Свадебное путешествие

Живу и все больше понимаю, что в жизни многое случайно. Случайно на свадьбе сестры встретил свою будущую жену, а собирался жениться на однокласснице, и уже были приглашены с ее стороны родственники. Но вот, случай! Все пошло по другой колее, и теперь, прожив с ней почти сорок лет и ни разу не пожалев об этой случайности, понимаешь, что случай и судьба неразделимы. Отгуляли свадьбу, студенты веселились, как умеют веселиться только студенты, да еще в то время, когда маргарин был роскошью на куске хлеба. Многие были из села, да и моя будущая половина родилась на берегах красавицы Чусовой и ее притоке – речке Кын. Я радовался, кончилась служба на границе, впереди планы, как мы будем строить совместную жизнь, ей- заканчивать институт, мне – найти работу, ну и, конечно, снова походы за минералами, путешествия, все хорошее ждало меня впереди. И вот опять случай. Шел трамвай второй номер. Эльмаш – ВИЗ. Тогда еще ходили деревянные трамваи, дребезжащие и трясучие, зимой холодные, а летом можно было открывать окна, высовывать голову, и ветерок обдувал тебя. Кондукторши, конечно, ругались, но кто их слушал. На одном из сидений сидела женщина, большинство как-то не задерживали внимания. А эта-а! На этой в ушах висели серьги с такими аметистами, и они так играли и переливались, что искры от камней бегали по всему трамваю. Они покачивались, и, когда солнце попадало лучами на это граненое чудо, то светило блекло. Разве мог я устоять, я, который с детства бывал в Мурзинке, который сам находил аметисты. Но таких!!! О таких я только мечтал. Подойти или не подойти? Осмелился, и думая о том, что она может подумать обо мне, все же подошел и стал ей говорить: «Вы знаете, что среди синтетических корундов у вас такие прекрасные, настоящие самоцветы, что я как любитель камня, не могу не выразить свое восхищение. Вы уж извините меня, но впервые, да еще в трамвае, встретить такое великолепие и остаться равнодушным, я не смог». Она заулыбалась, и между нами пробежала искра, я сразу понял, она, конечно, не случайно носит их и уж точно понимает им цену. «А вообще-то вы первый, кто обратил внимание, таким образом, но главное, что и на работе, а у наших женщин одни искусственные рубины, мало кто понимает в натуральных камнях. Да и откуда возникнет понятие, если теперь в магазинах их давно нет. А эти камушки от моего деда с реки Нейва, деревни Луговой, что недалеко от Мурзинки, он и гранил их сам, и сам добыл, он из тех последних горщиков, которых почти не осталось. У меня дома есть в коробочке еще аметисты, и даже топазы. Приходите. Она дала адрес, а я, словно сам нашел эти камни, счастливый добрался до дома и все рассказал жене. Вместе мы пришли к ней, и словно знали друг друга много лет, провели незабываемый вечер в разговоре о камнях. «А не поехать ли нам в Луговую? - спросил я Люду – Весна, оттаяла земля, и можно порыться, пускай это будет наше свадебное путешествие». Хозяйка обрадовалась нашему решению, написала письмо деду, сказала, что он с радостью примет нас.

И вот, самолет «Аннушка» - как раньше называли ласково АН-2, разгоняясь, затрясся, запрыгал на кочках Уктусского аэродрома, оторвался от земли. В самолете летели жители местных деревень, которые уже привыкли к такому виду передвижения, и только коза пугливо таращила глаза, стояла на расшарагу, не понимая, что с ней творят. А я, готовый расплющить нос об иллюминатор, смотрел, как дома, города становятся меньше, а машины, похожие на тараканов, медленно передвигаются по лабиринту улиц. Вот осталась позади В.Пышма, блеснул, осколком разбитого зеркала. Балтым, самолет летел прямо над старо-тагильским трактом, мимо тех мест, которые знакомы с детства. Сверху выглядит все не так, как снизу. Особенно, если летишь не на ТУ-104, а на самолете, у которого высота чуть больше антенны Шарташской радиостанции. Вон, проблесками воды среди кустов ивы и черемухи, с трудом пробираясь через лес, петляет речка Мостовка, квадраты торфоразработки похожи на разбросанные игральные карты, только все с одинаковым рисунком. Прошли деревню Первомайку, как хорошо видно бывшие шахты и прииски, где добывали золото. Местами лес вырублен, и в молодой поросли промелькнуло небольшое стадо лосей. Эх, потише бы, так хочется задержаться над деревней Колташи и сверху разглядеть лог, где мыли рубины и сапфиры. Но, вот и зеленое поле, которое можно отличить от других и понять, что это аэродром, только по Антенне и палке, на которой болтается полосатая кишка, указывающая направление ветра. Прыг-скок, мотор заглох, подали лесенку, и коза тут же стала жевать травку, словно не поняла, что она только что свалилась с неба, а это не каждой козе так везет. Нам с Людой надо искать попутку, чтобы добраться до Луговой – это по знаменитой самоцветной дороге Н-Тагил – Алапаевск. Сколько же вывезено и разошлось по всему миру с этих вот мест, начиная от села Петрокаменского, а дальше, что ни деревня, то месторождение самоцветов. Луговая, Бызово, Сарапулка, Южаково, Алабашка, ну, и как центр этих мест Мурзинка. Почти в каждом селе, в каждой семье были и горщики, и огранщики, и нет еще такого писателя, который бы смог описать с достоверностью тот уникальный труд и быт этих людей, которых скоро совсем не останется. Мы едем к одному из последних знатоков и добытчиков того загадочного времени, когда самоцветом занимались так же, как косьбой сена или вспашкой полей под овес и пшеницу. Но удивительно и то, что при вспашке под плугом попадались самоцветы, да и не только на полях, а прямо на огородах. Где еще найдешь такие места, и голова наклоняется сама вниз, глаза обшаривают каждый камень, и ждешь, что вот сейчас под ногами сверкнет гранью кристалл. Бывает и такое.

А когда бродишь в этих лесах, то постоянно заглядываешь под корни упавших деревьев, и даже не удивляешься, когда среди сплетения корней, блистает черными гранями морион или турмалин-шерл.

Вечер, мы с Людой пошли посмотреть деревню. Идем по улице, а каждый встречный здоровается с нами, как со старыми знакомыми, такой обычай сохранился в деревне до сих пор, и даже дети, идущие гурьбой из школы, с удовольствием говорят: «Здрасте, дяденька, здрасте, тетенька». Мы отвечали им, и до того было приятно, что казалось, нам здесь все рады. Деревянная, старинная церковь стояла на бугре, когда-то была очень красивая, резные окна, резные ворота, башенка наверху тоже резная. Но теперь кое-где сгнило, а что-то сломано, сейчас в церкви - склад зерна. Представлялось, как раньше под звон колоколов, чисто одетые люди поднимались на бугор к церкви со светлыми лицами, кланялись друг другу, обменивались поцелуями и под этот звон колоколов входили, крестясь в храм. А звон разносился над всей деревней, над рекой, эхом откатывался от прибрежных скал в лес, шел по лесу и возвращался в деревню. Привиделось, а жаль, что такую красоту, такой праздник загубили, загадили.

Возвратились к избе и увидели деда, сидящего на завалинке. Подставив лицо закатному солнцу, он сидел в полудреме, наслаждаясь весенним шумом реки, криками птиц в лесу, на лице его было счастливое умиротворение. Подсели к нему, и так было хорошо сидеть, наслаждаться тому особенному покою, который бывает только в такой весенний, теплый вечер. Где-то курлыкали журавли, мы вытягивали, поворачивали головы, пытаясь увидеть их, но они кружили где-то за лесом. Было какое-то торжественное чувство в душе. Я заглянул Люде в лицо и в уголках сияющих глаз увидел слезинку радости. Она взяла меня за руку, и так, объединенные одним чувством, сидели уже не шелохнувшись.

«Природа, - многозначительно сказал Степаныч, выразив все свое чувство одним словом, видимо, любимым. «А знать-то завтра на Мокрушу потопчете, так я вам скажу, вы там, где мочежину то переходить будете, наверх, на деревья глядите. Я как-то в одной яме крупно попользовался. Камень, правда, больше все морион был, но шибко хорош, глянцевый, да пальцами ерошится, мне тогда все не унести было. - Он помолчал, а потом, поглядев как-то хитро, продолжил,– Так я у той мочежины то выбрал сосну, у которой ветки пониже да покрепче, и в старую бадейку сложил, те, что малость похуже были, хоть и оне не так плохи. Подвесил ту бадейку, да вот с тех пор, а это ужо лет десять как будет назад, найти ее более не смог. Может и висит, а может, и кто нашел ее. Дак только от дороги то ее не видать, шагов двадцать в сторону левую отойти надо, это если в Луговую топать, а там мочежина, наверх то мало кто глядит все больше под ноги, чтоб сапоги не начерпать. Да не обманываю вас, че так затихли, авось повезет, свадебный подарочек был бы, я другим-то про то никому не рассказывал».

Повеяло прохладой, от реки пошел туман, и мы гуськом пошли в теплую избу. Пофыркали чаю, как сказал Степаныч, и спать. На палатях было уютно. Люда , уткнувшись мне под руку, посапывала, от ее волос пахло лесом, я еще долго не мог уснуть, переживая заново все увиденное и услышанное. А вдруг найду я это ведерко, мама говорила , я счастливый, в рубашке родился, а оно, вроде, пока все так е есть. Счастливый, что рядом любимый человек, что завтра будет еще лучше, да так и уснул, а во сне в синем-пресинем небе, цвета топаза курлыкали журавли и звали лететь за собой куда-то в далекое далеко.

Утром рюкзаки, собранные с вечера, лежали в сенях, я потягиваясь, увидел Люда хлопает на кухне, дед ремонтирует свою сеть, кот сидел у стола, ожидая, когда и мы сядем. Перекусили и в путь. Залезли в плоскодонку. Дед шестом уверенно вывел лодку на струю, сильно пару раз оттолкнулся, и мы уже на том берегу, где началась дорога на Алабашку. День выдался, как по заказу. Птицы сходили с ума, стоял такой гвалт, каждая старалась перещеголять трелями другую, солнце с утра быстро прогревало землю, она парила, в низких местах, где еще лежал снег, слышалось шипение, это рассыпались сугробы, под которыми бежали ручьи, они так весело журчали, перепрыгивая с камня на камень. Вдруг прямо над головой послышалась автоматная очередь, это черный дятел нашел сухую ветку и с такой силой прошелся по ней клювом, казалось, и как это у него не отвалится голова. Выдаст очередь, покрутит головой, видимо ему самому трескотня кажется красивой мелодией и снова – па-р-р-р-ы, а эхо разносится по всему лесу. Поползни бегают по спирали с такой скоростью то снизу вверх, то сверху вниз и еще успевают заглянуть в каждую щелку под корой, выискивая проснувшихся жучков. Весна, есть ли лучше время. Мы с Людой переглядывались и уж, конечно, понимали, что эта лесная симфония посвящена нам. Вдруг капля воды попала на голову, потом уже, чуть ли не ручеек, попал мне на нос. Оглядел небо, ни одной тучки. Ага, это с веток березы капает сок, видимо, или вороны обломили кончики, или ветром посекло их, и сейчас сок с такой силой сочился из каждой трещинки, что и вправду походило на дождь. Перекусим, время обеда. Подсочим березу, напьемся соку. Люда занялась костром, я каелкой выбил дырочку, подставил соломинку, и в кружку пенясь побежал сок. Костер еще не успел разгореться, а мы с наслаждением прикладывались к чуть сладкому пахучему напитку.

Пока грелась тушенка, и кипятился в котелке чай, Люда закидала меня вопросами, как в отвал попадают камни, в каком больше попадают, и как определить, есть ли в нем. Я, как старый хитник, объяснял со знанием дела. Во первых, отвал образуется по своему закону. Нижняя часть – это верх будущей ямы, там глина или гранитная крошка, средняя часть, если там жила начинается, состоит из обломков боковой породы, кусков пегматита, крупного шпата, кварца, но не кристаллами. А вот верхняя часть отвала, это с самого низа и, если там был занорыш, то вполне могут попасть образцы самих кристаллов, всего того, что было в этой полости, надо проверять и растирать куски глины, особенно если она белая. Отвал всегда образуется конусом, и крупные куски сверху могут скатываться вниз, их тоже не мешает проверять. Она смотрела на меня забыв про все, и уже попахивало подгорелой тушенкой, а чай булькая перехлестывал через край, заливая костер. «Далеко еще идти?»-спросила она. «Да больше половины прошли, скоро начнут попадаться закопушки, а там и копи», - ответил я, набивая рот хлебом с тушенкой. Вкуснятина, особенно в лесу, когда пройдешь километров пять, вытаскиваю сапоги из старой колеи, по которой бегут весенние ручьи. А вот и копи, на отвалах выросли сосны такие огромные, что сразу видно, ямам этим и отвалам лет по двести, а то и больше, сколько труда вручную, в породе такой твердости, что каелка отскакивает со звоном. Но деды находили способ, чтобы добраться до занорыша. Они разводили костер и поливали гранит водой. Он трескался, появлялась щель, и в эту щель вгоняли березовый клин, поливали его водой, он расширялся, рвал породу, и так сантиметр за сантиметром шли они по проводничкам к тем кладовым, которые и принесли славу Уралу, самоцветы – это чудо, рожденное Природой, поражало, заставляло год за годом бить и крушить, забираться глубже и глубже, и не только цена камня гнала их в глубь, но и красота их. Неграмотные, они называли минералы своими именами, не зная научных названий. Мыленка, тяжеловес, кипелка, и так метко давали названия, что ученые люди, приезжая сюда, поражались образности и точности названных минералов.

Поставили палатку, обиходили место, кострище, и вот – первый удар каелкой. Сдираем дерн, начинаем медленно передирать породу. Работа похожа на работу археолога, главное – не спешить, каждый кусок породы отряхиваешь от земли, рассматриваешь его, перетираешь глину руками, медленно скребком разгребаешь слежавшуюся породу и ждешь, ждешь, вот сейчас выпадет он, ровненькие грани, блестящий, но пока ничего. «Люда, - говорю я,- если в течении часа ничего нет, смени место». Но она так увлеклась этим занятием, что и не слышит меня. Что-то складывает в карман, что-то откладывает на борт карьера, а в глазах – азарт. Кажется, ее захватило это занятие до такой степени, что она не замечает, как же хорошо вокруг. На южной стороне отвала желтыми огоньками светит мать-мачеха, на березах набухли почки, и они скоро взорвутся, зеленым дымом затянет все вокруг, а запах развороченной земли так приятен.

Ого, кажется обсосыш берилла, ну да, он. Протер, кристалл растворен с двух сторон, еще на одной сохранилась грань. Сердце забилось от радости, значит еще что-то должно попасть. Снова закапываю его в отвал, зову Люду, кричу ей: «Иди сюда, пегматита много, место хорошее». Она берет свою подстилку, пробирается ко мне. Смотрит на меня с надеждой, что я что-то нашел. «Ты не обманывай, наверное, нашел что-то». Я выворачиваю карманы. Расстроенная она медленно приближается скребком к тому месту, где я закопал берилл. Вдруг вопль, брошен скребок, она соскочила, подбежала к луже, обмыла кристалл, и радости на ее лице было столько, я даже в загсе не видел на ее лице такого счастья. Все, она конченный человек, камень вонзился в ее сердце, еще одним сумасшедшим любителем камня на одного человека больше. И теперь будут манить ее копи, месторождения, и она объездит со мной весь Союз. Забайкалье, Бурятия, Саяны, Якутия, Таймыр, Киргизия, Армения – трудно перечислить места, где вместе мы не вонзали каелки и не гребли лопатами. Но первый найденный тобой камень, нет дороже его. Вечером, сидя у костра, перебирали то, что нашли, друза горного турмалина, несколько небольших раух-топазов и конечно берилл. Спать в палатке, на подстилке из хвои еловых лап, это такое удовольствие. Все затихает, только какая-то одинокая птица еще продолжает свою песню, ты, уставший, засыпаешь мгновенно и тебе сняться камни.

Утром перебираемся с Мокруши на Голодную, хочется побывать и на Тысячнице, но разве можно объять необъятное. Люда устала, свежий воздух, работа с непривычки, и вот она на прогретой полянке, раскинув руки, под голову подложив фуфайку, не заметила, как уснула. Исцарапанные руки, лицо успело загореть и обветрится, это было лицо таежницы. Она стала, как ребенок, улыбка блуждала на ее лице, и было приятно смотреть, что этот, уже ставший тебе родным человек с тобой дышит одним воздухом, мечтает, о чем мечтаешь ты, и впереди у нас еще много будет счастливых находок и путешествий.