Ядро личности: модель самореализации

Позиция Роджерса

Хотя существует несколько ученых, чьи взгляды похожи на взгляды Роджерса, его позиция является наиболее всеобъемлющей, развитой и психологичной. Поэтому это хороший способ познакомить вас с такого рода взглядами. Роджерс (1959) очень четко обозначает тенденцию ядра личности. Для него тенденция ядра личности человека в том, чтобы актуализировать свои потенциальные возможности. Это означает, что в людях существует определенное давление, направляющее их, чтобы они стали тем, что заложено в их врожденной природе. Людям трудно понять это стремление к актуализации на интуитивной основе собственного жизненного опыта. Конечно, мы все переживали желание достичь чего-то или испытывали побуждение что-то выполнить. Но эти переживания обычно относятся к слишком конкретному уровню и не могут прямо соотноситься с тенденцией актуализации. Мы обычно чувствуем, что хотим получить хорошие оценки, или хотим научиться хорошо танцевать, или хотим обладать богатым воображением, но это ощущение не выходит за рамки конкретного: вряд ли можно сказать, что мы ощущаем эту потребность действовать в соответствии со своей внутренней сущностью. Те конкретные переживания, которые я упомянул выше, конечно же, вовсе не обязательно будут иррелевантны, поскольку то, к чему тенденция актуализации приведет на уровне реальной жизнедеятельности, зависит от взглядов Роджерса на содержание врожденных потенциальных возможностей. Например, если обладание богатым воображением относится к врожденным потенциальным возможностям, тогда желание обладать богатым воображением, конечно же, можно рассматривать в качестве выражения тенденции актуализации. И в нашем поиске интуитивной основы для понимания позиции Роджерса мы не должны упустить весьма вероятную возможность того, что, по крайней мере, некоторые люди иногда переживают побуждение выразить себя тем или иным образом. Об этом чувстве сложно говорить, потому что оно весьма бесформенно и абстрактно. Возможно, именно такие редкие переживания и являются прямыми выражениями тенденции актуализации.

Помня о вопросах, поднятых в результате нашей попытки понять мысли Роджерса на основе личного опыта, давайте теперь обратимся к более формальному подходу к его теории. Если вы рассматриваете тенденцию актуализации в качестве основной направленности человека, вы должны описать 1) содержание врожденных потенциальных возможностей, 2) природу самой тенденции актуализации и 3) способ взаимодействия врожденных потенциальных возможностей и тенденции актуализации в процессе жизнедеятельности.

Врожденные потенциальные возможности человека

Практически единственное сделанное Роджерсом утверждение о природе врожденных потенциальных возможностей нацелено на отделение его позиции от позиции Фрейда. С точки зрения Роджерса, все потенциальные возможности человека служат поддержанию и улучшению жизни. Поэтому у Роджерса мы не встретим чего-нибудь, похожего на инстинкт смерти. По Роджерсу, смерть происходит случайно, как конечный результат биологического распада, не обладая прямой психологической значимостью, или как следствие решения человека, которое обязательно является признаком психологической дезадаптации, а не проявлением его истинной природы. На самом деле, я гораздо более четко излагаю взгляды этой теории на смерть, чем это когда-либо делал сам Роджерс, но полагаю, что сказал это вполне в духе его подхода.

Но, помимо понятия инстинкта смерти, может показаться, что Фрейд и Роджерс не настолько далеки друг от друга. Фрейд мог бы посчитать очень родственным по духу представление о том, что врожденные потенциальные возможности (он назвал бы их инстинктами) нацелены на поддержание и улучшение жизни. На самом деле, различия между двумя этими теориями огромны, и они имеют отношение к взаимоотношениям человека и общества. Как вы помните, с точки зрения Фрейда, в стремлении к жизни человек проявляет свой эгоизм и склонности к соперничеству. Считается, что общество находится в неизбежном конфликте с отдельными личностями, поскольку требования совместного проживания прямо противоположны прямому выражению человеческой природы. И наоборот, Роджерс полагает, что то, что совместимо с поддержанием и улучшением жизни одного человека, также совместимо с поддержанием и улучшением жизней окружающих его людей. С точки зрения Роджерса, в природе человека нет ничего, что, будучи правильно и прямо выражено, могло бы устранить возможность существования сообщества в силу своей серьезной деструктивности по отношению к другим людям. Хотя Роджерс не считает, как это делают сторонники теории интрапсихического конфликта, что стремление к жизни в обществе – часть природы человека, он все же показывает, что человек в своей наименее порочной форме будет настолько сильным и принимающим себя в своей жизнедеятельности, чтобы быть способным принимать и других. Хотя человек и не нуждается в обществе как в чем-то необходимом, его природа такова, что, если он не дезадаптирован, он сможет восхищаться другими людьми.

Сейчас вы, возможно, думаете о том, что Роджерс мог бы ответить на сформулированные Фрейдом причины, по которым он, казалось бы, достаточно обоснованно считал, что природа человека прямо противоположна природе общества. Как насчет всех тех способов, с помощью которых человек может нанести вред другому человеку? И разве взаимная деструктивность не возросла бы, если бы правила и ограничения общества были ослаблены? Разве представление о том, что человек настолько непорочен в глубине души, не напоминает журавля в небе? Роджерс отвечал за свой безудержный оптимизм. Он говорил, что большинство стран находится в состоянии мира, а не войны, что мировые войны – все еще более необычное явление, чем мир во всем мире, что в обществах со множеством сложных законов и запретов преступлений не меньше, чем в более свободных обществах, что преобладающее большинство людей ненавидят смерть как нечто им чуждое и что в поведении ребенка очень немногое свидетельствует о порочных и социально деструктивных тенденциях, хотя его возможности контролировать свои процессы могут быть очень ограничены. Другими словами, Роджерс не находил таких уж неоспоримых причин, по которым Фрейд считал человека эгоистичным и потенциально деструктивным. Конечно же, мы можем наблюдать эгоизм и деструктивность, но вопрос в том, какое отношение эти наблюдения в действительности имеют к природе человека. На одном уровне Роджерс говорит, что эти наблюдения достаточно случайны, поэтому правильнее всего было бы рассматривать такие проявления в качестве частных искажений истинной природы человека, а не как прямое выражение этой природы, о чем говорил Фрейд.

На другом уровне у Роджерса есть более определенные основания своего взгляда на конструктивную природу человека. Эти основания берут начало в наблюдениях за людьми в социальном контексте, начиная с психотерапии и заканчивая международной дипломатией. Одно наблюдение заключается в том, что непонимание и подозрительность ведут к вражде и даже соперничеству между людьми. Когда недоразумения прямо проговариваются, подозрительность уменьшается, вражда и соперничество сменяются сотрудничеством и благодарностью. Это не означает, что люди всегда будут согласны друг с другом, скорее, при отсутствии неправильного понимания оставшиеся разногласия будут честными и взаимоуважаемыми. Другое наблюдение заключается в том, что, когда человек чувствует безысходность и собственную неполноценность, он будет плохо относиться к окружающим, не будет их уважать. Но, когда он начинает принимать себя, он также сможет одобрять и принимать других людей. Он может одобрять и принимать не только то, чем другие люди похожи на него, но и то – а это, возможно, более важно, – чем они от него отличаются. Наблюдения такого рода привели Роджерса к убеждению, что истинная природа человека – его врожденные потенциальные возможности – согласуется с поддержанием и улучшением не только его собственного существования, но также и существования общества. Деструктивное поведение по отношению к самому себе и другим можно обнаружить только в случае искаженного проявления врожденных потенциальных возможностей, которое обусловлено дезадаптацией.

Наиболее важный момент, содержащийся в приведенных выше наблюдениях, используемых для обоснования теоретических различий между позициями Фрейда и Роджерса, заключается в том, что, как утверждает в своих рассуждениях Роджерс, поведение, деструктивное по отношению к другим, всегда деструктивно и по отношению к самому себе. Роджерс полагает, что если бы Фрейд был прав, то типичной была бы ситуация, когда поведение, конструктивное по отношению к самому себе, было бы другой стороной поведения, деструктивного по отношению к другим, по крайней мере тогда, когда общество было менее бдительным. Однако Роджерс находит тому мало подтверждений.

Естественно, слабость выводов Роджерса в том, что они не выходят за пределы регуляторной деятельности общества и поэтому являются убедительными, но не окончательными. Пытаясь получить данные, не замутненные социальным давлением, можно было бы обратиться к наблюдению за младенцами или животными. Младенец, к сожалению, не является хорошим источником информации, поскольку он настолько не развит, что можно было бы ошибочно заключить, что он проявляет базовый эгоизм, спутав личностную незрелость с отсутствием заинтересованности в благосостоянии других. Даже несмотря на это, Роджерс утверждает, что в поведении ребенка мало что свидетельствует о своекорыстии за счет других людей. Но мне кажется, что любой, кого будил посреди ночи вопль ребенка, имеет полное основание считать отстаиваемую Роджерсом точку зрения не вполне убедительной. Хотя Роджерс наверняка согласился бы, что ребенок целиком был занят в тот момент собственными потребностями, он спросил бы, является ли это наблюдение достаточным, чтобы сделать окончательный вывод, что природа человека в своей основе несовместима с обществом. И действительно, этого наблюдения недостаточно.

Это состояние недостаточного количества информации побуждает обратиться к исследованию низших животных. Роджерс именно так и поступил, и, как вы увидите дальше, логически это полностью оправдано, поскольку тенденция актуализации не ограничивается только человеком или даже человекообразными, а скорее относится ко всему живому – и к растениям, и к животным. В одной из своих работ Роджерс (1961, с. 177-178) предлагает рассмотреть льва, безусловно достойного и достаточно представительного члена животного мира. Лев, по-видимому, не обременен социальными ограничениями в любом смысле, как они понимались Фрейдом. Хотя это можно оспорить, я полагаю, что это более или менее справедливо. Оказывается, что лев достаточно милостив, вступает в половые отношения в основном со своей супругой и только изредка – с другими львицами, с любовью заботится о своих детях до тех пор, пока они не вырастают настолько, чтобы выйти в мир, и убивает, только если голоден или чтобы защитить себя и свою семью. Здесь нет никакого необоснованного зла, нет никаких свидетельств эгоизма, действительно не совместимого с интересами других. Согласно Роджерсу, сходство между жизнью льва и жизнью человека не случайно. Если бы человек выражал свои природные потенциальные возможности, он вел бы достаточно упорядоченную, конструктивную, нравственную жизнь, не нуждаясь в контроле со стороны общества.

Здесь мне придется остановить этот спор, поскольку его не так-то просто разрешить. Естественно, кто-нибудь, придерживающийся точки зрения Фрейда, мог бы найти в мире животных организмы, для которых убийство вполне обычно, например росомаху или ласку, или сосредоточиться на серьезных ограничениях самоактуализации, которые лев накладывает на свои жертвы. И спор продолжится. Пока достаточно осознать, что модель самореализации, примером которой является теория Роджерса, – серьезная и достойная альтернатива модели психосоциального конфликта.

Разобравшись с представлением о том, что функция врожденных потенциальных возможностей – поддерживать и улучшать жизнь, мы готовы подробнее рассмотреть их конкретное содержание. Это удивительно, но Роджерс почти ничего не говорит по этому поводу. Практически единственное, что можно понять, внимательно читая Роджерса, – это то, что он рассуждает в терминах какого-то генетического проекта, к которому по ходу жизни добавляются форма и содержание. Но четкие очертания этого проекта остаются загадкой. Имеет ли он отношение к таким биологическим аспектам, как размер и тонус мускулатуры, совершенство структур и организации мозга и скорость протекания метаболических процессов? Имеет ли он отношение к более психологическим моментам, таким, как потребности в господстве, в том, чтобы обладать богатым воображением или быть общительным? Роджерс практически не указывает никакого направления. Еще один вопрос, который остается без ответа, касается того, существуют ли какие-то различия между людьми во врожденных потенциальных возможностях. Как вы увидите при рассмотрении периферического уровня личности, очень полезно, чтобы теория подобного рода могла постулировать такие индивидуальные различия. Честно говоря, возникает ощущение, что Роджерс с этим согласен, но нигде он не говорит об этом достаточно явно, что могло бы породить уверенность в этом ощущении.

Конечно, было бы очень трудно составить список того, что составляет генетический проект с точки зрения персонолога. Несомненно, это одна из причин молчания Роджерса. Но существует и причина, помимо этой трудности, поскольку Роджерс – человек умный и проницательный, раньше он не отказывался браться за трудные проблемы и разрешать их. Я думаю, что основная причина его молчания в том, что составление списка врожденных качеств пошло бы вразрез с интуитивным ощущением Роджерсом свободы человека. Он рассматривает жизнь как нечто изменяющееся, движущееся, распускающееся, непредсказуемое, трепещущее, поэтому размышлять о каком-то установленном перечне характеристик – это все равно что заковать в кандалы нечто спонтанное и свободное.

Несколько слов об истории этой теории сделают сказанное мною только что более убедительным. Первым и неизменным интересом Роджерса была психотерапия – помощь людям, обремененным жизненными проблемами, в поисках основы для более полного, осмысленного существования. Он быстро порвал с ортодоксальными теориями и методами психотерапии, такими, как психоаналитический подход, и в течение некоторого времени был известен как практик – противник теории. Он не торопился разрабатывать теорию психотерапии, потому что был так глубоко вовлечен в помощь людям, что совершенно не заботился о том, есть ли у него формальная ясность относительно того, что именно происходит, если это что-то оказывает целительное воздействие. И казалось, что его работа действительно исцеляет. С течением времени, накопив терапевтический опыт, он начал разрабатывать теорию, позволяющую понять успешный терапевтический результат. Его теория личности родилась как еще более позднее следствие теории психотерапии. И здесь, с моей точки зрения, кроется основная проблема. В психотерапии очень полезно придерживаться точки зрения на организм как нечто потенциально неограниченное; это полезно и для пациента, и для терапевта. Это полезно, потому что вы уже имеете дело с пациентом, чрезвычайно ограниченным самодеструктивными паттернами симптомов, потерявшим веру в то, что он может быть кем-то, помимо того жалкого человека, каким сейчас является. В такой ситуации необходимо придерживаться той точки зрения на жизнь, которая противостояла бы взглядам пациента, поскольку только такой подход может способствовать реализации коррекционных целей. Начав верить в эту точку зрения, пациент может черпать невероятную силу из роджерианского подчеркивания свободы, силу, которая поможет пациенту обрести настойчивость и энергию, чтобы изменить укоренившиеся деструктивные жизненные паттерны. Акцент Роджерса на неограниченные возможности ценен в психотерапии, и неудивительно, что он сохранил его в своей теории личности.

Но теория личности – это не теория психотерапии. Нездоровый человек уже не может быть отправной точкой построения теории личности. Когда вы описываете тенденцию и характеристики ядра, вы говорите, скорее, об истинной природе человека. Хотя мы можем восхищаться страстным нежеланием Роджерса устанавливать пределы жизненных возможностей, мы должны также признать, что принятая им модель теории личности задает логические требования четкости, касающейся генетического проекта, если эта теория нацелена на то, чтобы быть в полной мере достаточной для использования. Несомненно, сохраняя молчание по поводу реальных характеристик генетического проекта и в то же время признавая существование такого проекта, Роджерс поступает так, как это в позиции Фрейда было бы равнозначно рассмотрению инстинктов в качестве важных детерминант деятельности без объяснения, что они собой представляют. Все богатство понимания, приобретенное благодаря взглядам Фрейда на то, что существуют инстинкты жизнеобеспечения, смерти и сексуальный, было бы, конечно, утеряно.

Может показаться, что в свете очевидной трудности априорного определения содержания врожденных потенциальных возможностей было бы вполне оправданно наблюдать за реальным поведением конкретных людей и на основе этого делать предположения относительно того, какими должны быть их потенциальные возможности. Несомненно, это важный способ построения теории. Но нужно осознавать, что хотя такой способ полезен при построении теории, он совершенно неприемлем в чем-то, выходящем за пределы такой временной основы. Ученому, использующему такой способ, надлежит четко прояснить, что, с его точки зрения, это просто прием и что он осознает ограничения, накладываемые на полноту его теории необходимостью использования такого способа. Не заняв подобную предупредительную позицию, он может впасть в логически неприемлемую дилемму рассуждений, замыкающихся в порочный круг. В случае Роджерса эта дилемма выглядела бы следующим образом. Он мог бы предположить, что врожденные потенциальные возможности определяют поведение, в то же время отстаивая необходимость использования наблюдений за поведением в качестве процедуры определения того, что составляет эти врожденные потенциальные возможности. Круговой характер такого рода рассуждений приводит к тому, что то, что должно быть объяснением, толкуется, в свою очередь, на основе того, что нужно объяснить. В рамках такого подхода невозможно было бы доказать, что вы как ученый ошибаетесь, а, поскольку логически невозможно доказать, что вы ошибаетесь, в то же время невозможно определить, что вы правы. Принятие такой круговой позиции может произойти только на основе веры или интуиции. Должны существовать какие-то логические или эмпирические средства для определения того, что представляют собой врожденные потенциальные возможности человека, и эти средства должны быть независимы от наблюдения за поведением, которое объясняется исходя из этих потенциальных возможностей. Только тогда будет возможно определить прочность позиции Роджерса. До тех пор отсутствие конкретного описания содержания врожденных потенциальных возможностей остается пунктом, опасно соблазнительным в своей гибкости.

Я уже показал, что тенденция актуализации – это стремление организма стать тем, что заложено в его врожденных потенциальных возможностях, которые направлены на поддержание и улучшение жизни (хотя четким описанием этих возможностей мы не располагаем). Сейчас пора более пристально посмотреть на природу тенденции актуализации.

Первое, что нужно отметить, заключается в том, что тенденция актуализации – это на самом деле организменная, действительно биологическая, а не психологическая тенденция. Она берет свое начало в физиологических процессах всего тела. Это что-то вроде стремления органической материи развиваться и размножаться. В этом тенденция актуализации больше похожа на фрейдистский инстинкт жизнеобеспечения, чем на его сексуальный инстинкт или инстинкт смерти. Но тенденция актуализации гораздо шире, чем сам по себе инстинкт жизнеобеспечения. Тенденция актуализации, конечно же, включает потребность в пище и воде, но только как частный случай гораздо более общего свойства живой материи развиваться вдоль направлений своей жизнедеятельности. Поэтому, когда плод развивается из оплодотворенной яйцеклетки, когда дифференцируются мышечные и кожные ткани, когда появляются вторичные половые признаки, когда происходит гормональная стимуляция воспалительной реакции в случае повреждения тела, мы видим работу тенденции актуализации так же полно, как и в более очевидном случае сознательного использования функций, таких, как сгибание мышц, поскольку они предназначены для того, чтобы их сгибали, или пение, поскольку голосовой аппарат позволяет себя использовать таким восхитительным образом.

В действительности Роджерс, должно быть, считает проявление тенденции актуализации в непроизвольном росте даже более важным, чем ее сознательное проявление. Я так говорю, потому что он достаточно четко показал, что тенденция актуализации свойственна не только человеку, не только животным, но также и всем прочим живым существам. Довольно поэтично, но вполне четко он проясняет этот момент в начале сделанного недавно доклада (Rogers, 1963, с. 1-2):

"Во время свободных выходных несколько месяцев назад я стоял на холме, возвышающемся над одной из скалистых бухт, усеивающих побережье северной Калифорнии. У входа в бухту было несколько больших скал, которые испытывали на себе всю мощь тихоокеанских волн. Не успевая обрушиться на обрывистый берег, волны, бьющиеся о скалы, разбивались в горы брызг. Когда я наблюдал на расстоянии за этими волнами, разбивающимися о большие скалы, я с удивлением заметил на них то, что мне показалось крошечными пальмами, не больше двух-трех футов высотой, принимающими на себя брызги прибоя. Сквозь бинокль я разглядел, что это были какие-то морские водоросли с изящным "стволом", увенчанным кроной листьев. Когда я рассматривал экземпляр растения в перерыве между волнами, мне казалось очевидным, что это хрупкое, прямое, неустойчивое растение будет полностью сметено и уничтожено следующей волной. Когда волна обрушивалась на него, стебель сгибался так, что становился практически плоским, листья течением воды сбивались в прямую линию, но как только волна проходила, снова появлялось растение – прямое, стойкое, упругое. Казалось невероятным, что оно способно переносить эти непрекращающиеся удары час за часом, день за днем, неделю за неделей, возможно, год за годом, и все это время оно питалось, расширяло свою территорию, размножалось, короче говоря, поддерживало и улучшало себя в процессе, который на нашем жаргоне называется ростом. В этой похожей на пальму водоросли была воля к жизни, стремление к жизни, способность внедриться в невероятно враждебную окружающую среду и не только удержаться, но и адаптироваться, развиваться, стать собой".

Тенденция актуализации – это биологическое давление в направлении реализации генетического проекта, несмотря на все трудности, создаваемые окружающей средой. Эта цитата также показывает, что тенденция актуализации не нацелена на снятие напряжения, как это делают тенденции ядра в теориях приверженцев модели конфликта. Жизнь и развитие водоросли, описанные Роджерсом, просто невозможно понять как стремление к комфорту и покою. Если бы мы вообще захотели описать цель тенденции актуализации в терминах напряжения, она должна была бы включать нарастание напряжения, а не его уменьшение. Конечно, проявления "воли к жизни" и "стремления к жизни" и такого необычайного явления, как "внедрение в невероятно враждебную окружающую среду", привели бы скорее к возросшему, а не уменьшенному организмическому напряжению. Удовлетворение тенденции актуализации следует скорее понимать в терминах реализации величественного замысла, а не легкости и комфорта. Как вы увидите, все модели самореализации включают нарастание напряжения, что находится в резком противоречии с теориями конфликта, каждая из которых подразумевает снижение напряжения в той или иной форме.

Хотя тенденция актуализации характерна для всей живой материи, не так уж удивительно, что некоторые из ее человеческих проявлений, с точки зрения Роджерса, вряд ли можно встретить у других организмов. Как и все живые организмы, человек проявляет тенденцию актуализации в базовой организменной или биологической форме, цель которой в том, чтобы выразить врожденные потенциальные возможности. Но человек демонстрирует также и другие, достаточно отличные психологические формы тенденции актуализации. Наиболее важной из них является тенденция к самоактуализации (Rogers, 1959, с. 196). Ее отличие от тенденции актуализации состоит в том, что здесь задействована самость. Самость (Rogers, 1959, с. 200) – это "...организованный, устойчивый понятийный гештальт, состоящий из восприятия свойств "Я" или "меня" и восприятия взаимоотношений "Я" или "меня" с другими людьми и различными сторонами жизни в совокупности с ценностями, связанными с этим восприятием. Это гештальт, который доступен осознанию, хотя это осознание необязательно ".

Таким образом, тенденция самоактуализации – это стремление вести себя и развиваться (получать уникальный опыт) в соответствии с тем, как человек сознательно себя воспринимает. Как вы увидите дальше, "самость" Роджерса похожа на "самодинамизм" Салливана, "волю" Ранка и "символическое Я" Ангьяла.

Я-концепция – это, по-видимому, непосредственно человеческое проявление, и, чтобы понять, как оно возникает, мы должны рассмотреть два дополнительных ответвления тенденции актуализации. Это потребность в позитивном внимании и потребность в позитивном внимании к себе (Rogers, 1959, с. 108-109). Обе эти потребности считаются вторичными или приобретенными, обычно они развиваются в раннем младенчестве и представляют собой особые проявления всеобщей тенденции актуализации. Потребность в позитивном внимании относится к удовлетворению, которое испытывает человек, получая одобрение со стороны других людей, и к фрустрации, возникающей в случае неодобрения. Потребность в позитивном внимании к себе – более интериоризированный вариант первой потребности. Другими словами, под потребностью в позитивном внимании к себе понимается удовлетворение человека при одобрении и неудовлетворение при неодобрении самого себя. Обладая потребностью в позитивном внимании, человек чувствителен к отношениям к нему со стороны значимых в его жизни людей, эти отношения могут воздействовать на него. В процессе получения одобрения и неодобрения от значимых других у него разовьется сознательное ощущение того, что он собой представляет, называемое самостью или Я-концепцией. Наряду с этим у него разовьется потребность в позитивном внимании к себе, которая обеспечивает то, что тенденция самоактуализации примет форму предпочтения поведения и развития, соответствующих Я-концепции. Вряд ли человек будет настойчиво действовать в противоречии со своей Я-концепцией, поскольку это фрустрировало бы его потребность в позитивном внимании к себе.

Давайте подведем итог всему вышесказанному в рамках терминологии, используемой в этой книге. Роджерс рассматривает в качестве тенденций ядра личности 1) врожденное стремление организма актуализовать или развить все свои способности так, чтобы они служили поддержанию и улучшению жизни, 2) стремление актуализовать Я-концепцию, что является психологическим проявлением 1). Потребности в позитивном внимании и позитивном внимании к себе – это вторичные, или приобретенные, модификации этих тенденций, объясняющие мотивационный механизм, посредством которого осуществляется актуализация Я-концепции. Характеристиками ядра личности являются 1) врожденные потенциальные возможности, определяющие пути, по которым будет реализовываться тенденция актуализации, и 2) Я-концепция, определяющая пути, по которым будет выражаться тенденция самоактуализации. Эти тенденции и характеристики располагаются на уровне ядра личности, поскольку они общие у всех людей и оказывают всепроникающее влияние на жизнедеятельность.

Для понимания максимально возможной самореализации очень важно осознать, что в то время, как врожденные потенциальные возможности генетически детерминированы, Я-концепция детерминирована социально. Это позволяет представить себе различия между двумя совокупностями характеристик ядра; ощущение человеком того, кто он и какой он, может отличаться от того, кем он должен стать, исходя из своих организменных потенциальных возможностей. Но чтобы такое расхождение могло возникнуть, этот человек должен потерпеть какую-то неудачу в обществе. Однако общество не неизбежно враждебно по отношению к отдельному человеку, как считали Фрейд и сторонники теорий психосоциального конфликта. Роджерс (1961, с. 31-48) может многое сказать о природе такой неудачи. Он называет это условным позитивным вниманием. Под ним он подразумевает ситуацию, в которой не все, а только некоторые действия, мысли и чувства человека одобряются и поддерживаются значимыми людьми в его жизни. Таким образом, когда у человека развивается Я-концепция, осознание важности мнения о нем других людей приведет к тому, что он будет видеть себя только сквозь призму тех своих действий, мыслей и чувств, которые получали одобрение и поддержку. Его Я-концепция будет основана на том, что Роджерс называет условиями ценности, то есть стандартами для распознавания того, что является ценным, а что нет. Условие ценности как понятие выполняет примерно такую же логическую функцию, как и суперэго в теории Фрейда. Оба понятия представляют нечто, насаждаемое обществом и служащее средством морального контроля за жизнедеятельностью человека.

Существование условий ценности в Я-концепции приводит в действие защитные механизмы; это напоминает то, о чем говорил Фрейд. Раз у тебя есть условия ценности, некоторые мысли, чувства и действия, которые вполне могут случиться, заставят тебя ощущать себя недостойным или виноватым, а поэтому вводится в действие процесс защиты. Как и у Фрейда, защита активизируется, когда человек получает какой-то маленький намек или сигнал в форме тревоги о том, что недостойное поведение вот-вот произойдет. Роджерс описывает два общих вида защиты: отрицание и искажение. Его подход близок к взглядам Салливана и уступает детально разработанному Фрейдом списку защитных механизмов. Но я отложу дальнейшее обсуждение этих вопросов до главы 7.

Хотя между Роджерсом и Фрейдом существует значительное сходство в понимании роли социального влияния на становление этического функционирования и защитных механизмов, нацеленных на то, чтобы не дать человеку почувствовать боль от восприятия собственной недостойности и способствовать подведению поведения под этические нормы, между позициями двух ученых есть и принципиальное различие. С точки зрения Фрейда, защитные процессы приводят к наиболее успешной жизни, в то время как, по мнению Роджерса, они деформируют и ограничивают жизнь. Такое расхождение основано на ряде других различий в их подходах. По мнению Фрейда, конфликт между индивидом и обществом неизбежен, поскольку человек по своей природе не приспособлен для жизни в сообществе, даже несмотря на то, что общественное существование очевидно необходимо для реализации широкого спектра задач выживания вида и развития культуры. И наоборот, с точки зрения Роджерса, хотя между индивидом и обществом часто возникает конфликт (свидетельство этому – условное позитивное внимание как реакция на выражения врожденных потенциальных возможностей), этот конфликт не является неизбежным. Между индивидом и обществом не существует неизбежной несовместимости, поскольку в генетическом проекте человека нет ничего, не допускающего общественного бытия. В то время как для Фрейда хорошая жизнь предполагает максимальное выражение своей истинной природы в рамках необходимых ограничений, накладываемых правами других людей, для Роджерса хорошая жизнь – это только максимальное выражение своей истинной природы, и не меньше. Условия ценности и защитные процессы считаются деформирующими, поскольку они ведут к отвержению мыслей, чувств или действий, которые на самом деле выражают врожденные потенциальные возможности. Это состояние называется неконгруэнтностью. Другими словами, если существуют условия ценности и защита, полностью актуализировать свои потенциальные возможности чрезвычайно сложно. Вам не удастся всецело стать тем, кем вы могли бы быть. Вы потеряли некоторые из прав, полученные при рождении.

Как можно избежать этих ужасающих последствий? Будучи ребенком, вам должна выпасть счастливая возможность получать безусловное позитивное внимание от значимых людей в вашей жизни (Rogers, 1962, с. 31-48). Безусловное позитивное внимание означает, что эти люди ценят и уважают вас как личность и поэтому поддерживают и принимают ваше поведение, даже если они в чем-то с ним не согласны. Роджерс вовсе не говорит, что буквально каждое возможное действие должно одобряться независимо от того, как оно воздействует на самого человека и окружающих. Естественно, если маленький ребенок пытается броситься под колеса едущего грузовика, его нужно остановить. Но ребенок должен испытывать непрекращающееся позитивное внимание: даже если его остановили, из того, как взрослый это сделал, должно быть ясно, что уважения и общего одобрения не стало меньше. Если ребенка ударят или скажут, что он плохой, потому что хотел перебежать дорогу, он не получит позитивного внимания. Если, наоборот, его просто удержать и сказать доступным для его возраста языком, что бежать через дорогу опасно, в этом случае мы все еще проявляем к нему уважение как к человеческому существу. Подчеркивая необходимость безусловного позитивного внимания, Роджерс имеет в виду скорее атмосферу любви и уважения, чем отсутствие всяческих ограничений. Конечно же, существует множество вещей, которые ребенок должен узнать о мире, чтобы успешно преодолевать встречающиеся там трудности. Но научиться этому можно в атмосфере, воспитывающей либо самопринятие, либо самоотторжение, и в этом, с точки зрения Роджерса, вся разница.

Если вы растете в атмосфере безусловного позитивного внимания, у вас не развиваются условия ценности и защиты. Ваша Я-концепция шире и глубже, она включает гораздо большее количество мыслей, чувств и действий, которые выражают ваши врожденные потенциальные возможности. Кроме того, ваша Я-концепция более гибкая и легче поддается изменениям. Это так, потому что новые мысли, чувства и действия, привносимые постоянно развертывающейся тенденцией актуализации, могут быть сознательно приняты (поскольку нет защит) и включены в Я-концепцию (поскольку нет ограничивающих условий ценности). Состояние, при котором Я-концепция охватывает более или менее все ваши потенциальные возможности, называется конгруэнтностью, что обозначает, что Я-концепция не съежилась до всего лишь части того, кем вы являетесь и можете стать. Состояние гибкости, когда новые переживания могут происходить и сознательно приниматься, называется открытостью к переживаниям, что обозначает, что переживания не "разбавляются" посредством защит.

Итак, с точки зрения Роджерса, способ наиболее полно актуализировать свои потенциальные возможности заключается в том, чтобы обладать Я-концепцией, которая не включает условия ценности и поэтому не порождает защит. Из этого следует, что вы 1) будете уважать и ценить все свои проявления, 2) сможете осознавать все, что можно знать о себе и 3) будете гибки и открыты по отношению к новому опыту. Только так вы беспрепятственно станете тем человеком, которым можете стать. Вы будете тем, кого Роджерс называет полноценно функционирующим человеком. И, как показано выше, отнюдь не превратившись в преданного своим интересам антисоциального типа, как это можно было бы ожидать от человека без защит с фрейдистской точки зрения; вы будете ценить, одобрять, восхищаться, поддерживать других людей, потому что вы цените, одобряете, восхищаетесь и любите самого себя.

Роджерс и Гольдштейн

Можно проследить связь многих понятий, которые мы находим у Роджерса и других сторонников теорий самореализации, с работами Курта Гольдштейна (Kurt Goldstein). Будучи физиологом, интересующимся тем, как люди меняют свою жизнь в связи с повреждениями мозга, Гольдштейн предложил на самом деле скорее не теорию личности, а теорию организма. Тем не менее для понимания взглядов Роджерса будет полезно отметить их сходство и различия с позицией Гольдштейна.

Как и Роджерс, Гольдштейн считает характеристиками ядра личности врожденные потенциальные возможности и полагает, что тенденция ядра состоит в стремлении реализовать эти врожденные характеристики. Более того, оба ученых согласны в том, что характеристики и тенденция ядра обеспечивают поддержание и улучшение жизни и не находятся в неизбежной оппозиции обществу. Хотя оба исследователя признают в человеке наличие базового стремления к реализации своих потенциальных возможностей, Роджерс называет это тенденцией актуализации, а Гольдштейн – тенденцией самоактуализации. Роджерс использует последний термин для обозначения стремления человека осознавать свою субъективную сущность, понимая под первым термином более организменный, биологический процесс развития. Гольдштейн может согласиться с организменной, биологической природой этого базового стремления реализовать свои потенциальные возможности, но все же называет его тенденцией самоактуализации, не сопоставляя его с психологическим понятием самости. Для Гольдштейна самость – это практически то же, что и организм. Нигде в теории Гольдштейна мы не найдем признания важности уникальной Я-концепции.

Это означает, что таким феноменам, как условия ценности и попытки эести себя так, как, по мнению человека, он должен себя вести, не отводится формальной теоретической роли. Формальной теоретической роли также не отводится и конфликту, обусловленному проявлениями тенденции актуализации, которые угрожают или в действительности выходят за пределы ограничений, установленных условиями ценности. И поэтому формальной теоретической роли не отводится и защите, по крайней мере, как механизму избегания психологически детерминированной тревоги и чувства вины. В теории Гольдштейна также нет места и для ответвлений от базового стремления актуализировать потенциальные возможности, которые можно было бы назвать потребностью в позитивном внимании и потребностью в позитивном внимании к себе. Как вы видите, теория Гольдштейна гораздо проще теории Роджерса. Она не способна объяснить многое. Строго говоря, Гольдштейн не может рассматривать такие явления, как вина, неосознаваемые представления и действия на основе сильных желаний.

Говоря в общем, можно отметить, что Гольдштейн стоит в стороне от явлений, примеры которых приведены выше. В действительности серьезное внимание было уделено только одному из них – неосознаваемым представлениям, и это было сделано в далекой от фрейдистской традиции манере. Что касается неосознаваемых представлений, то есть представлений, присутствующих в психике, для осознания которых существуют препятствия, Гольдштейн разделял точку зрения, согласно которой представления, не находящиеся в данный момент в центре внимания, могут оставаться в психике в скрытой форме. Но, с точки зрения Гольдштейна, такие неявно выраженные представления могут быть перемещены в центр внимания, как только человек попадет в благоприятную этому ситуацию.

Как и многие другие сторонники теорий самореализации, Гольдштейн не считает, что общество предъявляет требования, выполнение которых необходимо для выживания цивилизации и которые в то же время являются противоположными базовой природе человека. Гольдштейн, как и Роджерс, полагает, что окружающая среда выполняет для человека две функции. Прежде всего, она снабжает человека ситуациями, даже, можно сказать, заданиями по действию в соответствии с задачами собственной самореализации. И во-вторых, окружающая среда может мешать нормальной, здоровой актуализации потенциальных возможностей. Поскольку взгляды Гольдштейна не слишком психологичны, мы не вправе ожидать от него очень сложного или подробного описания развития посредством взаимодействия с обществом и физическим миром, но то, что он говорит по этому поводу, соответствует теории самореализации. Тенденция самоактуализации приведет к выполнению генетического проекта, если будут обеспечены нормальная социальная поддержка и отсутствие физической опасности. Если существует опасность или происходит реальное повреждение человека, развивается катастрофическая тревога. Катастрофическая тревога – это страх дойти до предела, до распада, быть погубленным. В свою очередь, катастрофическая тревога приводит к тому, что давление самоактуализации отклоняется от энергичного стремления улучшить жизнь и превращается в той же степени ценное, но более консервативное стремление просто сохранить жизнь. В этом случае человек не столько растет, сколько выживает. Реакция сохранения жизни в ответ на катастрофическую тревогу может показаться менее примечательной, чем то, что при отсутствии такой тревоги имеет место рост, но все же следует четко осознать, что для Гольдштейна первое – это такое же проявление тенденции самоактуализации, как и второе. Они отличаются лишь тем, что первое – это лучшее, на что может быть способен поврежденный организм, в то время как второе не подразумевает таких ограничений.

Следует отметить, что теория Роджерса на более психологическом уровне соответствует теории Гольдштейна. У Роджерса защитное функционирование, вызванное условиями ценности, приравнивается к поддержанию жизни. Жизнь можно улучшить, а не просто поддерживать, только если есть свобода от защит, существующая благодаря отсутствию условий ценности. В теории Роджерса условия ценности – это психологическая субстанция, аналогичная физическим повреждениям в теории Гольдштейна. Еще один способ увидеть это – обратить внимание на то, что угроза человеку со стороны внешнего мира принимает у Роджерса более социальную форму, чем в теории Гольдштейна, хотя ни один из ученых не считает эту угрозу неизбежной. В теории Роджерса есть двойник физической травмы организма, которой Гольд-штейн уделяет так много в своей теории внимания, – это психологическая травма в форме условий ценности. Как физически поврежденный организм устремляется скорее к поддержанию жизни, чем к ее улучшению, так же поступает и рассматриваемый Роджерсом психологически поврежденный организм посредством включения защитных процессов.

В заключение я бы хотел сказать о врожденных потенциальных возможностях. В этом вопросе, как мы видим, оба ученых сходятся на чем-то вроде генетического проекта. Хотя Гольдштейн, как и Роджерс, в действительности не определяет содержание этого проекта, он предлагает способ диагностики врожденных потенциальных возможностей по доступному наблюдению поведению. С точки зрения Гольдштейна, в предпочтениях человека и в том, что он делает хорошо, можно увидеть признаки лежащего в основе его существования генетического проекта. Вы должны понимать, что это всего лишь самое начало пути к цели определения содержания, поскольку как ученый вы ничего не можете сказать о содержании, которое слишком общо и предшествует конкретным наблюдениям. Чтобы диагностировать предпочтения и способности человека, нужно иметь перед собой объект наблюдения. Проделав это, можно рассуждать о его врожденных потенциальных возможностях. Такого рода рассуждения вовсе не обязательно дадут вам какую-нибудь достоверную информацию о потенциальных возможностях человека. Тем не менее метод Гольдштейна – это шаг вперед в достижении определенности, если его можно использовать так, чтобы избежать полностью идущих по кругу рассуждений. Если мы можем признать, что не все, а лишь некоторое поведение человека будет выражать его предпочтения и способности, тогда мы сможем сказать, что только это поведение проясняет природу его потенциальных возможностей. Поведение, которое не выражает предпочтения и способности, следует понимать как-то по-другому. Поскольку Гольдштейн сосредоточивается только на определенного рода поведении, он избегает банальной циркулярности, заключенной в высказывании о том, что все поведение выражает потенциальные возможности, а потенциальные возможности порождают поведение.