Со стороны солнца. Крымская тетрадь Первый шаг

Наградной лист на гвардии капитана Георгия Васильевича Москаленко. Подписан командующим ВВС Черноморского флота 17 мая 1944 года: орденом Отечественной войны I степени, посмертно...

Жора Москаленко? Давний товарищ по Пятигорскому аэроклубу, затем по училищу... Ну да, он. Комэск 6-го гвардейского, дважды Краснознаменного Севастопольского...

Вызываю Ростов-на-Дону. Георгий дома, чувствует себя "прилично". О награждении помнит, конечно, обещает рассказать при встрече.

— Сколько у тебя боевых вылетов, Жора? — уточняю попутно, хоть документам не верить нельзя.

— Пятьсот девятнадцать, браток, как и было. Прибавиться неоткуда, сам знаешь. Сто тридцать воздушных боев.

— Ну, брат!

— Так, брат!

— Бывай!

— Бывай!

Вот теперь и сиди, и думай. Легко сказать — отбирай. Из пятидесяти, из ста, из двухсот хотя бы. Но из пятисот девятнадцати...

...22 июня сорок первого года, перед рассветом, в районе Севастополя появились неизвестные самолеты. 8-й истребительный авиаполк — будущий 6-й гвардейский — был поднят по тревоге.

В полдень уверились точно: началась война,

В первый боевой вылет Георгий Москаленко пошел ведущим звена. Задача стояла простая: патрулировать над главной базой Черноморского флота. То есть над Севастополем. Оберегать его от налетов врага.

День был прекрасный, безоблачное небо, безукоризненная видимость. Только оберегай. Но враг не появлялся. Двадцать, десять минут до смены. Не появляется, хоть убей. Ясно, что и ведомые, Иван Кириченко и Гриша Гуриненко, мечтают о том же. Ну, не мечтают пусть, представляют. Представляют, как сядут, доложат: задание выполнено, встреч с вражескими самолетами не было. Им откозыряют, кивнут: "Отдыхайте". Каждому в летную книжку запишут первый боевой вылет. Первый, боевой! Но сами-то они не будут считать его ни боевым, ни первым...

И вдруг...

Не завершив очередной патрульной "восьмерки", машина Москаленко резко метнулась влево. С дрогнувшими сердцами ведомые повторили маневр. Щурясь, всмотрелись в слепящее небо. Ну да, "юнкерс"! Идет в одиночку, Ю-88, разведчик...

Немец летел на большой высоте. Георгий лихорадочно соображал. Идти на перехват звеном? А вдруг это обман, и следом появятся...

Подал сигнал: "Продолжать патрулирование. Атакую один!"

Ну вот. Сектор газа до упора вперед, ручку рулей высоты на себя. Легкая "чайка" послушно взмыла в голубизну. "Юнкерс" идет своим курсом, не замечает. Расстояние уменьшается. Неужели не видит? Спит у него стрелок?

Когда дистанция сократилась почти до выстрела, за моторами "юнкерса" рельсовой колеёй протянулись две сизые полосы. Он стал отдаляться, все так же идя своим курсом. Все так же, не замечая. На деле — дразня. Матерый фашист знал прекрасно: советский истребитель И-153, ласково прозванный в свое время "чайкой", уступает в скорости не только современным немецким истребителям, но и обоим "юнкерсам" — бомбардировщику и разведчику...

На аэродроме летчиков встретил замполит полка Иван Григорьевич Шевченко, сам отлично летающий и на "чайке", и даже на новом "яке".

— Товарищ батальонный комиссар, — четко отрапортовал ему Москаленко, — задание выполнено. На мой личный боевой счет прошу записать минус один вражеский самолет!

— Повторите, — не понял замполит.

— Минус один. "Юнкерс". Улизнул за счет скорости. Вот если бы "як"...

— Значит, не могли сбить на "чайке"? — нахмурился Шевченко.

Георгий подумал.

— Мог бы. Если бы находился в более выгодном положении. Есть предложение, товарищ батальонный комиссар. Над главной базой вести многоярусное патрулирование. На разных высотах. Конечно, это увеличит боевую нагрузку на экипажи. Но наше звено обязуется делать по пять-шесть вылетов в день!

Теперь задумался замполит. И вдруг широко улыбнулся.

— Не буду писать минус вам, лейтенант. За предложение — благодарность. Вот и выходит минус на плюс. Думаю, что и командир полка со мной согласится. А насчет "яка"... Придется пока подождать. Да и "чайку" сдавать в архив рано. Еще как пригодится, поверьте мне...

Пощурился, полюбовался стройной, подтянутой фигурой молодого командира, решительным, умным лицом.

— Пишите заявление в партию, товарищ Москаленко!

Принимали в начале июля. Георгий немногословно рассказывал о себе.

Родился в 1918 году в станице Пискуновское Краснодарского края, в бедной крестьянской семье. Родители умерли, оставив шестерых детей. Ему, младшему, было три года.. Старший женился, чтобы растить остальных в семье, но было голодно. Братья стали один за другим умирать. Тогда решили отдать его в детдом. Там прижился, работал на огороде, в мастерских, стал активным пионером, вступил в комсомол. В 1936 году был определен на завод в Пятигорске. Работал, учился, поступил в аэроклуб, потом в Ейское военно-морское авиационное училище...

Закончил несколько неожиданно:

— Ну вот теперь, как сказать... воюю. На сегодняшний день имею двадцать два боевых вылета и ни одного сбитого самолета противника. Даром, можно сказать, потребляю летный паек.

Все рассмеялись, зашумели. Председательствующий постучал по столу:

— Тихо, товарищи! У кого есть вопросы? Но Иван Григорьевич его остановил.

— Не будем так строго придерживаться порядка. Кстати, хочу доложить собранию: товарищ Москаленко является в нашем полку инициатором тактики многоярусного патрулирования. Его звено почти не покидает аэродром, даже пищу им подвозят на летное поле...

— Да, но толку-то...

— Есть толк, Георгий Васильевич, — замполит подчеркнуто назвал его по имени-отчеству. — Сколько немцев вы встретили в воздухе над Севастополем?

— Близко только того одного...

— Ну вот. Разве это не толк?

— Толк, да не тот! Гитлеровские воздушные разведчики нас обманывают, товарищ батальонный комиссар. То ли перехватывают донесения постов ВНОС, то ли каждый раз меняют курс. Надо проследить, дать задание службе воздушного наблюдения...

Разговор подхватили другие. Председательствующий, забыв свои обязанности, сам страстно включился в спор.

Наконец, вспомнили о повестке дня.

— Поздравляю, Георгий Васильевич, — первым пожал ему руку замполит. — И с приемом, и с первым толковым выступлением на партсобрании!

— Так я же не выступал...

— А о чем же мы копья ломали? Спасибо, спасибо, брат! По-партийному подходишь к делу. Будут еще гитлеровцы у нас сыпаться с неба, как горох!

Иван Григорьевич сам летал наравне со всеми. И больше всех переживал, что боевой счет полка остается пока неоткрытым. Новые самолеты должны были вот-вот войти в строй, главной задачей сейчас являлось сохранить боевой дух летчиков, их уверенность в своей летно-тактической подготовке.

— Как горох! — рассмеялся своему сравнению замполит, еще раз пожимая руку молодому коммунисту.

Первым в полку открыл счет старший лейтенант Спиров. Его звено прикрывало транспортное судно, шедшее с грузом. Показались два "юнкерса", Николай Спиров и его ведомый Фрол Тюленин атаковали их в лоб. Гитлеровцы отвернули, сбросили бомбы в море и попытались уйти. Но меткая очередь Николая подожгла мотор на одном из бомбардировщиков, и он врезался в воду.

А 25 июля пришло известие о подвиге летчика-истребителя 32-го авиаполка лейтенанта Евграфа Рыжова. На поврежденном самолете МиГ-3 он первым на флоте совершил воздушный таран. Сбил "Хейнкель-111", совершил посадку на воду и был подобран нашим морским охотником...

Гоняться за одиночными воздушными разведчиками, пробиравшимися к нашим портам, аэродромам и железнодорожным узлам, черноморским истребителям пришлось недолго. Фронт приближался, вражеская авиация стала действовать активно.

В августе из полка была выделена группа истребителей для участия в обороне Одессы. Георгий попросился в нее, но получил решительный отказ.

Вскоре начались ожесточенные бои в районе Перекопа.

24 сентября звено получило задание прикрыть наши наземные войска на переднем крае и не допустить бомбардировки моста в их ближайшем тылу. Прилетев в район патрулирования, Москаленко сразу обнаружил идущую со стороны Каркинитского залива большую группу "юнкерсов". На принятие решения оставались считанные секунды. Атаковать с ходу или сманеврировать, зайти с удобного направления?

Выбрал второе. Оставаясь незамеченным, ушел вверх, в сторону солнца. Внизу строем клина шли четырнадцать Ю-87, прикрытия истребителей не было. "Пора!" — подал сигнал ведомым.

Тройка свалилась на "клин", как гром с ясного неба. Москаленко, Гуриненко, Тюленин первыми же очередями подожгли каждый по "юнкерсу". Развернулись, зашли повторно. Бомбардировщики сбросили свой груз в залив и перестроились в оборонительное кольцо. Ястребки атаковали раз за разом, "юнкерсы" отбивались огнем крупнокалиберных пулеметов и пушек, установленных в плоскостях. Наконец еще один фашист задымил и устремился вниз. Остальные стали отходить, с земли открыли бешеный огонь зенитки...

Москаленко огляделся. В левом пеленге шел Гуриненко, правого ведомого не было видно. Кончалось горючее, надо было возвращаться домой...

Тюленина они догнали на полпути. "Чайка" вся была залита маслом, из мотора валил дым, с плоскостей свисали клочья перкали. Друзья пристроились по сторонам, подбадривали летчика жестами. У того сил хватило ровно настолько, чтобы совершить посадку, — из кабины его вытащили уже без сознания. Тюленин был изранен не меньше, чем его "чайка"...

Командир эскадрильи майор Ион Гурьевич Чесноков, не дослушав доклад, спросил о состоянии остальных двух машин.

— Для ремонта потребуется часа три...

— Много! Полетите на самолетах звена Спирова. Вместо Тюленина возьмите младшего лейтенанта Петрова. Задача — подавить огневые точки вблизи переднего края...

За нашей траншеей их встретил заградогонь. Майор Чесноков, летевший во главе семерки, дал команду рассредоточиться. Но огонь вдруг прекратился. "Значит, истребители", — сообразил Москаленко. Увидел их первым, дал очередь трассирующими, чтобы предупредить товарищей. Комэск оставил звено Москаленко на прикрытие, сам во главе четверки устремился на штурмовку наземных целей.

Сверху хорошо были видны вражеские артиллерийские позиции. Из окопов вырывались язычки выстрелов. Вдруг немцев от орудий как ветром сдуло. Сотни огненных брызг осыпали хода сообщения, спины в панике разбегающихся артиллеристов...

Москаленко завязал бой с "мессерами". Затем роли переменились: разгрузившаяся четверка комэска набрала высоту, дала возможность звену выйти из боя и спикировать на батарею тяжелых минометов. И опять эрэсы сделали свое дело, а густые пулеметные трассы завершили его...

"Мессершмитты" с досады преследовали группу до самого Джанкоя. Перед тем как отстать, один из фашистов нерасчетливо набросился на Гуриненко и тут же попал под меткую очередь Михаила Петрова. Все "чайки" вернулись на свой аэродром, блестяще выполнив задание и сбив один вражеский истребитель.

В тот же день звено сделало еще три успешных боевых вылета на штурмовку войск противника.

Вечером Иван Григорьевич разыскал до смерти уставшего Москаленко под крылом замаскированной охапками сена машины.

— Ну что, Георгий, значит, можно воевать и на нашей птичке?

— По наземным целям...

— Но и воздушные поражать научились? Падают фрицы?

— Как горох, — усмехнулся Георгий.

— Ничего, ничего! Сейчас главное дело — помочь пехотке. Видел, что там творится? Вот то-то! Звездочками украсить машину еще успеешь...

Москаленко не удивился. Об Иване Григорьевиче в полку говорили: видит человека насквозь. Да он и сам не скрывал, что не чувствует вкуса к штурмовке. И "чайку" не ощущает как штурмовик. Не использует всю ее верткость, способность маневром пробиться к цели. Вот комэск чувствует! Такие восьмерки плетет у самой земли, что все огненные метели его стороной обходят. И поле боя видит, как ящик с песком. А тут в глазах одно мелькание. Только увертываться успевай. То ли дело высота! Противник видимый, открытый...

— Понятно, что установка у нас на воздушный бой,- продолжал комиссар (эта должность была вновь восстановлена в войсках и на флоте). — Психология истребителя! С училища только о том и мечтали — встретить врага, победить... Но ведь и пушки, и танки — противник. Еще и какой! Вот майор у вас понимает... Ты приглядись-ка получше к его работе, ребят своих нацель...

Этот разговор не прошел для Георгия даром. Комиссару он верил, как самому себе. Не такая война, чтобы думать о собственных вкусах...

27 сентября смешанной группе из десяти И-153, одного Ил-2, двух КОР-2 и двух И-16 была поставлена двойная задача: отбомбиться по танкам на выжидательных позициях, а затем реактивными снарядами и пулеметным огнем уничтожить кавалерию, сосредоточившуюся за линией фронта.

Комэск Чесноков уверенно вывел группу на боевой курс, спикировал первым. Бомбы рвались вблизи вражеских танков, с них слетали башни, многие из машин загорелись. Затем, рассредоточившись по фронту, вышли на кавалерию. Несмотря на плотный огонь зениток и крупнокалиберных пулеметов, снизились до предела, в упор ударили реактивными снарядами, развернулись, прошлись пулеметным огнем...

После нескольких заходов с земли было буквально сметено все живое. С усеянного трупами людей и лошадей поля в панике разбегались уцелевшие гитлеровцы, лошади волочили изуродованные упряжки, покалеченные орудия...

В этом вылете Москаленко впервые по-настоящему ощутил силу истребителя-штурмовика, почувствовал себя хозяином поля боя. Видеть небо — это еще не все, надо научиться как следует видеть и землю...

30 сентября 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования приказала эвакуировать Одесский оборонительный район и за счет его войск усилить оборону Крымского полуострова.

Истребительная авиация флота была подтянута как можно ближе к морским коммуникациям, по которым производилась эвакуация. Для этой цели пригодилась и Тендровская коса — узкий песчаный островок у северного побережья Черного моря. На низменной полоске земли, овеваемой всеми ветрами, в довоенные годы ютился лишь небольшой рыбачий поселок, покидаемый на период штормов, да многочисленные гнездовья чаек. Немцы беспечно смирились с тем, что в начале войны здесь обосновался наш батальон морской пехоты и зенитная батарея, снятая с корабля, выскочившего на мель...

И вдруг на импровизированную посадочную площадку косы опустились три "чайки" невиданных здесь размеров. Спустя несколько дней — еще три. Два звена истребителей-черноморцев стали устраиваться на бесприютном песчаном островке, осаждаемом штормовыми волнами. Старший лейтенант Николай Спиров и лейтенант Георгий Москаленко принялись деятельно готовиться к предстоящим полетам. Ведомыми у Спирова были Петр Максимов и Иван Басов, у Москаленко — его верные друзья Григорий Гуриненко и Иван Кириченко.

Редкий, чахлый кустарник, иссушенная ветрами и солнцем трава. Пытаться вырыть окоп бесполезно: на штык лопаты — вода. В случае налета одно спасение — воздух. Если, конечно, успеешь взлететь. А для этого — глаз не спускать с неба.

Посменно — по пять-шесть раз в день — звенья несли воздушную вахту над кораблями, эвакуировавшими войска. Ввиду своей малочисленности главной задачей имели не сбивать бомбардировщики противника, а лишь мешать им лечь на боевой курс и прицельно сбросить бомбы. На остров возвращались на бреющем, чтобы враг не смог выследить их "базу". Догадаться же, что отсюда взлетают машины, он просто не мог...

Особенно запомнился Георгию день 16 октября. Пришлось прикрывать два конвоя, в каждый из которых входило по крейсеру, по два эсминца, по семнадцать крупных транспортов, а кроме того — тральщики, десятки сторожевых и торпедных катеров, буксиры, баржи, шхуны. В этот день из Одессы вывозилось тридцать пять тысяч бойцов и командиров с техникой и вооружением, много тысяч раненых и эвакуированных гражданских.

Гитлеровские армады беспрерывно пытались прорваться к конвоям. Особенно ожесточенные воздушные бои завязались во второй половине дня. Около пятидесяти самолетов врага почти одновременно устремились на корабли. Черноморские истребители срывали атаку за атакой. Фашистам удалось потопить лишь транспорт "Большевик", шедший концевым в конвое. Большую часть команды и находившихся на судне бойцов спасли наши торпедные катера...

Для шестерки "чаек" с Тендровской косы весь этот день слился в сплошную цепь смертельных схваток. Восстановить последовательность событий летчики не смогли бы и сообща.

...Вылетев в очередной раз на смену Спирову, Георгий стал ждать вражеских бомбардировщиков. Но появились одни "мессершмитты": решили предварительно расчистить небо. Их было вчетверо больше, и они с ходу бросились на звено "чаек". Москаленко ничего иного не оставалось, как принять бой.

Кружась в смертной карусели, ведомый Георгия — Иван Кириченко — увидел, что в стороне, курсом на караван, идут два косяка по пятнадцать "юнкерсов" в каждом. Раций на "чайках" не было, Иван покачал крыльями. Занятый боем командир не заметил сигнала. Времени на его повторение не было, Кириченко один бросился на "юнкерсы". Григорий Гуриненко, также увидевший опасность, устремился на вторую группу бомбардировщиков.

Москаленко продолжал драться один. "Чайка" значительно уступала "мессеру" в скорости, зато была намного изворотливей. Москаленко ускользал из-под атак, заходившие с разных сторон фашисты рисковали всадить очередь друг в друга. Озлившись, один потерял терпение и тут же попал в прицел Георгия, задымил...

Кириченко, терзаясь тем, что пришлось бросить в бою командира, шел на "юнкерсы" прямо в лоб. Один маленький самолет — на целую мощную армаду. Шел бесстрашно, готовый тараном искупить свою "вину" перед другом. И ведущий фашист отвернул. Четкий, как на параде, строй стал расползаться, давая проход отчаянной маленькой "чайке". Иван поймал в прицел один отвернувший в сторону "юнкерс", ударил из всех четырех пулеметов. Бомбардировщик тяжко перевернулся через крыло, вспыхнул и головешкой упал в море. И случилось невероятное: разрозненные, потерявшие управление фашистские экипажи начали сбрасывать бомбы в море и уходить...

У Гуриненко получилось и еще проще. Оказавшись намного выше "юнкерсов", он спикировал на ведущего и сразу поджег его. Остальные, ничего не поняв, кинулись врассыпную...

Появилось звено Спирова. Николай понял по времени, что друзья связаны боем, не могут выйти из него. Он моментально отогнал "мессеров" и сбил один из удиравших бомбардировщиков...

Всего за этот день черноморскими истребителями было сбито семнадцать самолетов противника. Своих потеряно шесть. На долю шестерки тендровцев пришлось четыре сбитых. Потерь "чайки" не понесли.

Во второй половине октября летчики с косы Тендра штурмовали тылы врага. Уничтожили не один десяток автомашин, много гитлеровцев, направлявшихся к линии фронта. Передали немало ценных разведданных о передвижениях войск противника.

Оставлен был этот памятный кусочек советской земли шестеркой храбрых, когда враг завязал бои на подступах к Севастополю. С 30 октября для группы самолетов И-153 и И-15 посадочной площадкой стало Куликово поле, непосредственно вблизи города.

Севастополь отсюда — как на ладони. Сама площадка тоже как ладони — у немцев, с окружающих город высот.

Гитлеровцы бомбили поле, обстреливали из дальнобойных орудий. Летчики учились взлетать и садиться под разрывами. Из города прибыли комсомольцы, добровольно работали под огнем, оборудовали укрытия для машин и личного состава...

Георгий давно научился видеть землю. Именно так- как ящик с песком в тактическом классе. В Севастополе это понадобилось, как нигде.

Защитникам города особенно досаждала вражеская батарея, бившая из района Мекензиевых гор. Разведать ее позицию было поручено Москаленко. Георгию и его ведомому Михаилу Петрову понадобилось на это два вылета. В первом пришлось отбиваться от истребителей противника, во втором, длившемся менее часа, батарея была обнаружена по вспышкам выстрелов.

Командир полка полковник Юмашев, поблагодарив Москаленко, решил:

— Вам, старший лейтенант, и докончить дело. Поведете на цель группу штурмовиков с Херсонесского маяка.

Штурмовики шли под командованием Героя Советского Союза капитана Алексея Губрия. Москаленко с Петровым встретили их в воздухе, заняли место лидеров. На цель зашли с моря. Георгий подал сигнал Губрию, сам с Петровым отошел в сторону. "Илы" горкой устремились ввысь, скрылись под кромкой низкой облачности. Вынырнув над батареей, обрушили на нее бомбы. Еще заход. Снизу ударили "эрликоны", штурмовики не дрогнули. Спикировав, хлестнули по орудийным окопам реактивными снарядами, пушечно-пулеметным огнем...

За успешное выполнение важного боевого задания штурмовиков наградили орденами, Москаленко объявили благодарность.

Через несколько дней приказали обнаружить артиллерийскую позицию, с которой обстреливалась наша знаменитая 35-я береговая батарея. Орудия были найдены с первого вылета. Уничтожить решили огнем той же 35-й батареи. Корректировать его с воздуха поручили Москаленко. Полковник Юмашев направил его на инструктаж к артиллеристам.

Георгий блестяще справился и с этой, новой для него, задачей. Вражеская батарея была уничтожена с минимальным расходом боеприпасов.

7 ноября эскадрилья майора Чеснокова получила задание нанести бомбоштурмовой удар. по аэродрому Сарабуз, где, по донесению партизан, сосредоточилось большое количество бомбардировщиков и транспортных самолетов врага. На подходе к цели группу встретили "мессершмитты", затем ожесточенный зенитный огонь. Не нарушая боевого порядка, а наоборот, уплотнив строй, эскадрилья со снижением устремилась к стоянкам вражеских самолетов. По ней било все, что могло стрелять. Но бомбы были сброшены прицельно. Над аэродромом взвилось пламя — взрывались бензозаправщики, баки самолетов, склады бомб...

Повторный заход завершил дело. На земле было уничтожено более десятка вражеских машин — подарок эскадрильи годовщине Великого Октября.

8 этом бою погиб верный друг Георгия бесстрашный летчик Григорий Гуриненко. Вся эскадрилья поклялась отомстить за него...

Героический Севастополь отражал второй штурм врага. Ожесточеннейшие бои начались два дня назад. Утром 19 декабря погода выдалась нелетная: низкая облачность, морось, температура около нуля. Летчики собрались в эскадрильской землянке, читали газеты, писали письма, делились новостями о ходе боев. На вылет не питали никакой надежды: обледенения для самолета страшнее любого огня...

Майора Чеснокова вызвал к телефону командующий ВВС флота генерал Остряков.

— Здравствуйте, Ион Гурьевич!

Комэск невольно принял стойку смирно: по имени-отчеству командующий обращался к подчиненным нечасто, и это почти всегда было связано с чем-нибудь необычным.

С десяток секунд в трубке слышался только шорох. Затем:

— Что такое обледенение, знаем не только мы с вами. Знает и командарм. Но... два танка зашли в тыл морской пехоте. Орудий у нее нет. Под угрозой опорный пункт в районе Верхний Чоргунь. Если высоту не удержат, то возвращать ее после придется большой кровью. Очень большой, сказал командарм!

— Понятно, — хрипловато ответил комэск.

— Вызовите добровольцев, Ион Гурьевич.

— Бесполезно, товарищ генерал. Все ребята...

— Ну да, знаю, знаю. Тогда возьмите карту. На восточном склоне высоты...

Комэск обвел кружком небольшой участок на крупномасштабной карте, сказал в трубку: "Есть", рассеянно оглядел всех, вышел. Спустя минуту на поле затрещал мотор.

— Пошел сам на разведку погоды, — вполголоса пояснил кто-то.

— Продержится минут пять...

— До Чоргуня около десяти...

Все, не сговариваясь, вышли на поле. Время едва подходило к полудню, но казалось, что уже вечер. Мокрая ледяная пыль залепляла глаза, струями растекалась по лицам.

— Больше пяти не продержится...

— И то сядет на фюзеляж. Мог бы и поручить кому-то...

Машина комэска взлетела, пошла над самой землей, цепляясь за облачность. Летчики примолкли. Каждый представлял чуть не зримо: вот на передней кромке крыла появился опасный блеск, пополз языками назад... На козырьке кабины — волнистый нарост... Контуры самолета безобразно искажаются, до миллиметра рассчитанные, испытанные в аэродинамических лабораториях формы уродуются, машина теряет устойчивость, обледеневают рули... Выход один — садиться, пока самолет еще сколько-то подчиняется воле пилота, не упуская последних, спасительных секунд, не выбирая площадки, на брюхо...

— Идет! Семь минут...

— Еще три до посадки...

— Если сядет...

— Он сядет. Точненько рассчитал...

— Так семь минут — только до танков...

— До танков — и главное!

— Главное — до...

Комэск продержался пятнадцать минут. Сел на пределе, заметно ковыляя. Спрыгнул с крыла, стащил шлем, отер пот. Посмотрел на часы, пошел к летчикам. Те невольно разобрались в шеренгу.

— Пятнадцать минут, — сказал, подойдя. — Семь туда, семь обратно. Минута над целью. Маловато, конечно, но... Генерал сказал — добровольцев. Знаю, знаю! Полетит Москаленко. Ведомого выбери сам, Георгий.

Георгий вышел из строя, кивнул Ивану Кириченко. Чесноков передал им свой планшет.

— Как только выйдете к своим, садитесь, не тяните!

Пара взлетела, на бреющем скрылась из виду. Комэск и летчики остались стоять на поле. Молчали, то и дело взглядывали на часы. Время, казалось, остановилось...

...Георгий с Иваном на полном газу проскочили мимо немецких окопов, ведя огонь из всех стволов, загоняя в щели вражеских пулеметчиков и пехоту. Верхний Чоргунь, высота... Из траншеи взлетают вверх бескозырки, шапки. В изморосной дымке — еще высота, поменьше. Вон они, гады! Хищно высовывая стволы, прячутся на обратном склоне. Между ними сто метров. Не меняя высоты, рискуя задеть фюзеляжем башню, Георгий устремляется на один танк, Иван на другой...

...Из двери землянки высовывается телефонист:

— Товарищ майор, генерал...

Чесноков впрыгивает в землянку, хватает трубку.

— Спасибо, майор! Сожгли танки ваши ребята! Всадили эрэсы прямо в броню, только что позвонил командир бригады. Просит передать благодарность... — Голос в трубке на секунду замолкает. — Не слышно, не летят?

Майор высовывается наружу, вслушивается. Смотрит на часы. Семнадцатая минута...

— Я доложу, товарищ генерал... Минутку! За дверью мертвая тишина, затем крики:

— Летят! Летят, товарищ майор!..

— Доложу! — кричит в трубку майор и выскакивает наверх.

Здесь снова тишина. Все прислушиваются — оба? Появляется один. Затем второй. У Москаленко не выпущено шасси. Ковыляет? Нет, дает сигнал ведомому: "Садись. Ухожу на второй круг".

— Вот человек! Завел на посадку Ивана, а сам...

— А как иначе!

Выжимая из мотора все, что возможно, Москаленко ушел обратно в серую муть. Кириченко сел на шасси. Отрулив с полосы, выскочил, поднял голову к небу...

Самолет появился, все закричали ура — под фюзеляжем видны были выпущенные колеса. Комэск впрыгнул в кабину полуторки-стартера, понесся в конец полосы. Когда подъехал, Георгий уже стоял под обледенелым крылом машины.

— Задание выполнено, товарищ майор!

— Знаю, знаю! Спасибо тебе! От эскадрильи, от моряков... От всего Севастополя, брат, спасибо!

В январе сорок второго года на "чайках" установили радиостанции. Это было неоценимым подарком. Особенно в зимние месяцы, в приморской зоне, где хорошая видимость — тоже редчайший подарок.

В один из этих дней звено Москаленко прикрывало боевые порядки пехоты. Появилось одиннадцать пикировщиков Ю-87. Шли намного ниже.

— Пропустим, — передал Георгий ведомым, явно наслаждаясь возможностью управлять боем. — Пора! — подал следующую команду. — Заходим с хвоста.

Выбрали цели, спикировали. Москаленко зашел в хвост одному из "юнкерсов" и первой же очередью вогнал его в землю. Кириченко поджег второго. Снова набрали высоту. Немцы, освобождаясь от груза, повернули на северо-запад.

— Берите в клещи крайнего! — приказал Георгий ведомым. — Я атакую переднего.

Выполнив переворот, Кириченко и Тюленин зажали гитлеровца с обеих сторон, приблизились. Пулеметы заработали одновременно. Бомбардировщик загорелся, потянул хвост к земле. Москаленко длинной очередью прошил ушедший вперед "юнкерс".

Юркие, маневренные "чайки" атаковали врага со всех сторон. Уже несколько фашистских машин догорало на земле. Москаленко догнал и сбил еще одного...

Кончились боеприпасы, стрелки бензиномеров приблизились к нулю.

— Домой! — скомандовал Москаленко. — Молодцы, ребята!

— Ты, командир, молодец!

На аэродроме Иван Григорьевич обнял Георгия.

— Ну как, можно бить врага и на "чайке"?

— Для Севастополя самая подходящая машина, товарищ комиссар! Теперь, когда у нас рации, можем потягаться и с "мессерами"...

Ждать долго не пришлось.

В середине февраля в порт вошел большой танкер, стал в Северной бухте, чтобы перекачать в береговые емкости доставленное горючее. Звено Москаленко вылетело на его прикрытие.

Держались с таким расчетом, чтобы перехватить противника на подходе.

— Впереди по курсу, — доложил Тюленин. — Видишь, командир?

— Вижу!

— Жора, держись, иду на помощь!

Главным было не дать "юнкерсам" прицельно сбросить бомбы. Москаленко развернулся на них. Четверка "мессеров" бросилась на него. Тюленин ловким маневром сумел зайти им в хвост, гитлеровцы отвернули. Георгий с Иваном стремительно зашли на "юнкерсы", расчленили их строй. Подошел Кологривов, сменил Тюленина у "мессеров". Все звено Москаленко атаковало бомбардировщики. Те начали сбрасывать бомбы, не успев лечь на боевой курс. Москаленко поймал одного в перекрестие, сбил. Кириченко сбил второго. Затем все вернулись к Кологривову, помогли его звену обратить в бегство "мессеры". Освободившись, звено Кологривова догнало "юнкерсы" и тоже увеличило свой боевой счет на два сбитых самолета...

На аэродроме летчиков встретил командующий ВВС Черноморского флота генерал-майор авиации Николай Алексеевич Остряков. Поздравил, расцеловал их. А молодому истребителю Шелякину, сбившему в этот день Ю-88, прорвавшийся к Севастополю, подарил свой именной пистолет.

К вечеру в эскадрилье появился боевой листок:

"Авиаторы! Бейте врага так, как его сокрушают летчики звеньев Георгия Москаленко и Михаила Кологривова. Сегодня от их метких очередей рухнули на землю четыре Ю-87!"

И вновь — наземные цели.

В один из ярких, солнечных дней начала марта Георгий с Иваном вылетели на разведку шоссе Симферополь — Севастополь. Обнаружили автоколонну. Впереди бензовоз буксировал крытую штабную машину. Развернулись, спикировали на него. Пылающий бензин хлынул на шоссе, обе машины загорелись. Колонне свернуть некуда: справа гора, слева обрыв. Летчики раз за разом заходили на цель. Через четверть часа все было кончено. Реактивные снаряды и пулеметные ливни превратили технику врага в сплошное дымящееся крошево, по сторонам валялись десятки трупов...

Вместе с мастерством росла и отвага, обдуманная, точно рассчитанная дерзость.

Как-то в воздухе Москаленко заметил, что два "мессершмитта" атакуют тройку возвращающихся с бомбежки пикировщиков Пе-2. В баках его машины почти не оставалось горючего, в пулеметных лентах — ни одного патрона. И тем не менее он бросился в лобовую. Нервы у гитлеровцев не выдержали, они отвернули, удрали. Вечером с аэродрома Херсонесский маяк позвонил известный в Севастополе летчик Иван Корзунов, горячо поблагодарил за выручку...

Запомнился Георгию один из весенних дней накануне третьего, последнего наступления вражеских войск на осажденный Севастополь.

На аэродром приехал новый командующий ВВС ЧФ генерал-майор авиации Ермаченков — это было уже после гибели Николая Алексеевича Острякова.

Комэск капитан Спиров построил летчиков.

— Кто из них самый глазастый? — оглядев строй, спросил генерал.

Оказалось, под Севастополь, по приказу самого Гитлера, переброшены мощные осадные орудия — 600-миллиметровые "карлы".

Комэск бросил взгляд на Георгия. Тот кивнул, вышел из строя.

— Готов выполнить задание, товарищ генерал!

— Ваше мнение, комэск?

— На старшего лейтенанта Москаленко можно положиться. В разведке он самый зоркий.

Ведомым Георгий взял уже испытанного в таких делах лейтенанта Михаила Петрова.

Линию фронта пересекли на большой высоте, потом снизились до бреющего. Заданный район — Мекензиевы горы. Забили зенитки. Сманеврировав, зашли на поиск. Обшаривали заросли, ущелья, посадку вдоль железной дороги. Зенитный огонь то резко усиливался, то стихал вовсе. Может быть, ориентироваться по нему? Беспрерывно маневрируя, пошли под огнем. На одном из крутых разворотов Георгий заметил мгновенный острый блеск. Вернулся, присмотрелся.

— Где-то тут, — подтвердил и Петров. — Если это не зенитки...

После нескольких заходов убедились: два сверхмощных орудия. Расположены на отлогом склоне высоты, на опушке соснового леса.

Спустя час шестерка "илов", лидируемая двумя "чайками", устремилась к цели. Проход маршрута на бреющем был излюбленным приемом Георгия. Лишь перед опушкой леса "чайки" свечой взмыли вверх. Штурмовики тоже набрали высоту, положили бомбы с пикирования, по указанным разведчиками ориентирам.

Ураганный огонь зениток не помешал сделать еще несколько заходов. Цель была полностью демаскирована и поражена. Больше с этой позиции "карлы" огня не вели.

Генерал Ермаченков, учтя прежние боевые заслуги старшего лейтенанта Москаленко, приказал представить его к званию Героя Советского Союза. Остальные летчики, участвовавшие в уничтожении сверхмощной батареи, были награждены орденами.

30 июня 1942 года эскадрилье было приказано эвакуироваться на Кавказское побережье. Ночью прилетел транспортный самолет. Гвардейцы в молчании попрощались с дымящимся в зареве Севастополем, поклялись вернуться в него с победой...

На Кавказе их ждала радость: 6-й гвардейский истребительный авиаполк вооружался новыми самолетами Як-1 и ЛаГГ-3.

Москаленко одним из первых овладел "яком", учил летать на нем подчиненных. Он уже был комэском: заменил на этой должности своего лучшего друга Николая Спирова, погибшего в одном из последних воздушных боев над Севастополем. В марте сорок третьего года гвардейцы перелетели на передовой аэродром, оборудованный под Геленджиком, в пятнадцати километрах от линии фронта.

В небе Тамани, Новороссийска эскадрилья Героя Советского Союза гвардии капитана Москаленко стала грозой для фашистских бомбардировщиков и истребителей. В одном из первых же воздушных боев, прикрывая штурмовой удар "илов", группа "яков", ведомая комэском, уничтожила один бомбардировщик и два "мессера"...

Семь месяцев эскадрилья не выходила из боев. Георгий стал не только искусным воздушным бойцом, но и опытным тактиком. Умение правильно построить бой, разумно распределить силы, без колебаний отказаться от принятого плана, если представились лучшие возможности, — эти качества теперь ценились им больше всего. А способность моментально принимать решение отличала его и раньше.

Как-то в середине ноября сорок третьего года он вылетел во главе группы на прикрытие действий штурмовиков: "илы" должны были атаковать вражеские танки, прорвавшиеся в глубь обороны десантников под Эльтигеном. Москаленко поднял в воздух свои "яки" заранее, набрал высоту и барражировал в стороне от плацдарма. Появились штурмовики. И тут же, конечно, "мессеры". Георгий хладнокровно выждал, когда они перестроились для атаки на "илы", и молниеносно ударил сверху. Немцы сразу недосчитались трех машин...

"Надо так овладеть своим мастерством, чтобы уверенно бить врага при любых условиях", — внушал комэск подчиненным.

И на деле показывал, что это возможно.

В боях над Эльтигеном и Керчью летчики эскадрильи показывали образцы умения и отваги и заслужили любовь героических защитников крымских плацдармов.

И лучшим из них был комэск.

Как-то вылетели опять со штурмовиками. Появилась шестерка "мессеров". Гитлеровцы шли смело, прямо на группу "илов", и это насторожило Георгия. "Всем оставаться в строю!" — передал он ведомым и один вышел навстречу. Застучали пушки, затрещали пулеметные очереди. Гитлеровцы предпринимали атаку за атакой, одинокий ястребок искусными маневрами уходил от огня и сам дерзко заходил в хвост пытавшимся выйти из боя "мессерам". А в это время штурмовики под надежным прикрытием остальных "яков" хладнокровно громили большую автоколонну противника, направлявшуюся к Керчи. Когда немцы, наконец, решились оторваться от Москаленко, один из них запылал и рухнул от его меткой очереди. Остальные поняли, что опоздали: колонна была разгромлена, штурмовики уходили к проливу...

И еще одна слякотная, штормовая, заполненная не столько полетами, сколько их ожиданиями зима...

И долгожданная, радостная весна — наступление, освобождение Крыма...

Пятьсот девятнадцать боевых вылетов, сто тридцать воздушных боев. Обо всех не расскажешь...

— Ну, а все-таки, как ты "погиб"? — спрашиваю, когда, наконец, выдается обещанная нами друг другу встреча.

Георгий смеется.

— Лучше спроси, как воскрес! Все-таки веселее. Задумывается, по давней привычке приглаживает то, что осталось от досаждавшей когда-то своей непокорностью шевелюры. Конечно, это уже не тот стройный и смелый летчик с плаката или из кинокадра, однако и стариком назвать еще не повернется язык.

— С кем из нас не бывало! Или, скажем, быть не могло...

Это и был его последний, пятьсот девятнадцатый боевой вылет. Гитлеровцев уже разгромили в Крыму, изгнали из Севастополя, недобитые остатки их отошли на Херсонес, закрепились на заранее подготовленном "аварийном рубеже", на старом Турецком валу. Из последних сил удерживаясь на нем, пытались морем спасти, что возможно. Задачей черноморской авиации было не выпустить отсюда ни одной вражеской посудины.

Рано утром 11 мая сорок четвертого года эскадрилья Москаленко вылетела на прикрытие двенадцати Ил-2, идущих под командой прославленного летчика-штурмовика Георгия Попова. "Илам" предстояло нанести удар по вражескому конвою, состоящему из двух транспортов, двух быстроходных десантных барж и двух сторожевых катеров, груженных войсками и техникой.

Москаленко вел "яки" рассредоточенно, зигзагообразным полетом. Сам со своим ведомым Александром Ивановым, по обыкновению, летел несколько выше боевого порядка: так было удобнее наблюдать за действиями штурмовиков и своих подчиненных, руководить ими, в случае чего прийти кому-нибудь на помощь.

Вышли на Херсонес. Попов дал команду, его группа разделилась на три четверки, с ходу устремилась на корабли, Зенитный огонь опоздал, удар оказался снайперским: на обоих транспортах вспыхнули пожары.

Вторую атаку штурмовики выполняли с "горки", под сильным огнем. Гитлеровцы метались по палубам, их косили пушечно-пулеметные трассы, эрэсы били в борта кораблей...

Истребителей противника в небе не было, "яки" тоже присоединились к штурмовке.

Израсходовав боезапас, "илы" отошли от разгромленного конвоя, стали собираться в строй. Москаленко, как делал и прежде, поручил их сопровождение на аэродром своему заместителю капитану Борису Маслову, а сам в паре с ведомым остался на "свободной охоте". Нашел деревянный тральщик, уничтожил на нем "эрликон", проштурмовал палубу, основательно продырявил корпус. Больше боеприпасов не было, передал Иванову: "Идем домой!"

И в этот момент вызвали с земли: "Посмотрите, потонул ли транспорт у южного берега Херсонеса".

Развернулся, обходя уцелевшие корабли охранения, нашел нужную цель. "Транспорт гореть перестал, лежит с большим креном. Люди вокруг плавают на чем попало. Еще приказания есть?" Спросил так, для порядка: стрелка бензиномера угрожающе подползала к нулю. Решил на повышенной скорости пересечь Херсонес, оставив под правым крылом мыс Фиолент, слева — Севастополь.

Но как только зашел на сушу, снизу взметнулся целый фейерверк — трассы "эрликонов", пулеметные струи... Свечой взмыл вверх, но было поздно. Удар в правое крыло, взрыв. Самолет перевернуло вверх колесами. Чувствуя ожоги на руках и лице, открыл колпак, вывалился из кабины. Когда раскрыл парашют, десятки огненных жал потянулись с земли, сходясь у купола...

Натянул пучок строп, стал скользить. Приземлился, освободился от парашюта, пополз. Вокруг рвутся снаряды, жужжат осколки. Близкий разрыв, удар, левая рука онемела, повисла, как плеть. Порванный рукав моментально набух кровью...

Плохо соображая, вскочил, побежал. Огонь прекратился. Значит, побежал в сторону немцев. Увидел воронку, упал в нее. Снова огонь. Воронка мала и мелка. Еще ранение, еще... Уже, кажется, четыре. Прильнув ухом к земле, истекая кровью, слушал немецкий говор, стрельбу...

Потом разрывы у немцев. Наши артиллеристы открыли беглый огонь, чтоб его выручить. Вскочить, сделать перебежку? Но сил уже нет, сознание мутится. Запомнил, что прикрыл голову пистолетом...

Потом стемнело, стрельба прекратилась. Несколько раз пытался выбраться из воронки, но тут же терял сознание. Очнулся от приближающихся шагов. Вытянул навстречу руку с пистолетом, но услышал: "Свой, свой! Жив, летчик? Минутку обожди, сползаю за твоим парашютом, пригодится, не вам, так нам..."

— Окончательно я пришел в сознание только на третьи сутки,- продолжил рассказ Георгий.- В каком-то маленьком госпитале, в селе Эскели. Там был всего один хирург, майор Левин, до сих пор помню... Выходил, спас. Жаль, никогда не пришлось с ним больше встретиться...

— Ну, а с наградой?

— Так в том-то и суть. Ничего же не знали однополчане. Шесть дней искали подряд. Ездили всюду, расспрашивали бойцов... Наконец записали в погибшие, решили, упал в море. Только жена не могла поверить. Тут же была, медсестрой в Саки. Упросила майора Авдеева, командира полка, еще послать кого-нибудь на поиски. Бои уже кончились, вызвался техник мой Коля Гуринов. Объехал все госпитали, медпункты, набрел, наконец, и на Эскели. Неделю проездил, все не сдавался. И вот нашел. Сообщил в полк, подобрал площадку для посадки. Дня через два прилетел санитарный самолет, и верный друг перевез меня в Саки. Полгода пролечился в Сочи, затем вернулся в свой родной 6-й гвардейский, дважды Краснознаменный Севастопольский. Тут и узнал, что награжден... посмертно. Тем более было приятно живым его получить. Дороже всех мне этот орден! "Посмертный" друзья переделали в "бессмертный". "Двух смертей не бывает, мол, Жора!" Ну вот и живу...

Как он жил после, я тоже знал. Летал, учил летать...

Много прекрасных летчиков подготовил Георгий Васильевич Москаленко для авиации ВМФ.

Сегодня в небе над морями уже ученики его учеников.

Меняются люди, меняются самолеты. Но главное остается. Передается от сердца к сердцу. Любовь к родному небу, к родному краю, к родной земле. И постоянная готовность, не щадя своей жизни, защитить их от любого врага.