SamoRealizacia com «Ричард Бах. Мост через вечность»

Двадцать четыре

Когда это случилось, я был в Мадриде, игриво шатаясь сквозь турне испанской репрезентации книги, давая интервью на языке, вызывающем у телегостей и репортеров улыбку. Почему бы и нет? Разве мне не было приятно, когда испанский или немецкий или французский или японский или русский посетитель Америки, отпихнув переводчика, дает его или ее интервью на английском? Ну, синтаксис слегка того, слова выбираются не совсем так как местный бы их выбрал, но как прекрасно наблюдать, как эти люди храбро балансируют на тонкой грани, стараясь с нами говорить!

— События и идеи, о которых Вы пишете, сеньор Бах, вы в них верите, работают ли они на Вас?

Камера загадочно гудит, ожидая, когда я переведу вопрос для собственного понимания.

— Нет такого писателя во всем мире, — я говорил предельно медленно, — который или которая бы смогли бы писать книгу на идеях, в которые она или он не верили бы. Мы можем написать что то настоящее, если только верим по настоящему. Я не настолько еще совершенен… как сказать по испански «избранный»… чтобы жить по идеям, чего мне сильно хотелось бы, но я совершенствуюсь с каждым днем.

Языки — большая пушистая подушка, проложенная между нациями — то, что другие говорят смазано и почти теряется в них, и когда мы говорим согласно их грамматике, пух забивает нам рот. Одно другого стоит. Какое удовольствие выразить идею фразами, пусть далекими словами, медленно, и послать ее в плаванье через бездну, к разноязыким человеческим сущностям.

Телефон в номере зазвонил поздно ночью, и, прежде чем я успел подумать по испански, сказал «АЛЛО». Маленький, придавленный голос длинного длинного расстояния:

— Привет, покоритель, это я.

— Вот так приятный сюрприз! Ну разве ты не прелесть, что позвонила!

— Боюсь, у нас тут несколько ужасных проблем, и я должна была позвонить.

— Что за проблемы? — Я не мог себе представите, какие проблемы могли бы быть столь важными для Лесли, чтобы позвонить в полночь в Мадрид.

— Твой бухгалтер старается до тебя добраться, — сказала она. Тебе известно про IRS? Тебе никто не рассказывал? Твой деловой менеджер говорит что нибудь?

Длинная линия оттрещалась и отшипелась.

— Нет. Ничего. Что такое IRS? Что происходит?

— Служба налоговой инспекции. Они хотят, чтобы ты уплатил им миллион долларов до понедельника или они ануллируют все чем ты владеешь!

Это был удар такой силы, что это не могло быть правдой.

— Ануллируют все? — сказал я, — До понедельника? Почему понедельник?

— Они послали официальное уведомлением три месяца тому. Твой менеджер тебе не сказал. Он говорит, что ты не любишь плохих новостей…

Она сказала так печально, что я понял — она не разыгрывает. Как я должен был поступить с деловым менеджером, финансовым менеджером… зачем я нанял этих профессионалов? На самом деле я не нуждался в том, чтобы нанимать экспертов для такой простой вещи как уплата подоходного налога в IRS. Я бы мог это делать сам.

— Я могу тебе чем нибудь помочь? — сказала она.

— Я не знаю.

Какое странное должно быть ощущение, когда увидишь самолет и дом опечатанными.

— Я сделаю все, как ты хочешь, — сказала она. — Я в состоянии. Я думаю мне нужно увидеться с адвокатом.

— Хорошая идея. Позвони моему адвокату в Лос Анжелесе. Посмотри, может у него в конторе есть кто нибудь, кто разбирается в тарифах. И не волнуйся. Это должно быть ошибка. Ты можешь себе представить, миллион долларов по тарифу? Все что происходит, — это то, что я должен потерять миллион долларов и это будет не по тарифу. Провод треснет. Я поговорю с IRS, когда вернусь и увижу, что нужно предпринять, и мы покончим со всем этим делом.

— О'кей, — сказала она, озабочено. — Я позвоню твоему адвокату прямо сейчас. Поспеши домой, пожалуйста, как можно быстрей! — Голос у нее был напряженный и испуганный.

— Я должен остаться дня на два, не больше. Не волнуйся. Мы все это урегулируем и я тебя скоро увижу!

— И ты не волнуйся, — сказала она. — Уверена, что смогу что нибудь сделать…

Как странно, подумал я, залезая под одеяло в Мадриде. Она говорит об этом так серьезно! Неужели это так для нее важно, что она беспокоится!

Я подумал о менеджерах, которых нанял. Если все это было правдой, каждый из них должен быть уволен. Держу пари, что у этой женщины больше деловой смекалки в застежке для волос, чем у всех остальных вместе взятых.

Что ты знаешь — я не должен был покупать на веру незаслуживающее доверия. Или на большие оклады, или звания, или на положение, или на внушительный счет.

И когда усталые руки опустились, я внезапно осознал: не они, но мы испаряемся.

Ау, Richard, que tonto! Estoy un burro, estoy un burro estupido!

Интересно, подумал я. Меньше двух недель в Испании и уже думаю на испанском языке.

Двадцать пять

В картотеке на ее столе мое внимание привлекла надпись «Ричард». Я, решив, что это предназначено мне, принялся читать.

Росла с приходом дня, подобно счастью,

Все ярче, ярче голубые краски,

От самых нежных… до небесно синих.

Полеты радости, порывы восхищенья

Быть выше высоты стремились.

Не обняли нас розовой палитрой,

И мы соединились в ярко красном

Прощании двоих влюбленных.

Душа Земли, Душа Небес,

Пронизанные красотой волшебной.

Малышка из ее владений, Луна,

Смеялась в стороне от темноты.

В ответ я подарила ей свой смех

И вот о чем подумала тогда я:
Что путешествуя над миром,

Наполненное вот таким же

Искристо золотистым смехом небо

Заботится о том, чтоб Вы,

Сияющие Голубые Глазки,

Могли бы видеть и могли бы слышать,

Соединились в радости волшебной,

Образовался мир из нас троих,

Хотя мы порознь, но едины мы,

Ведь расстоянья не имеют смысла.
И я уснула

В мире,

— Маленькая вуки, — окликнул я ее. — Кто написал стихотворение про малышку Луну, смеющуюся к стороне от темноты? В картотеке на твоем столике? Это ты написала?

Лесли отозвалась из гостиной, где вокруг нее раскинулись горы различных инвестиционных бланков, прерии записей о расходах и доходах, реки погашенных чеков. Первопроходец в чужой стране, окруженный вагонами бумаги.

Лесли словно предчувствовала, что Департамент Налогообложения предьаявит претензии. И теперь она работала с невероятной скоростью над подготовкой фактического материала, поскольку до четверга, на который были назначены переговоры, оставалось две недели.

— Прости, я не расслышала, — откликнулась она. — Да, это я написала. НЕ ЧИТАЙ ЭТОГО. ПОЖАЛУЙСТА!

— Слишком поздно, — ответил я достаточно тихо для того, чтобы она не услышала.

Порой нам интересно, сможем ли мы когда либо узнать своих самых близких друзей, то, о чем они думают, что в их сердце.

А потом нам вдруг попадается на глаза секретный листок бумаги, где они передали чистоту своего сердца, подобную весне в горах. Я снова перечитал стихотворение Лесли. Оно было датировано днем, когда я уехал в Испанию, и теперь, на следующий день после моего возвращения, я, общаясь всего лишь с листом бумаги, узнал, что чувствовала она тогда. Оказывается, она поэт! И при том глубокий, благородный, смелый. Написанное могло задеть меня только в случае его глубины. То же касается полетов, фильмов, бесед, — незначительных на первый взгляд, но трогающих душу.

Кроме нее, я ни с кем бы не отважился вести себя естественно, быть таким же ребячливым, таким же глупым, таким же знающим, таким же сексуальным, таким же внимательным и нежным, каким я был на самом деле. Если бы слово «любовь» не было искажено лицемерием и собственничеством, если бы это слово означало то, что подразумевал под ним я, то я готов был признать, что люблю ее.

Я опять прочел стихи.

— Это прекрасное стихотворение, Лесли. — Прозвучало как то слабо и неубедительно. Поняла ли она, что я имел в виду?

Ее серебряный голос прозвенел мне в ответ тяжелой цепью.

— Черт побери, Ричард, я же просила тебя не читать!Это сугубо личное! Когда я захочу, я сама позволю тебе все узнать! А теперь выйди из кабинета, пожалуйста, выйди оттуда и помоги мне!

Стихотворение тотчас же разлетелось в моей голове на мелкие черепки, словно глиняная тарелка, расстрелянная в упор. С неистовством молнии. Леди, кто ты такая, чтобы кричать на меня! ТОТ, кто когда либо повышал на меня голос, виделся со мной в последний раз, в последний. Я не нужен тебе. Что ж, ты меня и не получишь. Прощай… Прощай… ПРОЩАЙ… ПРОЩАЙ!

После двухсекундной вспышки гнева я разозлился на самого себя. Я, так дороживший личной неприкосновенностью, осмелился прочесть стихотворение, которое, как дала понять мне Лесли, было очень личным. Как бы я почувствовал себя, если бы она поступила со мной точно так же? Непросто даже представить такое. Она имеет полное право вышвырнуть меня из своего дома. А я вовсе не хочу положить конец нашим отношениям, потому что никто и никогда не был мне так дорог, как она… Стиснув зубы и не проронив ни слова, я направился в гостиную.

— Я очень сожалею о случившемся, — сказал я виновато, — и приношу свои извинения. Это, действительно, беспардонный поступок, и я обещаю тебе, что он никогда не повторится.

Неистовство охладевало. Расплавленный свинец опустили в лед. Стихотворение по прежнему напоминало рассеявшуюся пыль.

— Разве тебя это совсем не беспокоит? — Она была раздражена и доведена до отчаяния. — Ты не сможешь прибегнуть к помощи юристов, пока у них не будет необходимых материалов. И эта… каша!… Это и есть твои записи!

В ее руках мелькали бумаги, укладываясь н две стопки, одна — здесь, другая — там.

— Есть у тебя копии твоих налоговых квитанций? Ты знаешь, где эти квитанции?

Я понятия не имел. Если я и питал отвращение к чему либо, кроме Войны, Организованной Религии и Бракосочетания, то, по видимому, это были Финансовые Документы. Увидеть налоговую квитанцию было для меня все равно, что столкнуться лицом к лицу с Медузой: я мгновенно каменел.

— Они должны быть где то здесь, — произнес я неуверено. — Сейчас я посмотрю.

Она сверилась со списком в блокноте, который лежал у нее на коленях, подняла вверх карандаш. — Каков был твой доход за прошлый год?

— Не знаю.

— Приблизительно. Плюс минус десять тысяч долларов.

— Не знаю.

— Ну, Ричард! Плюс минус пятьдесят тысяч, сто тысяч долларов?!

— Честно, Лесли. Я и правда, в самом деле, — не знаю!

Она опустила карандаш и посмотрела на меня так, будто я был биологический экземпляр, извлеченный из арктических льдов.

— В пределах миллиона долларов, — произнесла она очень медленно и четко. — Если ты в прошлом голу получил меньше, чем миллион долларов, скажи: «Меньше миллиона долларов». Если ты получил больше миллиона долларов, скажи: «Больше миллиона долларов».

Она говорила терпеливо, как с несмышленым ребенком.

— Может быть, больше миллиона, — пытался вспомнить я. — Но, возможно, и меньше. А может быть, два миллиона.

Ее терпение лопнуло.

— Ричард! Пожалуйста! Ведь это не игра! Неужели ты не видишь, что я стараюсь помочь?

— РАЗВЕ ТЫ НЕ ВИДИШЬ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ! Я НЕ ИМЕЮ НИ МАЛЕЙШЕГО ПОНЯТИЯ, СКОЛЬКО ДЕНЕГ Я ПОЛУЧИЛ. МНЕ БЕЗРАЗЛИЧНО ТО, СКОЛЬКО Я ПОЛУЧИЛ ДЕНЕГ! У МЕНЯ ЕСТЬ … У МЕНЯ БЫЛИ ЛЮДИ, КОТОРЫХ Я СПЕЦИАЛЬНО НАНЯЛ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ РАЗБИРАЛИСЬ В ЭТОМ БАРАХЛЕ, Я ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ ВСЕ ЭТИ ЗАПИСИ. Я НЕ ЗНАЮ, СКОЛЬКО!

Со стороны это смотрелось, как сцена из спектакля «Я не знаю».

Она коснулась резинкой уголка своего рта, посмотрела на меня и после длительного молчания спросила:

— Ты и в самом деле не знаешь?

— Нет. — Я ощутил себя подавленным, непонятым, одиноким.

— Я верю тебе, — мягко сказала она. — Но как тебе удается не ориентироваться в пределах миллиона долларов?

Увидев выражение моего лица, она замахала рукой, как бы забирая свои слова обратно.

— О'кей, о'кей! Ты не знаешь.

Некоторое время я с отвращением рылся в папках. Бумаги, сплошные бумаги. И чего только в них нет. Считается, что цифры, написанные незнакомым почерком, отпечатанные на различных машинках, все еще имеют ко мне какое то отношение. Инвестиции, товары, брокеры, налоги, банковские счета…

— Вот они, налоги! — воскликнул я с облегчением. — Целая папка налогов!

— Хороший мальчик! — похвалила она меня словно я был кокер спаниелем, отыскавшим утерянный браслет.

— Гав, — вырвалось у меня.

Бегло просматривая заголовки квитанций, проверяя отдельные записи, она не ответила мне.

Пока она читала, было тихо, и я зевал, не открывая рта. Я изобрел этот трюк на уроках английского в средней школе.

Я смотрел, как Лесли изучает налоговые квитанции, покрывая страницу за страницей заметками для юристов.

Ричард сегодня не занимается всей этой чертовщиной. Это делает Лесли теперь, которая ни на йоту не виновата в том, что случилось. Лесли не летала на скоростных самолетах; у нее даже не было возможности предотвратить крах империи. Зато Лесли теперь пытается собрать ее осколки, если это у нее получится. Какая награда за то, что у нее есть друг Ричард Бах!

А он после всего этого сердится на нее, потому что она повысила на него голос, когда он прочел ее сугубо личное стихотворение!

— Ричард, — мысленно сказал я себе, — тебе никогда не приходило в голову, что ты и в самом деле бесполезный, никому не нужный сукин сын?

Первый раз в жизни я cepьезно над этим задумался.