Лера Янышева
Ададывэс и атася.
Сборник стихов.
М.: Оригинальная компания, 2008
Конэскэ дэвэс, конэскэ рат.
Кому день, а кому ночь.
Этот сборник - поэтический дебют Валерии Янышевой, актрисы театра «Ромэн». Молодая поэтесса пишет на нескольких диалектах цыганского языка. Её стихи посвящены событиям таборного прошлого, а также показывают современную цыганскую жизнь. Сборник содержит художественные переводы стихотворений на русский язык.
Оглавление:
Часть 1. Атася (Вчера)
Кагны (диалект русска рома)
Курица
Дадэскири дума (диалект русска рома)
Отцовские раздумья
Мэ сым кишинёвцо (кишинёвский диалект)
Я кишинёвец
Добисарка (диалект польска рома)
Добытчица
Часть 2. Ададывэс (Сегодня)
Ратуны гилы (диалект русска рома)
Колыбельная
Чачюнэ рома (диалекты русска рома,
крымов, ловарей, котляров и сэрвов-хохлов)
Настоящие цыгане
Петербурго (диалект русска рома)
Петербург
Активисто (диалект русска рома)
Активист
Миро ром (диалект русска рома)
Мой муж
Мурш баро (диалект русска рома)
Большой человек
Дакиро ило (диалект русска рома)
Материнское сердце
Екхджины (диалект русска рома)
Одна
Барунэ щавора (ловарьский диалект)
Дети из камня
Артисто (диалект русска рома)
Артист
Свэнко (сэрвицкий диалект)
Праздник
Романо бьяв (диалект русска рома)
Цыганская свадьба
Паганини (диалект русска рома)
Паганини
Послесловие
Часть 1.
Атася (вчера).
Кагны
(1890-е годы)
русско-цыганский диалект
Нэ, чяялэ, роспхэнава со исыc ададывэс,
Сыр гэём тэ зумавав мэ. На лыём мэ никонэс.
Годьваро мэ муй кэрава, соб дыкхэнас гаджёрэ,
Мэ лачес драбакирава, хоть бэрша мирэ тэрнэ.
Дрэ до гав тэрдёл о кхэр, кай дживэла рашаны.
Дасави, сыр мангэ трэби – дылыны тай барвалы.
Со исыс и со явэла – лакэ мэ тася пхэндём,
И ададывэс дромэса палэ ловорэ гэём.
Джява мэ и чуинава пэскри бахтори
И дыкхав паш ман прастала – дасави кагны!
Дасави кагны, чяялэ! Ёй исыс сыр мэ калы.
Ой, чяя, сави царица - сыр породисто грасны!
О гэра савэ прэ латэ! Савэ латэ порорья!
Схасиём пал ла, чяялэ - савэ латэ якхорья!
Сыр чергэнорья хачёна! На кагны, а сыр раны!
Ёй прастала сыр рысако - замэём мэ ромнори.
Ухтылдём мэ ла, чяялэ, палэ фартучко чюдём.
Унастём дэвлэса сыгэс и дрэ шатра загэём.
Ягори росхачкирава. Ром сабнастыр хасия:
«Ту лачи зуми кэрэса, нэ ловэ-то умэкья».
Рашаны прастал кэ шатры. Пэса манушэн лыджял.
«Со, кагнен ‘мэ на кинасас?» - холями кэ ла выджяв.
Порорья гадже родэна – порорьен калэн нанэ,
Нэ а кагнорья, чяялэ, чяворэ мирэ сханэ.
«Коли только хасия со – думинэна пэ ромэн!
Ту пошун ман, мэ пхэнава. О гадже со – на чёрэн?
Собы тукэ грай плешиво, джювало гаджё,
Захындо тырах дэ муй, и кхандуно мачё!»
Угэя гаджи бищасно. Нэ, сарэ ромня джинэн:
Дрэ пэрница порья лэна, а кагны дрэ зуми лэн.
Да! Инкэ на зрикирдёмпэ… Со жэ мангэ тэ кэрав?
Хасинэ ловэ, чяялэ! Дрэ до гав мэ на псирав.
Курица
(1890-е годы)
Ну, подружки, расскажу я, что случилося со мной.
На гадание - решила - лучше мне идти одной.
Умное лицо я строю, чтоб видать издалека -
Ворожу я всей деревне, хоть годами молода.
А в деревне той домище, где живёт жена попа.
Прям такая, как мне надо - и богата, и глупа!
Я ей с вечера успела всё, что будет, наболтать,
А сегодня мне осталось только денежки забрать.
Я иду. Душе привольно. И клянусь - не вру,
Вижу - курица несётся прямо по двору.
Вот такая кура, девки! Рысью! Словно конь!
Ноги сильные мелькают, а в глазах огонь.
Глазки звёздами сверкают. Чёрная как я!
Ну царица! Королевна! Милая моя!
Я за ней пропала, девки. Пёрышко к перу!
Как породистая лошадь. Не возьму - умру.
Шею набок - и под фартук. А к окну спиной.
И пошла себе я с богом в свой шатёр родной.
Костерок я разжигаю и обед варю.
"Суп хороший,- муж смеётся,- денежки - тю-тю".
Смотрим - пол деревни в табор попадья ведёт.
Руки в боки упираю. Выхожу вперёд.
Мужики повсюду ищут - чёрных перьев нет.
Опоздали. Детки сыты. Съеден наш обед.
"Если где чего пропало - валят на цыган.
Что мы - курицу не купим? Что за балаган?
Чтобы конь твой был плешивый, в рот тебе сапог!
Чтобы муж был вечно вшивый и язык отсох!"
Все ушли. Так ведь не мной порядок заведён:
Куру в суп - в перину перья. Это наш закон.
Да! Опять я не сдержалась. Как мне, девки, быть?
За деньгами мне в деревню больше не ходить.
Дадэскири дума
(1890-е годы)
русско-цыганский диалект
Семьяке Панково, дэ лэнгири патыв
Нэ, бияндёмпэ мэ дрэ таборо баро,
Тэ акана до Петербурго мэ дживава.
Одой дживэл тагари* кокоро!
А сы ли форо гожэдыр? Мэ на джинава.
Рая плэскирна мангэ бут ловэ.
Ваш господэнгэ мэ до хоро багандём,
Лаче чяен дыя мангэ Дэвэл.
Мэ кхэр ваш семья барвало киндём.
Выбаринэ сыр цвэтицы чяя,
Пал лэндэ о барэ рая мэрэнас.
Гадже камэна романэ гиля.
Фэдыр сарэндыр о чяя кхэлэнас.
Э бида подгэя! Ёнэ жэ рат миро!
Да мэ о штэто пэскэ на латхавас…
Добагандлэпэс! Сыр же ладжяво!
Екх палэ екх э госпадэнца упрастанас.
Авэна чяворэ – мэём! - по паш гадже.
О таборна мурша гара амэн обкхарна:
«Шатратыр угэнэ, а кэ рая на пригэнэ!
Тумэ пэс бикиндлэ»,- ёнэ лавэса марна.
Аи. Гаджиканэс дживав дэ форо мэ.
Кай сы романыпэ? Кай воля романы?
Скэрдэ пэ мандэ бида – дылынэ…
Пэ бахт, сы мандэ трито чяёри.
Вот мири Машка – ёй шатрытко чяй.
Коли мэ зрипирав, ило татёла.
Сыр атася ромэса ёй явья,
Пэ латэ мэ дыкхав – якха хачёна!
Лолэ корали, кофта риськирды,
Тэ романы пэ латэ цоха оборкэнца.
Сы шылало – а ёй сы пиранги –
Барэ ченя, фартушка узоркэнца.
Пал кофаристэ чяёрья мэ отдыём,
Лыя ла ром - хоть Машка сыс форитко,
«Сави раны,- пхэндя,- сыр кукла ёй!»
Ёй лэса угэя дэ шатра рогожытко.
На барско джиипэ! Дрома, вэша…
И пэ патря ёй тэ чюрдэл джинэла.
Авэна лакирэ чявэ сарэ мурша,
Э грэн тэ парувэн ёнэ авэна!
Доракирдёмпэ пхуранэ другоса,
Форитко чя никон дэ семья на камэн.
А ёв на дарлас – ёв явья сватоса,
Тэй адава чаво ла строго рикирэл!
Кай бахт – дада фэдыр чяен джинэна.
Рундя э Маша – мэк – присыклыя!
Тэ акана гаджи ёй на авэла.
Дживэла ёй сыр Дэвлоро пхэндя…
* - тагари - царь.
Отцовские раздумья
(1890-е годы)
Посвящается семье Панковых
Я рос когда-то в таборе большом,
А ныне в Петербурге проживаю.
В одном я городе живу с царём,
А есть ли город краше - я не знаю.
Мне много денег платят господа,
Для них пою я в ресторанном хоре.
Хороших дочерей мне бог послал,
И дом семье богатый я отстроил.
Красавицами дочери росли,
От них с ума все господа сходили.
Им песня вольная - отрада для души.
А в пляске лучше всех девчонки были.
Беда пришла! Не мил отныне дом.
Хожу теперь я, глаз не поднимая!
Допелись! Батьке сделали позор.
С помещиками обе убежали.
Родится кто - ни русский, ни цыган!
Меня продажным в таборе считают.
"От нас ушёл, а барином не стал.
Ни то, ни сё", - с усмешкой вспоминают.
И верно, русской жизнью я живу.
Где воля? Где цыганские обряды?
Устроили мне дурочки беду…
Но есть и третья дочь - моя отрада.
Вот Машка - та цыганка из шатра.
Как вспомню про неё, так сердце тает.
Зашла намедни навестить меня.
Глаза на этой девке отдыхают!
Повязана, как водится, платком,
Кофтёнка рваная, да серьги золотые.
Как холодно - а ходит босиком!
На фартуке горят цветы большие.
Её я за барышника отдал,
Так он не посмотрел, что городская.
"Как кукла", - говорит. И замуж взял.
И началась у ней жизнь кочевая.
Не барское житьё. Дороги да леса.
Раскинет карты - хлебушка добудет.
Родит детишек - ведома судьба,
Коней они менять на рынке будут.
Со старым другом я договорился.
Твердили все: "Какой от крали толк?"
Рискнул он сыном. Сватать он явился.
И строго держит Машку мой зятёк!
В чём счастье, батька лучше дочки знает.
Рыдала Машка… Но таков её удел.
Пускай себе к цыганству привыкает.
Живёт она, как сам Господь велел.
Ме сым кишынёвцо
(1950-е годы)
кишинёвский диалект
Пала Митрушка ай Гузгано анда Туркулешти
Марен ле ррати. Андо поездо ащяв.
Деш бэршоррэ дине ман те бешав!
Жянав, кэ мырры дей пхури ройел.
О товарняко пе Сибирь ман ингэрел.
Пашэ Донецк аме бешасас катуненца.
Э ватра пхабарасас. Рромани гиленца…
Аменде дуй влахыйи айиле.
Аме дикхасас - мелале, кале.
Эх гес оне мангле-пе те бешэн,
Паша ягате те сойен оне перен.
Па’х гес ле влахыйен ле рай лине.
Катуни родине. Ле кырпи аракхле.
Ек пхуро рром пе ма бангэс дикхляв.
Холяса ов пущел: «Кон лен пхангляв?»
Ай нума андо форо сымас ме,
И ле пхралеса грас киндям аме.
Мотхол ов мангэ: «Ґайди солахас!
Чячес гэлямас те кинас – аме икана лас.
О, Девлале! Мануш солахадяв – халяв».
«Дило, ни ґакярес ту, - ме мотхав, -
О муй кэрен оне – амен пакян,
Но ни пакяна – май-мишто мулян.
Агес сам пхандимаре аме ленге,
Теґара – совлахадине сам сауррэнге.
Ле манушэнгэ сар те прис анде’л якха?
Никон аменца ни бешэн те хан…»
Со те кэрав? Сайек авава найлащё…
Мотхав ме анде ваздыйи, кэ сым ме чёр,
«Лем кудесыла э сберкасса – дошало».
Пхрал манца айиля, сар мудардо.
Ле рай ни пакяде песка бахтякэ
И пхандаде андо вагоно-товарняко.
Деш бэршоррэ дине ман те бешав.
Марен ле ррати. Андо поездо ащяв…
Кана аваса анда бар, ле рром дикхэна,
Найеса кхоник пе аме ни сыкайена.
Ай ме мотхав рроменгэ анда мосте:
«Э чистя сы май-скумпо ле трайостар!»
Я кишинёвец
(1950-е годы)
Посвящается Митрушке и Гузгану
из вицы туркулешти
Стучат колёса. Запертый вагон.
На десять лет увозит эшелон.
Я знаю - слёзы льёт старушка-мать.
Везут на Север. Ждать семье и ждать…
Мы под Донецком табором стояли,
Костры зажгли и песни напевали.
К палаткам два цыгана подошли.
На них глядим: оборваны, грязны.
Мол: "Можно ли у вас мы поживём?",
И у костра заснули крепким сном.
А через день облава, их хватают.
Нашли покражу. В общем - забирают.
Один старик ко мне. Напротив встал,
И спрашивает злобно: "Кто их сдал?".
А правда - в город только я ходил,
Вчера я с братом лошадь прикупил.
Братишка говорит: "Давай божиться.
С иконой только правда говорится!
Всегда цыгане верят на божьбу".
"Дурак ты,- отвечаю я ему,-
Для виду и поверят… может быть.
Но не в душе. И как ты будешь жить?
Сегодня ты для табора стукач.
А завтра кто? Пробожник и ловкач?
Не сядут люди с нами есть тогда.
Мы пропадём с тобою от стыда!".
Что делать? Так и так не хорошо…
Сдаваться я в милицию пошёл.
Я, дескать, виноват - сберкассу взял.
А брат мой подтвердил: "Я помогал".
Начальник счастлив, что раскрыл висяк,
И быстро нас оформил в товарняк.
Десятку нам вкатал "народный суд".
Стучат колёса. Нас в Сибирь везут…
И всё-таки когда мы срок отбудем,
То поглядим в глаза спокойно людям.
И скажем мы тогда цыганам вместе:
"Нет в жизни ничего дороже чести!"
Добисарка
(1950-е годы)
диалект польска рома
Шатритконэ ромняке А.Орловсконике
Беларусиятыр, дэ лакири патыв
Балвал пхурдэл. Сари сом насвалы.
Нэ мэк одой…
Саекх дромэса джяс!
Гэра дукхан… Ох! Мэ сави пхури.
До гаворо псираса тэ мангас.
О бэрш пхаро…
Постоё на ластям.
Ловэ амэнгэ на дыя Дэвэл…
О ив пасёл – дэ шатра мразиям.
До кхер никон адякес на мукен.
Со манге тэ керав?
Камэлапэ тэ хав.
Тай чхаворэ ровэна бокхалэ.
Мэ дуйджинэ тэрня ромняса джяв.
Камам кай тэ явэн сарэ рома чалэ.
Нэ джяс амэ. Тай чхаворэ амэнца.
Екх кокоро прастал, и пэ васта вавир.
Шарэлпэ Таська:
«Рисёвав ловэнца!
Чхурдава пэ патря сарэндыр фэдэдыр!»
Дыкхэнте!
Дылыны ёй тэрныпастыр.
Палсо ж дэ мразы чхаворэ тырэ нангэ?
Нанэ дэ таборо э семья чёрибастыр,
Сарэ джувэн ту скэндыян ки пэ!
Сы мандэ о пустын. Сы о гэрытко.
А ту сан пиранги тэ рискирды.
Сави ж ту краля!
Злыдня ту вэшытко!
Ту кана чхаворэса барвалы…
До гаворо заджяс.
Дэ вудара мардя.
Э пхурори гаджи виджял кхерэстыр.
Ёй подыкся и жалумастыр замэя –
Лолэ гэрэнца ромнори явья вэшэстыр!
Гаджи пхучел: « А чи нанэ шыл туке?
Авэна насвалэ трэ чхаворэ!
Баро сы мразо, марла вьюга!
Ой, Дэвлалэ!
Тумэ ж сан бокхалэ!»
А Таська лаке пэ патря чхурдэл.
Избит ёй хохавэла. Мэ шунава…
Кердя вастэнца ёй, якха барэ керэл.
Ой, хасиём!
Сабастыр мэ мэрава.
Ёй думинэл – гадя обхохадя!
А хуланы на дылыны!
Хвала Дэвлэскэ!
Со лаке ёй патял о муй скердя.
И сыгэдыр хабэ скендэла чхаворэскэ.
Нэ, аке дык!
И кхер набарвало…
Родэла ризы – о якха ясвэнца.
Пхури амэнге отдыя саро,
И джяс амэ аври пхэрдэ гонэнца.
Багал э Таська.
Добисарка! Мэ мэём!
Кхелэла пиранги - мразостыр на дарэла.
А сомас мэ тэрны, адяке-пать псирдём…
Пал гожима гадже ла жалинэна!
Ой примарды! Шарэлапэ ёй пэса,
Со годявэр сарэндыр думинэл.
«Сыр хохавэса бут –
бутыр залэса!
Ромны лавэндыр о ловэ керэл!
Шэро мэ лаке замардём! Дыкхена?
Сави драбарка мэ!
Гадя обхохадём!
Пал мандэ даже о рая мэрэна,
Бутыр сарэндыр мэ саекх яндём!».
Ага!
Пал латэ мэ саро джинава!
Э бул сы лаке пэ шэро э хуланы.
Но тэ пхэнав ничи мэ на пхэнава.
Чачес ёй добисарка сы бари!
Добытчица
(1950-е годы)
Посвящается Анне Орловской,
кочевой цыганке из Белоруссии
Ветрище и позёмка. Непогода.
Ну ладно.
Мы хорошего не ждём.
Ох, ноги ломит… Годы мои, годы…
Мороз ударил – мы просить идём.
Нас Бог забыл.
Деньжонок – кот наплакал.
Ну а без денег не найти постой.
Кругом сугробы – мёрзнем по палаткам.
Задаром разве пустит кто домой?
И что мне с голодухи делать старой?
Ребятки плачут –
надо им добыть.
Иду я вместе с молодой на пару,
Чтоб табор хоть немного накормить.
Собрались и идём.
Детишки с нами.
Один бежит, и на руках другой.
Кичится Таська –
мол, «вернусь с деньгами!
Второй гадалки не найти такой!»
Ну дура дурой!
Что раздухарилась?
В мороз детишек не во что одеть.
Одними вшами только и разжилась.
Кто в таборе бедней тебя?
Ответь.
Я в валенках и шубе. Ты босая.
Свою удачу лучше не хвали.
Ты краля?
Оборванка ты лесная!
Чем ты богата? Разве что детьми…
Дошли.
Стучимся в избу кулаками.
Старуха дверь со скрипом отперла.
Цыганку видит с красными ногами –
От жалости на месте замерла.
«Ой, как же ты? Давай сюда скорее!
Иди, иди! На холоде не стой…
Да заходи! Детишки околеют!
Голодные наверно?
Боже ж мой!»
А Таська тут же карты достаёт.
Круги руками делает…
Гадает.
Глаза свои таращит, громко врёт.
Я слушаю – со смеху пропадаю.
Ей кажется, хозяйку провела.
Но бабка не дурная,
слава Богу!
Кивает, будто верит – а сама
Уже детишек кормит на дорогу.
Ну надо же!
И хатка-то бедна…
Одёжку ищет чуть не со слезами.
Старуха всё, что было, отдала -
И мы уходим с полными мешками.
Запела Таська:
«Фарт всегда со мной!»
Босая в пляс – мороз не замечает.
А смолоду и я была такой…
За красоту тебя и привечают!
Что хвастаешь? Чего ты там несёшь?
Нет, вы послушайте, что мелет.
Боже!
«Умело врёшь – так много соберёшь!
Из слов цыганка деньги делать может!
Башку я задурила ей.
Видала?
Баб деревенских обмануть – не грех.
Начальники за мною пропадают.
И приношу всегда я больше всех!»
Да знаю я тебя!
Когда заткнёшься?
Где голова, где жопа – не понять.
Но лучше помолчу, когда вернёмся.
Таких добытчиц, правда – поискать…
Часть 2.
Ададывэс (Сегодня).
Ратуны гилы
русско-цыганский диалект
Дро вэш рува сарэ сутэ,
Бай-бай, миро ту гудлоро.
Совэн грая тай чириклэ.
Сов, чяворо совнакуно!
Закэр якха, миро бэято,
И на дэ годла, тут мангав.
Тэ ушунэл тут тыро дадо.
Со туса мангэ тэ кэрав?
Ту кхам миро, мэ тут камава,
Ту бахт миро и камлыпэн.
Но на дэ годла тут мангава,
Ведь мангэ муй ёв розмарэл.
Сасуй явэла тэ кошэл ман.
«Лахыйка»,- мангэ ёй пхэнэл.
«Ну кэр же варе-со май сыго,
Бэято чёрорро ровел!»
Мэ по чанга мангав дриван тут,
Тырдава мэ кэ ту васта:
Закэр же муй, миро ту чяво,
Нэ сов же, сыго, колбаса!
На кэр скандалицо дрэ семья.
Сыр кхиныём, мро кхаморо.
Тэ джяв про тарго уже время.
Сов дэвлорэса, чяворо!
Сарэ гадже сутэ ратяса,
Кагня совэна тай бакрэ.
Тэрнэ, пхурэ сунэ дыкхэна,
Екх халадэ нанэ сутэ.
Колыбельная
В лесу уже заснули волки,
Ай, баю-баю, мальчик мой.
Лошадки с птичками умолкли.
Ну, засыпай, мой золотой.
Закрой же глазки, моё солнце,
Ну не кричи, моя звезда.
А то твой папочка проснётся
И что же делать мне тогда?
Давай тебя я поцелую,
Быть может, заболел живот?
Но не ори, тебя молю я,
Ведь он мне морду разобьёт.
Свекровь сейчас ворвётся в двери
И зашипит: «Чего стоишь?
Ну, сделай что-нибудь скорее,
Зашёлся бедненький малыш!»
Я на коленях умоляю –
Закрой скорей свои глаза.
Пора на рынок. Рассветает.
Да спи скорее, колбаса!
Храпят солдаты удалые,
Барашки, курочки сопят.
Спят старые и молодые.
Одни менты сейчас не спят.
Чячюнэ рома
диалекты русска рома, крымов,
ловарей, котляров и сэрвов-хохлов
Дэ Москва о рома бравинта пьена,
Пэ бьяв ёнэ кхэлэна, гулинэна.
Ханэ, пинэ ёнэ. Дриван заматынэ,
Кэрэнапэ якха пэ лэндэ дылынэ.
О крымско ром ангил сарэндэ пхутия,
Кэрдя тверёзо муй тэ ракирдя:
«Амэ эсам – чяче рома, пхэнав!
Сарэ трашан амэндар – мэ на хохавав.
Тай алаи нашэн, кана амэ авас.
Достарыңызбен бөлісу: |