Сергей Аксентьев

После подписания Тильзитского мира 26 июня 1807 года отношения между Россией и Англией сделались до предела натянутыми. Наиболь­шей неприязни они достигли после того, как адмиралтейские лорды послали в Данию флот из 25 линейных кораблей, 40 фре­гатов и 377 транспортов с 20-ты­сячным войском, с целью завла­деть крепостью Кронберг и пор­том Копенгаген, чтобы перек­рыть выход Российского флота в Северное море.

21 июля 1807 года по решению российского императора Алекса­ндра I с кронштадтского рейда отправился в дальний поход от­ряд в составе 50-пушечного фре­гата «Спешный» под командова­нием капитан-лейтенанта Никанора Ховрина и транспорта «Вельгемина» под командовани­ем голландца на русской службе капитан-лейтенанта Ария Пильгарда. Кораблям предписыва­лось доставить на средиземно­морскую эскадру вице-адмирала Д.Н. Сенявина денежное до­вольствие и имущество.

В Кронштадте трюмы фрегата, одного из лучших ходоков Бал­тийского флота, заполнили ду­бовыми бочонками с золотыми и серебряными монетами (140197 голландских червонцев и 601167 испанских пиастров). А тихоход­ный и плохо управляемый при свежих ветрах транспорт «Вель­гемина» загрузили сукном для пошива обмундирования коман­дам эскадры и шкиперским иму­ществом. По Высочайшему по­велению на фрегат «Спешный» в качестве пассажиров прибыли обер-прокурор Святейшего Си­нода князь Александр Николае­вич Голицын с больною супру­гою и домочадцами. Их надле­жало переправить в Англию.

Перед отплытием командир фрегата получил строжайшую инструкцию: прилежно конвои­руя транспорт, скорейшим обра­зом доставить по назначению ценный груз. Столь странное со­четание быстроходного фрегата с валютой и тихоходного транс­порта с «тряпьём» сразу же выз­вали недоумение у бывалых мо­ряков в Кронштадте.

Однако странности на этом не закончились. На протяжении все­го перехода российские корабли жестко опекали англичане. Пер­вый британский фрегат был за­мечен уже на выходе из Финско­го залива у мыса Дагерорт (за­падная оконечность острова Да­го). Правда, держался он в отда­лении и маневров к сближению с отрядом не совершал, но упорно «пас» наши суда до острова Гот­ланд. Там передал свою вахту двум линейным кораблям, кото­рые сопровождали отряд до ост­рова Мен в датских водах. А на подходе к Зунду российских мо­ряков поджидало уже несколько британских крейсеров.

Столь странный эскорт насто­раживал. И, надо сказать, опасе­ния командира «Спешного» бы­ли небезосновательны. Как только наши суда отдали якоря в копенгагенском порту, на борт фрегата поднялся представи­тель английского адмиралтейства и в ультимативной форме потребовал от капитан-лейте­нанта Ховрина сообщить цель своего вояжа и содержание гру­за, который тот везет. Командир «Спешного» ответил, что следу­ет в Портсмут для доставки свя­тейшего князя Голицына с се­мейством, а груза никакого не везет. Адмиралтейский послан­ник неприязненно улыбнулся и протянул Ховрину записку, в ко­ей указывалось не только общее число перевозимой валюты, но даже сколько каждой монеты на­ходилось в опечатанных дубо­вых бочонках и в каких трюмах размещались эти ценности...

После убытия непрошеного визитера командир фрегата отпра­вил лейтенанта Нестерова к рос­сийскому послу в Копенгагене с приказанием доложить об инци­денте, выяснить обстановку и по­лучить инструкции к дальнейшим действиям. Нестеров вернулся с известием: Английская диплома­тическая миссия срочно покида­ет Данию, т.к. с часу на час ожи­дается нападение англичан на Копенгаген. Российский посол рекомендует судам немедленно сниматься с якорей и без оста­новки идти в Портсмут. По-види­мому, уточнял посол, командую­щий английским флотом адми­рал Гамбир имеет приказание в случае начала войны с Россией немедленно завладеть фрега­том. Наскоро заправившись про­визией и водой, «Спешный» и «Вельгемина» покинули копенга­генский рейд...

Между тем здоровье больной княгини резко ухудшилось, и князь Голицын стал настойчиво просить командира фрегата оставить тихо­ходный транспорт и поспешить в Англию. Не видя каких-либо пре­пятствий для такого решения, Ховрин 6 августа передал «Вельгемину» под защиту английских военных кораблей, конвоировав­ших большую группу купеческих судов в Англию, и назначил Пильгарду рандеву в Портсмуте. Сам же, вступив под полные паруса, помчался к английским берегам. На третий день после расставания судов княгиня Голицына сконча­лась, и Ховрин вынужден был ид­ти в ближайший английский порт Диль, куда и прибыл на восьмой день плавания. Князь Голицын с семейством и телом покойной суп­руги отправился в Лондон, а «Спешный» в тот же день снялся с якоря.

В Портсмуте Ховрин произвел необходимый ремонт фрегата, сделал запасы воды и провизии на долгий переход и стал ждать транспорт. Однако время шло, а «Вельгемина» не появлялась.

Обеспокоенный отсутствием транспорта, командир «Спешно­го» пытался выяснить его место­нахождение, но безуспешно. Тог­да он отправил в Кронштадт пись­мо министру военных морских сил адмиралу П.В.Чичагову с просьбой дать указания, как ему действовать в сложившейся ситу­ации, и одновременно снесся с российским посланником в Лон­доне графом М.М.Алопеусом. Граф советовал, не дожидаясь транспорта, следовать в Среди­земное море к эскадре вице-ад­мирала Д.Н.Сенявина, а «Вельгемине» назначить рандеву в Гиб­ралтаре или на Мальте.

Но капитан-лейтенант Ховрин медлил с отходом. Он боялся разминуться с Сенявиным, пос­кольку в английских газетах упорно циркулировали слухи о скором прибытии русской эскад­ры на портсмутский рейд.

Изрядно потрепанная шторма­ми «Вельгемина» прибыла в Портсмут лишь 2 ноября. На уст­ранение неполадок, загрузку продовольствия и воды ушло почти две недели. И когда оба корабля наконец были готовы к отплытию, поступило указание от графа М.М. Алопеуса: из Портсмута не выходить, пос­кольку эскадра вице-адмирала Д.Н. Сенявина блокирована анг­личанами в Лиссабонском порту.

Между тем и пребывание в Портсмуте становилось небезо­пасным. Английский флот в бое­вой готовности маневрировал на Сент-Элинском и Спидгедском рейдах, а «Спешный» и «Вельгемину» окружили 74-пушечные ко­рабли «Leader» и «Brunswick» и 44-пушечный фрегат «Husar». В этой обстановке уход из Портсмута был ещё возможен, но рискован. Капитан-лейтенант Ховрин решил не рисковать...

...Утром 20 ноября 1807 года адмиралтейские лорды телегра­фом уведомили главного коман­дира Портсмута адмирала Монтегю о начале войны с Россией и приказали ему немедленно нало­жить эмбарго на все находящие­ся в порту российские суда. Тот­час же к нашим кораблям от анг­лийской эскадры отвалили две­надцать вооруженных баркасов. На шканцы (часть верхней палу­бы между грот- и бизань-мачта­ми, где обычно правил службу вахтенный офицер корабля. -С.А.) «Спешного» поднялись два английских лейтенанта и вручили командиру фрегата письмо от ад­мирала Монтегю. Адмирал с хо­лодной английской учтивостью сообщал: «Милостивый государь. Имею честь вас известить, что Лорды Адмиралтейства предписа­ли мне взять и задержать все рус­ские суда, в здешнем порту находя­щиеся, до дальнейшего распоряже­ния. Исполняя эту обязанность, я полагаю, Милостивый Государь, что мне будет излишним предла­гать какие бы то ни было извине­ния, овладевая кораблем, находя­щимся под вашим начальством. Ка­раул и надлежащие офицеры для введения его в гавань будут прис­ланы.

Имею честь быть, Милостивый Государь, Вашим послушнейшим и покорнейшим слугою.

Георгий Монтегю «Рояль Вильяж».

Портсмутский рейд. 20 ноября 1807 года».

Прочитав послание, Ховрин собрал офицеров. Объяснил си­туацию и сказал, что у них два выбора: умереть со славою, но без всякой пользы, или сдаться неприятелю, сохранив жизни. Что же касается, его, то он готов пожертвовать собою ради спа­сения экипажей судов. Офице­ры угрюмым молчанием поддер­жали решение командира.

Тотчас же по объявлении Ховриным решения о сдаче фрегата английские парламентарии опе­чатали люки трюмов с валютой. Команды были арестованы. На плененных кораблях спустили российские и подняли английс­кие военно-морские флаги.

После того как с фрегата свез­ли валюту и ценности, корабли отвели в док для разоружения. Командиров, офицеров и гарде­маринов по указанию Адмирал­тейства отправили в провинци­альный городок Эндовер «на па­роль» (поселение под надзором полиции без права выезда за пределы указанного пункта. -С.А.). Плененных матросов и солдат - на блокшив (плавучая тюрьма. - С.А.).

Посланник в Лондоне граф М.М.Алопеус пытался хлопотать о выдаче валюты российскому государству, но в этом ему было решительно отказано. Един­ственно, на что пошли англича­не, в знак уважения к вице-адми­ралу Д.Н.Сенявину вернули его личный серебряный сервиз.

...Судьбы плененных российс­ких моряков (24 офицера, 11 гар­демаринов и 436 человек нижних чинов, в том числе 44 солдата 2-го драгунского полка) в дальнейшем сложились по-разному. Высочай­шим повелением «Балтийского флота капитан-лейтенанты Ховрин и Пильгард за неисполнение возложенных на них от началь­ства поручений» были «исключе­ны из службы».

Не выдержав потрясения, Ховрин впал в тяжелейшую депрес­сию. Врачи, опасаясь за его жизнь, настаивали на срочной отправке офицера на излечение. Английское правительство разре­шило переправить Ховрина в Россию, и 9 сентября 1809 года на одном из английских транспор­тов, перевозивших эскадру вице-адмирала Д.Н. Сенявина, он при­был в Ригу, а оттуда в Кронштад­тский госпиталь.

Капитан-лейтенант Пильгард в мае 1810 года подал на Высо­чайшее имя Прошение о поми­ловании. Вскоре пришел ответ: «Капитан-лейтенантов Ховри­на и Пильгарда простить и принять «в службу». 13 октября 1810 года в честь пятидесяти­летнего царствования английс­кого короля Георга III всем рус­ским офицерам была сделана амнистия.

Через полгода окончился и че­тырехлетний плен для нижних чинов. Однако не все из них возвратились на родину - часть умерли в английском плену, не­которые, отказавшись от прися­ги, остались навсегда на Брита­нских островах. 30 мая 1811 года на госпитальном судне «Горго­на» 368 русских моряков отплы­ли в Россию...

Не прост был путь домой и гар­демарин. После месяца прожива­ния в Эндовере их, по ходатай­ству графа М.М.Алопеуса, «по малолетству» освободили от пле­на и на почтовых каретах отвезли в Лондон. Там выдали документы на освобождение и отправили сначала в Гарич, а оттуда на анг­лийском пакетботе в Готенбург. Из Готенбурга мальчишек круж­ным путем через Стокгольм и Аландские острова доставили в Финляндию, откуда по очереди стали переправлять в Россию. Первая партия 18 февраля 1808 года благополучно достигла Санкт-Петербурга, а вторая в до­роге была застигнута известием о начале войны между Россией и Швецией, и российские гардема­рины вновь оказалась в плену, но теперь уже шведском. Домой они возвратились лишь год спустя...

Известие о пленении в Портсмуте фрегата «Спеш­ный» и транспорта «Вельгемина» вызвало бурю возмущений на Балтийском флоте. Зал морского собрания в Кронштадте взрывал­ся от негодования собравшихся там офицеров. Не стесняясь в выражениях, моряки костили тех, кто неосмотрительно отправил в опасный рейс совершенно не равноценные по техническим воз­можностям корабли. Возмуща­лись и поведением русского пос­ланника в Лондоне, формально исполнившего свои обязанности. Большинство считали, что с полу­чением известия о блокаде эс­кадры вице-адмирала Д.Н.Сенявина в Лиссабоне М.М.Алопеус был обязан немедленно отпра­вить суда из Портсмута во Фран­цию, ставшую после Тильзита со­юзницей России.

Офицеры сходились во мне­нии, что нерешительность коман­дира «Спешного» и бездумное следование букве инструкции явились причиной сдачи врагу фрегата и потери ценного груза. Находясь в порту вероятного про­тивника и зная о бомбардировках Копенгагена, он должен был не заниматься изучением газет и пе­репиской с начальством, а сни­маться с якоря и, не дожидаясь тихоходной «Вельгемины», идти на всех парусах к поставленной цели. И даже оказавшись окру­женным английскими кораблями на портсмутском рейде, Ховрину следовало использовать любую возможность к немедленному отплытию. И ставили в пример лейтенанта В.М.Головнина. Его шлюп «Диана», несмотря на ох­ранительную грамоту, данную ад­миралтейскими лордами, англи­чане пленили у мыса Доброй На­дежды. Находясь в плотном коль­це британских крейсеров, отваж­ный Головнин в одну из штормо­вых ночей перерубил якорные ка­наты и, не испугавшись разыгравшейся бури, поднял паруса и скрылся от неприятеля....

Действия же англичан по отно­шению к нашим кораблям офи­церы называли не иначе как пи­ратскими и дали друг другу сло­во: «при встрече с неприяте­лем, несмотря на неравенство сил, стараться, не щадя себя, вредить врагу Отечества!»

...Первым, кому было суждено исполнить данное обещание, стал командир 14-пушечного ка­тера «Опыт» лейтенант Гавриил Невельский.

Весной 1808 года на Балтийс­ком флоте случилось ЧП. В Све-аборге на острове Варген взор­вался магазин с 2500 пудами по­роха. Убитых, раненых и пропав­ших без вести насчитывалось более ста человек. Погиб и на­чальник гарнизона генерал-майор от артиллерии Воронов, лично присутствовавший в мага­зине при выдаче боезапаса на корабли. Взрывом повредило док, разметало казармы и нес­колько кораблей, стоявших у стенки. Положение усугубил вспыхнувший пожар, который удалось потушить лишь десять часов спустя.

Для расследования происшест­вия из Кронштадта в Свеаборг отправилась эскадра под коман­дованием капитана 2-го ранга графа Л.Гейдена в составе фре­гатов «Аргус» и «Быстрый», кор­ветов «Помона» и «Шарлота» и 14-пушечного катера «Опыт».

На выходе из Финского залива у горизонта были замечены неиз­вестные суда. Для их опознания командир эскадры отправил кор­вет «Шарлота» и катер «Опыт», а сам пошел в Свеаборг.

Вскоре стало ясно, что это шведская эскадра. От неё отде­лился фрегат и под белым парла­ментерским флагом стал быстро сближаться с русскими корабля­ми. Шведский офицер, подняв­шийся на борт «Шарлоты», сооб­щил командиру корвета, что на его корабле находится освобож­денный из плена русский послан­ник в Стокгольме граф Д.МАлопеус и он просит коллегу доста­вить графа в Балтийский порт (Палдиски). Просьба была испол­нена, и корабли снова вышли в море. Командир «Шарлоты» сиг­налом приказал катеру «Опыт» следовать в Свеаборг с донесением на эскадру о случившемся инциденте, назначив рандеву у острова Нарген.

Выполнив приказание, лейте­нант Невельский утром 11 июня отправился из Свеаборга в точку встречи. В районе условленного рандеву с катера заметили трех­мачтовое судно, по очертаниям напоминавшее «Шарлоту». Но плотная дымка у горизонта не позволяла сказать об этом с уве­ренностью. Когда же подошли ближе, то оказалось, что это во­енный фрегат без флага и вым­пела. На опознавательный сиг­нал, поднятый на «Опыте», нез­накомец не ответил. Почувство­вав неладное, командир катера приказал приготовиться к бою. Фрегат пошел на сближение. По­дойдя к катеру на пушечный выстрел, сделал холостой залп, означавший «Лечь в дрейф», и поднял английский флаг. Не по­лучив ответа, послал в катер яд­ро. С «Опыта» ответили выстре­лом 12-фунтовой каронады и подняли Андреевский флаг. За­вязался отчаянный бой не рав­ных по силе противников.

Парусно-гребному катеру «Опыт» с четырнадцатью каронадами и 53 членами экипажа, из которых четверо несовершен­нолетних (два гардемарина, ле­карский ученик и артиллерийс­кий унтер-офицер), противосто­ял быстроходный 50-пушечный английский фрегат «Salset» под командою капитан-лейтенанта лорда Батуса с отборным экипа­жем в 400 человек.

...Ветер, и без того слабый и пе­ременчивый, окончательно стих. После четырехчасового боя катер имел изорванные ядрами паруса, серьезные повреждения в корпу­се и такелаже. Из 14-ти каронад в строю осталось меньше полови­ны. Командир катера приказал прекратить огонь и выкинуть вес­ла. На веслах при полном штиле «Опыт» развил ход до 4-х узлов и стал недосягаем для ядер английского фрегата.

Когда до спасительных наргенских мелей оставалось совсем чуть-чуть, прямо по курсу появи­лась тяжелая грозовая туча. На­летел шквал. Простреленные па­руса разорвало в клочья, а катер накренило так, что весла с под­ветренного борта глубоко зары­лись в воду. Часть из них слома­лась, а остальные пришлось срочно рубить, чтобы сохранить остойчивость и ход.

Шквалом воспользовался анг­лийский фрегат. Он в считанные мгновения подлетел к катеру на ружейный выстрел и стал из всех орудий в упор расстрели­вать «Опыт». Несколько человек были убиты, многие ранены. Ко­мандиру катера лейтенанту Не­вельскому раздробило нижнюю челюсть, но он продолжал руко­водить со шканцев обороной.

...Англичане завладели полуза­топленным катером лишь после того, как на нем не осталось ни одного боеспособного орудия, а мачты и такелаж превратились в груду обломков. Один из участни­ков этого боя, бывший на катере гардемарином, о горьких минутах захвата катера англичанами впоследствии писал: «Мы созна­вали, что исполнили свой долг, а между тем по лицам нашим, за­копченным дымом пороха, кати­лись слезы глубокой грусти!»

Отчаянную храбрость русских моряков признали даже англича­не. Овладев катером, командир фрегата лорд Батус объявил, что не считает себя вправе взять в качестве боевого трофея саблю у Taкого храброго офицера, как командир «Опыта». Он распоря­дился передать всех раненых на излечение в госпиталь, а коман­ду освободить от плена. После пятидневного пребывания на борту неприятельского фрегата экипаж «Опыта» был доставлен в Либаву.

...По результатам изучения обстоятельств случившегося боя последовало Высочайшее повеление: «Лейтенанта Не­вельского никогда ни на каком корабле не определять под ко­манду, а назначать самого ко­мандиром лучших судов, сооб­разно званию. Плен его ни ему, никому из бывших под его ко­мандою на тендере «Опыт» во время действия не считать препятствием ни к ордену Св. Георгия, ни к пенсиону. За по­терю вещей офицерам выдать годовой оклад жалования, а гар­демаринам по 100 рублей ассиг­нациями. Команде убавить нес­колько лет службы и опреде­лить её в загородные дворцы, на придворные суда».

После излечения Гавриил Ива­нович Невельский командовал многими боевыми кораблями. В январе 1828 года, имея 38 лет выслуги, в чине капитана 1-го ран­га ушел по болезни в отставку. Последние годы жил в своей усадьбе Жураново Кологривского уезда, где и скончался в 1841 году.

В знак признания боевых зас­луг ветерана Монаршею милостию старшая дочь Невельского Екатерина была принята Импе­раторскою пенсионеркою в Санкт-Петербургский Патриоти­ческий Институт - перворазряд­ное учебное заведение закрыто­го типа под патронатом царству­ющих особ...

Лиссабонский заложник

Измученная жестокими атлан­тическими штормами, эскад­ра вице-адмирала Д.Н.Сенявина (9 линейных кораблей и 1 фре­гат) была вынуждена 28 октября 1807 года прервать плавание к родным берегам и укрыться в порту Лиссабон нейтральной Португалии.

Отдавая якоря истерзанных штормом кораблей на Лиссабо­нском рейде, отважный флото­водец и не подозревал, через какие испытания предстоит пройти ему и его доблестным экипажам, прежде чем они всту­пят на родную землю.

Уже через две недели по при­бытии в Лиссабон адмирал Д.Н.Сенявин получил два важных сообщения. Первое: несмотря на отчаянные попытки французского генерала Жюню, помешать прин­цу-регенту, королевской семье и правительству покинуть столицу, португальская эскадра (8 кораб­лей и 2 фрегата) ушла из Лисса­бона в Бразилию. Второе: со дня на день ожидается захват фран­цузами Лиссабона и появление английской эскадры (15 линей­ных кораблей, из которых три 100-пушечных, а остальные 70-пушечные и 10 фрегатов).

О недвусмысленности своих намерений англичане просигна­лили русскому адмиралу своеоб­разным способом - не пропустив в Лиссабон отставший от эскад­ры шлюп «Шпицберген». Они направили его в испанский порт Виго, где он и простоял до окон­чания войны, а затем был продан с аукциона за 10000 испанских талеров.

И вот 1 декабря 1807 года французы вошли в Лиссабон. По приказу генерала Жюню в горо­де и в порту подняли французс­кие флаги. Почти одновременно у эстуария реки Тахо появилась и английская эскадра.

Положение русской эскадры усугубилось полученным 11 де­кабря 1807 года извещением: Россия в союзе с Францией объя­вила войну Англии. А затем из Пе­тербурга пришла инструкция от морского министра П.В. Чичагова. «... в случае, когда эскадра, под начальством вашим состоящая, подвергнется нападению англи­чан, Е. И. В. (Его Императорское Величество) надеется, что неп­риятель будет отражен и честь Российского флага защитится. Если ж Ваше Превосходитель­ство будет атакован гораздо превосходящими силами и сопротивление окажется совершенно невозможным, в таком случае Го­сударь Император предоставля­ет благоразумию вашему ре­шиться, если не останется уже никаких других средств, снять людей, корабли сжечь или зато­пить, так чтобы они не могли бы сделаться добычею неприя­теля». В конце послания Чичагов высказывал надежду, что эскадру с помощью французов всё же удастся сохранить. В таком слу­чае все свои действия и поступки Сенявин должен совершать не иначе как в соответствии с указа­ниями Французского Императора Наполеона, через русского посла в Париже генерал-лейтенанта графа Толстого...

...И так Государь Император ус­тами своего морского министра предлагал адмиралу самому вы­путываться из паутины полити­ческих хитросплетений. Оставив ему право выбора: либо, уничто­жив корабли, сдаться в плен, ли­бо, сохранив эскадру, безогово­рочно подчиниться французам.

Последнее требование приоб­рело действие закона в царском указе, который Сенявину вручи­ли 1 марта 1808 года: «Призна­вая полезным для благоуспешности общего дела и для нане­сения вящего вреда неприяте­лю предоставить находящиеся вне России морские силы наши распоряжению его величества императора французов, я пове­леваю вам согласно сему учре­дить все действия и движения вверенной начальству вашему эскадры, чиня неукоснительно точнейшие исполнения по всем предписаниям, какие от его ве­личества императора Наполе­она посылаемы вам будут».

Теперь Сенявин был обязан безоговорочно выполнять волю французского императора через его наместника в Лиссабоне ге­нерал-губернатора генерала Жюню. Тот в категорической форме потребовал от адмирала высадить с кораблей десант и активно включиться в военные действия против англичан.

Дмитрий Николаевич деликат­но, но твердо отказал наполео­новскому генералу, аргументи­руя тем, что десант, который он может высадить, малочислен (не более тысячи человек) и су­щественно повлиять на исход сражения не сможет. К тому же, - подчеркивал адмирал, - вмес­те с англичанами против фран­цузов воюют и португальцы, и он будет вынужден сражаться с войсками нейтральной страны, на что у него нет полномочий от своего Государя Императора.

Это был вызов. Сенявин пони­мал, что идет на прямое непови­новение и что за это может жесто­ко поплатиться. Но по-другому в данной ситуации истинный патри­от и верный сын Отечества посту­пить не мог. После трех лет ожес­точенной борьбы с французами в Архипелаге он разбирался в воен­но-политической конъюнктуре тех дней не хуже, а может быть, даже и лучше любого паркетного дип­ломата. Приученный к анализу и выверенным решениям, вице-ад­мирал Д.Н.Сенявин ясно видел иллюзорность нынешнего союза с Францией и неизбежность в ско­ром времени масштабной войны с Наполеоном. Он также знал о пренебрежительном отношении Александра к флоту, которое под­держивали в нем высшие морс­кие чиновники, далекие от инте­ресов России. Лучшей иллюстра­цией его правоты служила без­дарная сдача французам завое­ванных кровью русских солдат, матросов и офицеров Боко-ди-Каттаро, Курцало, Корфу.

...Сенявин выжидал. Тактично отбиваясь от назойливых домо­гательств генерала Жюню, он внимательно следил за вражду­ющими сторонами. И эта тактика оправдалась.

9 августа у местечка Вемиэйро французы, потеряв более четы­рех тысяч солдат, были вынуж­дены заключить перемирие с англичанами. Генерал Жюню со своим войском на английских транспортах был вывезен во французские порты.

Так, одним действующим ли­цом на лиссабонской сцене ста­ло меньше. Но от этого Сенявину не полегчало. Лиссабон заня­ли англичане. Эскадра Сенявина, изрядно потрепанная штор­мами и не успевшая из-за вспых­нувших военных действий вос­становить свои корабли, не представляла для англичан особой военной угрозы. Но адмирал Коттон, зная твердый характер русского адмирала, понимал, что просто так тот не сдастся. В слу­чае нападения он вместе со сво­ей эскадрой возьмет в морскую пучину и своих обидчиков.

В эти тревожные дни русские и английские моряки напряженно следили за каждым движением друг друга, готовые в любую ми­нуту наложить фитили на запалы изготовленных к бою орудий. А оба командующих, учитывая все составляющие происходящих со­бытий, напряженно искали выхо­да из сложившейся патовой ситу­ации, осторожно зондируя почву...

В качестве пробного шара Сенявин заявил адмиралу Коттону, что после ухода французских ок­купантов Лиссабон вновь стал столицей нейтральной Португа­лии. С этой страной Россия не ведет военных действий, а раз так, то он имеет полное право на свободный выход с лиссабонс­кого рейда. Да и английское пра­вительство официально объяви­ло всему миру, что посылает свою эскадру в Тахо не для борьбы с русской эскадрой, а для освобождения Португалии от наполеоновской оккупации.

На это заявление английский адмирал приказал вывесить на фортах британские флаги.

Тогда Дмитрий Николаевич предложил адмиралу Коттону на­чать переговоры об интерниро­вании русской эскадры Англией.

Адмирал Коттон после некоторых раздумий принял это пред­ложение и, получив согласие ад­миралтейских лордов, 4 сентяб­ря 1808 года подписал вместе с Сенявиным соответствующий трактат, в котором четко огова­ривалось: - все военные корабли эскад­ры Российского императора, на­ходящиеся на лиссабонском рей­де, передаются Англии на сохранение и возвращаются России через шесть месяцев после под­ писания мира между этими государствами;

- вице-адмирал Сенявин с офицерами, матросами и другими морскими служащими, состоящими под его командою, будут возвращены в Россию без каких-либо условий, в том числе и от­ относительно дальнейшей воинской службы на английских «воен­ных кораблях или на приличных судах, на иждивении Его Великобританского Величества».

На следующий день по насто­янию Дмитрия Николаевича в подписанном трактате появи­лись ещё два пункта:

• 
  «По заключении мира кораб­ли и фрегат возвращены будут Его Величеству Императору Всероссийскому в таком состо­янии, в каком они ныне отданы. Из 9 кораблей «Ярослав» и «Ра­фаил» (из-за ветхости и неспособности перенести тяжелый ат­лантический переход. - С.А.) ос­танутся здесь на реке Тахо, а их экипажи размещены будут на других семи кораблях, следу­ющих в Англию».
  

...31 августа 1808 года корабли вице-адмирала Сенявина покину­ли Лиссабон. На семи линейных кораблях и фрегате «Кильдюин» в дальнее плавание отправились 4280 офицеров, матросов и дру­гих чинов. В их числе и 50 гарде­маринов, для которых лиссабонс­кая эпопея на всю жизнь оста­лась знаковым событием.

В устье реки Тахо к кораблям Сенявина присоединилась анг­лийская эскадра. По предложе­нию адмирала Коттона Дмитрий Николаевич как старший в чине принял командование соединен­ным флотом. На наших кораблях гордо развевались Андреевские флаги. 26 сентября 1808 года ко­рабли эскадр бросили якоря на рейде английского Портсмута...

Однако на этом тяготы и испы­тания русских моряков не закон­чились. Вице-адмиралу Сенявину понадобился ещё год, чтобы одержать победу в затяжной бу­мажной войне с адмиралтейски­ми лордами.

Сначала английское прави­тельство, обвинив адмирала Кот­тона в превышении отпущенных ему полномочий при подписании лиссабонского трактата, попыта­лось дезавуировать основные положения договора и свести де­ло к пленению русской эскадры. Но, встретив жесткий отпор со стороны командующего российс­кой эскадрой, ушло в глухую обо­рону, избрав тактику проволочек и затягивания в принятии реше­ний: то лорды никак не могли оп­ределить, каким образом произ­водить инвентаризацию сдавае­мых на хранение судов, то, ссы­лаясь на войну России со Швеци­ей, предлагали Сенявину отпра­вить эскадру кружным путем че­рез Архангельск. Получив и здесь отповедь от несговорчивого ад­мирала, объявили, что у них нет пока достаточного количества транспортов. Потом наступила зима и замерз Финский залив. С открытием навигации 1809 года транспорта вроде бы нашлись, и даже началась на них погрузка имущества эскадры, как после­довало приказание адмиралтей­ства погрузку остановить, а транспорта срочно отправить для нужд английского флота. За­вязалась новая переписка...

Наконец семь русских кораб­лей и один фрегат со всей мате­риальной частью были сданы в английский арсенал в Портсмуте и 3 августа 1809 года Сенявину вручили квитанции о принятии их на хранение. Экипажи были пе­ревезены на 21 английское суд­но. Для вице-адмирала Д.Н.Сенявина и его штаба адмирал­тейские лорды отрядили фрегат «Champion». Утром 5 августа 1809 года корабли с российскими моряками покинули Портсмут.

В Риге, куда 9 сентября 1809 года прибыла сенявинская эс­кадра, командующему тотчас же объявили, что император Алек­сандр I крайне возмущен его пос­тупком и потому адмирал Сенявин не будет принят при Дворе...

Столь неожиданную опалу Дмитрия Николаевича можно объяснить, во-первых, общей недоброжелательностью выс­шего морского руководства к Се­нявину. В то время как он делом и словом утверждал в жизнь за­веты Петра Великого - на всех морях крепил славу Российского Военно-Морского флага, выс­шие морские чиновники, далекие от интересов государства, открыто внушали императору Александру I ненужность и несвоевременность иметь в Рос­сии сильный военный флот. Во-вторых, царь был раздражен са­мостоятельностью и неуступчи­востью своего подчиненного в принятии важных решений в Лиссабоне, из-за чего ему не раз приходилось выслушивать недо­вольство французского импера­тора Наполеона.

Огромный авторитет Сенявина как выдающегося моряка не поз­волил Александру I открыто расп­равиться со строптивым адмира­лом. Поэтому мерой наказания явилось назначение Дмитрия Ни­колаевича на второстепенный для такой личности пост - главно­го командира Ревельского порта.

Решение царя было восприня­то русскими моряками с глубоким сожалением. Все открыто гово­рили, что, «унизив прославлен­ного адмирала, царь в его лице унизил весь Российский флот»...

...На золотом поясе большой серебряной вазы, которую по возвращении в Россию вместе с памятным адресом преподнес­ли своему командиру моряки эс­кадры, была вырезана надпись: «Поднесена Его Превосходи­тельству г-ну Вице-Адмиралу и кавалеру Дмитрию Николаевичу Сенявину российскими офицера­ми на эскадре, под главным его начальством находившимся, во изъявлении своего къ нему усердия, любви и благодарнос­ти. 1809 год».

...Выдающийся флотоводец, почетный член Петербургской Академии наук, адмирал Дмит­рий Николаевич Сенявин на склоне своих дней любил повто­рять: «Адрес и ваза были един­ственной утехой в мои опаль­ные дни»...

Что же касается оставленных в Портсмуте судов, то после окончания войны с Англией на родину в 1813 году возвратились лишь два 74-пушечных корабля: «Сильный» и «Мощный». Остальные пять кораблей и фрегат по ветхости были разоб­раны в Портсмуте. За них анг­лийское правительство заплати­ло России как за новые...