Тема 1 общественный строй древних германцев
Глава XVII. О жестокости и милосердии и о том, что лучше внушать: любовь или страх
жүктеу/скачать 3.02 Mb.
|
| Глава XVII. О жестокости и милосердии и о том, что лучше внушать: любовь или страх
Переходя к другим из упомянутых выше свойств459, скажу, что каждый государь желал бы слыть милосердным, а не жестоким, тем не менее следует остерегаться злоупотреблять милосердием. Многие называли Чезаре Борджа жестоким, однако жестокостью своей он навел порядок в Романье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И если вдуматься, то он явил тем самым гораздо больше милосердия, чем флорентийский народ, который, опасаясь прослыть жестоким, допустил разрушение Пистойи. Поэтому государь, если он желает единения и послушания подданных, не должен принимать в расчет обвинений в жестокости: учинив несколько расправ, он кажется милосерднее, чем те, кто по избытку милосердия потворствуют беспорядку, порождающему грабежи и убийства, от которых страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают единицы. Новому государю еще меньше, чем всякому другому, возможно избежать упреков в жестокости, ведь новой власти угрожает множество опасностей. Вергилий устами Дидонты говорит: Res dura, et regni novitas me talia cogunt Moliri, et late fines custode tueri460. Тем не менее новому государю не пристало быть легковерным, скорым на расправу и мнительным; во всех действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, не проявляя излишней доверчивости, чтобы не стать неосторожным, и не проявляя излишней недоверчивости, чтобы не раздражать людей. По этому поводу ведется спор: лучше, чтобы государя любили, или наоборот. Говорится, что желательно то и другое одновременно; тем не менее, так как любовь плохо уживается со страхом и, стало быть, от чего-то надо отказаться, то скажу, что гораздо надежнее, чтобы тебя боялись, а не любили. Ибо в целом о людях можно сказать следующее: они неблагодарны и переменчивы, склонны к лицемерию и притворству, их отпугивает опасность и влечет нажива; пока ты делаешь им добро, они твои телом и душой, клянутся ничего для тебя не пожалеть — ни жизни, ни имущества, но только пока в них нет нужды, а как только ты возымеешь в них нужду, они тотчас от тебя отвернутся. И горе тому государю, который, поверя их посулам, проявит беспечность, ибо дружбу, которая покупается, а не приобретается величием души и благородством, купить можно, а приберечь на черный день — нет. Кроме того, люди меньше боятся обидеть того, кого любят, чем того, кого страшатся, ибо любовь скрепляется благодарностью, а этими скрепами люди, будучи дурны, легко пренебрегают ради корысти, тогда как страх скрепляется угрозой наказания, которой пренебречь невозможно. Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не приобрести любовь, то хотя бы избежать ненависти, а внушить страх без ненависти вполне возможно, для этого нужно лишь не посягать на имущество граждан и подданных и на их женщин. Если государю требуется устранить чьего-либо родственника, это можно сделать, имея налицо подобающее основание и очевидную причину, но следует всемерно остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более что причин отнять имущество всегда довольно, и если начать хищничать, то потом повод присвоить чужое всегда найдется; напротив, причин лишить кого-либо жизни и меньше, и отпадают они скорее. Но когда государь ведет многотысячное войско, то он должен заранее смириться с тем, что прослывет жестоким, ибо, не прослыв таковым, нельзя поддерживать единства и боеспособности войска. Среди удивительных деяний Ганнибала числится следующее: отправившись воевать в чужие земли с огромным и разноплеменным войском, он удержал его от мятежа и внутренних раздоров как в дни удач, так и в дни поражений. Причина тут не в чем ином, как в его нечеловеческой жесткости, которая вкупе с доблестью и талантами неизменно внушала войску благоговение и ужас; без жестокости, одними достоинствами он бы никогда этого не достиг. Историки, между тем, судят необдуманно: с одной стороны, они превозносят следствие, с другой — осуждают главную его причину. [...] Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше государю: чтобы его любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по своей воле, а боятся — по воле государя, так что мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; надо лишь постараться не внушать ненависти, как о том сказано выше.
Надо вам знать, что есть два способа побороть противника: во-первых, законами, во-вторых, силой; первый — присущ человеку, второй — зверю, а так как первого часто недостаточно, то приходится прибегать ко второму. Государь, стало быть, должен уметь пользоваться обоими способами. Именно это иносказательно внушают государям античные авторы, рассказывающие, как Ахилла и прочих вождей древности отдавали на попечение кентавра Хирона, дабы они с младенчества перенимали его науку. Какой еще смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен соединять оба начала, ибо одно без другого не выживает. Итак, будучи вынужден уподобиться зверю, пусть государь изберет двух — льва и лису: ибо лев беззащитен перед капканами, а лиса — перед волками, надо, стало быть, обернуться лисой, чтобы не угодить в капкан, и львом — чтобы отпугнуть волков. Недалек тот, кто во всяком деле берет только львиной силой. Разумный государь не может, следовательно, и не должен держать слово, если верность слову оказывается ему невыгодна и если отпали причины, побудившие его дать слово. Если бы люди честно держали обещания, такой совет был бы недостойным, но люди, будучи дурны, обещаний не держат, поэтому и тебе надлежит поступать с ними так же. А в благовидных предлогах нарушать обещание у государя никогда нет недостатка. Тому можно было бы найти множество примеров в наше время: сколько мирных договоров, сколько соглашений не было скреплено и не вступило в силу из-за неверности государей своему слову, и каждый раз в выигрыше оказывался тот, кто являл лисью натуру. Но надо уметь еще натуру эту ловко прикрыть, надо быть изрядным притворщиком и лицемером; люди же так захвачены злобой дня, что обманывающий всегда найдет кого-нибудь, кто даст себя обмануть. Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь только и делал, что изощрялся в обманах, и всегда находились люди, готовые ему верить. Никогда во всем свете не было человека, который бы так клятвенно обещал, с такими заверениями убеждал и так мало беспокоился о своих обещаниях; тем не менее обманы всегда удавались ему по задуманному, ибо он знал толк в этом деле. Государю, следовательно, нет необходимости иметь все названные добродетели, но есть прямая необходимость выглядеть добродетельным. Дерзну прибавить, что иметь эти добродетели и никогда от них не уклоняться вредно, тогда как выглядеть добродетельным — полезно. Иначе говоря, в глазах людей надо быть сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым — и быть таковым в самом деле, но внутренне надо расположиться к тому, чтобы явить и противоположные качества, если того требует необходимость. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, ибо ради сохранения государства часто приходится идти против собственного слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он должен быть готов повернуть туда, куда подует ветер, посылаемый фортуной, и куда его увлекают события, и должен, как было сказано, по возможности не удаляясь от добра, при надобности — не чураться зла. Итак, государь должен бдительно следить, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей; и пусть на взгляд и на слух он будет само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие. Прежде всего, благочестие. Ведь люди в большинстве своем судят по виду, а не на ощупь, ибо увидеть дано каждому, а потрогать немногим. Все знают, каков ты с виду, и лишь немногим известно, каков ты на самом деле, и эти немногие не дерзнут оспорить мнение большинства, защищенного величием верховной власти; о действиях же людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату. Поэтому пусть государь старается одерживать победы и хранить государство, средства же для этого всегда будут сочтены почтенными и похвальными, ибо чернь прельщается видимостью и успехом; в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем нет места, когда большинство пользуется мощной опорой. Один из нынешних государей, которого воздержусь называть, только и делает, что проповедует мир и верность слову, на самом деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либо могущества, либо государства.
20.
Истинная наука — та, которую опыт заставил пройти сквозь чувства и наложил молчание на языки спорщиков и которая не питает сновидениями своих исследователей, но всегда от первых истинных и ведомых начал продвигается постепенно и при помощи истинных заключений к цели, как явствует это из основных математических наук, то есть числа и меры, называемых арифметикой и геометрией, которые с высшей достоверностью трактуют о величинах прерывных и непрерывных. Здесь не будут возражать, что дважды три больше или меньше шести или что в треугольнике углы меньше двух прямых углов, но всякое возражение оказывается разрушенным, [приведенное] к вечному молчанию; и наслаждаются ими в мире почитатели их, чего не могут произвести обманчивые науки мысленные. 21.
Не доверяйте же, исследователи, тем авторам, которые одним воображением хотели посредствовать между природой и людьми; верьте тем лишь, кто не только указаниями природы, но и действиями своих опытов приучил ум свой понимать, как опыты обманывают тех, кто не постиг их природы, ибо опыты, казавшиеся часто тождественными, часто оказывались весьма различными, — как здесь это и доказывается. О летании 209.
Птица — действующий по математическим законам инструмент, сделать который в человеческой власти со всеми движениями его, но не с столькими же возможностями; но имеет перевес она только в отношении возможности поддерживать равновесие. Потому скажем, что этому построенному человеком инструменту не хватает лишь души птицы, которая должна быть скопирована с души человека. Душа в членах птицы будет без сомнения лучше отвечать запросам, чем это сделала бы обособленная от них душа человека, особенно при движениях почти неуловимого балансирования. Но поскольку мы видим, что у птицы ощутимых движений предусмотрено большое разнообразие, мы можем на основании этого наблюдения решить, что наиболее явные смогут быть доступны познанию человека и что он сможет в значительной мере предотвратить разрушение того инструмента, коего душой и вожатым он себя сделал... 252. Если скажешь, что сухожилия и мускулы птицы несравненно большей силы, чем сухожилия и мускулы человека, принимая во внимание, что все мясо стольких мускулов и мякоть груди созданы ради пользы и увеличения движения крыльев, с цельной костью в груди, сообщающей величайшую силу птице, с крыльями, целиком сотканными из толстых сухожилий и других крепчайших связок хрящей и крепчайшей кожи с разными мускулами; то ответ на это гласит, что такая крепость предназначена тому, чтобы иметь возможность сверх обычной поддержки крыльев удваивать и утраивать движение по произволу, дабы убегать от своего преследователя, или преследовать свою добычу; ибо в этом случае надобно ей удваивать и утраивать свою силу и, сверх того, нести в своих лапах такой груз по воздуху, каков вес ее самой: как видно это на примере сокола, несущего утку, и орла, несущего зайца, прекрасно показывающем, откуда такой избыток силы берется; но для того, чтобы держаться самому и сохранять равновесие на крыльях своих, и подставлять их течению ветров, и поворачивать руль на своем пути, потребна ему сила небольшая и достаточно малого движения крыльев, и движения тем более медленного, чем птица больше. И у человека тоже запас силы в ногах — больший, чем нужно по его весу; и дабы убедиться, что это так — поставь человека на ноги на берег и потом замечай, насколько отпечаток его ног уходит вглубь. Затем поставь ему другого человека на спину, и увидишь, насколько глубже уйдет он. Затем сними человека со спины и заставь подпрыгнуть вверх — насколько можно — найдешь, что отпечаток его ног более углубился при прыжке, нежели с человеком на спине: следовательно, здесь в два приема доказано, что у человека силы вдвое больше, чем требуется для поддержания его самого. 253.
Посмотри на крылья, которые, ударяясь о воздух, поддерживают тяжелого орла в тончайшей воздушной выси, вблизи стихии огня, и посмотри на движущийся над морем воздух, который, ударяя в надутые паруса, заставляет бежать нагруженный тяжелый корабль; на этих достаточно веских и надежных основаниях сможешь ты постигнуть, как человек, преодолевая своими искусственными большими крыльями сопротивление окружающего воздуха, способен подняться в нем ввысь. 7. Джордано Бруно. О бесконечности, вселенной и мирах (1584-1585 годы) Диалог первый Собеседники: Эльпин, Филотей461, Фракасторий, Буркий Буркий. Начните скорей рассуждать, Филотей, потому что мне доставит развлечение выслушать эти басни или эти фантазии. Фракасторий. Будь скромней, Буркий; что ты скажешь, если истина в конце победит тебя? Буркий. Я не желаю верить, чтобы это оказалось истиной; ибо невозможно, чтобы моя голова поняла эту бесконечность, а мой желудок переварил ее [...] Эльпин. Конечно, Филотей, если мы хотим сделать чувство судьею или уступить ему то, что ему подобает, а именно, что всякое познание берет начало от него, то мы найдем, что нелегко найти средство доказать то, что ты говоришь, а скорее наоборот. Но, пожалуйста, приступите к объяснению. Филотей. Чувство не видит бесконечности, и от чувства нельзя требовать этого заключения; ибо бесконечное не может быть объектом чувства; и поэтому тот, кто желает познавать бесконечность посредстдом чувств, подобен тому, кто пожелал бы видеть очами субстанцию и сущность; и кто отрицал бы эти вещи потому, что они нечувственны или невидимы, тот должен был бы отрицать собственную субстанцию и бытие. Поэтому должно быть известное правило относительно того, чего можно требовать от свидетельства чувств; мы их допускаем только, в чувственных вещах и то не без подозрения, если только они не входят в суждение, соединенное с разумом. Интеллекту подобает судить и отдавать отчет об отсутствующих вещах и отдаленных от нас как по времени, так и по пространству. А относительно их мы имеем достаточно убедительные свидетельства чувства, которое неспособно противоречить разуму и, кроме того, очевидно сознается в своей слабости и неспособности судить о них ввиду ограниченности своего горизонта, в образовании которого чувство признает себя непостоянным. И вот, поскольку мы знаем по опыту, что оно нас обманывает относительно поверхности этого шара, на котором мы находимся, то тем более мы должны относиться к нему с подозрением, когда вопрос идет о пределе этого звездного свода. Эльпин. К чему же нам служат чувства? Скажите. Филотей. Только для того, чтобы возбуждать разум; они могут обвинять, доносить, а отчасти и свидетельствовать перед ним, но они не могут быть полноценными свидетелями, а тем более не могут судить или выносить окончательное решение. Ибо чувства, какими бы совершенными они ни были, не бывают без некоторой мутной примеси. Вот почему истина происходит от чувства только в малой степени, как от слабого начала, но она не заключается в них. Эльпин. А в чем же? Филотей. Истина заключается в чувственном объек-; те, как в зеркале, в разуме — посредством аргументов и рассуждений, в интеллекте — посредством принципов и заключений, в духе — в собственной и живой форме. Эльпин. Изложите нам ваши основания. Филотей. Я это сделаю. Если бы мир был конечным, а вне мира не было ничего, то я спрашиваю: где же мир? где вселенная? Аристотель отвечает: мир в себе самом. Выпуклость первого неба есть место вселенной; а оно, как первое объемлющее не заключается в другом объемлющем, ибо место есть не что иное, как поверхность и край объемлющего тела; вот почему то, что не заключается в объемлющем его теле, не имеет места. Но что ты хочешь сказать, Аристотель, говоря об этом "месте в самом себе"? Что подразумеваешь под "вещью вне мира"? Если ты скажешь, что там нет ничего, тогда небо, мир, конечно, не находятся ни в в какой части. [...]
Филотей. Вы говорите очень хорошо, но не касаясь самой сути моих рассуждений; ибо я настаиваю на бесконечном пространстве, и сама природа имеет бесконечное пространство не вследствие достоинства своих измерений или телесного объема, но вследствие достоинства самой природы и видов тел; ибо бесконечное превосходство несравненно лучше представляется в бесчисленных индивидуумах, чем в тех, которые исчислимы и конечны. Поэтому необходимо, чтобы существовало бесконечное подобие недоступного Божественного лика, в каковом подобии находились бы как бесконечные члены бесчисленные миры, каковые суть другие миры. Поэтому ввиду бесчисленных степеней совершенства, в которых разворачивается в телесном виде божественное бестелесное превосходство, должны быть бесчисленные индивидуумы, каковыми являются эти громадные живые существа (одно из которых эта земля, божественная мать, которая родила и питает нас и примет нас обратно), и для содержания этих бесчисленных миров требуется бесконечное пространство: Подобно тому, следовательно, как хорошо то, что мoжet существовать и существует этот мир, не менее хорошо и то, что могли, и могут быть, и существуют бесчисленные миры, подобные этому. 8. Галилео Галилей Отречение (1633 год) Я, Галилео Галилей, сын покойного Винченцо Галилея из Флоренции, семидесяти лет от роду, лично предстоя перед судом, преклонив колени перед вашими высокопревосходительствами, достопочтенными кардиналами, генеральными инквизиторами против еретического зла во вселенской христианской республике, имея перед очами Святое Евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда верил и ныне верю и, при помощи Божьей, впредь буду верить во все, что считает истинным, проповедует и чему учит святая католическая и апостольская Церковь. Но так как этим святым судилищем мне давно уже было объявлено формальное повеление совершенно дезертировать от ложного мнения, что Солнце — центр мира и неподвижно, Земля же — не центр мира и движется, его не придерживаться, защищать или преподавать каким бы то ни было образом, ни устно, ни письменно, и сделано указание, что вышеназванное учение противоречит Святому Писанию, я же сочинил и напечатал книгу, в которой трактую об этом осужденном учении и привожу в его пользу сильные доводы, не приводя заключительного опровержения, вследствие чего признан сим святым судилищем сильно подозрительным в ереси, что придерживаюсь и верю, будто Солнце есть центр мира и неподвижно, Земля же не есть центр мира и движется. А посему, желая изгнать из мыслей ваших высокопревосходительств, равно как и из ума всякого католического христианина это сильное подозрение, законно против меня возбужденное, — от чистого сердца и с непритворной верой отрекаюсь, проклинаю, объявляю ненавистными вышеуказанные заблуждения и вообще всякие противные вышеназванной святой Церкви заблуждения и сектантские мнения. Клянусь впредь никогда не говорить и не утверждать ни устно, ни письменно о чем бы то ни было, что может создать против меня подобного рода подозрение; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозреваемого в ереси, то обязуюсь донести об этом сему св. судилищу или же инквизитору, или ординарию того места, где нахожусь. Кроме того, клянусь и обещаю уважать и строго исполнять все покаяния, которые наложило или наложит на меня сие св. судилище. В случае, если я нарушу, да хранит меня Бог, какие-либо из названных мной обещаний, протестов и клятв, пусть подвергнусь всем наказаниям и казням, которые установлены и объявлены св. канонами и другими общими и частными кодексами против провинившихся таким образом. В этом да поможет мне Господь и это его Святое Евангелие, которого касаюсь собственными руками. Я, вышеуказанный Галилео Галилей, отрекся, покаялся и обязался, как указано выше, и в подтверждение собственноручно подписываю подлинник моего отречения, который я во всеуслышание прочел от слова до слова. Рим, в монастыре Минервы, 22 июля 1633 г. Я, Галилео Галилей отрекся, как выше указано, собственной рукой. СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ И ПОНЯТИЙ ПО ИСТОРИИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
жүктеу/скачать 3.02 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|