Тема 1 общественный строй древних германцев

ТЕМА 1

ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ ДРЕВНИХ ГЕРМАНЦЕВ

1. Основные источники по истории древних германцев.

2. Хозяйственные занятия германцев и изменения в них от Цезаря до Тацита.

3. Отношения собственности и их эволюция.

4. Имущественная и социальная дифференциация среди свободных. Рабство и его особенности.

5. Общинная организация у германцев времен Цезаря и Та­цита.

6. Политическое устройство германских племен эпохи Це­заря и Тацита.

7. Повседневная жизнь германцев: обычаи, жилища, одежда, пища.

8. Исторические итоги эволюции древнегерманского обще­ства (I в. до н. э. — III в. н. э.).

9. Споры в литературе вокруг общественного строя гер­манцев.

1. 
   Цезарь Гай Юлий. Записки о Галльской войне // Древние германцы / Сост. Б. Н. Греков и др. М., 1937.
   
2. 
   Тацит Публий Корнелий. О происхождении, местожительстве и нравах народов Германии // Там же.
   
3. 
   Тацит Публий Корнелий. Анналы // Там же.
   

1. 
   Грацианский Н. П. К вопросу об аграрных отношениях древних германцев времени Цезаря // Грацианский Н. П. Из соци­ально-экономической истории западноевропейского феодализма. М., 1960.
   
2. 
   Гуревич А. Я. Аграрный строй варваров // История кре­стьянства в Европе. М., 1985. Т. 1.
   
3. 
   Кауфман С. А. Раннее германское средневековье в свете археологии // Средние века. 1962. Вып. 22.
   
4. 
   Маркс К. Наброски ответа на письмо В. И. Засулич // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 400—421.
   
5. 
   Неусыхин А. И. К вопросу об исследовании общественного строя древних германцев // Неусыхин А. И. Проблемы европейского феодализма. М., 1974.
   
6. 
   Петрушевский Д. М. Очерки из истории средневекового общества и государства. М., 1922.
   
7. 
   Серовайский Я. Д. Сообщения Цезаря об аграрном строе германцев в соотношении с данными новейших археологических исследований // Средние века. 1997. Вып. 60.
   
8. 
   Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968. Гл. 1.
   
9. 
   Энгельс Ф. К истории древних германцев // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19.
   
10. 
    Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 130—146, 150— 155 (или любое другое издание. Гл. 7).
    

По данной теме необходимо исследовать источники, ха­рактеризующие хозяйственное устройство, аграрные и обще­ственные отношения, систему управления у германских племен с середины I в. до н. э. до конца I в. н. э. За эти 150 лет в жизни германцев произошли значительные изменения, свя­занные с началом разложения родового строя. Судить об этих переменах позволяют, прежде всего, нарративные (повествова­тельные) источники.

Приводимые ниже выдержки из произведений Цезаря, Страбона, Плиния Старшего и Тацита подобраны таким образом, чтобы возможно ярче осветить наиболее существенные стороны жизни и быта германцев или такие моменты, которые имеют значение при анализе их позднейшей истории.

Гай Юлий Цезарь (100—44 гг. до н. э.) — знаменитый римский полководец и государственный деятель, завоеватель, и затем наместник Галлии, столкнулся с германцами во время захвата этой провинции в 50-е гг. I в. до н. э. Его "Записки о Галльской войне" являют собой обработку военных доне­сений, ежегодно представлявшихся в сенат. Особенно важны у Цезаря главы 1—3 книги IV и главы 21—23 книги VI, или так называемые "германские экскурсы", из которых, по мнению исследователей, второй является более поздним и более до­стоверным. Германцы, с которыми Цезарь неоднократно сра­жался, интересовали его прежде всего как будущие противники на случай возможного завоевания Германии римлянами. По­этому Цезарь уделяет серьезное внимание германскому войску, хотя и посвящает немало строк описанию быта германцев, что делает его труд весьма ценным для историков.

Страбон (ок. 64 г. до н. э. — 19 г. н. э.) — греческий географ, историк и философ родом из Малой Азии. Источ­никами сведений о германцах, краткие сообщения о жизни которых Страбон помещает в разных местах своей "Географии", служили ему сочинения географов III—I вв. до н. э. — Эратосфена, Гиппарха, Полибия, Тирраннона и Ксенарха. Черпая необходимый материал преимущественно у авторов, не сопри­касавшихся близко с германцами, относясь к ним весьма кри­тически, Страбон заимствовал у них лишь то немногое, что он считал достоверным. Тем не менее, приводимые Страбоном данные не могут иметь самостоятельного значения и нуждаются в дополнении их сведениями из других источников I в. до н. э., прежде всего из "Записок о Галльской войне" Цезаря.

Гай Плиний Старший (ок. 24—79 гг. н. э.) — известный римский географ. В 77 г. н. э. он закончил свою "Естественную историю" в 37 книгах, где им была предпринята попытка под­вести итог всем античным знаниям. Свидетельства Плиния по­могают установить расселение основных групп германских пле­мен и охарактеризовать образ жизни и занятия германцев.

Публий Корнелий Тацит (ок. 54 — ок. 120 гг.) — один из крупнейших римских историков. Будучи наместником Бельгики в 89—93 гг., Тацит изучил быт германских племен, живших на границе с этой провинцией. Кроме того, Тацит слушал рас­сказы побывавших за Рейном купцов и солдат, а возможно, и рабов германского происхождения, и знакомился с ежеме­сячными отчетами начальников пограничной стражи, стоявшей по Рейну. Тацит знал труд Плиния "Германские войны", не дошедший до нас, и по долгу службы ознакомился с картой прирейнских областей, составленной Марком Випсанием Агриппой, вторым после Цезаря римским военачальником, пе­решедшим Рейн. В результате у Тацита сложились свои пред­ставления о германском мире, которые он изложил в сочинении "О происхождении, местожительстве и нравах народов Гер­мании" (ок. 98 г.), или "Германия". Следует помнить, что Тацит часто описывает порядки у германцев в категориях римского общества. Надо иметь в виду, что историк был настроен оп­позиционно по отношению к императорской власти в Риме и стремился противопоставить распущенности римских нравов суровость и простоту нравов германского общества, которые он подчеркивал и в известной степени идеализировал.

Свидетельства античных авторов нуждаются в критической проверке еще и потому, что за последнее время археологи, лингвисты, специалисты по исторической географии и палео­ботанике накопили значительный материал, позволяющий до­полнить и пересмотреть традиционные представления, осно­вывавшиеся на сведениях письменных источников. Краткая сводка новых достижений этих наук дана в последних изданиях учебников по истории средних веков, а значительно более де­тальная — в третьей главе первого тома "Истории крестьянства в Европе. Эпоха феодализма" (М., 1985). Поэтому приступать к анализу источников следует, уже зная, какие данные пись­менных памятников нуждаются в особенно существенных кор­рективах. Как это сделать, поясним на примере первой же проблемы, возникающей при изучении настоящей темы.

Известны свидетельства Цезаря о том, что германцы "не особенно усердно занимаются земледелием и питаются глав­ным образом молоком, сыром и мясом". Тацит же сообщает, что "земля занимается всеми вместе поочередно по числу ра­ботников... Они каждый год меняют пашню, и все-таки остается свободное поле". Задача заключается в том, чтобы установить, каким ступеням в развитии земледелия соответствуют эти дан­ные. Если бы мы опирались на одни только письменные ис­точники, то могли бы заключить, что описанный Цезарем образ жизни германцев является полукочевым, а система земледелия при Таците — залежной (или переложной). Но после зна­комства с выводами археологов освещение проблемы приоб­ретает иной характер. Теперь требуется выяснить: 1) можно ли утверждать, основываясь на свидетельствах Цезаря, что гер­манцы занимались преимущественно скотоводством, а не земледелием; 2) можно ли распространять сведения Цезаря об агрикультуре свевов и даже свидетельства Тацита о земледелии германских племен на всю Галлию? Достигли ли отдельные племена или группы племен более высоких ступеней в развитии земледелия? Изучение археологических памятников позволяет ответить на эти вопросы.

Предстоит решить и другую проблему — определить ста­дию развития родового строя у германцев в эпоху Цезаря и во времена Тацита. У Тацита необходимо найти данные о род­ственных группах, о материнском праве и кровной мести, что поможет обрисовать картину родовых связей у германцев конца I в. н. э. Наряду с этим важно установить, как совершался распад родовой общины и насколько индивидуализировалось земледелие у германцев ко времени Тацита.

Важная задача при работе над этой темой — проследить возникновение имущественного и социального неравенства. Не­обходимо также установить, был ли утрачен в эпоху Тацита прежний характер управления, свойственный родовому строю, выявить переходный характер древнегерманских институтов власти.

I. МАТЕРИАЛЫ АРХЕОЛОГИИ О ХОЗЯЙСТВЕ ГЕРМАНСКИХ ПЛЕМЕН
Таблица 1

Распространение зерновых культур на территории Центральной Европы в местах поселений германских племен, %

Зерновая культура	Бывшие римские провинции на Рейне и Дунае	Германия	Чехия	Польша	Всего в Центр. Европе
Овес	10,6	11,1	27,2	9,7	11,3
Ячмень	17,3	40,6	18,2	19,3	22,2
Рожь	14,4	3,7	—	19,3	13,6
Пшеница летняя обыкновенная	17,3	11,1	18,2	14,5	15,3
полба	8	14,8	9,5	9,7	9,7
однозернянка	4	3,7	9,1	1,6	3,4
спельта	6,7	—	—	9,7	6,3
Могар	4	—	—	—	4
Просо	12	14,8	9,1	14,5	13

Таблица 2

Разведение скота в поселениях, древних германцев, %

Вид домашнего животного	Отношение костных останков к общему числу костных находок
	Феддерзен Вирде, округ Везермюнде, I — V вв.	Каблов, округ Кенигсвустерхаузен, III — V вв.	Вюсте Кунерсдорф, округ Зеелов, I — IV вв.
Крупный рогатый скот	48,3	49,56	29,07
Лошадь	12,7	7,93	5,8
Овца	23,7	—	4,65
Овца/ коза	—	10,22	14,53
Коза	—	—	2,33
Свинья	11,1	19,85	36,05
Собака	4,2	2,07	2,91

П. НАРРАТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНИХ ГЕРМАНЦЕВ I ВЕКА ДО Н. Э.
3. Гай Юлий Цезарь. Записки о Галльской войне (середина I в. до н. э.)
Книга I. Гл. 48. ...На следующий день он [Ариовист] провел свое войско мимо лагеря Цезаря и устроил свой в двух тысячах шагов за ним с тем умыслом, чтобы отрезать Цезаря от хлеба и продовольствия, которые до­ставляли ему эдуи и секваны¹. С этого дня в течение пяти дней кряду Цезарь выводил свои войска и ставил их перед лагерем в боевом порядке для того, чтобы, если Ариовист захочет помериться силой в сражении, у него была возможность к этому. Однако Ариовист все эти дни удерживал свою пехоту в лагере, но ежедневно состязался в кавалерийском бою. Этот был тот род сра­жения, в котором германцы усовершенствовались. Их бы­ло 6 тысяч всадников и столько же пехотинцев, самых храбрых и проворных, которых каждый всадник выбирал себе по одному из всего войска для своей защиты. Они сопровождали всадников во время сражения; под их при­крытием всадники отступали; они сбегались [на их за­щиту], когда всадникам приходилось туго; если кто-ни­будь падал с лошади, получивши тяжелую рану, они его окружали. В случаях продвижения на необычно далекое расстояние или особенно быстрого отступления их ско­рость благодаря упражнению оказывалась такой большой, что, держась за гриву лошадей, они не отставали от всад­ников.

Гл. 49. Видя, что Ариовист все время держится в своем лагере, и не желая, чтобы он продолжал мешать подвозу припасов, Цезарь выбрал удобную позицию на расстоянии 600 шагов² от лагеря германцев и вывел на нее свое войско, построенное в три линии; первым двум он велел оставаться в боевой готовности, а третьей — строить укрепленный лагерь. Это место, как выше сказано, на­ходилось на расстоянии 600 шагов от неприятеля. Ари­овист выслал против римлян туда же 16 000 легково­оруженных воинов и всю свою конницу, чтобы они ус­трашали римлян и мешали им возводить укрепления; не­смотря на это, Цезарь приказал, согласно своему преж­нему решению, двум боевым линиям отбиваться от не­приятеля, а третьей — заканчивать работу...

Гл. 50. ...Когда Цезарь стал расспрашивать пленных, почему Ариовист не вступал в сражение, он узнал, что причиной этого был существующий у германцев обычай, [а именно:] матери семейств на основании гаданий по жеребьевым палочкам и прорицаний, провозглашают, це­лесообразно ли вступать в битву или нет, и они сказали так: не дозволено германцам победить, если они вступят в сражение до наступления новолуния.

Гл. 51. ...[Германцы] вывели из лагеря свое войско и построили его по племенам так, что все племена — гаруды, маркоманны, трибоки, вангионы, неметы, седузии, сиевы — находились на равном расстоянии друг от друга; они окружили всю свою боевую линию дорожными по-1юзками и телегами, чтобы не оставалось никакой на­дежды на бегство. На них они посадили женщин, которые, простирая к ним руки, со слезами умоляли идущих в битву воинов не отдавать их в рабство римлянам.

Племя свевов — самое большое и воинственное из всех германских племен. Говорят, что у них сто округов, и каждый [округ] ежегодно высылает из своих пределов на войну по тысяче вооруженных воинов. Остальные, ос­таваясь дома, кормят себя и их; через год эти [последние] в свою очередь отправляются на войну, а те остаются дома. Благодаря этому не прерываются ни земледель­ческие работы, ни военное дело. Но земля у них не раз­делена и не находится в частной собственности, и им нельзя больше года оставаться на одном и том же месте для возделывания земли.

Они питаются не столько хлебом, сколько — и глав­ным образом — молоком, и "за счет скота; они много охотятся. Все это, вместе взятое, а также свойства пищи, ежедневные военные упражнения, свободный образ жиз­ни, в силу которого они, не приучаясь с самого детства ни к повиновению, ни к порядку, ничего не делают против своей воли, — [все это] укрепляет их силы и порождает людей столь огромного роста. Кроме того, они приучили себя, [живя] в странах с очень холодным [климатом], не носить никакой другой одежды, кроме звериных шкур, которые вследствие их небольших размеров оставляют значительную часть тела открытой, а также привыкли купаться в реках.

Гл. 2. Купцам они открывают доступ к себе больше для того, чтобы иметь кому продать захваченное на войне, чем потому, что они сами нуждаются в каком бы то ни было ввозе. Германцы не пользуются даже привозными лошадьми, которыми галлы так дорожат и которых они приобретают за высокую цену, а используют своих ту­земных лошадей, низкорослых и невзрачных, и доводят их ежедневными упражнениями до величайшей выносливости. Во время конных боев они часто соскакивают с коней и сражаются пешие; коней же они приучили оставаться на том же месте, а в случае надобности они быстро вновь садятся на них; по их понятиям нет ничего более постыдного и малодушного, как пользоваться сед­лами. Поэтому они осмеливаются — даже будучи в не­значительном количестве — делать нападения на какое угодно число всадников, употребляющих седла. Вино они вовсе не позволяют к себе ввозить, так как полагают, что оно изнеживает людей и делает их неспособными к труду.

Гл. 3. Они видят самую большую славу для народа в том, чтобы как можно более обширные территории вокруг его границ оставались ненаселенными и невоз­деланными: это обозначает, по их мнению, что многие племена не смогли противостоять силе этого народа. Так, в одном направлении от границ области свевов пустует, как говорят, территория шириной около 600 тысяч шагов [900 км]. С другой стороны к ним примыкают убии; их страна была, по понятиям германцев, обширной и цве­тущей, а народ несколько более культурным, чем прочие германцы, так как убии живут на берегу Рейна, к ним заходит много купцов и благодаря близости к галлам они усвоили их нравы. Свевы часто мерялись с ними силами в многочисленных войнах; и хотя они благодаря значительности и могуществу [убиев] не смогли изгнать [этих последних] из их страны, они превратили их, однако, в своих данников и сделали их гораздо более слабыми и малосильными.

Книга VI. Гл. 21 [Быт] германцев сильно от­личается от ... образа жизни [галлов]. Ибо у них [гер­манцев] нет друидов*, руководящих обрядами богослу­жения, и они не особенно усердствуют в жертвоприно­шениях. В качестве богов они почитают лишь солнце, огонь и луну, т. е. только те [силы природы], которые они видят [собственными глазами] и в благоприятном влиянии которых имеют возможность воочию убедиться; об остальных богах они даже не слышали. Вся их жизнь проходит в охоте и военных занятиях: с раннего детства они [закаляются], приучаясь к тяготам их сурового образа жизни.

Гл. 22. Они не особенно усердно занимаются земле­делием и питаются главным образом молоком, сыром и мясом. И никто из них не имеет точно отмеренного зе­мельного участка или владений в частной собственности, но должностные лица и старейшины ежегодно отводят родам и группам живущих вместе родственников, где и сколько они найдут нужным земли, а через год при­нуждают их перейти на другое место. Приводят мно­гочисленные основания [для объяснения] такого порядка: [по их словам], он не дает им прельститься оседлым образом жизни и променять войну на земледельческую работу; благодаря ему никто не стремится к расширению своих владений, более могущественные не сгоняют [с земли] более слабых, и никто не посвящает слишком много забот постройке жилищ для защиты от холода и зноя; [наконец, этот порядок] препятствует возникно­вению жадности до денег, из-за которой происходят пар­тийные распри и раздоры, и [помогает] поддерживать спокойствие в простом народе ощущением имуществен­ного равенства его с самыми могущественными людьми.

Гл. 23. Величайшей славой пользуется у них то племя, которое, разорив ряд соседних областей, окружает себя как можно более обширными пустырями. [Германцы] счи­тают отличительным признаком доблести [данного пле­мени] то обстоятельство, что изгнанные из своих вла­дений соседи его отступают и никто не осмеливается поселиться вблизи этого племени; вместе с тем оно может считать себя [благодаря этому] в большей безопасности на будущее время и не бояться внезапных неприятельских вторжений. Когда племя ведет наступательную или обо­ронительную войну, то избираются должностные лица, несущие обязанности военачальников и имеющие право распоряжаться жизнью и смертью [членов племени]. В мирное время у племени нет общего правительства; ста­рейшины отдельных областей и округов творят там суд и улаживают споры. Разбойничьи набеги, если только они ведутся вне территории данного племени, не счи­таются позором; [германцы] выставляют на вид их не­обходимость как упражнения для юношества и как сред­ства против праздности. И вот, когда кто-либо из первых лиц в племени заявляет в народном собрании о своем намерении предводительствовать [в военном предприя­тии] и призывает тех, кто хочет следовать за ним, изъ­явить свою готовность к этому, — тогда подымаются те, кто одобряет и предприятие и вождя, и, приветст­вуемые собравшимися, обещают ему свою помощь; те из обещавших, которые не последовали [за вождем], счи­таются беглецами и изменниками и лишаются впослед­ствии всякого доверия. Оскорбить гостя [германцы] счи­тают грехом; по какой бы причине не явились к ним [гости], они защищают их от обиды, считают их личность как бы священной и неприкосновенной, предоставляют в их распоряжение свой дом и разделяют с ними свою пищу.
III. НАРРАТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНИХ ГЕРМАНЦЕВ I ВЕКА Н. Э.
4. Страбон. География (начало I века н. э.)
Книга VII. Гл. 1, З...Самое большое племя — это свевы, так как оно распространяется от Рейна до Альбия⁴. Некоторая часть их обитает и по ту сторону Альбия, как гермундуры и лангобарды. Теперь эти почти совсем прогнаны и спаслись бегством на ту сторону [Аль­бия]. Всем обитателям этой страны одинаково свойст­венна легкость подниматься для переселения. [Причиной этого являются] простота их образа жизни и то, что они не занимаются земледелием и не собирают сокровищ, а живут в хижинах и обеспечивают себя только на данный день. Их пропитание получается главным образом от ско­та, как у кочевников; поэтому они, подражая этим по­следним, складывают весь домашний скарб на телеги и уходят, куда решат, со своим скотом...

Гл. II, 3. Рассказывают о следующем обычае кимвров: их жен, следовавших с ними в поход, сопровождали жри­цы — предсказательницы, седовласые, в белых одеждах, в полотняных, застегнутых [фибулами] мантиях, в медных поясах и босые. Они выходили навстречу пленным с об­наженными мечами, надевали на них венки и вели их к медному кратеру⁵ вместимостью в 20 амфор⁶. Там была лестница; по ней всходила [одна из них] и, распростер­шись над котлом, перерезала горло каждому из них, под­няв его на воздух. По натекавшей в кратеркрови они совершали какое-то гадание. Другие рассекали их трупы и по внутренностям предрекали своим победу. Во время сражений они ударяли по кожам, натянутым на плетенку телег, чтобы производить необычайные звуки.

Книга XVII. Гл. 47. Из всех племен, нам известных, одни только убии⁸, хотя и возделывают плодороднейшую почву, тем не менее вскапывают каждый участок земли до глубины 3-х футов и посыпают землю слоем [мер­геля] толщиной в фут, делая ее таким образом еще более плодородной. Но это [удобрение] действительно не бо­лее, чем на 10 лет. Эдуи и пиктоны⁹ достигают большого плодородия почвы путем удобрения ее известью, которая оказывает самое благотворное влияние и на произраста­ние слив и винограда.

В своих старинных песнях, являющихся у германцев единственным видом исторических преданий и летописей, они славят рожденного землей бога Туискона и его сына Манна как основателей своего племени, от которых оно происходит. Они приписывают Манну трех сыновей, по имени которых ближайшие к Океану германцы назы­ваются ингевонамиу живущие внутри страны — герми-ионами, а остальные — истевонами. Впрочем, как это бывает, когда дело касается очень давних времен, не­которые утверждают, что у бога было больше сыновей, от которых произошло больше названий племен, — марсы, гимбривии, свевы, вандилии, — и что все это дей­ствительно подлинные и древние имена. Имя же "Гер­мания" новое и недавно вошедшее в употребление...

Гл. III. Рассказывают, что у них был и Геркулес¹¹, ко­торого они, идя в битву, воспевают прежде всех героев. С ним связаны и существующие у них песни, исполнением которых, называемым "бардит", они воспламеняют свои сердца; по самому же звуку они гадают об исходе пред­стоящей битвы: в зависимости от того, как бардит про­звучит в рядах войска, они или устрашают [неприятеля], или сами пугаются; при этом обращается внимание не столько на стройность голосов, сколько на единодушие в выражении мужества. Особая свирепость придается зву­ку [этого клича], имеющего характер прерывистого гула, тем, что ко рту прикладывается щит, отчего голос де­лается сильнее и глуше...

Гл. IV. Сам я присоединяюсь к мнению тех, кто думает, что народы Германии не смешивались посредством бра­ков ни с какими другими народами и представляют собой особое, чистое и только на себя похожее племя; вслед­ствие этого у них у всех одинаковый внешний вид, на­сколько это возможно в таком большом количестве лю­дей: свирепые темно-голубые глаза, золотистого цвета волосы, большое тело, но сильное только при нападении, а для напряженной деятельности и трудов недостаточно выносливое; жажды и зноя они совсем не могут пере­носить, к холоду же и голоду они приучены [своим] кли­матом и почвой.

Гл. V. Хотя [их] страна и различна до некоторой сте­пени по своему виду, но в общем она представляет собой или страшный лес, или отвратительное болото. Та часть ее, которая обращена к Галлии, — более сырая, а в части, примыкающей к Норику и Паннонии, больше ветров; для посевов она плодородна, но не годится для разведения фруктовых деревьев; скотом изобильна, но он большей частью малорослый; даже рабочий скот не имеет вну­шительного вида и не может похвастаться рогами. Германцы любят, чтобы скота было много: в этом един­ственный и самый приятный для них вид богатства. В золоте и серебре боги им отказали, не знаю уж по бла­госклонности к ним или же потому, что разгневались на них. Я, однако, не утверждаю, что в Германии совсем нет месторождений серебра и золота; но кто их раз­ведывал? Впрочем, германцы и не одержимы такой стра­стью к обладанию [драгоценными металлами] и к поль­зованию ими [как другие народы]; у них можно видеть подаренные их послам и старейшинам серебряные сосуды не в меньшем пренебрежении, чем глиняные. Впрочем, ближайшие [к Рейну и Дунаю племена] ценят золото и серебро для употребления в торговле: они ценят не­которые виды наших монет и отдают им предпочтение; живущие же внутри страны пользуются более простой и древней формой торговли, а именно — меновой. Из монет они больше всего одобряют старинные и давно известные — серраты и бигаты¹², вообще они домогаются больше серебра, чем золота, не из любви к нему, а потому, что при торговле обыкновенными и дешевыми предме­тами удобнее иметь запас серебряных монет.

Гл. VI. Железа у них тоже немного, как это можно заключить по характеру их наступательного оружия. Они редко пользуются мечами или длинными копьями, а дей­ствуют дротиком*, или, как они его называют, фрамеей*, с узким и коротким железным наконечником, оружием настолько острым и удобным, что одним и тем же дро­тиком они, смотря по обстоятельствам, сражаются и в ру­копашную и издали. Даже всадники довольствуются фра­меей и щитом, пехотинцы же пускают и метательные копья, каждый по нескольку штук, причем они, голые или в коротком плаще, мечут их на огромное расстояние. У германцев совсем нет хвастовства роскошью [оружия]; только щиты они расцвечивают изысканнейшими краска­ми. У немногих [имеется] панцирь, а шлем, металли­ческий или кожаный, едва [найдется] у одного или двух. Их лошади не отличаются ни внешней красотой, ни быст­ротой; да германцы и не научились делать разные эволюции по нашему обычаю: они гонят [своих лошадей] или прямо, или вправо с таким сомкнутым кругом, чтобы никто не оставался последним.

Вообще они считают, что пехота сильнее [конницы], и поэтому сражаются смешанными отрядами, вводя в ка­валерийское сражение и пехоту, быстротой своей при­способленную к этому и согласованную с конницей; таких пехотинцев выбирают из всей молодежи и ставят их впе­реди боевой линии. Число их определенное — по сотне из каждого округа; они так и называются у германцев ["сотнями"]; а то, что раньше действительно обозначало количество, теперь стало названием [отряда] и почетным именем.

Боевой строй [германцев] составляется из клиньев. От­ступить, но с тем, чтобы вновь наступать, [у них] счи­тается не трусостью, а благоразумием. Тела своих [убитых и раненых] они уносят с поля битвы даже тогда, когда исход ее сомнителен. Оставить свой щит — особенно позорный поступок: обесчестившему себя таким образом нельзя присутствовать при богослужении или участвовать в народном собрании, и многие, вышедшие живыми из битвы, кончают свою позорную жизнь петлей.

Гл. VII. Королей они выбирают по знатности, а вое­начальников — по доблести. [При этом] у королей нет неограниченной или произвольной власти, а вожди гла­венствуют скорее [тем, что являются] примером, чем на основании права приказывать, тем, что они смелы, вы­деляются [в бою], сражаются впереди строя и этим воз­буждают удивление. Однако казнить, заключать в оковы и подвергать телесному наказанию не позволяется ни­кому, кроме жрецов, да и то не в виде наказания и по приказу вождя, но как бы по повелению бога, который, как они верят, присутствует среди сражающихся: в битву они приносят взятые из рощ священные изображения и значки. Но что является особенным возбудителем их храб­рости, это то, что их турмы¹³ и клинья представляют собой не случайные скопления людей, а составляются из семейств и родов, а вблизи находятся милые их сердцу существа, и оттуда они слышат вопль женщин и плач младенцев; для каждого это самые священные свидетели, гамые ценные хвалители: свои раны они несут к матерям и женам, а те не боятся считать их и осматривать; они же носят сражающимся пищу, а также поощряют их.

Гл. VIII. Рассказывают, что иногда колеблющиеся и расстроенные ряды восстанавливались женщинами, бла­годаря их неумолчным мольбам и тому, что они под­ставляли свои груди [бегущим] и указывали на неиз­бежный плен, которого германцы боятся, особенно для сноих женщин, до такой степени, что крепче связаны бывают своими обязательствами те германские племена, которые вынуждены в числе своих заложников давать также знатных девушек. Они думают, что в женщинах есть нечто священное и вещее, не отвергают с пренеб­режением их советов и не оставляют без внимания их прорицаний...

Гл. IX. Из богов германцы больше всего почитают Меркурия¹⁴, которому в известные дни разрешается при­носить также и человеческие жертвы. Геркулеса и Марса¹⁵ они умилостивляют назначенными для этого животными. Часть свевов приносит жертвы также Изиде¹⁶. Я недо­статочно осведомлен, откуда и как появился этот чу­жеземный культ, но то, что символ этой богини изо­бражается в виде барки, показывает, что культ этот при-незен из-за моря. Однако германцы считают не соот-петствующим величию божественных существ заключать их в стены храмов, а также изображать их в каком-либо человеческом виде; они посвящают им рощи и дубравы и именами богов называют то сокровенное, что созерцают только с благоговением.

Гл. X. Гадание по птицам и по жеребьевым палочкам они почитают, как никто. Способ гадания по жеребьевым палочкам простой: отрубивши ветку плодоносящего де­рена, они разрезают ее на куски, которые отмечают какими-то знаками и разбрасывают как попало по белому покрывалу. Затем жрец племени, если вопрошают по по­воду общественных дел, или же сам отец семейства, если вопрошают о делах частных, помолившись богам и смотря на небо, трижды берет по одной палочке и на основании сделанных раньше значков дает толкование. Если полу­чилось запрещение, то в этот день о том же самом деле нельзя было вопрошать никаким образом; если же раз­решение, то требовалось удостоверить его гадание по птицам. И это также им известно — гадать по голосам и полету птиц. Особенностью же этого народа является то, что он ищет предзнаменований и предостережений также и от лошадей. В тех же рощах и дубравах [которые посвящены богам] на общественный счет содержатся [та­кие лошади], белые и не оскверненные никакой работой для смертных. Их, запряженных в священную колесницу, сопровождают жрец вместе с королем или вождем пле­мени и примечают их ржание и фырканье; и ни к какому гаданию германцы не относятся с большей верой, и при­том не только простолюдины, но и знать; жрецы считают себя служителями богов, а коней — посвященными в их тайны. Есть у германцев и другой способ наблюдать за знамениями, при помощи которого они стараются уз­нать исход важных войн. Они сводят взятого каким-ни­будь образом в плен воина того народа, с которым ведется война, с избранным из числа своих соплеменников, каж­дого со своим национальным оружием: и победа того или другого принимается как предзнаменование.

Гл. XI. О менее значительных делах совещаются старейшины, о более важных — все, причем те дела, о которых выносит решение народ, [предварительно] об­суждаются старейшинами. Сходятся в определенные дни, если только не произойдет чего-нибудь неожиданного и внезапного, а именно в новолуние или полнолуние, так как германцы верят, что эти дни являются самыми счастливыми для начала дела. Они ведут счет времени не по дням, как мы, а по ночам; так они делают при уговорах и уведомлениях; они думают, что ночь ведет за собой день. Из свободы у них вытекает тот недостаток, что они собираются не сразу, как бы по чьему-нибудь приказанию, но у них пропадает два и три дня из-за медлительности собирающихся. Когда толпе вздумается, они усаживаются вооруженные. Молчание водворяется жрецами, которые тогда имеют право наказывать. Затем ныслушивается король или кто-либо из старейшин, со­образно с его возрастом, знатностью, военной славой, красноречием, не столько потому, что он имеет власть приказывать, сколько в силу убедительности. Если мне­ние не нравится, его отвергают шумным ропотом, а если правится, то потрясают фрамеями*: восхвалять оружием инляется у них почетнейшим способом одобрения.

Гл. XII. Перед народным собранием можно также вы­ступать с обвинением и предлагать на разбирательство дела, влекущие за собой смертную казнь. Наказания могут быть различны, смотря по преступлению: предателей и перебежчиков вешают на деревьях; трусов и дезертиров, а также осквернивших свое тело топят в грязи на болоте, наваливши сверху хворостом. Эта разница в способах каз­ни зависит от того, что, по их понятиям, преступление надо при наказании выставлять напоказ, позорные же деяния — прятать. Более легкие проступки также нака­зываются соответствующим образом: уличенные в них штрафуются известным количеством лошадей и скота; часть этой пени уплачивается королю или племени, часть — самому истцу или его родичам.

На этих же собраниях производятся также выборы ста­рейшин, которые творят суд по округам и деревням. При каждом из них находится по 100 человек свиты из народа для совета и придания его решениям авторитета.

Гл. XIII. [Германцы! не решают никаких дел, ни об­щественных, ни частных, иначе как вооруженные. Но у них не в обычае, чтобы кто-нибудь начал носить оружие раньше, чем племя признает его достойным этого. Тогда кто-нибудь из старейшин, или отец, или сородич в самом народном собрании вручает юноше щит и фрамею*; это у них заменяет тогу¹⁷, это является первой почестью юно­шей: до этого они были членами семьи, теперь стали членами государства. Большая знатность или выдающи­еся заслуги отцов доставляют звание вождя даже юно­шам; прочие присоединяются к более сильным и уже давно испытанным [в боях], и нет никакого стыда состоять в [чьей-нибудь] дружине. Впрочем, и в самой дружине есть степени по решению того [вождя], за которым она следует. Велико бывает соревнование и среди дружин­ников, кому из них занять у своего вождя первое место, и среди [самих] вождей, у кого более многочисленная и удалая дружина. В ней его почет, в ней его сила: быть всегда окруженным большой толпой избранных юношей составляет гордость в мирное время и защиту во время войны. И не только у своего, но и у соседних племен вождь становится знаменитым и славным, если его дружина выдается своей многочисленностью и до­блестью: его домогаются посольства, ему шлют дары, и часто одна слава его решает исход войны.

Гл. XIV. Во время сражения вождю стыдно быть пре­взойденным храбростью [своей дружиной], дружине же стыдно не сравняться с вождем; вернуться же живым из боя, в котором пал вождь, значит на всю жизнь покрыть себя позором и бесчестьем; защищать его, оберегать, а также славе его приписывать свои подвиги — в этом главная присяга [дружинника]: вожди сражаются за по­беду, дружинники — за вождя. Если племя, в котором они родились, коснеет в долгом мире и праздности, то многие из знатных юношей отправляются к тем племенам, которые в то время ведут какую-нибудь войну, так как этому народу покой противен, да и легче отличиться среди опасностей, а прокормить большую дружину можно только грабежом или войной. Дружинники же от щедрот своего вождя ждут себе и боевого коня, и обагренную кровью победоносную фрамею*, а вместо жалованья для них устраиваются пиры, правда, не изысканные, но обиль­ные. Средства для такой щедрости и доставляют грабеж и война. [Этих людей] легче убедить вызывать на бой врага и получать раны, чем пахать землю и выжидать урожая; даже больше — они считают леностью и ма­лодушием приобретать потом то, что можно добыть кровью.

Гл. XV. Когда они не идут на войну, то все свое время проводят частью на охоте, но больше в праздности, предаваясь сну и еде, так что самые сильные и воинственные ничего не делают, предоставляя заботу и о доме, и о пенатах, и о поле женщинам, старикам и вообще самым слабым из своих домочадцев; сами они прозябают [в лени] но удивительному противоречию природы, когда одни и те же люди так любят бездействие и так ненавидят покой.

У [германских] племен существует обычай, чтобы все добровольно приносили вождям некоторое количество скота или земных плодов; это принимается как почетный дар, но в то же время служит для удовлетворения по­требностей. [Вожди] особенно радуются дарам соседних племен, присылаемым не от отдельных лиц, а от имени всего племени и состоящим из отборных коней, ценного оружия, фалер¹⁸ и ожерелий; мы научили их принимать также и деньги.

Гл. XVI. Достаточно известно, что германские народы совсем не живут в городах и даже не выносят, чтобы их жилища соприкасались друг с другом; селятся они в отдалении друг от друга и вразброд, где [кому] при­глянулся [какой-нибудь] ручей, или поляна, или лес. Де­ревни они устраивают не по-нашему — в виде соеди­ненных между собой и примыкающих друг к другу стро­ений, но каждый окружает свой дом [определенным] про­странством или для предохранения от пожара, или же но неумению строить. У них также нет обыкновения поль­зоваться [для построек] щебнем и делать черепичные крыши. [Строительный] материал они употребляют не обделанным и не заботятся о красивом и радующем глаз виде [построек]. Впрочем, некоторые места они обма­нывают землей, такой чистой и яркой, что получается впечатление цветного узора. У них в обычае для убежища на зиму и хранения продуктов вырывать подземелья, на­валивая сверху много навоза; такие места смягчают су­ровость холодов, а в случае нашествия неприятеля все открытое разграбляется, спрятанное же и зарытое или остается неизвестным, или ускользает, потому, что его надо искать.

Гл. XVII. Одеждой для всех служит короткий плащ, застегнутый пряжкой или, за ее отсутствием, колючкой. Ничем другим не прикрытые, они проводят целые дни перед огнем у очага. Самые зажиточные отличаются одеждой, но не развевающейся, как у сарматов или пар­фян, а в обтяжку и обрисовывающей каждый член. Носят и звериные шкуры, ближайшие к берегу¹⁹ — какие попало, более отдаленные — с выбором, так как у них нет нарядов [получаемых] от торговли. Они выбирают зверей и, со­дравши с них шкуру, разбрасывают по ней пятна из меха чудовищ, которых производит отдаленный Океан и не­ведомое море. Одежда женщин такая же, как и у мужчин, с той только разницей, что они часто носят покрывала из холста, которые расцвечивают пурпуровой краской; верхняя часть их одежды не удлиняется рукавами, так что остаются обнаженными руки и ближайшая к ним часть груди.

Гл. XVIII. Несмотря на это, браки там строги, и никакая сторона их нравов не является более похвальной, ибо они почти единственные из варваров, которые доволь­ствуются одной женой, за исключением очень немногих, которые имеют несколько жен, но не из любострастия, а потому, что их из-за знатности осаждают многими брач­ными предложениями.

Приданое не жена приносит мужу, а муж дает жене. При этом присутствуют родители и сородичи, которые и расценивают подарки; дары эти выбираются не для женской услады и не для того, чтобы в них наряжалась новобрачная, — это волы, взнузданный конь, щит с копь­ем и мечом. За эти подарки берется жена, а она в свою очередь приносит мужу какое-нибудь оружие. Это счи­тается у них самыми крепкими узами, заменяет священные таинства и брачных богов. Для того чтобы женщина не считала чуждыми себе мысли о подвигах и случайностях войны, уже первые брачные обряды напоминают ей о том, что она должна явиться товарищем [мужа] в трудах и опасностях, переносить и в мирное время, и на войне то же [что и муж] и на одно с ним отваживаться: такое именно значение имеет упряжка волов, взнузданный конь и данное ей оружие — что она должна так жить и так погибнуть, и принять то, что нерушимо и честно отдаст детям, а от них это получат невестки, которые в свою очередь передадут [это] внукам.

Гл. XIX. Так живут женщины, целомудрие которых охраняется, не развращаемые никакими соблазнительны­ми зрелищами, никакими возбуждающими пиршествами. Тайны письмен равно не ведают ни мужчины, ни жен­щины. Прелюбодеяния у столь многолюдного народа чрезвычайно редки...

Гл. XX. ...Сын сестры в такой же чести у своего дяди, как и у отца, некоторые даже считают этот вид кровной связи более тесным и священным и при взятии залож­ников предпочтительно требуют [именно таких родст­венников], так как ими крепче удерживается душа и шире охватывается семья. Однако наследниками и преемниками каждого являются его собственные дети; завещания ни­какого [у германцев не бывает]. Если у [кого-нибудь] нет детей, то во владение [наследством] вступают бли­жайшие по степени [родства] — братья, [затем] дядья но отцу, дядья по матери. Чем больше сородичей, тем многочисленнее свойственники²⁰, тем большей любовью окружена старость... Бездетность не имеет никакой цены.

Гл. XXI. [У германцев] обязательно принимать на себя как вражду [своего] отца или сородича, так и дружбу. Впрочем, [вражда] не продолжается [бесконечно и не являетсятся] непримиримой. Даже убийство может быть ис­куплено известным количеством скота, крупного и мел­кого, [причем] удовлетворение получает вся семья. Это очень полезно в интересах общества, так как при свободе | расправы] вражда [гораздо] опаснее.

Ни один народ не является таким щедрым в госте­приимстве. Считается грехом отказать кому-либо из смертных в приюте. Каждый угощает лучшими кушаньями сообразно своему достатку. Когда [угощения] не хватает, то тот, кто сейчас был хозяином, делается указателем пристанища и спутником, и они идут в ближайший дом без приглашения, и это ничего не значит: обоих при­нимают с одинаковой сердечностью. По отношению к праву гостеприимства никто не делает различия между знакомым и незнакомым. Если, уходя, гость чего-нибудь потребует, то обычай велит предоставить ему [эту вещь], так же просто можно потребовать [чего-нибудь] в свою очередь [и от него]. Они любят подарки, но ни данный [ими подарок] не ставится себе в заслугу, ни полученный ни к чему не обязывает. Отношения между хозяином и гостем определяются взаимной предупредительностью. Гл. XXII. Вставши от сна, который часто захватывает у них и день, они тотчас же умываются, чаще всего теплой водой, так как зима у них продолжается большую часть года. Умывшись, они принимают пищу, причем каждый сидит отдельно за своим особым столом. Потом идут вооруженные по своим делам, а нередко и на пирушку. У них не считается зазорным пить без перерыва день и ночь. Как это бывает между пьяными, у них часто бывают ссоры, которые редко кончаются [только] пере­бранкой, чаще же убийством и нанесением ран. Однако во время этих пиров они обыкновенно также совещаются о примирении враждующих, о заключении брачных со­юзов, о выборах старейшин, наконец, о мире и о войне, так как по их понятиям, ни в какое другое время душа не бывает так открыта для бесхитростных мыслей и так легко воспламеняема на великие дела. Народ этот, не лукавый и не хитрый, среди непринужденных шуток от­крывает то, что раньше было скрыто на душе. Выска­занная таким образом и ничем не прикрытая мысль на другой день снова обсуждается. Для выбора того и дру­гого времени есть разумное основание:* они обсуждают тогда, когда не способны к лицемерию, а решение при­нимают, когда не могут ошибиться.

Гл. XXIII. Напитком им служит жидкость из ячменя или пшеницы, превращенная [посредством брожения] в некоторое подобие вина. Ближайшие к берегу покупают и вино. Пища простая: дикорастущие плоды, свежая дичь или кислое молоко; без особого приготовления и без приправ они утоляют ими голод. По отношению к жажде они не так умеренны; если потакать [их] пьянству и давать [им пить] вволю, то при помощи пороков их не менее легко победить, чем оружием.

Гл. XXIV. У них один вид зрелищ, и на всех собраниях тот же самый: нагие юноши в виде забавы прыгают между | воткнутыми в землю острием вверх] мечами и страшными фрамеями*. Упражнение превратило это в искусство, ис­кусство придалЬ ему красоту; но [это делается] не из корысти или за плату — достаточной наградой отважной резвости [плясунов] является удовольствие зрителей.

Они играют в кости и, что удивительно, занимаются :>тим как серьезным делом и трезвые, и с таким азартом и при выигрыше и при проигрыше, что, когда уже ничего не осталось, при самом последнем метании костей играют на свободу и тело. Побежденный добровольно идет в рабство, и, хотя бы он был моложе и сильнее, дает себя снязать и продать. Таково их упорство в дурном деле; сами же они называют это верностью. Такого рода рабов они сбывают с рук продажей, чтобы избавиться от стыда [подобной] победы.

Гл. XXV. Остальными рабами они пользуются не так, как у нас, с распределением служебных обязанностей между ними как дворовой челядью: каждый из рабов распоряжается в своем доме, в своем хозяйстве. Господин только облагает его, подобно колону, известным коли­чеством хлеба, или мелкого скота, или одежды [в виде оброка]; и лишь в этом выражается его обязанность как раба. Все остальные обязанности по дому несут жена и дети [господина]. Раба редко подвергают побоям, за­ключают в оковы и наказывают принудительными ра­ботами; чаще случается, что его убивают, но не в на­казание или вследствие строгости, а с горяча и в порыве гнева, как бы врага, с той только разницей, что такое убийство остается безнаказанным.

Вольноотпущенники немногим выше рабов. Редко они имеют значение в доме и никогда — в государстве, за исключением тех народов, у которых существует коро­левская власть, где они [иногда] возвышаются над сво­бодными и [даже] над знатными; у других же народов низкое положение вольноотпущенников является дока­зательством свободы.

Гл. XXVI. Германцы не знают отдачи денег в рост и наращивания процентов; [и таким неведением] они луч­ше защищены [от этого зла], чем если бы оно было запрещено [законом].

Земля занимается всеми вместе поочередно по числу работников, и вскоре они делят ее между собой по до­стоинству ; дележ облегчается обширностью земельной площади: они каждый год меняют пашню, и [все-таки] еще остается [свободное] поле. Они ведь не борются с [естественным] плодородием почвы и ее размерами при помощи труда — они не разводят фруктовых садов, не отделяют лугов, не орошают огородов; они требуют от земли только [урожая] посеянного [хлеба]. От этого они и год делят не на столько частей, как мы: у них су­ществуют понятия и соответствующие слова для зимы, весны и лета, названия же осени и ее благ²¹ они не знают.

Гл. XXVII. При устройстве похорон [германцы не про­являют] никакого тщеславия, они только заботятся о том, чтобы при сожжении тел знаменитых мужей употреб­лялось дерево известных пород. [Погребальный] костер они не загромождают коврами и благовониями; на нем сжигается оружие каждого [покойника], а у некоторых и конь. Могила покрывается дерном. Они с пренебрежением относятся к почести высоких и громоздких па­мятников как тяжелых для покойника. Вопли и слезы у них быстро прекращаются, скорбь же и печаль остаются надолго. Вопли [по их мнению] приличны женщинам, мужчинам же — память...

Гл. XXX. ... Начиная от Герцинских лесистых гор²², крепко сидят на своей земле хатты, страна которых не представляет собой такой болотистой равнины, как у дру­гих племен, входящих в состав Германии, потому что чдесь идут холмы, лишь постепенно становящиеся все реже и реже, и Герцинский лес все время сопровождает своих хаттов и их охраняет. У хаттов еще более крепкие |чем у других германцев] тела, плотные члены, грозное выражение лица и большая сила духа. Для германцев они очень разумны и искусны: они поручают командо­вание избранным и слушаются тех, кому оно поручено, жают строй, применяются к обстоятельствам, умеют во­время удержаться от нападения, распределить день, ока­пываться на ночь, считать счастье чем-то сомнительным, а храбрость — надежным и, что особенно редко и свой­ственно лишь римской дисциплине, они больше пола­гаются на вождя, чем на войско. Вся сила их в пехоте, которая нагружена кроме оружия еще и железными ин­струментами и припасами. Другие [германцы] идут в сра­жение, хатты же снаряжаются на войну; у них редки набеги и случайные стычки. И действительно, это ка­валерийскому натиску свойственно срывать победу и бы­стро отступать; а от [такого] проворства недалеко и до страха; медлительность же близка к стойкости.

Гл. XXXI. И то, что у других германских народов встре­чается изредка и является делом личной инициативы, у хаттов обратилось в обычай: только что достигший юношеского возраста отпускает волосы и бороду и до тех пор не изменяет такого вида, свидетельствующего D данном обете и обязывающего к храбрости, пока не убьет врага. Только после крови и [военной] добычи от­крывают они лицо, считая, что только тогда они расплатились за свое рождение и стали достойны своего отечества и родителей. У трусливых и невоинственных этот ужасный вид [так и] остается. Наиболее храбрые носят на себе железное кольцо [что у этого племени позорно], как бы оковы, до тех пор, пока не убьют не­приятеля. Очень многим из хаттов такой наряд нравится, и они в нем доживают до старости, обращая на себя своим странным видом внимание как неприятелей, так и своих. Они начинают все битвы, в строю они всегда первые, страшные на вид. Но и в мирное время они не утрачивают своей дикости и не придают более кроткого вида своей наружности. Нет у них ни дома, ни поля, ни какой-либо другой заботы. К кому они придут, у того и кормятся. [Так они и живут], пренебрегая своим, рас­точая чужое, пока благодаря бледной старости такая су­ровая доблесть не станет им не под силу.

Гл. XXXII. Ближайшие к хаттам — узипы и тенктеры, которые живут на Рейне, могущем [здесь²³] быть доста­точной границей благодаря своему определенному руслу. Тенктеры сверх обычной военной славы отличаются ис­кусством кавалерийского маневрирования, и даже хатты не больше славятся своей пехотой, чем тенктеры кон­ницей. Так уж это пошло от предков, а потомки им под­ражают. В этом — забава детей, соревнование юношей, [заниматься этим] упорно продолжают старики. Вместе с челядью, домом и наследственными правами переда­ются и кони. Но их получает не старший из сыновей, как все остальное [имущество], а тот, кто превосходит других неустрашимостью на войне.

Гл. XXXIII. Возле тенктеров были в прежние времена бруктеры, но теперь, как рассказывают, сюда пересели­лись хамавы и ангриварии, которые прогнали их и со­вершенно истребили с общего согласия соседних племен вследствие ли их ненависти к высокомерию [бруктеров], или привлекательности добычи...

Гл. XXXV. До сих пор мы знакомились с Германией на западе. На севере она поворачивает очень большим изгибом. Здесь мы тотчас же встретим племя хавков; хотя они начинаются от фризов и занимают часть [мор­ского] берега, но краем они примыкают ко всем тем пле­менам, о которых я говорил, пока не сделают загиб в сторону хаттов. Таким огромным пространством земли хавки не только владеют, но они и густо населяют его. Это — самый благородный народ среди германцев, ко­торый предпочитает охранять свое могущество справед­ливостью. Без жадности, без властолюбия, спокойные и обособленные, они не затевают никаких войн, никого не разоряют грабежом и разбоем...

Гл. XXXVI. Бок о бок с хавками и хаттами [живут] херуски, которые, никем не тревожимые, поддерживали мир, слишком долгий и расслабляющий... Те самые хе­руски, которые когда-то назывались добрыми и справед­ливыми, теперь стали называться малодушными и глу­пыми... Крушение херусков увлекло за собой и соседнее племя фозов: при несчастье они оказались товарищами на равных правах, тогда как в счастливые времена они были в подчиненном положении.

Гл. XXXVII. У того же изгиба Германии живут кимвры, ближайшие к Океану²⁴. Теперь это незначительное племя, но великое по своей славе. Обширные следы этой ста­ринной славы остаются и до сих пор: занимающие боль­шое пространство лагери на обоих берегах [Рейна], ок­ружностью которых можно измерить, какое огромное ко­личество людей было у них, в частности, воинов...

Гл. XXXVIII. Теперь следует сказать о свевах, о народе, в состав которого входит не одно племя, как у хаттов или тенктеров. Они занимают бблыпую часть Германии и хотя делятся на ряд племен, имеющих свои собственные названия, но все вместе обозначаются общим именем све-нов. Отличительным признаком этого народа является то, что они зачесывают волосы набок и связывают их в пучок. Этим свевы отличаются от других германцев, а у свевов — свободные от рабов...

Гл. XXXIX. Самыми древними и благородными из свевов называют себя семноны. И эта уверенность в их древ­ности подтверждается религией. Все народы одной с ни­ми крови сходятся в лице своих представителей в оп­ределенное время в лес, священный для них благодаря верованиям их предков и внушаемому им издревле тре­пету; здесь они от имени всего народа убивают в жертву человека и таким ужасным действием начинают торже­ственно справлять свой варварский обряд. И в других формах выражается благоговение к этой роще: никто не может в нее войти, иначе как в оковах, чтобы этим под­черкнуть свою приниженность и величие божества; если он случайно упадет, то нельзя ему подняться и встать на ноги, а должен он выкатиться по земле. Весь этот обряд имеет целью показать, будто бы именно здесь ко­лыбель всего народа, где над всеми властвует бог и все остальное находится у него в подчинении и послушании. Авторитет семнонов поддерживается их благополучием: они населяют 100 округов, и вследствие такой много­численности своего народа они верят, что являются гла­вой свевов.

Гл. XL. Наоборот, лангобарды своей славой обязаны малочисленности. Окруженные многими и очень силь­ными племенами, они обеспечивают себя не послушанием, а битвами и тем, что не боятся опасностей. За ними следуют ревдигны, авионы, англы, варины, эвдозы, сва-рины и нуитоны, защищаемые реками и лесами. Каждое из этих племен в отдельности ничем не замечательно, но все они поклоняются Нерте, т. е. Матери-Земле, и думают, что она вмешивается в дела людей и объезжает народы. На одном из островов Океана есть девственная роща, а в ней посвященная богине колесница, накрытая покрывалом. Доступ к ней разрешается одному только жрецу. Он знает, когда богиня находится внутри [ко­лесницы], и с великим благоговением следует за ней, влекомой телками. Тогда наступают радостные дни, праздничный вид приобретают те места, которые она удо­стоит своим прибытием и где гостит. Никто [тогда] не затевает войн, не берется за оружие; все железо спрятано; лишь тогда познают они мир и спокойствие, но только до тех пор любят их, пока тот же жрец не возвратит в священную рощу богиню, пресытившуюся общением со смертными. Тотчас же после этого в скрытом от не­скромных глаз озере обмываются и колесница, и покровы, и, если угодно верить, самое божество. Все это делают рабы, которых немедленно вслед за этим поглощает то же самое озеро. Отсюда тайный ужас и благочестивое неведение по отношению к тому, что могут видеть только те, кто должен умереть.

Гл. XLI. Эта часть свевов простирается до самых от­даленных мест Германии. Ближе [к нам] — теперь я буду следовать по течению Данувия²⁵, как раньше Рейна — [живет] племя гермундуров, верное римлянам. Поэтому они единственные из германцев ведут торговлю не только на берегу, но и внутри страны, а также в самой цветущей из их колоний провинции Реции. Они переходят [реку] везде и без страха, и в то время как другим племенам мы показываем только наше оружие и лагери, им, как людям не жадным, мы открываем наши дома и виллы. В области гермундуров берет свое начало Альбис...

Гл. XLII. Рядом с гермундурами живут наристы, а далее квады и маркоманы. Особенно велики слава и силы маркоманов, которые даже населяемую ими область при­обрели благодаря своей храбрости, прогнав из нее некогда бойев. Но наристы и квады также не вырождаются. Там находится как бы граница Германии, поскольку она опо­ясывается Данувием. У маркоманов и квадов вплоть до наших дней держались короли из их собственного пле­мени, из знатного рода Маробода и Тудра; но теперь они уже терпят и чужестранных; впрочем, сила и власть этих королей поддерживается авторитетом Рима. Мы по­могаем им изредка оружием, но чаще деньгами; от этого, однако, не умаляется их значение.

Гл. XLIII. Сзади к маркоманам и квадам примыкают марсигны, котины, озы и буры. Из них марсигны и буры своим языком и образом жизни походят на свевов; котины же своим галльским языком, а озы паннонским доказывают, что они не германцы, а также и тем, что терпят подати; часть податей на них, как на инородцев, накла­дывают сарматы, часть — квады. Котикам это тем более стыдно, что они добывают железо.

Все эти народы занимают частью равнины, главным же образом лесистые горы и вершины гор и горных цепей, так как свевов разделяет и рассекает непрерывная цепь гор, по ту сторону которых живут многие народы; из них шире всех распространяется народ лугиев, разде­ляющийся на много племен. Среди этих последних до­статочно назвать наиболее значительных — гариев, гель-веонов, манимов, гелизиев, наганарвалов. У наганарвалов имеется роща, относящаяся к древнему культу. Ею за­ведует жрец в женском наряде, а боги, при истолковании их на римский лад, напоминают Кастора и Поллукса. Такова сущность этих божеств, а имя им Алки. [Не су­ществует] никаких изображений [этих божеств] и никаких признаков чужеземного культа [занесенного извне]; од­нако они почитаются как братья, как юноши.

Всех только что перечисленных племен превосходят гарии своей силой; кроме того, впечатление от своего [и без того] свирепого вида они усиливают искусственно, придавая ему необычную дикость, а также выбором вре­мени для сражения; щиты [у них] черные, тело выкра­шено, а для битвы они выбирают темные ночи...

Гл. XLIV. За лугиями живут готоны, управляемые ко­ролями уже несколько строже, чем остальные германские племена, однако не настолько, чтобы совершенно ли­шиться свободы. Дальше, у самого Океана — ругии и лемовии: особенностью всех этих племен является то, что щиты у них круглые, мечи короткие и что они по­винуются королям.

Отсюда [на север] на самом Океане живут племена свионов, которые сильны не только пехотой и вообще войском, но и флотом. Форма их кораблей отличается тем, что с обеих сторон у них находится нос, что дает им возможность когда угодно приставать к берегу; они не употребляют парусов, а весла не прикрепляют к бортам одно за другим; они свободны, как это бывает на некоторых реках, и подвижны, так что грести ими можно и в ту и в другую сторону, смотря по надобности. Бо­гатство у свионов в чести, поэтому ими повелевает один [человек], без всяких ограничений, а не с условным пра­вом на повиновение. Оружие у них не находится на руках у всех, как у остальных германцев, но заперто и сте­режется, а именно рабом; это делается потому, что вне­запному нападению неприятелей препятствует Океан, а кроме того, праздные руки вооруженных людей [легко} переходят границы дозволенного; и действительно, не и интересах короля поручать надзор за оружием кому-нибудь из знати или из свободных и даже из вольно­отпущенников.

Гл. XLV. ...Правым берегом Свевского моря²⁶ омывается земля племен эстиев, у которых обычаи и внешний вид, как у свевов, а язык больше похож на британский. Они поклоняются матери богов и носят как символ своих ве­рований изображения кабанов. Это у них заменяющая оружие защита от всего, гарантирующая почитателю бо­гини безопасность даже среди врагов. Они редко поль­зуются железным оружием, часто же дубинами. Над хле­бом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением, чем это соответствует обычной лености гер­манцев. Они также обыскивают и море и одни из всех на его отмелях и даже на самом берегу собирают янтарь, который сами называют "глез". Но какова его природа и откуда он берется, они, будучи варварами, не доиски­ваются и не имеют об этом точных сведений. Он даже долго валялся у них среди других отбросов моря, пока наша страсть к роскоши не создала ему славы. Сами же они его совсем не употребляют. Собирается он в грубом виде, приносится [на рынок] без всякой отделки, и они получают за него плату с удивлением...

Следом за свионами живут племена ситонов, во всем на них похожие. Ситоны отличаются только одним тем, что над ними господствует женщина — до такой степени они пали даже в рабстве своем> не говоря уже о свободе.

Гл. XLVI. Здесь конец Свевии. Что касается певкинов, венедов и феннов, то я не знаю, отнести ли их к гер­манцам, или к сарматам. Впрочем, певкины, которых не­которые называют бастарнами, живут, как германцы, бу­дучи похожи на них языком, образом жизни, жилищем, — грязь у всех, праздность среди знати. Благодаря сме­шанным бракам они в значительной степени обезобра­зились, наподобие сарматов. Венеды многое заимствовали из нравов последних, так как они, занимаясь грабежом, исходили все леса и горы между певкинами и феннами. Однако их следует причислить скорее к германцам ввиду того, что они и дома прочные строят, и щиты имеют, и любят ходить и даже быстро — все это совершенно чуждо сарматам, всю жизнь проводящим в кибитке и на коне. Фенны отличаются удивительной дикостью и ужасной бедностью; у них нет оружия, нет лошадей, нет пенатов; пищей им служит трава, одеждой — шкура, ложем — земля. Вся надежда их на стрелы, которые они за неимением железа снабжают костяным наконеч­ником. Одна и та же охота кормит и мужчин и женщин, которые повсюду их сопровождают и участвуют в добыче. Их дети не имеют другого убежища от диких зверей и непогоды, кроме сплетенных между собой ветвей, под которыми они укрываются; сюда возвращается молодежь, здесь пристанище стариков. Но это они считают большим счастьем, чем изнывать в поле, трудиться в доме, рис­ковать своим и чужим добром, [постоянно находясь] меж­ду надеждой и страхом. Не опасаясь ни людей, ни богов, они достигли самого трудного — им даже нечего же­лать...