Сорос жизнь, деятельность и деловые секреты величайшего в мире инвестора

ГЛАВА 3

К весне 1944 года нацисты уничтожили боль­шую часть евреев в Европе. Росли опасения, что дойдет очередь и до крупнейшей в Восточной Европе миллионной общины венгерских евреев. Ширились сообщения о массовых убийствах в Освенциме. Русские продвигались на запад. Но успеют ли они сокрушить господство нацистов над Европой и спасти венгерских евреев?

Для евреев Будапешта наступление кошмара казалось неизбежным.

19 марта 1944 года, в воскресенье, Соросы находились на острове Лупа. Они были слишком далеко, чтобы стать свидетелями страшных со­бытий к югу от Будапешта: немецкие танки продвигались по обоим берегам Дуная. Началось нацистское вторжение. Это было «мирное» вторжение: никаких выстрелов, тишину нарушали толь­ко лязг гусениц и рев моторов. Улицы быстро опустели, все спешили укрыться по домам. Глав­ным занятием стали телефонные разговоры.

Как и многие другие будапештцы, Джордж считал, что нацисты вторглись в его страну ненадолго, самое большее на несколько недель. Все вроде бы правильно. Нацисты всюду отсту­пают. Война скоро закончится.

Через шесть недель. Не больше.

Но на самом деле никто ничего не знал. Оставалось только надеяться на лучшее и пря­таться. Выход на улицу мог означать смертный приговор.

Еврейская община Будапешта разделилась на мечтателей и реалистов. Мечтатели цеплялись за свои иллюзии. Они до самого последнего дня, 19 марта, были уверены, что войска Гитлера никогда не придут сюда. Даже когда нацистские танки загрохотали на улицах, мечтатели уверя­ли, что все будет не так плохо для евреев, что все сообщения о преследовании евреев по всей Европе не могут быть правдой, что война, во всяком случае, вскоре закончится.

Реалисты тоже считали, что война вскоре закончится. Но они верили рассказам о массо­вых убийствах в Освенциме и других местах, и их интересовало только то, закончится ли война до того, как они станут жертвами бойни.

Тиводар Сорос верил тревожным вестям. Еще 10 лет назад его обеспокоил приход нацистов к влас­ти. Наблюдая за тем, как их свирепое и бессмыс­ленное насилие вылилось в мировую войну, он стал тревожиться и о том, как бы это насилие не докатилось до Венгрии, Будапешта и его семьи.

Пережив одну тиранию во время первой ми­ровой войны, Тиводар поклялся, что поможет семье выжить и во время второй. С деньгами у него проблем не было, так как он распродал недвижимость еще в начале войны. Он излучал непоколебимую уверенность, и его спокойствие передавалось Джорджу, Полу и Элизабет. Фе­ренц Нагель, тогда 13-летний подросток, вспо­минает, как его отец разыграл той весной жут­кую шараду, пытаясь предсказать, сколько его родственников и друзей погибнет. По страшному предсказанию отца, эта участь ожидала не менее половины из них; однако он тут же многозначи­тельно добавил: «Но не Соросы. Не Соросы». Профессией Тиводара было выживать. Он поза­ботится о своей семье.

Не прошло и года, как 400 тысяч будапешт­ских евреев были убиты; скорбное подтверждение проницательности отца Ференца Нагеля. Вы­жившим, подобно Джорджу Соросу и его семье, выпали на долю ужасные дни и ночи.

Когда нацистские власти поручили еврейско­му совету города раздать повестки о депортации евреев, совет перепоручил эту чудовищную мис­сию ребятишкам.

Одним из них был Джордж Сорос.

В помещении совета ему выдавали листочки бумаги с записанными на них фамилиями. Каждый листок приказывал определенному человеку явиться в школу раввинов к девяти часам утра с одеялом и запасом продуктов на одни сутки.

Джордж обратился за советом к отцу. Пока­зывая ему список, мальчик заметил гримасу боли на лице отца, когда тот понял, что нацисты устроили облаву и на еврейских адвокатов Вен­грии! что ж, раздавай повестки, — напутство­вал он сына. — Но обязательно говори всем, что это повестки о депортации».

Джордж послушался отца, но оказалось, что некоторые люди и не думали прятаться от нацистов, хотя это означало немедленную депор­тацию. Если нацисты объявили, что еврейские адвокаты подлежат депортации, это закон, а зако­ну надлежит подчиняться. «Скажи своему отцу, что я — законопослушный гражданин, что я всегда им был и не стану нарушать закон сей­час ».

Тиводар Сорос был замечательным отцом по меркам того ужасного времени. Над евреями Будапешта витал неотвратимый смертный при­говор. Он навис бы и над Джорджем, если бы нацисты пронюхали, что он еврей. Кошмар от­правки в концлагерь внезапно приобрел чудо­вищно реальные черты.

— Оккупация незаконна, — сказал Тиводар сыну. — Обычные правила тут неприменимы. Ты должен забыть, как ведут себя в нормальном обществе. Это ситуация явно ненормальная.

Ненормальная ситуация означала, что Джордж, по словам отца, имел полное право вести себя таким образом, который в другой обстановке показался бы нечестным или незаконным. Присутствие в Будапеште нацистов оправдывало такое поведение.

Тиводар научил Джорджа, как вести себя в «ненормальной» ситуации. Чтобы спасти сына от нацистов, Тиводар подкупил венгерского чи­новника, и тот выдал мальчика за крестного сына венгра, служащего министерства сельского хозяйства. Тиводар купил сыну фальшивое удостоверение личности, ставшее ключом к его вы­живанию.

Так Джордж Сорос на время воины превра­тился в Яноша Киша.

Тиводар также предложил денежную помощь еврейке — жене чиновника, чтобы помочь ей скрыть­ся от нацистов. Позднее Джордж Сорос эвфемис­тически определит действия отца как простую « коммерческую сделку ».

Венгерский чиновник, подкупленный Тиводаром, отвечал за конфискацию собственности евреев, отправленных к тому нремени в Освенцим. Джордж сопровождал его в поездках по стране.

Для подростка риск был немыслимый. « Если бы меня схватили, я был бы убит», — отмечал Джордж Сорос. Он спокойно признал, что по­нятия не имел, насколько опасно его положение.

Скрываться стало образом жизни. Убежищем служил подвал, обнесенный прочными каменны­ми стенами. К двери вела винтовая лестница из нескольких узких каменных ступенек. Внутри подвала находилось еще более надежное убежи­ще, за плотно запертой дверью. Семья перебиралась туда, если в дом приходили с обыском.

Всего же в распоряжении Соросов было 11 убе­жищ. Нередко они целыми неделями жили в мансардах и цокольных этажах домов своих дру­зей, даже не зная, не придется ли утром ухо­дить. Если 14-летнии Джордж и испытывал в те дни страх, то он никогда в этом не признавался. Для него весь этот год был одним большим приключением.

Однажды Тиводару и Джорджу довелось скры­ваться вместе, обоим с фальшивыми удостоверениями личности. Они разговаривали друг с дру­гом, но не как отец и сын, чтобы не выдать себя.

В другой раз, когда Соросы прятались в под­вале, Джордж, Пол и Тиводар коротали время за разными играми. Играли на несколько конфе­ток. Если выигрывал кто-то из детей, он съедал свой приз. Тиводар, видимо, вспоминая опыт выживания в первой мировой войне, этого не делал.

Для Джорджа все военные будни 1944 года были захватывающим событием, и позднее он даже описывал этот год как счастливейший в своей жизни. Он, подобно киногерою Индиане Джонсу, презирал опасность и не ведал страха, мучавшего других. На него сильно влияло при­сутствие Тиводара: Джордж ужасно гордился отцом и, вдохновленный уверенностью Тивода­ра в себе, считал его настоящим героем.

Несмотря на все свои пороки, Тиводар пре­подал Джорджу ценнейшие уроки по искусству выживания.

Урок первый: надо рисковать. Ежедневно рискуя жизнью под конец второй мировой войны, Тиводар убедился, что прочим рисковать стоит тем более.

Урок второй: если рискуешь, не ставь на карту все сразу.

Никогда не рискуй всем. Это глупо и совер­шенно излишне»

Однако, скрываясь от нацистов, — у Джорд­жа не было другого выбора, — он. рисковал всем. Как только Джордж получил фальшивые документы, он знал, что разоблачение означает смерть.

Позднее, в инвестиционном бизнесе, ему пред­ставится более широкий выбор. Соросу не придется выбирать между жизнью и смертью. Он сможет рисковать без опасений, что неудача будет стоить ему жизни. Он даже испытает радость от риска — пока будет оставаться свобода маневра.

Война преподала Джорджу еще один урок. Все мы рассуждаем предвзято, но наши ощуще­ния далеко не всегда совпадают с реальностью. Полученный Джорджем урок как раз и заклю­чался в том, что существует пропасть между ощущением и реальностью.

Именно эту пропасть он изучал, развивая теории о природе человеческого знания, а позже о финансовых рынках.

Осенью 1945 года Джордж Сорос вернулся в школу. После войны евреев и неевреев не делили на два класса. Пятнадцатилетний Джордж, как и другие ученики, пережившие ужасы нацизма, был взрослым не по годам. Но война оставила на под­ростках неизгладимый отпечаток. Пол Тетеньи вспоминал, что «в классе не было никакой дис­циплины. Многие приносили в школу пистолеты. Тогда оружие ценилось. Оно было знаком нашей зрелости. Но это было ребячеством ».

Обитатели Лупы, включая Джорджа и его семью, приехали на остров весной 1945. Они делились друг с другом пережитым во время войны, опытом выживания и планами на бли­жайшее будущее. Планы эти были неразрывно связаны с тем, что же произойдет с Венгрией после войны. Каждого мучил вопрос: нужно ли уезжать отсюда?

Пережив нацистскую оккупацию, венгры от­нюдь не хотели смены одной угрозы своему существованию на другую. Если новый режим будет относиться к гражданам, как нацисты, то лучше уехать, и чем скорее, тем лучше.

Но будет ли новое правительство враждеб­ным или благосклонным, совершенно неясно. К тому же никто не знал, насколько оно будет подчинено советскому.

Некоторые друзья Соросов надеялись, веря в лучшее будущее, что советская власть окажется намного лучше нацистской. Другие же относи­лись к ней с нескрываемой подозрительностью. Они были готовы собрать вещички, пока не позд­но, то есть пока выдавали заграничные паспорта. Среди «других» был и Джордж Сорос. Он считал, что нужно немедленно уезжать из Венгрии на Запад.

В возрасте 17 лет, осенью 1947 года, он поки­нул страну в одиночку. Брат Пол остался в Венгрии еще на год, чтобы получить диплом техника. Джордж сперва остановился в Берне в Швейцарии, но вскоре переехал в Лондон, столь желанный для юных сердец. Благодаря помощи отца, денег на дорогу хватило. Но теперь ему приходилось рассчитывать только на себя, да еще на переводы от тетушки, успевшей перебраться во Флориду.

Хотя Англия, казалось, могла обеспечить Джорд­жу лучшую жизнь, у него было слишком мало денег и связей, чтобы вкусить прелестей ее столицы. Этот период его жизни стал одним из трудней­ших. Он был одинок и пал духом. Однако Джордж упорно искал свет в конце тоннеля. Сидя в убогой кофейне, он в шутку думал про себя: «Ну, вот, я опустился на самое дно. Разве это не прекрас­но? Отсюда можно двигаться только вверх».

Конечно, ощущения человека «на дне» труд­но назвать приятными, и 18-летний юнец довольствовался случайными заработками и на­деждой, что удача все же вернется к нему. Он устроился официантом в ресторанчик «Квальино» в районе Мейфер, где аристократы и кино­звезды роскошно ужинали и танцевали целые ночи напролет. Иногда, будучи совсем на мели, Джордж доедал за посетителями пирожные. Спус­тя много лет он с завистью вспоминал хозяйско­го кота, который, в отличие от него, питался сардинами.

Занятия Джорджа менялись часто, но остава­лись случайными. Летом 1948 года он нанялся на ферму в рамках программы «Приложи руки к земле». Финансовый идол 90-х годов устроил забастовку, требуя сдельной, а не поденной оп­латы. Благодаря усилиям Сороса, он и другие батраки стали зарабатывать намного больше. В Саффолке он собирал яблоки. Работал и маля­ром, и потом не раз хвастал друзьям, какой он. хороший маляр.

Случайные заработки, нищета и одиночество давали мало поводов для веселья, и все последующие годы Сорос не мог избавиться от удручающих воспоминаний. «Прошлое вселило в меня страх, и это плохо. Преуспевшие больше всего боятся вновь оказаться на дне. С меня достаточно одного раза».

ГЛАВА 4
Подобно Фрейду и Эйнштейну
В 1949 году Джордж Сорос поступил в Лондонскую школу экономики. Широко известная как ЛШЭ, школа была одним из ведущих учебных заведений Англии. Идеальное место для обучения, если студент стремился сделать деловую или академическую карьеру. Школа привлекала студентов из разных стран и считалась в целом просоциалистической, во многом благодаря преподававшему там теоретику социализма Гарольду Ласки. Школа была идеальным местом для тех, кто подобно Джорджу Соросу стремился освоить экономическую науку и одновременно питал интерес к изучению новых тенденций в международных отношениях.

Он посещал некоторые лекции Гарольда Ласки и целый год проучился у Джона Мида, получившего в 1977 году Нобелевскую премию по экономике, хотя, как признавался Сорос впоследствии, «немного почерпнул из этого курса». Школа дала приют также немногочисленным и немодным тогда консервативным политическим мыслителям, вроде экономиста — идеолога свободного рынка Фридриха фон Хайека и прославленного философа Карла Поппера. Оба эти человека снарядили Джорджа Сороса в путь по трудной стезе науки, который он с немалым пылом возобновил в 80-е и 90-е годы в попытках помочь превращению «закрытых» обществ в «открытые».

Книга Хайека «Дорога к рабству», изданная в 1944 году, отвергала фашизм, социализм и коммунизм как родственные разновидности кол­лективизма, который подрывает институты, обеспечивающие расцвет свободы.

Еще большим влиянием пользовался Карл Поппер. Хотя Поппер более известен своими теориями о сущности научной методологии, именно его книга «Открытое общество и его враги», изданная в 1951 году, заложила основу интеллек­туальных поисков Джорджа Сороса.

Молодой Сорос был готов к восприятию кни­ги, раскрывавшей природу человеческого общества. Он пережил диктатуру, сначала нацист­скую, а позже коммунистическую. Теперь, в Англии, он познал вкус демократии. Он жаждал изложить свой личный опыт в некой научной форме. Книга Поппера послужила ему обрацом.

В книге «Открытое общество и его Враги» Поппер доказывал, что у человечества только два пути: стать «закрытым» обществом, в кото­ром всем навязывают одинаковую веру, или «от­крытым» обществом, членам которого не грозят национализм и племенные войны, столь беспо­коившие Поппера. В «открытом» обществе со­перничающие идеологии должны приспосабливать­ся Друг к Другу, каковы бы ни были разногласия в обществе. Поппер утверждал, что, несмотря на отсутствие определенности и гарантий, «от­крытые» общества неизмеримо превосходят «зак­рытые».

Хотя Сорос окончил обучение за два года, он еще год слонялся по школе, прежде чем получил диплом весной 1953 года. Ознакомившись с кни­гой «Открытое общество и его враги», он разыскал Поппера, желая научиться большему. Он

посвятил Попперу несколько сочинений, и про­фессор нашел общий язык со студентом. Поппер стал наставником Сороса.

Весной 1994 года девяностодвухлетний Карл Поппер в интервью со мной мысленно вернулся на 40 лет назад, в те дни, когда молодой Джордж Сорос впервые появился в его кабинете. «Он вошел и сказал: я студент ЛШЭ и хотел бы задать вам несколько вопросов. Он был очень знающий студент. Я написал книгу об открытых обществах, и она явно произвела на него впечат­ление. Он часто заходил ко мне и делился свои­ми мыслями. Я не был фактически его руководи­телем. Если сегодня он называет меня своим наставником, это очень любезно с его стороны».

Если Сороса пленили идеи Поппера, то про­фессору молодой студент не запомнился. «Я слушал то, что он говорит, но не задавал ему никаких вопросов. Я тогда мало о нем слышал», — вспоминает Поппер.

Огромное влияние Поппера на Сороса сказа­лось в том, что молодой студент серьезно задумался над устройством мира и попытался раз­вить, по мере сил, общую философскую схему, которая помогла бы объяснить его.

Поппер был знаменитым философом, желав­шим передать свою мудрость начинающему интеллектуалу. Но он отнюдь не желал помочь Соросу преуспеть в жизни. По мнению Поппера и многих других, философия не призвана указы­вать способы заработка денег.

А вот Джорджу Соросу философия казалась пригодной именно для этой цели. Позднее он перейдет от теории к практике: разработает теорию о том, как и почему люди думают именно так, а не иначе, и на основе этого выведет новые теории о функционировании денежного рынка.

Еще позже Сорос будет постоянно ссылаться на профессора Поппера как на вдохновителя его благотворительной деятельности по созданию от крытых обществ в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе. При этом Сорос упорно умалчивает о невольном вкладе Поппера в его теории, с помощью которых он сколотил состояние на Уолл-стрит.

Но тогда никакого состояния не было в помине. Бедность то и дело заставляла испытывать смущение к неловкость. Однако Джордж Сорос не колебался. Нуждаясь в средствах для оплаты обучения, он обратился и Еврейский попечительский совет. Совет отделался от него под тем предлогом, что он помогает только студентам, устроившимся на оплачиваемую работу. Молодому Соросу это ограничение только мешало.

Позднее, во время рождественских каникул, подрабатывая на вокзале носильщиком в ночную смену, Джордж сломал ногу. Снова понадоби­лись деньги. На этот раз он подходил по всем условиям и, естественно^ мог получить помощь. «Я решил, что это подходящий случай вытрясти деньги из этих негодяев.

Повторно обратившись в совет. Сорос не жалел мрачных красок. Он сообщал, что попал в слож­ное положение: сломал ногу, но получить посо­бие не может, поскольку работал нелегально. На самом деле он все еще числился студентом. Совет нехотя согласился выдавать ему неболь­шие пособия. Джорджу приходилось на косты­лях подниматься за ними на третий этаж.

Вскоре совет прекратил субсидировать Соро­са. Поэтому он написал туда душераздирающее письмо, отметив, что с голоду он не умрет, но ему обидно, что евреи так относятся к еврею, попавшему в беду.

Ответ пришел быстро. Письмо Джорджа про­извело желаемый эффект. Ему возобновили ежеедельные выплаты и, самое главное, присылали теперь почтой, что избавило его от утомитель­ных посещений совета. Сорос с удовольствием принимал деньги, но не забыл старой обиды и выжидал некоторое время после снятия гипса с ноги (путешествуя автостопом по Южной Фран­ции), прежде чем сообщил совету о том, что в пособии не нуждается. Отношение к нему попе­чительского совета надолго отвратило Сороса от всякой благотворительности, и он сделал «су­щественные оговорки», прежде чем приступил к собственным благотворительным проектам в конце 70-х годов.

Интеллектуальная подпитка ЛШЭ помогла Со­росу избавиться от гнетущего чувства одиночества. Он по-прежнему беден, но более доволен собой. На летних каникулах он нанялся дежур­ным в бассейн дома в одном из бедных кварта­лов Лондона. Желающих поплавать было немно­го, и Сорос проводил большую часть времени в огромной публичной библиотеке по соседству. Там он сам почти все лето купался в захватыва­ющем мире идей. Позднее Сорос опишет это время как «лучшее лето» в своей жизни. С рабо­той было все еще неясно. Но его радовала при­общенность к миру идей и возможность писать. Возможно, он станет журналистом или мысли­телем. Оy еще не был уверен, кем именно.

Ему легко было представить себя в стенах ЛШЭ состоявшимся ученым, а может, и философом вроде Карла Поппера. Как чудесно развить свой интеллект до уровня Поппера, или даже явить миру озарение некоего высшего порядка, «подобно Фрейду и Эйнштейну». Иногда он воображал, что станет новым Джоном Мейнардом Кейнсом, достигнет таких же высот эконо­мической мысли, как этот всемирно известный английский экономист.

Так родилось в нем желание добиться успеха на научном поприще, определившее его жизненые устремления и карьеру.

К сожалению, успеваемость Сороса была не блестящей, и его притязания на академическую карьеру потерпели крах. В конце 1952 и начале 1953 годов он боролся с сонмом обуревающих его философских вопросов. Особенно интересо­вала Джорджа проблема разрыва между ощуще­нием и действительностью. Тут он подошел к тому, что считал важным научным открытием:

«Я пришел к выводу, что практически все наши воззрения серьезно искажены или испорчены, и поэтому сосредоточил внимание на изучении роли этих искажений в изменении хода событий».

Он начал писать книжечку, озаглавленную «Бремя сознания», в которой сформулировал собственные идеи о закрытых и открытых обще­ствах. Но, неудовлетворенный написанным, заросил рукопись. Лишь спустя десять лет он попробует переработать текст, но оставит и эту попытку, когда «не сможет разобрать написан­ное накануне».

Это был плохой знак, и Сорос знал об этом. Профессором ему не быть. Сорос связывал недачу с написанием книжки с решением оста­вить занятия философией в пользу заработка денег.

Сколь многому ни хотел бы Сорос научиться, ему было ясно и то, что надо зарабатывать на жизнь, и побыстрее. Ему уже 22 года, и будь он трижды призван внести выдающийся вклад в сокровищницу человеческого знания, он должен что-то есть. Диплом экономиста мало что давал. Он брался за любую работу, начав с продажи сумок в Блэкпуле, морском курорте на севере Англии.

Торговля давалась с трудом. Чтобы привлечь покупателей, нужно сперва показаться «своим человеком». Нелегкая задача для иностранца с неважным английским произношением. Его ко­робила необходимость сбывать торговцам оптом ненужные им товары. Однажды он зашел в лав­чонку, заваленную нераспроданным хламом. «Хо­зяину мои сумки нужны, как дырка в голове», — подумал Сорос. Подавленный этими мыслями, он убеждал себя, что должен скрывать свои - чувства. Он продал товар лавочнику, но чувство вины еще долго не покидало его.

Можно не соглашаться с тем, что ЛШЭ дава­ла достаточную подготовку людям типа Сороса, преуспевшим потом как профессиональные ин­весторы. Однако Сорос ничего не узнал там о денежных рынках, разве что таковые существу­ют в природе. По окончании учебы интуиция ему подсказала, что в инвестиционном бизнесе можно заработать большие деньги. Пытаясь уст­роиться в один из инвестиционных банков Лон­дона, он наудачу разослал письма во все банки города. Когда «Сингер энд Фридлендер» пред­ложил место стажера, он с радостью согласился.

Этот банк преуспевал на рынке акций.

С пылом новичка он стал торговать акциями золотодобывающих компаний, пытаясь извлечь выгоду из разницы их курсовой стоимости на различных рынках. Хотя он не слишком преуспел, и тому есть веские свидетельства, он чувствовал себя в этом мире как дома и обнаружил вкус к работе на денежных рынках. Наверное, его больше вдохновляла бы возможность стать журналистом или обществоведом. Однако нужно зарабатывать на жизнь. Тут перспективы выглядели гораздо лучше. Соросу этот мир нравился все больше.

По общему мнению, лондонский период жизни Джорджа Сороса был скорее неудачным. Этого не оспаривает даже сам Сорос. Эдгар Астер, брокер по акциям из Лондона, который дружил тогда с Соросом, а позднее стал его партнером по операциям в Лондоне, поясняет: «Он всегда выглядел каким-то неустроенным. Да и было ему тогда лет 25—26. Делать было ничего нельзя [в этом бизнесе]. Молодым ничего не разрешали делать ».

Как бы то ни было, в 1956 году молодой инвестиционный банкир решил, что настала пора собираться в путь. В Нью-Йорк.

ГЛАВА 5
Слепой слепого ведет
Уезжая в Нью-Йорк, Джордж Сорос раз и навсегда решил стать преуспевающим финансистом. Мечте стать философом было суждено остаться мечтой.

Сам переезд в Нью-Йорк предоставил ему немалое преимущество перед коллегами: он не преуспел в Лондоне, зато хорошо узнал финансовые рынки Европы. Если в Лондоне таких знатоков было хоть пруд пруди, то дельцы Уолл-стрит мало знали европейские рынки и еще меньше в них разбирались. Сразу по прибытии в США Джордж Сорос стал признанным экспертом в этой области.

Сорос отправился в Нью-Йорк с 5000 долларов в кармане. Один из родственников вручил ему тысячу фунтов и попросил вложить их от своего имени. Пять тысяч составили долю Сороса в прибыли от этой инвестиции.

В том же 1956 году Тиводар и Элизабет Сорос уехали из Венгрии к своим сыновьям в США. Тиводар открыл забегаловку на Кони-Айленд. Но затея Мастера выживания завершилась провалом, и Тиводар отошел от дел. (В начале 60-х у него обнаружили рак. Отец был так беден, что Джорджу пришлось найти хирурга, который прооперировал бы его бесплатно.)

Вскоре по прибытии в США один из лондонских коллег помог Джорджу устроиться на работу. Звонок одному из партнеров инвестиционной фирмы ф. М. Майера — и Сорос стал заниматься валютным арбитражем. В 80-е годы валютный арбитраж превратился в одну из азартнейших финансовых игр, а 30 лет назад он был попросту скучноват. Никто и не думал следить за крупными инвестициями, надеясь нажить миллионы долларов на покупке других корпораций. Это примета предприимчивых восьмидесятых. В унылые пятидесятые торговцы вроде Джорджа Сороса покупали одно и то же на разных рынках, надеясь заработать на небольшой разнице цен исключительно благодаря сноровке и проворству.

В то время Джордж стал консультировать американских финансистов по европейским ценным бумагам. Как он и ожидал, мало кто на Уолл-стрит интересовался состоянием инвестиций в Европе, но и они полагались больше на - интуицию. В 50-е эра всемирной торговли еще не наступила, американские инвесторы лишь намного позже осознали, какие деньги можно заработать на другом берегу Атлантики. В ту пору европейцы вели дела только с европейцами, а американцы общались только с американцами. Их провинциализм оказался на руку Джорджу Соросу. Ему помогло также начинавшееся послевоенное восстановление экономики Западной Европы.

Сорос был первопроходцем, он опередил свое время. «То, чем Джордж занимался 35 лет назад, вошло здесь в моду только за последнее десятилетие», — отметил Стенли Дракенмиллер, правая рука Сороса с 1988 года.

«В начале 60-х никто ничего не знал [о европейских ценных бумагах], — с улыбкой вспоминал Сорос. — Поэтому я мог приписывать любые показатели европейским компаниям, которые проталкивал здесь. Это именно тот случай, когда слепой ведет слепого».

Неудивительно, что избранница Сороса тоже оказалась иммигранткой из Европы. Новичок мало интересовался американками. Свою будущую жену, немку Аннелизе, он встретил в местечке Квог на острове Лонг-Айленд, неподалеку от Вестхэмптона. Они поженились в 1961 году. Сорос по-прежнему работал у Майера, и они жили в маленькой квартирке. (Соросы разъехались в 1978 году, а еще через три года развелись. У них трое детей. В 1983 году Сорос женился снова. Невеста, Сьюзен Вебер, была моложе его на 25 лет. Они сочетались гражданским браком в Саутхэмптоне. В конце 1985 года Сьюзен родила первого сына, Грегори, а Джордж стал отцом в четвертый раз. Второй сын, Александер, родился в 1987 году).

В 1959 Сорос перешел в «Вертхайм энд К», где по-прежнему все внимание уделял европейским ценным бумагам. К счастью для Джорджа, эта фирма, одна из немногих в США, активно занималась внешней торговлей. Сорос оставался членом группки валютных арбитров Уолл-стрит, осуществлявших операции между Лондоном и Нью-Йорком.

Один из первых удачных выходов на иностранные финансовые рынки состоялся в 1960 году. Сорос выяснил, что акции немецкой страховой компании «Альянц» продавались со значительной скидкой относительно стоимости собственных активов компании. Он написал другим инвесторам письмо, призывая их вкладывать деньги в «Альянц». «Морган гэранти» и фонд Дрейфруса согласились с его предложением и стали по­купать крупные пакеты акций «Альянц». Хозяе­ва последней выразили недовольство и написали боссам Сороса длинное послание, суть которого сводилась к тому, что их подчиненный пришел к якобы ошибочному выводу. На самом деле все было наоборот. Стоимость акций «Альянц» уве­личилась втрое, а авторитет Сороса резко воз­рос.

Он стремился не упускать удачу и после при­хода к власти в январе 1961 года нового президента Джона Кеннеди. Как оказалось, тот воз­двиг внушительные преграды на пути молодого Сороса. Введенный им новый так называемый уравнительный налог, по сути, запрещал американским инвесторам приобретать иностранные ценные бумаги. Новый политический курс выбивал почву из-под ног Сороса. Но это не застави­ло его выйти из игры. 18 декабря 1961 года он получил американское гражданство. Он хотел остаться в Соединенных Штатах.

33-летний Сорос по-прежнему колебался между философией и карьерой финансиста. Курс Кен­неди предоставил ему еще один шанс испытать себя в излюбленном занятии — размышлять и писать об основных вопросах бытия.

С 1961 года Сорос вечера и выходные посвя­щал переписыванию «Бремени сознания», в надежде доработать эту книгу настолько, чтобы нашелся издатель. Итоги обескуражили его еще больше, чем начало работы над книгой в Лондо­не. Наконец, в 1963 году он послал рукопись Карлу Попперу. Одобрение мэтра стало бы пред­метом гордости Сороса. Заполучить знаменито­го Поппера в союзники как ничто иное помогло бы изданию книги.

Хотя Поппер не вспомнил Сороса, он тепло отозвался о рукописи. Но когда лондонский философ узнал, что Сорос — выходец из захва­ченной коммунистами Восточной Европы, он не скрыл своего разочарования. Он-то считал Со­роса янки! Поппера поразило, что некто, не испытавший тоталитарного правления, смог по­нять, о чем он говорит. Но узнав, что Сорос Венгрии лично пережил прелести нацизма и ком­мунизма, Поппер умерил восторги по поводу рукописи. Несмотря на это, он все же посовето­вал Соросу развивать свои идеи дальше.

Сорос так и не признался, что же заставило его снова оставить писательство. Он упорно молчал и о том, показал ли он книгу кому-нибудь из издателей. Он отметил только, что нашел книгу «несовершенной», поэтому она так и не вышла в свет.

Итак, Сорос снова «делал деньги» на Уолл-стрит. Однако музы не навсегда покинули его. Впоследствии основные идеи, изложенные им в небольшой неопубликованной книжке, всплыли в других опусах, которые ему удалось издать.

В 1963 году Сорос стал работать в «Арнольд энд Блейхредер» — одной из ведущих американских фирм в области инвестиций за рубежом. Основанная в начале XIX века в Дрездене, она уходила корнями в Европу. Работодатель Сороса, Стивен Келлен, говорил с явным европеским акцентом, как и другие сотрудники. Хотя вывески гласили, что Сорос находится на Уолл-стрит, иногда ему казалось, что он заблудился и вернулся в Европу.

Келлен высоко оценил Сороса с самого нача­ла. «Я всегда надеялся, что не ошибусь в выборе сотрудника, но он явно обладал выдающимися способностями ».

В качестве аналитика Сорос поначалу рабо­тал в основном с иностранными акциями. Его широкие связи в Европе и умение общаться на нескольких языках, включая немецкий и французский, очень пригодились ему для успешной работы в этой области.

Арбитраж требует знаний и смелости, но большинство американских торговцев, замкнутых и нежелающих расширять свои горизонты, не обладали ни тем, ни другим. Другое дело Джордж Сорос. Американцы предпочитали про­давать акции американских фирм. По крайней мере, они могли выговорить их названия. Евро­пейские названия им никак не давались. А Сорос не только без запинки их произносил, но и знал хозяев этих компаний.

В 1967 году он стал директором исследова­тельского отдела фирмы. Желая проявить себя на новой родине, Сорос испытывал немалые не­удобства в общении с коллегами. Один из них, пожелавший остаться неизвестным напомнил о привычке Сороса присваивать себе все похвалы за удачные сделки и перекладывать на других вину за неудачные.

Эдгар Астер, ныне лондонский партнер Со­роса, в 60-е годы знал его как скрытного парня со сложным характером. «Все видели, что он умен, способен, мыслит очень четко — и очень самоуверенно. Чувствовалось, что он и впрямь незаурядная личность. Но он был застенчив. Никогда не знаешь, что он думает на самом деле. Он отличный психолог. Очень восприимчив... Он застенчив, поэтому живет бел претензий. Не желает, чтобы другие узнали, каков он на самом деле. Часто высказывает ради красного словца; парадоксальные суждения. Нередко вещает от­кровенную чушь с важным видом. Иногда просто говорит сам с собой. Трудно такого любить».

Малоприятный, но чрезвычайно тонкий ин­вестиционный аналитик. Артур Лернер, работавший с ним в 60-е у «Арнольда энд Блейхреде-ра», вспоминает общение с Соросом в те годы, Окончив Колумбийский университет, Лернер по­ступил на работу в исследовательский отдел «Бэнк оф Нью-Йорк» в 1964 году. Там он занимался фирмами по производству грузовиков. Случилось так, что Сорос, работавший там же банков­ским брокером, зашел к Лернеру и его боссу, Майку Данко, обсудить, какие акции стоит покупать. По словам Лернера, Сорос умудрялся все время уводить беседу от узкой темы грузовиков к « гло­бальным проблемам». Джордж всегда мыслил ши­роко и драматично.

Удачный бизнес с иностранными акциями при­дал Соросу больше уверенности в себе. Он стал подумывать об открытии собственного инвести­ционного фонда — и пытаться заработать деньги и для других.