые капризы сентября, Дни рожденья ждал. Пришёл – некстати – Грустный листопад календаря, Как напоминание о дате. Памяти Романа Шойхета О вещах, простых и серых, Говорили старики: Про озимые посевы, Про ветра да сквозняки. Мёрзнет скот в прогнивших стойлах… Никудышный сенокос… Дед Трофим, Роман Самойлыч Да аграрный их вопрос. Птицей, одолевшей реку, Грею кости у печи. Много ль надо человеку? Память осенью горчит. Дед Трофим, Роман Самойлыч, Звон стаканов: «Дай им Бог!», Шум реки. Сырая полночь Не пускает за порог. * * *
Истерзал строкой листы – Вырванное время. Только я и только ты, Но всегда не с теми. Только с горем пополам По потёмкам к звёздам. К нашим песням и столам Поздно. Поздно. Поздно… Сколько вздохов в пустоту, Сколько слов на ветер. Видел эту, выбрал ту, А тебя не встретил. Истерзал строкой листы, Спотыкался, падал… И за каждой строчкой ты Почему-то рядом. * * *
Я иду по осеннему городу, По листве, мне под ноги брошенной. Седина, говорят, в бороду, Бес в ребро, ничего хорошего. Из-под облачка – солнца улыбочка, С ней забыть бы казённые хлопоты. Листопад крадётся на цыпочках, Дождик к вечеру звонким топотом. Остальное – такие мелочи, Что не стоят дырки от бублика. «Ах, какие осенние девочки!» Так вздохнул – оглянулась публика. Я иду по осеннему городу, По листве, как по дню вчерашнему. Бес в ребро – седина в бороду! Ну и что ж? Ничего страшного. * * *
Не скучай по мне, не тужи И чудес не проси с небес. Хочешь, будем с тобою жить, А не каждый – сам по себе. Перестанем бродить впотьмах И беречь тишину в тени. Свет на зависть в чужих домах, И неделя – до осени. Вслед за мной идут холода, За тобой – журавлиный крик. Ты пока еще молода, Да и я не совсем старик. Ненадолго тепло костра, Да не наша постель в стогу. Я согрею стог до утра, А сугроб согреть не смогу. * * *
Не нужно просыпаться ровно в восемь, Меняется обычный распорядок. Я погружаюсь в сказочную осень, Где отпуск обещает листопады, Тебя, такую нежную, как песню Со старой, еще маминой пластинки. Послушай и, пожалуйста, не смейся, Не то споткнусь на первой паутинке. На первом вдохе потеряю голос, Не подпою забытому шансону И опустею, как пустеет колос, Оставленный в меже на поле сонном. * * *
Среди вьюг и непрочных снов, На краплёной дорожной карте Мокрым снегом сошла любовь, Растворилась в капризном марте. Даже вызвонить не с руки – Будто кабель разорван напрочь. В дальний ящик стола стихи Перепрячу заначкой на ночь. Всё, что раньше писал, не в счёт. Помечтаю на скользкой трассе: Пусть их кто-нибудь ей прочтёт. Видит Бог – я уже согласен. * * * Я вас видел однажды, Случайно и очень давно, Совершенно неважно – Воочию или во сне, И, столкнувшись нечаянно, Заново выдумал, но – Это было вино, Кем-то добрым налитое мне. Это были цветы И молитвы разбуженных птиц, Это были мечты, Нежно-тёплые, как молоко… Но в одной из галактик, По дороге к созвездию лиц, Обветшали мосты, А до берега вплавь далеко. * * *
Безбожник в затерянном храме, С монашкой заблудшей грешу, Болею чужими стихами И сам их зачем-то пишу. За тёплыми стенами спешка И чья-то тупая возня. Я в щель подсмотрел: там успешно Обходятся все без меня. Народ, озабоченный летом, Судьбу бороздит без сохи. Никто и не спросит: где этот, Который калякал стихи? Очкарик, наивный до смеха, В кого-то влюблённый до слёз, Быть может, он умер? Уехал? В золу превратился, в навоз? Не спросит никто, не ответит… Но счастье, что день изо дня Играют в песочницах дети, Рождённые – не без меня. * * *
Я грешил на погоду И в начале начал, Снегопаду в угоду, О тебе заскучал. Все мечтал, что немного Оторвусь в суете. Загадал на дорогу, Но дороги не те. Мимолётные встречи, За объездом – объезд. Час от часу не легче С переменою мест. Примелькались распадки, Скучен ход по следам, И всё те же повадки У гостиничных дам. Размечтался – и в слякоть Проморгал поворот: Понаставили знаков, Вот ведь дурят народ. Перепутал, прощёлкал – Разве в этом беда? И не выспался толком, И попал… в никуда. * * *
На окраине бабьего лета Желтизна выстелает постель, И ветрами качает планета В парке старую карусель. А под нею, в подарок любимой, На асфальте посредством мелков Кто-то вычертил солнечный символ Из рисунка и нескольких слов. Был прилежен и нежен художник И, не зная погоды прогноз, Не рассчитывал, видно, на дождик, Обманувшись мерцанием звёзд. Так всю жизнь то творишь, то рискуешь, Узнаёшь то из снов, то из слов: Если мелом любовь нарисуешь – Ей, увы, не дожить до снегов. * * *
Позови меня в дождь – Я приеду по улицам мокрым. В небе призрачно-блёклом Сигаретная дымная дрожь Сонно вяжет узоры Из сумрачно-серых волокон. Занавесь ими окна В день, когда ты меня позовёшь. Позови меня в дождь – В дождь случайный никто не приедет. Сквозь дозоры соседей Незаметно меня проведёшь. Будем просто молчать И мечтами дождливыми бредить. Я боюсь не заметить День, когда ты меня позовёшь. Позови меня в дождь, В дождь, пока не закончилось лето, На озябшей планете Водосточных кларнетов галдёж. Подбираю слова, Чтоб потом положить их в сонеты И прочесть, но об этом – В день, когда ты меня позовёшь. Песни к спектаклю «АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА» Песня о перестройке Ошалевшие толпы, машины и лица, Суета и арбатский галдеж. С прошлой жизнью однажды решили проститься. Перестроиться всем невтерпеж. Переломано все, что годами сбивали. И, не зная о прошлой войне, На Арбате шпана предлагает медали По паскудной, валютной цене. Там все «недорого», и в центре города Душа распорота, гуляет рвань. Салоны модные, толпа голодная, И, мама родная, какая брань! И бегут с кораблей разжиревшие крысы, Без фрегатов скучают моря. Моряки бескозырки меняют на джинсы, Побросав в кабаках якоря. Без талонов не радует даже зарплата. Академики моют полы, И торгуют страны победившей солдаты Сигаретами из-под полы. Там все «недорого», и в центре города Душа распорота, гуляет рвань. Салоны модные, толпа голодная, И, мама родная, какая брань! Балерины наладились штопать рейтузы. Офицеры подались в братву. Все, что было святыней в Советском Союзе, Не торгуясь, сдают за жратву. Поделился народ на голодных и сытых, Хлещет горькую, сходит с ума. За шикарным столом, за разбитым корытом Может ждать и сума и тюрьма. Что нельзя за рубли – то за доллары можно. И, оплакав любимый простор, Через узкие двери российской таможни Потянулся народ за бугор. Песня эмигрантов-путешественников Куда нас только боги не носили – Повсюду, от сумы и до тюрьмы. Но за бортом оставлена Россия, А это значит – мы уже не мы. Мы нищету под фраками не прячем, Пустоты не смущают кошельки. По ветру паруса, курс на удачу. Все эмигранты в чём-то моряки. Не верь, что жизнь там – солнечное лето, Бесплатные бананы, как в раю. На босу ногу модные щиблеты Здесь даже на примерку не дают. Но если бы нас сильно попросили На простенький вопрос найти ответ: Где лучше – за бугром или в России? Ответим: «Всюду рай!.. пока нас нет». Песня пиратов Как бывает в сказке про пиратов Или в той, где главный – Робин Гуд, В море грабят жадных и богатых, Беспредел творят на берегу. Не живут пираты на зарплату, В отпуск попадают лишь в аду. Но всегда, не будь они пираты, Бедному монету подадут. Если на борту нет даже соли, Всё богатство – язва да гастрит, Нищему сочувствуя до боли, Волк морской беды не натворит. Разные по цвету глаз и кожи, С разных континентов и морей, Если не ограбим, то поможем, Несмотря на то, что ты еврей. Мы до смерти со Всевышним квиты. По корме нам бредни из газет. Средь пиратов нет антисемитов, Жалко, что семитов тоже нет. Песня гибнущего корабля Что нам отгремевшие бои, Штормы и поломанные мачты?! Тот, кто заплывает за буи, Знает риск и, если что, не плачет. Корабли умеют умирать Кверху носом, уходя в глубины. А волна, их ласковая мать, Провожает парусник, как сына. Брызнет в киль солёною слезой, Шлёпнет по корме, штормами битой. Ты, малыш, поссорился с грозой, Впредь не задирать тебе бушприта. Звёздной ночью или ясным днем, С почестями или без салютов, Если скажут сверху, доплывём Нам на счастье и назло кому-то. Что поделать, если всё не так, С милостью у Господа запарка. На глазах зарёванных зевак Держим раскисающую марку. Не берите, черти, на испуг, Не сулите нам посмертной славы. Доплывём, покуда рядом друг, Даже если не умеем плавать. Звёздной ночью или ясным днем, С почестями или без салютов, Если скажут сверху, доплывём Нам на счастье и назло кому-то. Песня о портовой любви В портах нет места клятвам и слезам, Где морякам не скучно и не тесно. Им даже море брошено к ногам. На всякий вкус легко найти невесту. Наличные куда душевней слов. И чтоб в бродячих жилах кровь не скисла, Мулатки темпераментней штормов И китаянки тоньше кипарисов. Здесь всем понятны жесты и слова, И ласки на рубли меняют с ходу. Девица или мудрая вдова Глядит на вас, как будто смотрит в воду. И если вы фактически не прочь Случайной феи насладиться телом – Благословенна прожитая ночь. Дай Бог, чтоб ничего не заболело. Песня бухгалтера Всему глава – материя, а значит, – бухгалтерия Считает так, чтоб все мы были квиты. И, если без характера, – тебе не стать бухгалтером, Чтоб овцы целы, ревизоры сыты. Когда удача прячется, нам тут же срок корячится, ОБХС-незванный гость – татарин. Кого с душою встретили, все просятся в свидетели, Потом еще кричат, что мало дали. Загнали в рамки узкие, но, оставаясь русскими, Мы крутимся по жизни, как умеем. А, если быть вертлявее, забудешь православие, В конце концов, становишься евреем. Песня о добре Люди! Я желаю вам добра, Спотыкаясь непогожим утром. Милым, безобразным, глупым, мудрым. Люди! Я желаю вам добра. Добрым – добрых дел и добрых снов, Добрых сил и доброго застолья, В жилах доброй крови без застоя, Песен и стихов из добрых слов. Люди! Я желаю вам добра, Чтобы ваш полёт не прерывали. Люди! Я желаю вам добра, Даже если вы мне зла желали. Если зло навстречу – пусть оно О добро споткнется, как о камень. Ведь добро должно быть с кулаками, С добрыми, как в сказочном кино. Пусть, в каком ни встретимся краю, Соберёт нас горе или радость. И в раю, и на пороге ада О добре я что-нибудь спою. 24 мая 2001 г. Мы из Биробиджана Как мы далеки от Иордана, Незаметны для планеты всей. Всем известно, что к Биробиджану Предков притащил не Моисей. Кто-то верит, что Господь всесилен, Но не им построен и не вдруг. И не Сталин вовсе, не Калинин – Место нам нашел профессор Брук1. Не для издевательств, не на муку Дал совет сюда нас поселить. Знать, без Брука здесь была бы скука, Нам бы в этом городе не жить. Не веленьем звёзд – созвездьем судеб – Города не боги строят – люди... 1 Брук Борис Львович – профессор, организатор экспе- диции по обследованию Биробиджанского района * * *
Города не боги строят – люди, Чтобы их дарить себе и детям. Едут в никуда, на «будь что будет». Едешь сам, и сам за всё в ответе. И сказал мой дед: «Все это даром…» И собралась на Восток мишпуха1. И в товарном, но не за товаром, На Биробиджан… «Их вейс?»2, « Ни пуха!»… «Готэню! Вей из мир!3 Мы подъезжаем! Эстер, одевай детей теплее… Эстер, здесь не пахнет урожаем… Что хотели, Эстер, то имеем». Где селиться, там и веселиться. Города не камни – наши лица... 1 Мишпуха – семейство (идиш) 2 Их вейс – я знаю? (идиш) 3 Готэню – боженька, вей из мир – болит у меня (идиш) * * *
Города не камни – наши лица, Наши окна с видами на осень. Чудо-осень, что ночами снится Перед тем, как заболеть и спиться. Говорила баба Эстерися, Что её была бы песня спета: Все, кто не успел переселиться, Умирали у фашистов в гетто. А больной чахоткой старый Яков Плакал над соседской похоронкой… Отчего, вы думаете, плакал? Он совсем не годен был для фронта. Плохо, если кто-нибудь забудет: Города построены из судеб... * * *
Города построены из судеб, Из простых, поломанных и ярких, Из счастливых праздников и будней И совсем не праздничных подарков. Вот, к примеру, парикмахер Ромка, Рыжий, как закат, как щепка, тонкий, Один раз собрал на фронт котомку, А с войны пришло две похоронки. Отрыдали, дважды хоронили… Он не знал и появился в доме. Побывал на собственной могиле… Стариком в Израиле похоронен. Судьбы в камнях высекают лица И не могут дважды повториться... * * *
И не могут дважды повториться Радости, дороги и потери, Дважды кануть, дважды возродиться, Дважды на прощанье хлопнуть дверью. Можно выжить и родиться дважды, За себя на смерть послав кого-то. Можно сделать шаг, решив однажды Грудью лечь на дуло пулемёта. И в названьях улиц поселиться, И заставить любоваться ими. Через бруствер шаг не повторится, Как высоты, взятые другими. Подаривших жизнь земля обнимет. Повториться может только имя... * * *
Повториться может только имя. Говоря сугубо между нами, Можно нас везде считать своими С русскими мирскими именами. Торою никто не озабочен, Синагогу гвалт не беспокоит, И гораздо меньше заморочек С пресловутой пятою графою. А потом, почти уже старея, Учатся общаться на иврите, Паспорта меняют, врут, болеют: «Было время… вы уж извините…» Из Биробиджана все – евреи, Как нас на планете не селите... * * *
Как нас на планете не селите – В глухомань, в столицы или в горы, На английском или на иврите Носим имена, что дал нам город. Я мотаю вёрсты год за годом. И в местах, где довелось скитаться, Спросит кто: «Еврей, откуда родом?» – Я: «С Шолом-Алейхема, семнадцать!» И с такой пожизненной пропиской, Подарившей много тысяч жизней, Чтобы повидать друзей и близких, Я летаю с Дальнего на Ближний. Убеждаюсь, повидавшись с ними: Есть Биробиджан в Иерусалиме... * * *
Есть Биробиджан в Иерусалиме. Кто на слёзы здесь, кто на удачу… Земляки становятся родными, Повстречавшись под Стеною Плача. Вдруг увидев давешних соседей, Как с детьми, боятся разминуться. Больно слышать: по хрущёвкам бредят, Проклинают всё, хотят вернуться. «Мне в Биробиджане бы хватило На мишпуху заводской зарплаты…» «Я б и здесь работал – были б силы, Только вот работы… маловато» Вы биробиджанцев разглядите В Хайфе и Нацерете-элите... * * *
В Хайфе и в Нацерете-элите На шабат собрав кого-то близких, Не на идиш и не на иврите, А на русском вслух читают письма: В русском храме по субботам служба… Скоро открываться синагоге… Может быть, кому-то это нужно, Слава Богу, вспомнили о Боге. Мы вчера гуляли у фонтана… Сделали фонтан – ну, это что-то! Кстати, прибавленье у Ивана… Софа, наконец, нашла работу. Кузнецы куют, врачи врачуют – Значит, все мы вышли на прямую... * * *
Значит, все мы вышли на прямую, И где лучше жить, решаем сами. И растут без нас, а не пустуют Города, оставленные нами. Жил один еврей, он верил звёздам, Жил с людьми, привыкшими скитаться. Но решил еврей: уйти не поздно, Поздно будет навсегда остаться. И пришел он к Богу за ответом: Сколько можно кочевать евреям? И зажглась звездой строка Завета: Хватит, набродились с Моисеем. Там, где меньше стен, там больше света. Нет границ, таможен и запретов... * * *
Нет границ, таможен и запретов, В паспортах ни пятых граф, ни наций. Чудакам, влюбленным в бабье лето, Никуда не следует срываться. Здесь метут снега и жгут морозы, Но на зависть тамошним евреям Можем приносить зимою розы Женщинам, которых нет нежнее. Ты войдешь с букетом в старый дворик, Неуклюжий, словно знак вопроса. Где живет она, подскажет дворник, В рассужденьях истинный философ. Свежий снег с листвой земля тасует… Пережили зной – перезимуем... * * *
Пережили зной – перезимуем, Одолеем сотни тысяч миль и, Было дело, голод пережили… Нам ли не осилить изобилье? Было время, грелись над кострами, И еду давали под зарплату. Пережили. Что имеем – с нами… Мусора пока что многовато. По дворам, по улицам, по скверам Меньше слов на идиш, больше матов. И не дворникам, а многим мэрам Мётлы пригодятся и лопаты. Подметать? Уж лучше здесь, чем где-то… Город этот – наш кусок планеты... * * *
Город этот – наш кусок планеты, И не худший, как уже известно. Будет время – лучшие поэты Про Биробиджан напишут песни. Я поэтам буду объяснять Много лет, пока не постарею: Чтоб Биробиджан душой понять, Быть не обязательно евреем. Можно кушать сало по утрам И ходить в субботу на работу, Но нельзя, я отвечаю вам, Здесь и дня прожить без анекдота. Анекдоты ходят, как ни странно, От Биры до глади Иордана... * * *
От Биры до глади Иордана Всем известно, и писали в прессе, Что рождались у Биробиджана Хохмы пошикарней, чем в Одессе. Бьюсь об ваш заклад и не жалею (Мне ли за слова свои стыдиться?): Здесь в Биробиджане все евреи, А в Одессе только украинцы. Нас по старой памяти пугают, Но евреев этим не обидишь. Вряд ли здесь найдутся попугаи, Плохо говорящие на идиш. На слезах замешен и на смехе Мой Биробиджан. Шолом-Алейхем!.. * * *
«Мой Биробиджан! Шолом-Алейхем!» – От того, кто жизнь с тобою прожил, Для кого здесь каждая аллейка Невского проспекта подороже. От того, кто пал, и тех, кто выжил, Кто пришёл, а кто еще в начале, Кто под магистраль болота выжал, И от тех, кто за рубеж отчалил. От того, кто здесь еще надолго, И от тех, кто собирает вещи, Кто тебе своей любовью должен, И от тех, кому ты лишь обещан. Город нашим был и нашим будет. Города не боги строят – люди... * * *
Города не боги строят – люди. Города не камни – наши лица. Города построены из судеб И не могут дважды повториться. Повториться может только имя, Как нас не планете не селите. Свой Биробиджан в Иерусалиме, В Хайфе и Нацерете-элите. Значит, всё же вышли на прямую, Нет границ, таможен и запретов. Пережили зной – перезимуем. Город этот – наш кусок планеты. От Биры до глади Иордана Всем привет. Мы – из Биробиджана. жүктеу/скачать 0.89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|