Путешествие афанасия никитина

ПУТЕШЕСТВИЕ АФАНАСИЯ НИКИТИНА

Издательство «Наука»

Москва 1980

Записки выдающегося русского путешественника Афанасия Никитина, пять столетий назад посетившего Индию, переведены на многие языки мира и издавна привлекают внимание писателей и ученых. Автору, ра­ботавшему в Индии, удалось по-новому интерпретиро­вать замечательный памятник' древнерусской культу­ры. Сопоставляя русские летописи и индийские хрони­ки с записками Афанасия Никитина, автор устанавли­вает новые хронологические рамки «Хожения за три моря», уточняет маршрут путешествия.

Утверждено к печати редколлегией серии научно-популярных изданий Академии наук СССР

Редактор издательства Л. И. Приходько
Художественный редактор И. В. Разина
Технический редактор Л. Н. Золотухина

Корректоры О. В. Лаврова, В. А. Шварцср

Сдано в набор 26.09.79. Подписано и печати 29.12.79. Т-16392. Формат 84 Х1081/₃г. Бумага типографская № 2. Гарнитура обыкновенная. Печать высокая. Усл. печ. л. 8. Уч.-изд. л. 8,5. Тираж 150 000 (1-ый завод 1—100 000 экз.) Тип. зак. 2342. Цена 30 коп.

Издательство «Наука». 117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90 2-я типография издательства «Наука» 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 10

© Издательство «Наука», 1980 г,

Введение 3

За год до Казанского похода 8

Первое море — Каспийское 28

Второе море — Индийское 58

Семь врат Бидара 75

Третье море — Черное 109

Заключение 132

Примечание 134

Литература 138

Список сокращений 138

Указатель имен 139

Указатель географических названий 141

ВВЕДЕНИЕ

В середине XV в. Европа стояла на пороге великих геогра­фических открытий в поисках прямого морского пути в Индию. Корабли Васко да Гамы, проведенные через Ара­вийское море Ибн Маджидом, «мавром из Гуджарата», от­крыли в 90-е годы эпоху завоевания Индостана. Современ­ники, впрочем, полагали, что первыми достигли берегов Индии каравеллы Колумба. И долго еще на картах мира значились две Индии— Вест-Индия и Ост-Индия.

Не одна лишь жажда завоевания толкала в неведомые земли. Росла потребность в достоверных сведениях об обы­чаях, нравах, правлении, общественном устройстве, ресур­сах и точном географическом положении стран, о самом существовании которых знали лишь понаслышке. Именно об этом свидетельствуют рассказы о посещении Индии, появившиеся еще до периода великих географических от­крытий. Это—«Топография» византийского купца Козьмы Индикоплова, «Книга» венецианского купца Марко Поло и повесть русского купца Афанасия Никитина «Хожение за три моря». Первое из названных сочинений относится к VI в., раннему средневековью, второе — к XIII в., средне­вековью эпохи расцвета, последнее — к XV в. Каждое опи­сание по содержанию было богаче предыдущего, ибо отве­чало более сложным потребностям последующей эпохи.

Для науки путешествие Афанасия Никитина открыл Н. М. Карамзин. Разбирая архив Троице-Сергиева монасты­ря, он нашел глубоко поразившие его записки русского пу­тешественника: «Россия в XV веке имела своих Тавернье и Шарденей, менее просвещенных, но равно смелых и предприимчивых; индейцы слышали об ней прежде, неже­ли о Португалии, Голландии, Англии» ¹.

Карамзин был знаком не только с путешествиями XVII в. по Индии и Персии. В его переводе русский чита­тель впервые познакомился со сценами из драмы «Шакунтала» великого индийского писателя Калидасы. Примерно в то же время на русском языке появилось еще одно произведение древнеиндийской литературы — отрывок из «Махабхараты», изданный Н. И. Новиковым. Им были напечатаны также наиболее ранние известия о русско-индийских связях, которые удалось разыскать тогда среди дел По­сольского приказа ².

Читая о каком-либо научном открытии, мы порой забы­ваем, что оно имело свою предысторию. Нам кажется, что до раскопок немецкого археолога Г. Шлимана на Гиссар-Лыкском холме никто не знал, где именно находилась древ­няя Троя. Но откройте русские «Хожения» эпохи Афана­сия Никитина. «Тут бяше устье вышло на море, еже зо­вется Белое,— читаем в записках Зосимы, плывшего в 1420 г. из Черного в Средиземное море,— и тут стоит град Троада» ³. А следовавший позднее этим же путем москов­ский купец Трифон Корабейников уточняет: «Той град разорен, и то место стоит пусто» ⁴.

Первым, кто обратился к выяснению обстоятельств жиз­ни Афанасия Никитина, был его современник. Им, как полагают, был дьяк митрополита Геронтия — Родион Ко­жух. С его именем связывают целый ряд известий, вклю­ченных в летописный свод, ставший основой для Львовской и Софийской II летописей, списки которых содержат «Хожение» Никитина⁵. Летописец выступает здесь не толь­ко как повествователь дел давно минувших, но и как исто­рик своего времени.

«Того же году,— говорится в Львовской летописи под 6983 (1474/1475) г.,—обретох написание Офонаса тверитина купца, что был в Ындее 4 годы, а ходил, сказывает, с Василием Папиным. Аз же опытах, коли Василей ходил с кречаты послом от великого князя, и сказаша ми, за год до казанского похода пришел из Орды; коли княз Юрьи под Казанию был, тогды его под Казанью застрелили. Се же написано не обретох, в кое лето пошел или в кое лето пришел из Ындеи, умер, а сказывают, что деи Смоленьска не дошед, умер. А писание то своею рукою написал, иже его рукы те тетрати привезли гости к Мамыреву Василью, к диаку великого князя на Москву» ⁶.

И в тех тетрадях —«Хожение за три моря», как назвал описание своего путешествия Афанасий Никитин.

Откроем Львовскую (названную так по фамилии изда­теля) летопись, дошедшую до нас в списке XVI в. Черные, будто тушью нанесенные буквы. «Се нанисах свое грешное хожение за три моря,— начинаем различать почти нерасчлененные в строке слова с отдельными, вынесенны­ми над строкой буквами,—1-е море Дербеньское, дория Хвалитьскаа; 2-е море Индейское, дория Гундустанскаа; 3-е море Черное, дория Стембольская» ⁷.

Имя автора в летописном тексте «Хожения» названо только один раз, в самом конце, при описании отъезда из Индии: «Ту же окаянный аз, рабище Афонасей бога выш-няго, творца небу и земли ... устремихся умом поитти на Русь и внидох [в таву] и сговорих о налоне корабленем, а от своеа главы два златых до Гурмыза града дойти» (49). Имени отца путешественника в летописи нет. Его со­хранил Троицкий список, обнаруженный Карамзиным. Этот список вообще полнее, чем летописные, он сохранил не только начальную фразу, раскрывающую имя отца Афа­насия («сын Никитин»), но и целых две страницы руко­писи, которые отсутствуют в летописи. В то же время в Троицком списке текст Никитина по сравнению с летопис­ным подвергнут настолько значительной неавторской об­работке, что его выделяют как самостоятельную редакцию «Хожения». Впрочем, отдельные слова и фразы, которые пропущены или искажены в Троицкой редакции, донесла до нас летопись и — наоборот. Так, в приведенном отрывке по летописи вместо «о налоне» написано «от колена», «в таву» пропущено, «дойти» вместо «дати». Слова эти пра­вильно читаются в Троицком списке, но там написано «аканный», а вместо «умом» — «ум» (29). В XVII в. воз­никла третья редакция — сокращенный вариант Троиц­кого списка. Зато здесь яснее некоторые места, оказавшие­ся более понятными составителю, чем людям следующих поколений. И мы должны поэтому привлечь все варианты, чтобы восстановить первоначальный текст тетрадей Афа­насия Никитина, которые спутники путешественника пе­редали после его смерти дьяку Ивана III.

История текста «Хожения за три моря» представлялась исследователям по-разному. Высказывалась догадка, что Никитин оставил несколько авторских вариантов записок. Признаки этого один из ранних комментаторов «Хоже­ния» И. И. Срезневский видел в разночтениях дошедших до нас списков. По его мнению, Никитин, переписывая свой дневник, вносил исправления⁸. Одна редакция доста­лась Мамыреву и перешла в летопись, а другой воспользовался составитель Троицкого списка. Советские исследователи пришли к выводу, что Никитин, придав литературную форму своим заметкам, начатым в Индии, оставил один вариант своего произведения. Текстологическое ис­следование показало, что «Хожение за три моря» нельзя назвать дневником в полном смысле слова — изложение здесь ведется не по дням, но основная часть, бесспорно, написана в Индии. Создателями же различных редакций «Хожения» явились переписчики памятника.

Мы не знаем, кто был редактором списка, хранившего­ся в Троице-Сергиевом монастыре. Был ли им Василий Мамырев, располагавший оригиналом записок Никитина, или Василий Ермолин, крупный подрядчик, известный книголюб. Ему, Ермолину, принадлежала летопись, нахо­дящаяся в составе Троицкого сборника вместе с «Хожением» Никитина. Одно можно сказать наверное: Мамырев не мог завещать этот список Троице-Сергиеву монастырю, так как умер в 1490 г., а бумага списка носит филиграни 1497 г.⁹ В XVII в. появилось новое название — «О индий­ском хожении» ¹⁰. Из сохранившихся списков этой редакции один принадлежал Арсению Суханову, который в 1650-х годах побывал на Балканах и оставил описание поездки по Египту. Не ему ли обязаны мы новым назва­нием и самой редакцией? Во всяком случае он настолько заинтересовался «хожением» Никитина в Индию, что включил его записки в составляемый для себя сборник.

Записки Афанасия Никитина, насколько можно судить по дошедшим до нас спискам, не были датированы. В них идет речь об исторических лицах, с которыми путешест­венник встречался. Но время их жизни и деятельности выходит, как правило, за рамки тех лет, на протяжении ко­торых протекало путешествие. Никитин называет целый ряд событий второй половины XV в., происходивших в разных странах: на Кавказе, в Персии, Индии, Турции. Однако стоит только приступить к сопоставлению описа­ния Никитина с тем, что нам известно об этих событиях по другим историческим документам, как немедленно возни­кает вопрос: явились ли записи путешественника резуль­татом расспросов, или сделаны под непосредственным впе­чатлением происходившего у него на глазах? Вот почему важно не только получить общее представление об эпохе, в условиях которой сформировалась личность путешест­венника и совершено само путешествие. Нужно еще знать, в какие именно годы это произошло. Ведь если «сдвинуть» в известных пределах биографическую канву, общий со­циально-экономический и культурный фон сохранится, но историческое лицо, нас интересующее, окажется среди иных политических событий. А от этого зависит и понима­ние мотивов его поведения, и определение характера сооб­щаемых им сведений.

Когда Афанасий Никитин побывал в Индии? Очевидно, не позднее 1475 г., поскольку рукопись к этому времени была уже у летописца. Все путешествие, как видно из собственного рассказа путешественника, продолжалось около семи лет. Но, какие это годы, в записках Никитина не указано. Если путешествие закончилось в 1475 г., его начало должно отнести к 1468 г. Однако оно могло на­чаться и закончиться раньше, так как не известно, велик ли разрыв во времени между смертью путешественника и тем моментом, когда записки получил летописец. Редак­тор XVII в., не знакомый, по-видимому, с летописным вариантом, поместил «Хожение», известное ему по Троиц­кому списку, под 6969 (1461) г. ¹¹ Этому году соответствует начало княжения Михаила Тверского, названного Ники­тиным, но составитель не учел, что княжение Ивана III, тут же упомянутого, началось лишь в следующем, 6970 (1462) г.

Родион Кожух на основании «Хожения» счел, что пре­бывание Афанасия Никитина в Индии длилось четыре года. Фактически же путешественник жил в стране около трех лет, хотя этот период и охватывает четыре календар­ных года. Летописец выяснил, что посольство, к которому присоединился путешественник, состоялось за год до по­хода на Казань князя Юрия. Узнал о примерном месте смерти Афанасия. Однако не смог установить ни возраст путешественника, ни когда именно Никитин ходил в Ин­дию. Не названы по имени и «гости», что привезли ру­копись в Москву.

Попытаемся ответить если не на все, то хотя бы на не­которые вопросы, оставленные нераскрытыми летописцем.
ЗА ГОД ДО КАЗАНСКОГО ПОХОДА

Во второй половине XV в. Русское государство выходило на мировую арену. Наряду с развитием отношений с Западной Европой Русь налаживала дипломатические и торговые контакты с государствами Востока. При Иване III были направлены посольства в Герат в 1464—1465гг., Шемаху в 1468 г., Тебриз в 1475 г. Накануне падения Золотой орды завязываются также политические отношения с Кры­мом. Отсюда становится понятным, что не одни лишь лич­ные обстоятельства вызвали «индийское хожение» Афана­сия Никитина.

Главная цель — воссоединение русских земель — опре­делила основное направление борьбы против Орды и ханств, закрывавших Волжско-Каспийский путь. Перед русской дипломатией встала двуединая задача приобрести союзника и не допустить образование враждебной коа­лиции.

Золотая орда дробилась, и в лице Ахмед-хана (Ахмат русских летописей) в последний раз появляется власть, претендовавшая на все владения Джучиева улуса. Это ис­пользует Казимир IV Ягеллончик, король польский и ли­товский. Укрепившись после Торунского договора 1466 г. с Тевтонским орденом, он не раз побуждает золотоордын-ского хана выступить против Ивана III. В 1472 г. конница Ахмед-хана совершает набег на Русь, дойдя до Алексина на Оке. Нападение было отбито, однако союз хана с Кази­миром продолжал представлять серьезную опасность. Тем более что король привлек на свою сторону крымского хана Хаджи Гирея. На Москве решают разбить эту дипломати­ческую комбинацию. Союз с Менгли Гиреем, утвердившим­ся в 1468 г. на «крымском юрте», позволил бы Ивану III сдержать и Казимира и Ахмед-хана. Однако процесс со­бирания сил против Золотой орды неожиданно осложнился вмешательством венецианской дипломатии.

Сенат Венеции решил привлечь Ахмед-хана в качестве союзника против Османской империи, война с которой, начатая в 1463 г., затягивалась. С этой миссией в Москву был направлен Джан Батиста Тривизан, которому надле­жало тайно установить связь с ханом Золотой орды. Узнав об этом, Иван III задержал посла и обратился к венециан­ской синьории за разъяснениями ¹.

Нападение Ахмед-хана, «подговоренного», по словам летописи, королем Казимиром, и действия Венеции ускори­ли начало переговоров с Менгли Гиреем. Однако, согла­шаясь на союз против Золотой орды, он отказывался ра­зорвать союзнические отношения с Казимиром, сложив­шиеся еще при отце.

Потерпев неудачу, венецианские дипломаты нашли, ка­залось, выход из положения, решив вовлечь в войну и ве­ликого князя московского. Сенат оправдывал миссию Три-визана тем, что сближение с Золотой ордой отвлечет ее от Руси и направит в сторону Черного моря. Последнее соз­дало бы новую угрозу Руси, но, учитывая позицию Менг­ли Гирея, Иван III идет на временное сближение с Золо­той ордой. На Волгу был направлен Никифор Басенков, и ответное посольство во главе с Кара Кючуком оказалось едва ли не самым многочисленным за всю историю русско-ордынских отношений. Великий князь пропускает Триви-зана в Орду в сопровождении своего посла Дмитрия Лаза­рева, после чего венецианский дипломат возвращается на родину вместе с русским послом Семеном Толбузиным.

Одновременно в Крым вместе с послом Менгли Гирея отправляется Никита Беклемишев. Он уже не раз выпол­нял дипломатические поручения. В 1471 г. ему удалось привлечь на службу Ивана III сына казанского хана Мур-таза; позднее он был приставлен к Тривизану во время пребывания последнего в Москве. Так что союз с Менгли Гиреем заключить на этот раз не удалось не по вине посла. Крымский хан пока что не менял своего отношения к Ка­зимиру, хотя и не отказывался от продолжения перегово­ров. Осенью 1474 г. в Москву с Беклемишевым выехал крымский посол².

Такова общая картина деятельности русской диплома­тии на рубеже 60—70-х годов XV в., как она предстает со страниц летописных сводов и архивных дел Посольского приказа. Мемуары венецианских дипломатов позволяют внести в нее ряд любопытных подробностей.

Амброджо Контарини, следовавший в Персию через Крым, рассказывает о случайной встрече в Киеве весной 1474 г. с послом Казимира, ехавшим в Кырк-иер — рези­денцию крымского хана³. Так неожиданно записки вене­цианского посла проливают свет на причины неудачного исхода русского посольства — королю удалось нейтрали­зовать действия Беклемишева. Новый посол Ивана III в Крыму Алексей Старков уже не застал Менгли Гирея на — его свергнул («сьгна») ставленник Ахмед-хана. Контарини рассказывает также о встрече в следующем, 1475 г. в Тебризе с русским послом Марком; возвращаясь в Венецию, он совершил с ним путь до Москвы ⁴. Конта­рини не говорит о целях посольства Ивана III. Однако, зная, что Персию, как и Россию, Венеция стремилась прив­лечь на свою сторону, мы можем заключить, что данное посольство было вызвано сближением с Венецией. Здесь, как и в Крыму, сошлись оба направления — восточное и западное — внешней политики Русского государства.

Рассматривая волжские ханства как возможных союз­ников Золотой орды, Иван III стремился не допускать их объединения. С этой целью в 1467—1469 гг. были совер­шены походы на Казань.

Борьба с Казанским ханством, первейшая задача в цепи внешнеполитических событий 60-х годов XV в., нашла подробное освещение в русских летописях. Несколько раз предпринимал Иван III походы против этого, по выраже­нию К. Маркса, опасного соседа Руси⁵.

Казанское ханство, одним из первых отделившееся от Золотой орды, само раздиралось внутренними противо­речиями. Одна из соперничавших феодальных группиро­вок пригласила в 1467 г., после смерти хана, царевича Касима как старшего в роде. Он еще ранее перешел на службу великого князя, получив в управление Мещерский городок. Касим обратился к Ивану III, и с ним был послан отряд Ивана Васильевича Оболенского Стриги. Но в Казани к моменту их прибытия произошел дворцовый переворот. К власти пришел ставленник другой феодальной группи^ ровки, Ибрагим, который взял в жены ханскую вдову. Предупрежденный о движении войска, Ибрагим со всеми силами блокировал переправу через Волгу. Поход был предпринят глубокой осенью, и рать возвращалась, терпя холод, теряя от бескормицы лошадей и питаясь кониной. Мясо ели в постные дни, с сокрушением отмечает лето­писец. В ответ хан Ибрагим напал на Галич, но потерпел неудачу. Горожане «сели в осаду», а из Москвы к Галичу и другим городам были высланы сильные заставы.

В начале следующего года рать Ивана III, которого сопровождал Юрий и другие братья, сосредоточилась во Владимире. По ханству был нанесен обходный удар. По зимнему пути в «черемисскую землю» был послан отряд Семена Романовича Верейского, который дошел почти до ханской столицы. «За один день не доходили до Каза­ни»,—пишет летописец⁶. Одновременно по обе стороны Волги действовали ополчения Мурома и Нижнего Новго­рода. Высланный Ибрагимом отряд сжег Кичменгу. По­слав заставу «перехватить» участников набега, Иван III «с всеми людьми» вернулся в Москву. Второй обходный удар по владениям казанского хана был нанесен весной. Рать Ивана Дмитриевича Руно разбила в Прикамье отряд, вышедший из Казани. Тем временем московская застава Федора Хрипуна из Нижнего Новгорода «идоша на Волгу и побита татар казанских двор царев много добрых»⁷. Один из ханских военачальников был убит, другой взят в плен. Однако после ухода Руно Вятка была окружена и вынуждена заключить с Ибрагимом соглашение. «Изневолил нас царь, — писали вятчане Ивану III, —и право свое дали есмя ему, что нам не помогать ни царю на великого князя, ни князю великому на царя» ⁸.

Неудача первых двух походов побудила увеличить военные силы, направленные под Казань. Весной 1469 г. к Нижнему Новгороду двинулась судовая рать. Дворян­ским ополчением, посаженным на суда, начальствовал Константин Александрович Беззубцев, городским — Петр Васильевич Оболенский Нагой. К Вятке, также на судах, был направлен Данила Васильевич Ярославский. Но те­перь, когда цель была близка, феодальные неурядицы грозили сорвать поход. Старший воевода, князь Беззубцев, получив грамоту от Ивана III, разрешил тем, кто пожела­ет, начать действия против Казанского ханства, но к самой Казани отнюдь не ходить. Начались разногласия. В резуль­тате войско покинуло Нижний Новгород, оставив старшего воеводу в городе.

Для общего командования избрали Руно, уже извест­ного своими военными успехами. Иван Руно решил вне­запным ударом захватить столицу ханства. 21 мая, в не­обычно короткие сроки преодолев путь по реке, войско неожиданно, на заре, появилось под стенами Казани. Руно «пожег» посад, но вынужден был отойти к Волге. Узнав о приближении Ибрагима, Руно разделил свои силы. Боль­шие суда с молодыми воинами были отосланы к о. Ирыхов, остальные остались у о. Коровнича. Казанская судовая рать была отбита, и отряды Руно соединились у о. Ирыхов. Во время этих событий опять проявилась недисциплини- рованность в войске. Посланные с большими судами нару­шили запрет выходить на «узкое место» и подверглись нападению. Новый речной бой разыгрался у о. Звенич. Войско Ибрагима действовало на судах и с берега: татар­ская конница прикрывала свои корабли. Бой шел в тече­ние целого дня и прекратился лишь с наступлением ночи. «И разошлися кииждой на свои берег ночевати» ⁹.

Несмотря на все усилия Беззубцева (его гонцы были перехвачены), совместных действий с отрядом, отправлен­ным к Вятке, достигнуть не удалось. Данила Ярославский, получив ложные вести о том, что будто бы Беззубцев за­ключил мир с Ибрагимом, отошел от Вятки. Спускаясь к Волге по р. Каме, отряд попал в засаду у Казани и лишь с большими потерями прорвался к Нижнему Новгороду.

Осенний поход 1469 г., завершивший «казанскую вой­ну», непосредственно связан с предыдущим походом, хотя в летописях они и оказались разобщенными. 1 сентября под Казанью появилась конная рать под начальством братьев Ивана III, Юрия и Андрея Большого, воевод Василия Михайловича Верейского и Ивана Юрьевича Патрикеева. Передовым полком командовал Данила Дми­триевич Холмский. Быстрота, с которой было собрано новое войско (если считать, что Беззубцев возвратился в Москву и только после этого начались сборы), и то, что изложение перебивается в одной из летописей повторени­ем рассказа о действиях Руно, смущали многих историков. Непонятно было, почему в одной из летописей сказано, что Руно «поноровил» осажденным. Между тем именно возвращение летописца к рассказу о результатах действий Руно позволяет устранить возникшие недоумения. Дело в том, что конная рать с братьями Ивана III вышла до того, как закончились действия рати Беззубцева. «Судовая рать,— читаем в летописи,— наперед пришла х Казани» (21 мая), а братья великого князя «не успеша прийти вместе» ¹⁰. Теперь понятен смысл грамоты Ивана III, при­сланной Беззубцеву: не начинать решительных действий до прихода из Москвы главных сил. Составитель Воскре­сенской летописи, как позднее и автор «Казанского лето­писца», обвиняет Руно, но не в измене, а в том, что он пошел на Казань «не заждався з береговыми людьми», т. е. с конной ратью, которая следовала по берегу. Только к началу сентября обе рати, судовая и конная, действи­тельно объединились. «Пришли обои рати вместе х Казани. Братья... поидоша ко граду на конях, а судовая рать, вышед из судов, поидоша пеши...» ¹¹. Вылазка из крепости была отбита. Началась осада. Войско «сташа под градом и отьяша у них воду». Видя себя «в велицей беде», осаж­денный Ибрагим согласился на переговоры. Мир был за­ключен князем Юрием «на всей воле великого князя».

По договору, как сообщает Устюжский летописный свод, хан возвращал «полон» за 40 лет, т. е. за все время существования Казанского ханства¹². Записки Иосафата Барбаро позволяют выяснить еще одно условие мирного договора: была отменена дань, которую казанские ханы взимали с русских судов, ходивших по Волге ¹³.

Опыт казанских походов показал острую необходимость реорганизации старой военной системы, при которой, по выражению В. И. Ленина, «бояре ходили на войну со сво­ими полками» ¹⁴. В то же время победа под Казанью почти на 20 лет устранила опасность набегов и лишила союзника Золотую орду. Тем самым Казанский мир 1469 г. готовил окончательную ликвидацию чужеземного ига.

По отношению к Астраханскому ханству Иван III при­держивался иной тактики. Венецианский дипломат, нахо­дившийся в Астрахани летом 1476 г., пишет, что здесь к русскому посольству, возвращающемуся из Персии, присо­единился астраханский посол. «Правитель Астрахани по имени Касим-хан, — пишет Контарини, — посылает ежегод­но своего посла в Россию к московскому великому князю, скорее для получения какого-либо подарка, чем для чего-либо иного. Вместе с послом следуют многие татарские купцы» ¹⁵.

Контарини рассказывает также о дербентских купцах, которые ездят в Астрахань для торговли с русскими куп­цами. То, что последние постоянно приезжают в Астра­хань, подтверждает Иосафат Барбаро, в то время находив­шийся в Персии. Свидетельства эти рисуют вполне сложившуюся систему трехсторонних торговых связей. Купцов Контарини видел собственными глазами, как и астраханского посла, которого он называет Анхиоли. Но у нас есть основания усомниться в том, что посольства из Астрахани носили в эти годы регулярный характер. Рус­ские летописи вообще не сообщают о послах астраханского хана, да и сам Контарини указывает на особые обстоятель­ства, которые, вероятно, объясняют и действительные цели данного посольства. Он пишет, что Касим-султан находился в состоянии войны с ханом Золотой орды, своим дядей: Касим считал, что он сам должен быть главным ханом... и потому между ними шла большая война»¹⁶. И именно в то время, когда Иван III прекратил отправку «ордынского выхода», показав, что идет на полный разрыв с Золотой ордой. Хотя впоследствии Касим-султан напал на Русь вместе с Ахмед-ханом, эпизод с посольством сви­детельствует о попытке сближения между Москвой и Астраханью.

Вскоре в Крыму сложилась благоприятная обстановка. Менгли Гирей, став вновь крымским ханом, заключил союз с Иваном III как против Казимира, так и против Ахмед-хана, буквально накануне открытия военных действий Зо­лотой ордой.

1480 год был на исходе, когда конница Ахмед-хана появилась на Оке и ее притоке р. Угре. Это последнее выступление золотоордынского хана против Русского госу­дарства было предпринято в тот момент, когда ливонские рыцари ворвались во владения Пскова, шведские феодалы напали на Новгород, а король Казимир выжидал выступ­ления Ахмед-хана. Примирившись с братьями, которые «отступили от великого князя», требуя расширения своих уделов, Иван III противопоставил Золотой орде соединен­ное войско русских земель, а союзу Казимира и Ахмеда — союз с Менгли Гиреем. Золотоордынский хан, свергая Менгли Гирея, рассчитывал на одобрение Мухаммеда II, но султан после некоторого колебания поддержал преж­него хана. Крымская конница вторглась во владения Кази­мира, принудя его отказаться от похода на Русь. Совмест­ное выступление с Ахмед-ханом не удалось, как и в 1472 г., когда король был занят войной в Венгрии.

Ахмед-хан так и не смог перейти Угру, за которой стояли рати Ивана III. Совершив набег на земли своего союзника, Ахмед-хан отступил к Сараю. Однако войско не дошло до столицы когда-то могущественной Золотой орды, а самого хана постигла судьба Мамая. Он был убит в собственной ставке, окруженный ногаями Большой орды, которые, соединившись с сибирскими татарами Шибанской орды, переправились на правый берег Волги. Современни­ки расходятся лишь в том, кто убил хана, войдя на рассве­те в его шатер, мурза Ямгурчей или хан Айбек? Позднее, в 1502 г., на Дону под Девичьими горами у устья Тихой соспы соединенными силами Ивана III и Мепгли Гирея был разбит последний ордынский правитель, сын Ахмеда, Ших Ахмед-хан. Так наступил конец Золотой орды.

Укрепление Русского государства и события на Угре позволили перейти к борьбе за Балтику и возвращение русских городов по западной границе. Иван III вступает в сношения с германским императором, заключает союз с Данией, договоры о перемирии с Ливонским орденом, ко­торому наносит ряд поражений, мирные договоры с Поль­ско-Литовским государством, развивает связи с итальян­скими государствами, устанавливает дипломатические отношения с Турцией, поддерживает Молдавию и Венгрию.

«Изумленная Европа,— писал К. Маркс, характеризуя международное положение Руси на рубеже XV—XVI вв.,— была ошеломлена внезапным появлением огромной импе­рии на ее восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надменные речи» ¹⁷.

В чем же заключались причины столь значительных внешнеполитических успехов?

Прежде всего — это общий экономический подъем в результате изменений в системе земледелия, восстановле­ния старых и развития новых отраслей ремесленного про­изводства. С ростом товарно-денежных отношений стали складываться условия для более тесных экономических связей отдельных «национальных областей» в границах централизованного государства, необходимость которого порождалась самими этими экономическими условиями¹⁸. В XVI в. уже отчетливо выделяются районы хлебопроизво­дящие (Рязанская земля, Ополыпина, Заволочь, а позднее и Поволжье), производства и обработки льна (Новгород-ско-Псковская земля, Ярославский край, а после воссоеди­нения и Смоленщина), железоделательного производства (Серпуховско-Тульский, Тихвинский, Устюжна Железно-польский), солеварения (Солигалич, Старая Русса, Перм­ская земля). Значительное развитие получает кожевенное производство.

Для общественной жизни Руси XV—XVI вв. характе­рен рост городов и дальнейшее развитие ремесла. Ширятся слободы древних русских центров — в связи с общим подъемом экономики сюда стекается торгово-ремесленное население. Появляются новые села, торжки, слободы. Москва, политический и культурный центр Русского госу­дарства, становится средоточием ширящихся экономиче- ских связей. Сюда везут хлеб, мясо, сало, кожи из Ярослав­ля, Костромы, Нижегородского края; лен и коноплю — из новгородских и псковских земель; пушнину, рыбу и соль — из Двинской земли, Пермского края, Вятки. Насе­ление северных районов покупало хлеб в Москве и везло его по ярославской и угличской дорогам. Важное значение получают водные пути, используемые не только в период навигации, но и зимой для движения санных обозов. Развитие производства и обмена в процессе создания централизованного государства обусловило возобновление в конце XIV — начале XV в. чеканки монеты в Москве, Новгороде, Твери, Пскове и других городах.

Воссоединение древних русских земель в едином госу­дарстве шло, по образному выражению Ф. Энгельса, рука об руку с окончательной ликвидацией зависимости от Золотой орды¹⁹. Оба эти взаимообусловленных процесса определили характерные черты эпохи, в которую сложи­лось мировоззрение Афанасия Никитина и с которой не­разрывными нитями связано его путешествие.

Именно в первые десятилетия княжения Ивана III (1462—1505 гг.), когда было подготовлено окончательное освобождение от влияния Золотой орды, происходит лик­видация феодальной обособленности Твери и Новгорода, которую использовали западные соседи и внутренние противники централизации. В Новгороде шла ожесточен­ная борьба между боярско-купеческой верхушкой и посад­скими низами. «Молодшие» люди надеялись найти управу на бояр у Ивана III, «старшие» искали пути, как удержать власть и обширные владения. При этом часть бояр ориен­тировалась на московского великого князя, другая же, более влиятельная, группировка устремляла взоры за «ли­товский рубеж», надеясь на вмешательство короля Кази­мира. Отмена вечевых порядков в Новгороде относится к 1478 г., но решающий к этому шаг был сделан еще в 1471 г., в результате битвы на р. Шелони, когда войско, выставленное сепаратистски настроенными боярами, по­терпело поражение, встретившись с ратью Ивана III. Второе новгородское войско, действовавшее на Северной Двине, также было разбито. Новгород не только подтвер­дил условия мира 1456 г., но и потерял право внешних сношений.

Феодальная обособленность Твери была ликвидирована в 1485 г., однако поворот к усилению связей с Московским княжеством произошел более чем за 20 лет до того. Договор между Тверью и Москвой, заключенный после смерти князя Бориса в 1461 г., сохранял формально прежние отношения²⁰, но положение изменилось, так как новым епископом, фактическим правителем при малолетнем кня­зе, стал выходец из московской боярской среды. В отличие от Новгорода значительная часть тверского боярства поддерживала политику Ивана III, участвуя и в походах против новгородских бояр и в составе войск, выступивших против Ахмед-хана.

Значительные изменения произошли в социальной структуре государства.

Наряду с крупными вотчинами князей и бояр, обширными владениями монастырей появляется поместное землевладение. Рост последнего идет за счет захвата феодалами крестьянских земель, а также перехода в руки дворян части земель бояр и бывших удельных князей. При этом .если крупные землевладельцы были заинтересованы в замене натуральных повинностей денежными, то владельцы поместий стремились к усилению барщины. И прежде всего в их интересах Судебник 1497 г. ограничил право р. перехода крестьян от одного владельца к другому (Юрьев день).

Однако опасение крестьянских выступлений не по­зволило полностью прикрепить крестьян к земле. Кро­ме того, великокняжеская власть должна была считаться |и с заинтересованностью боярства в притоке крепостных. К московским великим князьям в процессе централизации переходят от удельных князей многие старые города. Превращая их в свои посады и ограничивая феодальные привилегии путем пересмотра жалованных грамот, велико­княжеская власть выступает временным союзником чер­ных посадских людей в борьбе против феодальных собст­венников в городе. Оказывая поддержку горожанам, она стремилась прежде всего ослабить земельную аристокра­тию и увеличить круг плательщиков налогов. Горожане добились введения при наместниках своего представительства из старост и «лучших людей», а также особого «уло­жения о слободах». В дальнейшем благодаря классовой борьбе посадских низов вопрос о городской земле также был решен в пользу городской общины, но сопровождалось это припиской горожан к посаду, без права выхода под угрозой казни (Уложение 1649 г.),

На эти социальные силы — растущее дворянство и по­сад — и опиралась великокняжеская власть, проводя цент-рализаторскую политику. Часть крупных землевладельцев, как мы видели, также поддерживала центральную власть. В этом отношении характерен состав войска Ивана III в походах 60—70-х годов. Так, в походе на Казань в 1469 г. конную рать под начальством князя Юрия, брата Ива­на III, составили бояре с выставленными ими отрядами. Кроме того, была отправлена рать на судах под начальст­вом двух воевод. С князем Беззубцевым Иван III отправил «многие дети боярские, двор свой; так же и от своея земли всея дети боярские изо всех градов своих и изо всех отчин братьев своих»²¹. А под начальством князя Оболенского Нагого «послал сурожан и суконников и купеческих детей и прочих всех москвич, коих пригоже по своей силе»²². Здесь как дворянское войско, так и городское ополчение. Мы видим также и отдельные рати, двигающиеся к Вятке, в составе которых — «дети боярские» и ополчение из посад­ских людей, пополнявшееся в Вологде, Великом Устюге и других городах.

Складывается аппарат централизованного государства. Боярская дума превращается в постоянный государствен­ный орган, позже, отражая возросшее значение дворянства и бюрократии, в ее составе появятся, хотя и в небольшом числе, думные дворяне и думные дьяки. Зарождается си­стема центральных административно-судебных учрежде­ний — приказов, которые ведали по преимуществу отдель­ными отраслями управления (финансы, военное дело, внешние сношения). Власть на местах сосредоточивалась в руках наместников великого князя и правителей волостей.

Впрочем, центральные учреждения еще только форми­ровались и дьяки великого князя, каковым был Василий Мамырев, получивший рукопись Никитина, еще не входи­ли в Думу. Да и термин «приказы» еще не закрепился, хотя его происхождение мы видим в формулировке Судеб­ника Ивана III: «А которого жалобника а непригоже управити, и то сказати великому князю, или к тому его послати, которому которые люди приказаны ведати»²³. Мы встречаем дьяков «с разрядом» (роспись ратных людей по полкам), посольских, ямских (ведавших конным транс­портом для дипломатических и административных нужд), участвовавших в разрешении спорных земельных дел помещиками и вотчинниками, дворцовых. Но раньше даже, чем встречаются первые в сохранившихся документах упоминания об этих дьяках, уже известны книги, получившие позднее название приказных. Так, в 1470-х годах соответственно четырем направлениям внешней политики были заведены четыре книги посольских дел. Старшая сохранившихся — книга «крымских дел», начатая в 1474 г. «Книги ветхи,— читаем мы в описи Посольского Приказа 1614 г. о записях сношений с Крымом,— иные тетрати пороспались, с лета 6982-го по 7023-й, при великом князе Иване всея Руси...» ²⁴ Эта первая из известных по­сольских книг открывает нам дипломатический и торговый мир того времени, живые связи Руси с Востоком. Листая эти документы, мы узнаем, как протекала деятельность послов, знакомимся с купцами, наблюдаем отношения, ко­торые складывались внутри каравана, условия торговли со странами, куда ездили русские торговые люди, можем даже перечислить товары, которые лежали свернутыми в сумах и вьюках.

Несмотря на то что Русь XV в. была отрезана от морей, внешняя торговля развивалась как с Западом, так и с Востоком. При этом путь из Москвы через Смоленск и Ригу приобретает первостепенное значение, прежний же — через Тверь и Новгород — отходит на второй план; тем более что закрытие ганзейского двора в Новгороде подрывает монопольное положение Ганзы — главного западного торгового партнера Руси. Другим направлением торговли был Волжско-Каспийский путь. Этот путь, на котором лежали Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, проходил далее через владения Казанского ханства, Золотой (Большой) орды и Астраханского ханства, что серьезно ослож­няло условия торговли. Тем не менее хозяйственное разви­тие русских земель обусловило оживление древнего торгового пути. Он связывал Москву со Средней Азией, Кавказом и Персией.

Важную роль играла торговля с Крымом — новая ветвь еще одного древнего пути — «из варяг в греки». Мы распо­лагаем прямыми свидетельствами о русских связях с крымским портом Сурожем начиная с XIII в. По словам Ибн ал-Биби, кроме византийцев, армян, аланов, хазар, в Суроже жили и русские купцы. Разорение Тимуром Са­рая нанесло страшный удар торговле Золотой орды, Сурож перестал быть главным рынком Крыма, и торговая жизнь Северного Причерноморья сосредоточивается в Кафе, ге­нуэзской колонии, основанной на месте Феодосии. Южная торговля русских купцов не ограничивается Крымом, отсюда они отправляются в «Заморье» — Константинополь и города Малой Азии, а русские паломники — в Аравию и Египет.

Основными предметами вывоза на Запад служили меха, кожи, сало, шерсть, воск, мед; привозили же различные ремесленные изделия, сукна, оружие, предметы роскоши. В страны Востока также вывозили русские меха, но в от­личие от торговли с Западом сюда шли и произведения русского ремесленного производства, моржовый клык, ис­пользуемый для украшения в оружейном производстве. Из стран Востока везли шелковые и шитые золотом ткани, шелк-сырец, жемчуг, драгоценные камни, пряности.

Мы ничего не знаем о жизни Афанасия Никитина до путешествия, которому посвящены его записки, а значит, и о том, какие торговые пути могли быть ему известны. Но в этом путешествии за три моря мы встречаем Никити­на на путях, связывающих Русь с Востоком и через Кавказ и через Крым. Простое перечисление им городов Персии и Турции говорит о том, что они были известны на Руси, Летописец называет не только Тебриз, Исфахан, Шираз, но и Эрзерум, Сивас²⁵ на пути в Константинополь. Поезд­ки русских купцов в эти места зафиксированы не только посольскими документами 70—90-х годов XV в. Русский «гость» Василий оставил свои записи о городах Малой Азии, которые посетил в 1465—1466 гг. за несколько лет до путешествия Афанасия Никитина²⁶.

Во времена Афанасия Никитина Русь выходила из удельной раздробленности, однако последняя еще живо напоминала о себе таможенными барьерами, различием меры и веса, отсутствием единой общегосударственной денежной системы. Какие же монеты тогда были в ходу? Это прежде всего серебряная денга, а также медные пулы. До денежной реформы 1534 г., создавшей единую монетную систему, наиболее мощными были две системы: московская и новгородская. «Московская монета не круг­лая,— пишет современник-иностранец, побывавший на Ру­си в начале XVI в.,— а продолговатая и почти овальной формы, называется денгой»²⁷. Двести таких серебряных монет составляли рубль, 100 — полтину, 20 — гривну, 6 — алтын. Денга была монетой, рубль же — счетной единицей, как гривна и алтын. Новгородский рубль содержал в себз 222 денги, а новгородская гривна — 14, при этом новгородская денга была вдвое тяжелее московской. Кроме денги, в Москве чеканили серебряную полуденгу (полушка), И Новгороде — четверть денги (четверица). По сведениям Герберштейна, 60 медных пул составляли московскую денгу.

В присоединенных к Русскому централизованному государству городах чеканка прекращалась не сразу; на местных монетах имена московских князей лишь сменяли имена прежних владетелей. На монетах Ивана III, как и Василия II, встречаем надпись «денга московская». К весовой группе московских денег примыкают монеты тверской чеканки, опознаваемые по монограмме из букв «Т» и «Ф» («Тферь»).

Возобновление чеканки монеты в период образования Русского централизованного государства непосредственно затрагивает вопрос об активном балансе русской внешней торговли.

На территории средневековой Руси не было разработок серебра. Источником пополнения запасов металла для из­готовления монеты и предметов роскоши служило привоз­ное серебро. Существуют две гипотезы, объясняющие возможность возобновления чеканки монеты, как и дли­тельной уплаты «ордынского выхода» (до 10 тыс. рублей в год). Согласно одной, серебро ввозилось из стран Евро­пы, согласно другой, запасы серебра были уже накоплены на Руси благодаря торговле с Востоком в течение несколь­ких столетий и лишь пополнялись на западной границе. Однако именно с конца XIV до конца XV в. возникают препятствия для широкого ввоза серебра с Запада. Пада­ет его добыча, а Ганзейский союз начинает издавать зап­реты на ввоз серебра в русские земли с 1373 г., т. е. имен­но в то время, когда на Руси должен был повыситься спрос на металл в связи с возобновлением чеканки моне­ты в Московском княжестве. Мера эта, помимо общих причин — упадка горнорудного промысла, а также разви­тия товарно-денежных отношений в Европе,— имела и политический характер. Когда вскоре после запрета Тевтонский орден, располагавший запасами серебра, попы­тался было получить разрешение на его экспорт в Новго­род, Ганза ответила отказом. Некоторое время приказчи­ки Ордена все-таки ввозили серебро в Новгород, но уже в 1427 г. вынуждены были от этого отказаться. Во второй половине XV в. открытие новых рудников и совершенст­вование технологии приводят к увеличению добычи сереб­ра в Европе²⁸. Но вплоть до 90-х годов, когда разыгрался конфликт с Ганзой в связи с закрытием ее торгового двора в Новгороде, привоз серебра не пользовался той популярностью у купцов, какую имел в середине XIV в. Рост товарно-денежных отношений на Руси XV в. при сокращении подвоза монетного металла с Запада и про­должавшейся до 1470-х годов выплате дани в Орду («ордынский выход») свидетельствует о расширении рус­ской внешней торговли со странами Востока.

В самом деле, если одна изложенная выше гипотеза признает активный баланс торговли с Западом, то вторая фактически исходит из той же предпосылки, ибо ограни­чивает интенсивную торговлю с Востоком предшест­вующим периодом. Между тем восточная торговля Руси XV в. вовсе не носила лишь менового характера. Деньги в торговых операциях с Русью также хорошо известны в Крыму и в Поволжье, как и русские слитки серебра в Азове и Сарае. Рассказ Сигизмунда Герберштейна, отно­сящийся к самому началу XVI в., дает отчетливую карти­ну поступления на Русь в качестве средства платежа монеты с Востока. «Пограничные татары,— пишет он,— выручив сколько-нибудь денег от продажи своих произве­дений, покупают на них в Московии одежды и другие жизненные потребности» ²⁹. Торговля эта велась на ярмар­ках: около Казани, на «острове купцов», и около Углича, в Холопьем городке. Едут с деньгами в Москву купцы из Астрахани и Крыма.

Развитие связей Руси по Волжско-Каспийскому пути привело к тому, что вес ордынской денги был приравнен к весу денги московской, и во второй половине XV в. русская монета заняла господствующее положение на рынках Поволжья. Именно этим, как подчеркивает советский ис­следователь И. Г. Спасский, а не данническими отноше­ниями объясняется хождение двуязычных монет Москвы и некоторых русских княжеств ³⁰.

Образование Русского централизованного государства и борьба за его независимость обусловили подъем куль­туры, который В. И. Ленин характеризовал как «нацио­нальное пробуждение»³¹. Творческая мысль русских людей обращается к эпохе независимости Руси до Ба-тырва нашествия. В городах бережно восстанавливают первоначальный облик памятников архитектуры, обнов­ляют старинную живопись. Реставрируется Успенский собор во Владимире. В 1408 г. его древним росписям дают новую жизнь Андрей Рублев и Даниил Черный. Ре­ставрационные работы ведутся в Ростове и Твери. Новые соборы Москвы возрождают традиции Древней Руси. В этих традициях строят Троицкий собор Троице-Сергиева Монастыря (1423 г.). Складываются богатырский и купеческий циклы, оживляется интерес к героическим событиям прошлого — победам Александра Невского и Дмитрия Донского. Наряду с литературой, канонизированной церковью, развивалась литература, которую церковь не одобряла или запрещала. Распространяются данные средневековой науки о Земле и природе, множатся описания путешествий, сочинения, содержащие математические и естественнонаучные сведения³².

Авторы древнерусских произведений, подчеркивает Д. С. Лихачев, свое писательское дело воспринимали как служение Родине³³. Чем были выше их идеалы, тем труднее им было примириться с недостатками окружавшей их действительности. Обличителями «княжеской неправды» выступают летописец XI в. Никон, некий Василий, со­ставивший в XII в. «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского», авторы «Слова о полку Игореве», «Пове­сти о разорении Рязани Батыем», «Повести о нашествии Едигея».

Читая строки записок Афанасия Никитина, мы не можем не ощутить той острой классовой борьбы, которая наложила свой отпечаток на всю жизнь русского средне­векового города и деревни.

Тверской купец, вышедший из посадской среды, энер­гичный, деловитый, остроумный, знакомый и с воинским делом, и с княжеской администрацией, и с книжной куль­турой, Афанасий Никитин видит общество в социальном разрезе. Ключевым для суждения о его социально-поли­тических взглядах является высказывание о «беглярах» Русской земли. Оно записано при помощи русского алфа­вита по-тюркски и по-персидски. «Русская земля,— писал Никитин,— да будет богом хранима; боже, сохрани! На этом свете пет страны, подобной ей, хотя бегляри Рус­ской земли несправедливы. Да будет Русская земля бла­гоустроена, ибо справедливости мало в ней» (235).

Слово о Русской земле Афанасия Никитина выражало пламенную любовь к Родине и одновременно критическое отношение к высшему слою феодального общества. Пос­леднее обстоятельство и побудило изложить свою мысль, используя знание восточных языков. Тюркский термин «бей» (араб, «эмир») обозначал представителя военно-феодальной знати. Комментаторы полагали, что Никитин пользуется созвучием слов: русского — «бояре» («боляре») и тюркского — «бегляри» («бейляри»). Поэтому в переводе Н. С. Чаева читаем: «вельможи (бояре) Рус­ской земли» (85).

Употребляя в зашифрованной фразе термин «бегляри», Никитин, по всей видимости, говорит в первую очередь о княжеских наместниках, получавших области в «кормле­ние». Это отвечает и более узкому толкованию термина «бейлербеи» — наместники.

Высказывание Афанасия Никитина о несправедливо­сти русских эмиров перекликается с другим его суждени­ем — о неравенстве положения индийских «бояр» и кре­стьян (17), свидетельствуя об устойчивости его полити­ческих взглядов.

Летописи времен Никитина отразили различное отно­шение к боярству в связи с борьбой за объединение Руси. Летописный свод, связанный с митрополитом Геронтием, который не одобрял централизаторской деятельности Ивана III, выражал сочувствие «потерпевшим» новго­родским и тверским боярам. Великокняжеская же лето­пись осуждает бояр за сепаратизм и медлительность, когда в случае приближающейся опасности нужно было встать под знамена великого князя. Высказывания Никитина отразили отношение к боярам широких слоев населения. Ему, представителю торговых городских слоев, достаточно хорошо были знакомы порядки, которые под­держивали бояре-«кормленщики». Они не только управ­ляли, но и буквально кормились за счет населения, собирая на свое содержание львиную долю доходов.

Уничтожение наместничества такого типа явилось, как известно, одной из реформ при Иване IV. Судебник 1550 г. еще знает этот политический институт, хотя воп­рос о преобразовании местного управления поставлен уже на Земском соборе 1549 г. Настоятельность отмены систе­мы кормлений ощущалась и при Василии III, и позднее, при проведении реформы, начатой в 30-е годы XVI в. Последняя ограничила власть наместника, назначаемого из крупных бояр-вотчинников, выборными от дворян. Впрочем, не одно поместное дворянство ратовало за ре­форму. В более близком ко времени Афанасия Никитина законодательном памятнике — Судебнике 1497 г., как и в ряде предшествующих грамот, мы находим статью об обязательном присутствии на суде у наместника выбор­ных от посадского населения. Выразителем интересов этой социальной среды и выступает Афанасий Никитин.

Исторические события, очевидцем или современником которых был Афанасий Никитин, позволяют определить время путешествия «за три моря». Начнем с летописного указания на казанский поход. За год до этого события Василий Папин вернулся в Москву из посольства в Шир-ван. Путешественник, как мы узнаем из его записок, на­меревался присоединиться к этому посольству в Нижнем Новгороде. Разминувшись с послом Ивана III, Никитин со спутниками нагнал его в Дербенте. Так что все, что связано с этим посольством, имеет прямое отношение к определению начальной даты путешествия Никитина.

Вернемся к свидетельству летописца: «Аз же опытах, коли Василей ходил с кречаты послом от великого князя, и сказаша ми — за год до казанского похода пришел из Орды; коли князь Юрьи под Казанию был, тогды его под Казанью застрелили» (33). Как это понимать? Папин вернулся из посольства в Шемаху и отправился с новым посольством в Сарай, столицу Золотой орды, откуда воз­вратился за год до похода на Казань, в котором войсками предводительствовал князь Юрий? Или для информатора летописца возвращение Папина из Шемахи и было воз­вращением «из Орды»? Надо полагать последнее. Ведь летописец расспрашивал именно об этом посольстве — когда Василий Папин «с кречаты» ходил. Но какой из походов имел в виду собеседник летописца? К 1475 г. оба должны были знать, какие были совершены походы на Казань при Иване III, поэтому и назван князь Юрий. Единственный из князей с таким именем, участвовавший в этих походах,— Юрий Васильевич (Юрий Меньшой), брат великого князя. Значит, бывший посол, недавно («за год») совершивший путь через Казань, был взят в поход, где начальствовал князь Юрий, и он, Василий Папин, в том походе под Казанью встретил смерть от вражеской стрелы. Стало быть, расспрашивать человека, с которым был связан Никитин в начале своего путешествия, было уже невозможно. Предположение, что речь идет о гибели Юрия, отпадает: летопись свидетельствует о более позд­ней смерти брата Ивана III.

Русские войска в 1460-е годы были под Казанью, как известно, дважды: во время третьего и четвертого похо­дов. Юрий Меньшой также участвовал в двух походах: во втором, когда рать до Казани не доходила, и в четвертом. Летописец, следовательно, говорит о последнем походе, когда Юрий заключил мирный договор с Казанским хан­ством.

Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев датировали мир с Казанью 1469-м годом, А. Ф. Малиновский и И. И. Срез­невский — 1470-м годом. Поэтому Карамзин, опираясь на косвенное указание летописи, начало путешествия Афа­насия Никитина предположительно относил к 1468 г. («...за год до казанского похода. Следовательно, в 1468 г.?»), а Малиновский — к следующему, 1469 г. В чем же причина расхождений в датах одного и того же исторического собы­тия?

Дело в том, что среди ученых шли споры, какого ка­лендарного стиля придерживались в конце XV в. русские летописцы. Одни исходили из того, что летописный год (от «сотворения мира») начинался 1 сентября, другие считали, что смена календарного стиля еще не произошла и начало года в летописях XV в., во всяком случае до 1492 (7000) г., приходилось на 1 марта.

Летописец сообщает, что войска братьев Ивана III пришли под Казань 1 сентября 6978 г. Если стиль сен­тябрьский, то это еще 1469 г., если мартовский, то шел уже 1470 г. Отсюда ясно, что, датируя свою сводку, А. Ф. Малиновский исходил из мартовского стиля: «Из­вестие об отправлении в Индию российских посланни­ков, гонцов и купчин с товарами и о приезде в Россию индийцев с 1469 по 1751 г.» ³⁴

Троицкая редакция «Хожения за три моря», которую читал Карамзин, не содержит каких-либо сведений от летописца. Имя Ивана III названо в «Хожении», но, что русский путешественник побывал в Индии «около 1470г.», историк смог добавить только благодаря обнару­женному П. И. Строевым Воскресенскому списку «Хожения». Собственно, это были лишь начальные строки лето­писного вступления — до слов «за год до казанского похода пришел...», после чего текст обрывался. Но этого уже (|ыло достаточно, чтобы высказать смелую догадку о вре­мени первого известного русского путешествия в Индию. Историк пользовался также летописью, изданной Н. А. Львовым, но он и не подозревал, что издатель исклю­чил из нее весь текст «Хожения» вместе с вступлением летописца³⁵.

Советский историк Н. Г. Бережков предпринял про­верку дат русских летописей, используя для этого различ­ные хронологические признаки, включая указания на астрономические явления. Однако этот огромный труд, прерванный смертью исследователя, доведен лишь до кон­ца XIV в.³⁶, так что мы не можем воспользоваться гото­вым решением. Обратимся к простым, но вполне надеж­ным способам проверки календарного стиля.

Во-первых, летописную дату можно проверить, если число, на которое приходится событие, упомянуто с ука­занием дня недели или переходящих дат церковного ка­лендаря. Последние на протяжении цикла в 532 года толь­ко раз приходятся на одни и те же числа данного месяца. Во-вторых, следует обратить внимание, когда по ходу изложения летописец выставляет цифру нового года: пос­ле марта или после сентября. Проверим обоими способа­ми интересующую нас дату.

Следя за месяцами, которые летописец называет в связи с описываемыми событиями, мы видим, что новый, 6978 год появляется в тексте после событий, происходив­ших в мае (движение рати Руно на Казань), и непосред­ственно в связи с событиями в сентябре (появление Юрия с конной ратью). Это признак того, что стиль — сентябрьский, но есть и прямое подтверждение. В лето­писи сказано, что судовая рать с воеводой Руно прибыла под Казань 21 мая, в воскресенье, на троицын день³⁷. Оба признака — переходящий праздник и день недели указывают на 1469 г. Осенний поход относится к сентябрю того же года, значит, возвращение Василия Папина из Ширвана состоялось не в 1469, а в 1468 г.

И. И. Срезневский полагал, что ширванское посоль­ство, в ответ на которое в Шемаху был направлен рус­ский посол, связано с началом княжения Ивана III и прихода к власти ширваншаха Фаррух Ясара (1462 г.). Подсчеты ученого дали 1466 г. как начальную дату путе­шествия «за три моря». Однако, датируя возвращение Папина в Москву 1469-м годом, И. И. Срезневский не об­ратил внимания, что в таком случае посольство весьма натянулось — почти на три года.

Коль скоро выясняется, что Василий Папин выехал из Москвы в 1468 г., то и приезд ширванского посла состоял­ся, вероятно, в том же году, а не ранее 1466 г., как пола­гал И. И. Срезневский. В таком случае цель посольств Хасан-бека и Василия Папина не ограничивалась установ­лением взаимных дипломатических контактов: речь шла о политическом союзе.

Дело в том, что в конце 1467 г. власть в Персии пере­шла к Узуну Хасану, одержавшему победу над Джеханшахом. Правитель Ширвана выступал в этой борьбе союзни­ком Узуна Хасана. Так что посольство ширваншаха к Ивану III можно рассматривать как дипломатический зондаж. Дальнейшие события — вторжение в Ширван войск султана Абу Сайда — усилили стремление к укрепле­нию отношений с Москвой. Поэтому не удивительно, что вскоре посла Ивана III принимают в Шемахе и Тебризе. Предполагаемая на основе летописной статьи началь­ная дата путешествия Афанасия Никитина (1468 г.) со­гласуется с датами политических событий, свидетелем ко­торых путешественник стал в странах Востока, но это нам еще предстоит увидеть. (Васко да Гама, достигший Ин­дии со стороны Западной Европы, родился в год похода на Казань, накануне которого началось путешествие Афа­насия Никитина.)