Тезисы доклада. Конференция Общества интеллектуальной истории, Москва, 2004 г

Еще в 1601 г. Генрих IV выдвинул проект колонизации и христианизации заморских владений Франции в Северной Америке³, однако, занятый европейскими делами, король отдал процесс колонизации в руки торговых компаний и частных предпринимателей. В результате деятельности первых исследователей (де Мона, де Шамплена, де Путренкура и др.) были заложены основы двух французских колоний в Канаде – Акадия (1604) и Квебек (1608), основой существования которых стала пушная торговля и ловля трески. Несмотря на небольшой интерес к колонизации со стороны государственной власти, тем не менее, при предоставлении монопольных прав первому губернатору Акадии сьеру де Мону и его преемнику Жану де Путренкуру, король каждый раз подчеркивал необходимость не только основывать торговые посты и поселения, но и активной миссионерской работы по обращению местных индейских народов в католицизм.⁴

Однако, озабоченные, с одной стороны, коммерческой выгодой, а с другой, известные стойкими симпатиями к протестантизму (де Мон вообще был гугенотом), первые губернаторы Акадии не спешили с исполнением своего христианского долга и миссионерской работой практически не занимались. Однако, королевский двор все больше склонялся в пользу католической церкви во Франции и к осознанию важной конструктивной роли христианизации в колониях. Поэтому одной из причин ликвидации в 1606 г. торговой монополии де Мона стало обвинение в невыполнении им миссионерских обязательств.⁵ А подтверждая передачу прав де Мона на Акадию ее новому губернатору де Путренкуру в 1607 г., Генрих IV впервые предложил в качестве миссионеров членов Общества Иисуса.⁶

В тот период орден иезуитов во Франции находился в довольно сложном положении. Прошло совсем немного с того момента, как король разрешил им вернуться на территорию государства (Руанский эдикт 1 сентября 1603 г.) после изгнания Общества в 1595 г. Одним из условий возвращения был запрет деятельности во Франции и ее владениях иезуитам – не-французам.⁷ Последнее объясняет исключительно французский состав иезуитской миссии в Канаде вплоть до перехода колонии в руки англичан. Несмотря на огромное предубеждение против ордена, существовавшее во всех слоях французского населения, иезуиты довольно быстро восстановили свое положение при дворе, пользуясь симпатиями королевы Марии Медичи. Отец Пьер Коттон стал исповедником Генриха и его ближайшим советником. Тогда же иезуиты обратили внимание на новые заморские владения Франции, предлагая свои услуги в сопровождении тресколовных флотов к Ньюфаундленду.⁸ Возможно, благодаря этим факторам выбор короля пал на Общество Иисуса как миссионеров в Канаде.

Генрих обещал отцу Коттону предоставить 2000 ливров ежегодно на организацию первой иезуитской миссии в Новой Франции и приказал выбрать из ордена нескольких человек для отправки в колонию. Коттон предложил кандидатуру лионского теолога Пьера Бьяра, как суперьора (старшего) миссии. После утверждения его кандидатуры королем и генералом ордена Бьяр в сентябре 1608 г. отправился в Бордо для того, чтобы присоединиться к готовящейся к отправке экспедиции Путренкура.⁹

Однако Путренкур не был доволен таким поворотом дел. Это был представитель тех дворянских кругов Франции, которые, оставаясь католиками, сразу поддержали притязания Беарнца на трон и выступили против Католической Лиги во время религиозных войн. Они поддерживали идею национальной (галликанской) церкви во Франции, связанной более с государством, нежели с Римом, а также идею религиозной терпимости в отношении протестантизма. В силу этого, Общество Иисуса рассматривалось ими как олицетворение папизма и анти-национальная сила, проводник испанского влияния. Поэтому де Путренкур пытался избежать этих сомнительных миссионеров в своей колонии.

Видимо с этой целью, в 1608 г. он пишет папе Павлу V письмо, в котором объясняет все свои колонизационные предприятия только христианской заботой о спасении душ язычников и просит покровительства святого престола. Папский нунций во Франции кардинал Убалдини выступил от имени Павла V таким покровителем и вместо иезуитов направил в Акадию в качестве миссионера аббата Жесса Флеше, «человека доброй жизни и доброго знания», по словам Лекарбо, светского священника из диоцеза Лангр, с полномочиями вести любую религиозную деятельность, за исключением подлежащей папской юрисдикции.¹⁰

Сборы затягивались (де Путренкур уже тогда столкнулся с серьезными финансовыми трудностями) и иезуиты прождали в Бордо сигнала к отправке более года. Дело дошло до упреков со стороны Генриха. Поэтому о. Коттон счел необходимым еще раз навестить Путренкура, чтобы напомнить ему о данных королю обязательствах. В ответ владетель Акадии, ссылаясь на трудности первоначального освоения диких мест, предложил королевскому исповеднику отложить миссию иезуитов еще на год. «Столь легкомысленная причина была расценена Отцом Коттоном как отказ, - пишет иезуитский историк XVIII века Шарльвуа, - но он не счел целесообразным настаивать далее или сообщать королю». Поэтому, когда 25 февраля 1610 г. корабли Путренкура подняли паруса и отправились из Дьеппа к Пор-Руайялю, столице Акадии, на них не было ни одного иезуита.¹¹

Путренкур, как и другие сторонники коммерческого освоения колоний, рассматривал христианизацию индейцев, прежде всего, как дополнительное средство сближения с основными поставщиками пушнины и потенциальными союзниками.¹² Поэтому степень понимания христианской доктрины и чистота их нового христианского образа жизни волновали его в последнюю очередь. Ему нужен был сам факт обращения дикарей в христианскую веру, как для подтверждения своих прав на Акадию, так и для создания препятствий проникновению туда иезуитов. Деятельность аббата Флеше с его краткими наставлениями и массовыми крещениями полностью устраивала барона.

Когда его сын, юный Шарль де Бьенкур вернулся в конце 1610 г. во Францию за припасами для колонистов, помимо увлекательных рассказов о полной опасности жизни в диких лесах Новой Франции, он предоставил уже вдовствующей королеве список крещенных Флеше индейцев¹³, и, написанную на его основе другом, сподвижником и адвокатом его отца Марком Лекарбо, небольшую книгу под названием «Обращение Дикарей».

Лекарбо сообщает о крещении наиболее влиятельного вождя местных аборигенов – микмаков – по имени Мамберту и более двадцати его сородичей, примеру которых вскоре последовали и другие (всего 140 человек)¹⁴ индейцы. «Христианский мир обязан этим событием храбрости и благочестию сьера де Путренкура», которому королева, если она желает увидеть «дальнейшее продвижение в этих трудах… должна подать руку помощи». Недвусмысленно Лекарбо отрицает необходимость присылки иезуитов в Акадию: «В этой стране есть некие люди Церкви, известные своей ученостью, которые преследуют лишь свои религиозные цели… Но сейчас там нет нужды в каких бы то ни было знающих Докторах, которые могли бы быть более полезны в противодействии порокам и ересям дома. Кроме того, среди них существует определенный класс людей, кому мы не можем полностью доверять, кто имеет обыкновение осуждать все, что не соответствует принципам и желают управлять всюду, где они появляются».¹⁵

Но надежды Путренкура и его сподвижников не оправдались. Убийство Генриха IV, происшедшее за несколько месяцев до прибытия Бьенкура, и получение Марией Медичи прав регентши при малолетнем Людовике XIII полностью изменили ситуацию при дворе в пользу католической партии и, в том числе, иезуитов. Поэтому королева, заявив о том, как счастлива она услышать столь приятные новости о продвижении христианской веры в среде дикарей, тем не менее заметила, что была бы еще более счастливой, если бы дальнейшую работу над этим возглавили отцы-иезуиты.¹⁶ В то же время Сорбонна посчитала массовые и скороспелые крещения аббата Флеше полной профанацией христианства, его организации и доктрины, и аббат был отозван.¹⁷

Однако Бьенкур считал, что со смертью короля умерли и все те обязательства, которые дал его отец, и вновь отказал иезуитам. На этот раз о. Коттон был менее терпим: он пожаловался на Бьенкура первой придворной даме королевы Антуанетт де Пон, маркизе де Гершвиль, которая объявила себя покровительницей американской миссии. Это возымело свой эффект, де Бьенкур согласился взять эти двух Иезуитов, и даже оплатить их расходы; но это последнее предложение не было принято. Королева-мать от имени 9-летнего Людовика XIII дала этим монахам пятьсот крон; Мадам де Верней, Мадам де Сурди и другие благочестивые придворные дамы предоставили необходимые для миссии средства и вещи.¹⁸

В сентябре 1610 г. компаньоном Бьяра был назначен Анмон Массе, социус (помощник) Коттона по инициативе его начальника и французского провинциала Кристофа Бальтазара. А 7 октября барон де Путренкур получил письмо от Людовика XIII с его «рекомендацией» этих отцов, «чтобы вы во всех случаях смогли помочь и защитить их в осуществлении их благородного и святого призвания», что он будет «рассматривать это как большую услугу». Другое письмо молодой барон получил от королевы-матери, также просящей «предоставить им ради успеха этой доброй работы всю любезность и помощь, которые есть в вашей власти, как службу, близкую нашему сердцу и крайне приятную нам…».¹⁹

Наконец, в октябре 1610 г. Бьяр и Массе прибыли в Дьепп, чтобы сесть на корабль, отплывающий в Новую Францию. Однако здесь их ждали новые препятствия. Дело в том, что финансовое состояние Путренкура к этому времени окончательно пришло в упадок, прежде всего в результате его колониальных предприятий. Одной из целей отправки молодого Бьенкура во Францию был поиск новых компаньонов, согласных разделить с бароном все риски, связанные с освоением заморских земель. Такими партнерами стали два кальвинистских торговца из Дьеппа, Жарден и Кан, которые, узнав о присутствии иезуитов на их кораблях, отказались их перевозить и разорвали соглашение. Это было вызвано, помимо общей неприязни гугенотов к иезуитам, упорно циркулировавшим во французском обществе слухами о причастности членов Общества Иисуса к смерти короля. «Они предложили, однако, - с иронией пишет Лекарбо, - принять любой другой орден, Капуцинов, Кордельеров, Реколлетов и т. д., но не Иезуитов, если только Королева не пожелает послать всю их свору за море».²⁰

Коттон вновь был вынужден обратиться за помощью к маркизе де Гершвиль. Несмотря на требования самых высших инстанций (вплоть до королевы, писавшей губернатору Дьеппа), торговцы остались тверды в своем нежелании брать иезуитов на борт. «Три месяца прошли в получениях и отправлениях», отмечает Лекарбо. Бьяр и Массе были вынуждены вернуться в иезуитский коллеже в Eu. Наконец, королева за 4000 ливров выкупила долю торговцев, собрав деньги «в домах принцесс и набожных дам Парижа, Руана и других мест».²¹

Сразу вслед за этим, в январе 1611 г., маркиза де Гершвиль выкупила у де Мона его права, получив в свое владение территорию Атлантического побережья от Флориды до залива Св. Лаврентия, за исключением Пор-Руайяля, и став, таким образом, самым крупным феодальным собственником в Северной Америке. С этого времени к христианскому рвению маркизы прибавились сугубо меркантильные соображения по созданию и развитию в Америке собственного колониального предприятия.

20 января 1611 г. отцы Бьяр и Массе, используя деньги, полученные от маркизы де Гершвиль, заключили с Бьенкуром контракт, по которому они получали «и для себя и для провинции Франции… Компании Иисуса половину от всех и каждого товаров, продовольствия, взносов, и вообще всего груза судна по имени Милость Божья, принадлежащего… Бьенкуру». Стороны сошлись на общей сумме в 7600 ливров, из которых отчислялись по 3800 ливров каждой стороне. Кроме того, Бьенкур получил от иезуитов «чистую» ссуду в 737 ливров, а также «1225 ливров для переоснастки упомянутого судна Милость Божья». Пропитание миссионеров надо было взять от доходов рыболовства и торговли мехами.²² Целью контракта было предоставление иезуитам экономической свободы в Акадии и освобождение колонии от издержек на их содержание.²³

Лекарбо, признавая, что без этих денег колония в Акадии погибла бы, все же относился к ассоциации с иезуитами отрицательно. Он являлся олицетворением тех сил во Франции, которые выступали апологетами государственной колонизации, создания больших поселений и освоения огромных пространств Нового Света, сулящих не менее огромные выгоды от их эксплуатации. «Если что-либо дается, - писал он в своей «Истории Новой Франции», - это должно быть дано Путренкуру, а не Иезуиту, который не может преуспеть без него. Я считаю, что помощь нужно сначала предоставить, чтобы укрепить Государство, без которого Церковь не может существовать, поскольку, согласно древнему Епископу, "Церковь находится в Государстве, а не Государство в Церкви"»²⁴.

21 января Бьяр написал письмо генералу Общества Клаудио Аквавиве, в котором описал все злоключения первых канадских миссионеров на пути к их цели. «Мы отправляемся в тоскливую пустыню, - заканчивал суперьор, - без особой надежды на постоянную помощь».²⁵ 26 января корабли, на борту которых находились оба монаха, вышли в море и взяли курс на Пор-Руайяль.

Миссионеры Общества Иисуса впервые ступили на землю Новой Франции 22 мая 1611 г., высадившись в Пор-Руайяле, столице колонии Акадия, основанной де Моном и Шампленом в 1604 г. (современный г. Аннаполис в американском штате Мэн). Можно представить себе разочарование изголодавшихся колонистов, когда вместо изобилия припасов, значительно сократившегося во время четырехмесячного плавания, на берег сошли два иезуита. В дальнейшем это разочарование только усилилось.

Прибыв в Пор-Руайяль, Бьяр и Массе с самого начала столкнулись с проблемой отсутствия истинного христианского благочестия и образа жизни у крещенных аббатом Флеше индейцев (сохранение полигамии, старых обычаев и языческих обрядов). В своих донесениях руководству ордена Бьяр резко критикует методы и результаты миссионерской деятельности Флеше: «можно едва ли найти хоть какое-то изменение в них после их крещения. Та же самая дикость и те же обычаи или самую малость изменившиеся, те же нравы, церемонии, обращение, манеры и пороки остаются…». Более того, сам акт крещения не воспринимался индейцами как переход в новую веру. По мнению иезуитов «они воспринимали крещение как своего рода священный залог дружбы и союза с Французами». Доходило до того, что вновь обращенные не только не знали молитв или Символа веры, но «не знали они и крестного знамения и даже своего Христианского имени».²⁶

Поэтому одним из первых решений, принятых отцами-иезуитами, было решение «не крестить никого из взрослых, если они не были первоначально катехизированы», то есть, наставлены. Причиной подобной ситуации, по мнению Бьяра, было незнание Флеше местных языков и общая бедность колонии, ибо «поскольку он был служителем их душ, он должен в то же время заботиться и об их телах».²⁷

Здесь иезуитские миссионеры продемонстрировали один из основных принципов их миссиологической доктрины – аккомодации, основанной на стремлении понять евангелизируемую культуру для ее постепенного изменения, что было невозможно без знания языка носителей этой культуры.²⁸ «Самым большим желанием наших братьев… было с самого начала узнать язык туземцев», и «единственный метод… узнать о нем» заключался «не в уроках, а в продолжительной практике». Одновременно иезуиты подчеркивали необходимость комплексного подхода к христианизации местного народа, включающего не только духовное наставление, но и материальное поощрение. Но несмотря на щедрые дары миссионеры в своих лингвистических усилиях «достигли немногого, или почти ничего». Французские иезуиты столкнулись с проблемой адекватной трансляции абстрактных идей (любовь, зло, добро и т. д.), без которых было невозможно объяснить основы христианского вероучения. «Самая природа языка», сокрушались отцы, «столь скудная словами», препятствовала этому.²⁹

Разочаровала отцов позиция руководства колонии, в том числе самого Бьенкура, который, зная язык микмаков довольно хорошо, отказался помогать иезуитам в его изучении, и даже препятствовал им в этом. Несмотря на все вышеперечисленные трудности, миссионерам, в конце концов, удалось в течение года постигнуть основные принципы языка микмаков и к концу 1612 г. Бьяр составил первый краткий катехизис для индейцев.³⁰

Отказавшись от работы с взрослым населением, иезуиты сконцентрировали все свое внимание на детях, «которым принадлежит царствие небесное», и на тех взрослых, которые находились при смерти.³¹ И это тоже было в практике иезуитских миссионеров с XVI в., со времен путешествий Франциска Ксавье по Востоку. Ориентация на детей отражала стремление иезуитов создать «нового человека», с детства воспитывая и приучая его к новым нравственным ценностям и новому образу жизни. Став взрослым, т. е. социально значимым и политически активным, этот человек будет проводить в жизнь новые установки в более широком масштабе. Именно ребенок стал первым обращенным иезуитами туземцем в Акадии – 8-летняя девочка, которую в крещении назвали Антуанеттой, в честь маркизы де Гершвиль. «Нас утешает вид этих маленьких Дикарей, - писал Бьяр провинциалу, - пусть еще и не Христиан, но уже охотно,… подносящих свечи, колокольчики, святую воду и другие вещи, участвуя по доброй воле в процессиях и погребениях… Таким образом, они привыкнут действовать как Христиане, чтобы стать таковыми в действительности в свое время» [курсив мой – А. Ф.].³² Крещение же взрослых при смерти давало гарантию, что они умрут истинными христианами, более не свернув с правильного пути.

С последним связана еще одна особенность миссионерской деятельности ордена в целом, и иезуитов в Новой Франции, в частности. Искусство лечения, которое практиковали иезуиты для этих неофитов, иногда давало ощутимые результаты и, несомненно, помогало им в деле пропаганды христианства: многие индейцы крестились либо с целью получить такое лечение, либо магическим образом обезопасить себя. Сами иезуиты способствовали развитию последнего предубеждения, ибо, наряду с обычным лечением, применяли прикладывание к больным местам святых реликвий и мощей (привезенную с собой кость св. Лаврентия, архиепископа Дублинского).³³ В дальнейшем такая практика была продолжена последователями Бьяра и Массе в Канаде и, в условиях роста числа эпидемических заболеваний среди индейских племен, давала очень неплохие результаты.

Темы евангельских наставлений иезуитов концентрировались вокруг основных сюжетов христианского учения – монотеизм, сотворение мира, главные христианские заповеди. Причем Бьяр основывался на одном из важнейших постулатов аккомодационной модели иезуитской миссии, сформулированной Лойолой в его «Духовных Упражнениях»: принципе поиска Бога во всем, т. е. признания существующих во всех формах бытия элементов истинного божественного промысла как основы Творения. Фундаментом такого отношения к миру стала идея единства человечества, сотворенного Господом: «Мы все созданы по одним и тем же принципам и одинаково зависим от них», говорит Бьяр.³⁴ Таким образом, любое религиозное учение (в т. ч. и языческое) имеет в своей основе Божественное Откровение, погребенное под шелухой лжеучений и дьявольских наваждений, и задача миссионера вскрыть эти элементы, очистить их и дать им развиться в истинную веру. Так, Бьяр замечает, что «об одном Высшем Боге они [дикари] имеют некоторое слабое представление, но они так извращены ложными идеями и обычаями, что… на самом деле они поклоняются Дьяволу».³⁵

Еще одним средством в достижении евангелического успеха было использование миссионерами визуальных образов для раскрытия основ религии и веры. Обращение образом коренится в Духовных Упражнениях св. Игнатия Лойолы. Основатель ордена поощрял новициев к практике умственного представления центральных библейских тем, использованию реликвий, изображений и украшений как сенсорных пособий в духовном постижении. Так поступили и французские миссионеры в Акадии. Они давали индейцам «некие картины» и водрузили крест перед их вигвамами, сопровождая все это пением «Salve Regina».³⁶

Итак, французские иезуиты вскоре осознали всю сложность поставленной перед ними задачей. «Обращение этой страны к Евангелию, - писал 10 июня 1611 г. в своем первом послании французскому провинциалу Бьяр, - и этих людей к цивилизации не малое свершение и не свободное от больших трудностей». Этими трудностями являлись: природные условия («только лес без всяких жизненных удобств»); «дикий, бродячий и полный дурных привычек» народ; частые эпидемии, сокращающие численность местных племен; сложный язык; большие расходы и тяжелый труд и т. д.

Но были и факторы, благоприятствующие работе миссионеров. «Во-первых, - пишет Бьяр, - моя вера в милость и провидение Божие»; во-вторых, милость короля, который «не позволит оставить свое имя… в этих странах вместе с язычеством, свою власть рядом с варварством, славу рядом с дикостью, силу – с бедностью, веру – с леностью, а своих подданных без помощи или поддержки». В связи с этим, суперьор просит Бальтазара убедить королевскую семью «обеспечить и дать справедливый доход этой миссии, из которой все те, кто будет обучен и поставлен здесь, могли бы разойтись по всей стране». С той же просьбой необходимо обратиться и ко всем господам и дамам «этого наиблагороднейшего Двора», которые уже не раз доказывали свою приверженность делу христианизации дикарей. И, наконец, Бьяр доволен стратегическим положением их местожительства, ибо из Пор-Руайяля можно было легко достичь множества племен (монтанье, ирокезов и др.), «которые являются многочисленными народами и возделывают землю, как и мы».³⁷

В этом письме Бьяр, по сути, излагает программу действий иезуитской миссии, основанную на принципах, сформулированных иезуитскими теоретиками и практиками апостолата еще в XVI в. Помимо изучения языка, что являлось необходимой предварительной ступенью в работе миссионера, следовало основное внимание уделить «перспективным» народам, под которыми, прежде всего, понимались оседлые земледельческие племена. Постоянство места было важным фактором в постижении туземной паствой основ христианского учения и образа жизни. В данном случае, Бьяр констатирует, что находящиеся в непосредственной близости к Пор-Руайялю индейцы (микмаки, малеситы и др.) – кочевники. «Поэтому, если наших Сорикуойс [микмаков] немного, они станут многочисленными; если они дикари, их нужно одомашнить и цивилизовать, зачем мы сюда и явились». В дальнейшем, предполагалось проникнуть далее вглубь этих земель, где, как уже было известно иезуитам, проживали более многочисленные и развитые (земледельческие) племена гуронов и ирокезов, используя Пор-Руайяль как базу.³⁸

Стоит, также, обратить внимание на понимание первыми иезуитами в Новой Франции целей и задач миссии – «одомашнить [в смысле – сделать оседлыми] и цивилизовать» индейцев, а не просто обратить в христианство, прочитав им несколько проповедей и обрызгав их святой водой. «Мы должны сделать из них граждан или добрых хозяев и друзей, прежде чем сделать их нашими братьями».³⁹ Это был тоже новый подход к миссионерской работе, предложенный иезуитами в XVI веке в испанских и португальских колониях и призванный создавать именно церковные общины («поместные церкви»), являвшиеся не только оплотом христианства (католицизма), но и средством интеграции примитивных народов в европейский стиль жизни. «Наставьте, подготовьте, воспитайте и обучите дикарей должным образом и терпеливо, и не ждите, что за год или два мы сможем сделать христианами людей, не нуждавшихся ни в священнике, ни в епископе».⁴⁰

У Бьяра, кстати, довольно слабо выражена та идея «благородного дикаря», которая столь прочно связана с традицией более поздних «Иезуитских реляций». Индейцы у Бьяра «невежественны, беззаконны и грубы; как люди они имеют дурные обычаи, чрезвычайно ленивы, ненасытны, богохульны, ненадежны, жестоки в своей мести и подвержены всем видам разврата, как мужского, так и женского» и т. д.⁴¹ Возможно, это связано проблемами коммуникации, вызванными плохим знанием миссионерами языка. Бьяр приводит пример издевательств и насмешек со стороны индейцев во время его лингвистических изысканий: некоторые индейцы давали в качестве эквивалентов тем святым вещам, о которых им пытался рассказать иезуит самые похабные и богохульные из ругательств, которыми они обладали, чтобы затем искренне потешаться над его проповедями. В миссионерских методах Бьяра присутствует довольно сильный элемент патернализма: «Они абсолютные дети», сокрушается он.⁴²

В целом, можно предположить, что условия, в которых оказались первые иезуитские миссионеры в Новой Франции, были для них достаточно трудны, особенно с учетом противоречий с колониальными властями. Однако отцы не теряли оптимизма и веры: «Конечно, - заключал свое письмо от 11 июня 1611 г. к генералу ордена Аквавиве Бьяр, - мы сеем в великой бедности и в слезах; помоги Боже дать нам то, что мы однажды пожнем в радости».⁴³

Пришла пора действовать: «Мы оставались дома достаточно долго; - писал Бьяр провинциалу, - позвольте нам понемногу выходить за его пределы…».⁴⁴ Чтобы непосредственно реализовать свое намерение па практике постигнуть жизнь дикарей и одновременно более полно узнать их язык, Массе решил сопровождать небольшую группу микмаков в их кочевье под руководством Луи Мамберту, сына сахема микмаков, в районе реки Сент-Джон. Это кочевье сопровождалось почти четыре месяца, в результате чего, не вынеся ужасных условий индейского образа жизни, Массе основательно подорвал здоровье и чуть было не ослеп. Так и не добившись поставленных целей, он вернулся в Пор-Руайяль зимой 1612 г. еле живой, но не сломленный.⁴⁵

Одновременно, 28 октября 1611 г. и Бьяр отправился вместе с Бьенкуром к реке Кеннебек, к племенам абенаки и массачусетс. Целью Бьенкура было предотвратить появление там англичан⁴⁶, Бьяр же хотел «рассмотреть и изучить расположение тех народов к принятию святого Евангелия». Когда ему удавалось вступать в беседы «с этими несчастными иноверцами», иезуит пытался «впечатлить их некоторыми простейшими концепциями величия и истины Христианства». Главным результатом путешествия, по мнению Бьяра, стало распространение известий о прибытии миссионеров: «Мы начали узнавать и становиться узнанными, мы овладели этими землями от имени Божьей Церкви…; Дикари видели нас молящимися, отправляющими мессу и проповедывающими; посредством наших бесед, картин и крестов, нашего образа жизни и других подобных вещей, они восприняли первые смутные идеи и элементы нашей святой веры…».⁴⁷ К тому же иезуиты увидели здесь большие постоянные селения, что во многом предопределило их дальнейшие действия.⁴⁸

Отказавшись от прежней практики краткого наставления и массовых крещений, иезуиты, тем самым, вступили в противоречия с главными устремлениями колонистов де Путренкура, связанными с укреплением торговых и политических контактов с местными племенами, в том числе и путем христианизации. «Следовательно, - отмечает Шарльвуа, - никогда не было между Г. де Путренкуром и миссионерами того доброго взаимопонимания, которое способствовало бы бесконечно продвижению Божьей работы…».⁴⁹ Бьенкур шел еще дальше, позволяя вмешиваться в чисто духовные дела о предоставлении крещения, о терпимости к языческим обрядам и т. д. Отсюда и берет начало развитие тех событий, которое приведет не только к краху не только первую иезуитскую миссию в Новой Франции, но и к разрушению всей колонии Акадия.

Эти противоречия возникли уже с первых дней пребывания иезуитов в Пор-Руайяле. Столкнувшись с проблемой нехватки провизии, а также стремясь пресечь контрабандную торговлю и ловлю трески, ведущуюся французскими купцами в Акадии, Путренкур предпринял путешествие к соседнему племени малеситов, союзных Пор-Руайялю. Его сопровождал Бьяр. По прибытию к индейцам выяснилось, что один из французов Пор-Руайяля, Робер Гравье Дю Пон изнасиловал индианку и скрылся от мести малеситов на корабле контрабандистов. Не желая осложнять отношений с индейцами, от которых колония зависела все больше, Путренкур потребовал выдачи Дю Пона для наказания. Однако в пользу молодого Гравье вмешался о. Бьяр, склонив Путренкура к прощению. Этот инцидент стал первым в ряду, приведших к уходу иезуитов из Пор-Руайяля.

Защита Гравье Бьяром, по всей вероятности, объяснялась не столько его христианским милосердием, сколько насущными потребностями миссии. Столкнувшись с нежеланием барона и его детей помочь в изучении местных языков, иезуиты были вынуждены искать других учителей среди французов, Гравье же, постоянно живший среди индейцев, обладал необходимыми знаниями и был полезен отцам.⁵⁰

В июне 1611 г. Путренкур вновь отправился во Францию за припасами, оставив вместо себя губернатором своего юного сына Жана де Бьенкура.⁵¹ С того момента и так натянутые взаимоотношения между иезуитами и кланом Путренкуров начали стремительно портиться.

Толчком к открытому противостоянию послужила смерть престарелого сахема Мамберту 18 сентября 1611 г. Он, мучимый приступами какой-то болезни, пришел к дому иезуитов и они ухаживали за ним, пытаясь облегчить его страдания и наставить в последний путь, до самого конца. Поскольку он единственный из индейцев достаточно хорошо говорил по-французски, его смерть была большой потерей для миссионеров. Умирая, старый вождь заставил пообещать Бьенкура похоронить его со своими людьми. Но отец Бьяр не разрешил эти похороны, так как индейское кладбище не было освящено. Бьенкур предложил благословить это место, но в этом случае язычники оказались бы похороненными в христианской земле, и Бьяр вновь отказал ему. В конце концов, Мамберту уступил после того, как ему сказали, что священники не станут молиться на его могиле, и согласился быть похороненным на французском кладбище.⁵²

Прибыв во Францию в августе 1611 г. Путренкур продолжил коммерческое сотрудничество с маркизой де Гершвиль, начатое его сыном. Был заключен новый договор, по которому она должна была предоставить 1000 экю (3 тыс. ливров) на фрахт корабля в обмен на пай в прибыли, которую этот корабль доставит из Новой Франции. Были специально оговорены права Путренкура на Пор-Руайяль и его окрестности, в свете недавней сделки маркизы с де Моном. Ответным условием де Гершвиль было назначение своим поверенным в делах при погрузке корабля в Дьеппе и в Пор-Руайяле иезуита брата-коадьютора Жильбера Дю Те (1575-1613), который, таким образом, должен был сопровождать Путренкура обратно в Акадию и затем вернуться назад с товаром.⁵³ Между тем, Шамплен сообщает, что де Путренкур смог какими-то манипуляциями присвоить себе 400 экю (1200 ливров) из предоставленной маркизой суммы. Затем он нанял собственного поверенного – Симона Имбэ, который «очень плохо распоряжался оснасткой и фрахтом судна»⁵⁴.

Тогда же Шамплен пытался увлечь маркизу идеей посылки иезуитских миссионеров в Квебек, чтобы помочь де Мону и ему в создании колонии (они просили 3600 ливров). Однако это предложение было отвергнуто, в первую очередь, из-за приверженности де Мона кальвинизму.⁵⁵

Корабли с припасами вышли из Дьеппа 31 декабря 1611 г. и достигли Пор-Руайяля 23/24 января следующего 1612 года. И сразу же по их прибытию медленно тлевший конфликт между Бьенкуром и иезуитами взорвался скандалом. Вышеупомянутый Симон Имбэ обвинил иезуитов в сговоре с маркизой де Гершвиль с целью ликвидации прав Путренкура на Акадию, а также в причастности иезуитов к гибели Генриха IV. В ответ Дю Те обвинил Имбэ в растрате и присвоении денег, принадлежащих иезуитам и колонии.⁵⁶

По сути, конфликт развивался вокруг разграничения полномочий между светскими и духовными лидерами колонии. Бьенкур, как представитель губернатора, не хотел считаться с тем фактом, что иезуиты, как представители маркизы де Гершвиль, главного акционера, обладали теми же правами в колонии, что и клан Путренкуров. К тому же, Бьенкур, опасаясь интриг иезуитов, стремился удержать их в поле своего зрения, запретив покидать Пор-Руайяль, а стало быть, препятствуя их прямым миссионерским обязанностям. Поэтому Бьяр был вынужден тайно посылать Массе на другую сторону залива Фанди для христианизации малеситов.

Дальнейшая эскалация конфликта была связана с попыткой иезуитов покинуть ставший крайне негостеприимным Пор-Руайяль и вернуться вместе с Дю Те во Францию. Бьенкур, который, как пишет Сульте, «возможно еще более опасался этого возвращения, нежели их пребывания в Акадии», фактически силой заставил иезуитов покинуть корабль и остаться в поселении.⁵⁷

В последней редакции «Истории Новой Франции» Лекарбо отмечает, что Бьяр в своих «Заметках о Новой Франции» «обходит молчанием семь месяцев, а именно с января до конца августа, в течение которых была между ними незабываемая размолвка…». Он считает, что «иезуиты, исследовав страну и сделав ее карты, хотели ускользнуть и вернуться тайком во Францию» и с этой целью «ушли тайно, не попрощавшись». Де Бьенкур арестовал корабль и его капитана, «ибо он разумно рассудил, что возможно они договорились вместе отвести судно в Испанию или куда-нибудь еще, но не в Дьепп». Другими поводами к аресту стали и рекомендации королевы, «и поэтому он не может терять их из вида»; и отсутствие каких бы то ни было предписаний о возвращении миссионеров «от их Генерала или от кого-либо еще»; и то, «что они не могут оставить здесь воинство Христово без религиозного служения»; и, наконец, что «должны помнить, с какой целью они прибыли сюда», притом, что «стали причиной возвращения во Францию честнейшего человека, священника, которым все были очень довольны». В ответ Бьяр, вынужденный остаться на берегу, послал Бьенкуру и его сторонникам письменное отлучение от церкви, а также заявил, что «рассматривает его только как вора... и отлучит любого, кто коснется его». После этого в течение трех месяцев не проводилось никаких служб и публичных религиозных актов.⁵⁸

Но и колонистам, и самим иезуитам было ясно, что дальше так продолжаться не может. Маленькая французская колония, раздираемая внутренними противоречиями, становилась все более уязвимой для внешней опасности. Индейцы, прекрасно понимавшие, что происходит в Пор-Руайяле, начали проявлять беспокойство и пренебрежение своими французскими партнерами. В этих условиях иезуиты сделали первыми шаг навстречу. 25 июня 1612 г. Бьяр пришел к Бьенкуру, «чтобы просить о мире и согласии, извиняясь в длинной речи за все, что произошло и прося забыть об этом. Затем он отслужил мессу…». После этого Бьенкур отпустил Жильбера Дю Те во Францию.⁵⁹

Но с точки зрения иезуитов, последние события в Пор-Руайяле полностью дискредитировали всю их миссионерскую работу среди местных индейцев. Бьяр окончательно осознал необходимость освободиться от навязчивой опеки молодого Бьенкура и действовать независимо от него. Не последнюю роль в принятии решения сыграли и другие факторы. В письме Бальтазару от 31 января 1612 г. Бьяр жалуется на дурное влияние французского населения Пор-Руайяля на аборигенов. Христианская община, состоящая из моряков, еретиков и богохульников мало соответствовала христианским идеалам. «Следовательно, можно представить, какая существует надежда на то, чтобы построить там процветающую Церковь с такими евангелистами». Первое, чему учатся индейцы у поселенцев, это «божба и низменные и оскорбительные слова».⁶⁰

Окончательному разрыву между иезуитами и Пор-Руайялем опять предшествовали события во Франции. Остававшийся там де Путренкур в поисках дополнительных средств для финансирования своего колониального предприятия вновь был вынужден связаться с представителями маркизы де Гершевиль и иезуитов – на этот раз с придворным – сьером Рене Ле Кок де Ля Соссе. 17 августа 1612 г. было заключено новое соглашение, по которому партнеры вкладывали по 750 франков на организацию новой экспедиции в Пор-Руайяль под руководством Ля Соссе. Когда в октябре корабли были уже готовы поднять паруса, появился брат Жильбер с новостями о противостоянии Бьенкура и отцов-иезуитов и о тех махинациях, в которых были замешаны сами владельцы Пор-Руайяля или их представители. К тому же финансовые выгоды от этого вояжа сильно разочаровали маркизу. Она тут же аннулировала сделку с бароном и разорвала все отношения с ним. Корабль Путренкура был арестован со всем грузом на нем. «Таким образом, - писал позднее де Путренкур Лекарбо, - …Дю Соссэ был смещен, помощь отложена, а мои деньги потеряны». Более того, Путренкур сам был арестован и содержался в заключении, пока не выплатил по всем счетам.⁶¹

Именно в результате этих событий маркиза де Гершвиль выдвинула идею создания собственной колонии на принадлежащих ей территориях, которая была бы счастливым сочетанием истинного христианского рвения и удачливого коммерческого предприятия. Высочайшим покровителем проекта выступила сама королева-мать, ставшая и акционером новой колониальной компании. Начальником экспедиции был назначен Ля Соссэ, а капитаном корабля «Жонас» Флери. В состав экспедиции вошли также еще два иезуита – тот же брат Жильбер Дю Те и отец Жак Кантен (1572-1647), с условием, что они должны вернуться обратно во Францию с грузом, если с Бьяром и Массе ничего не случилось. 12 марта 1613 г. корабль вышел в море и взял курс на Пор-Руайяль. С собой колонисты везли годовой запас пищи на 30 человек, лошадей, коз и т. п. Королева подарила также оружие и четыре военных палатки.⁶²

Более поздний иезуитский источник – «Сообщение о случившемся в Миссии Новой Франции в 1613 и 1614 годах», опубликованный в Лионе в 1618 г., рассматривал эти события как настоящее освобождение «от нашего рабства в Пор-Руайяле». Королевские полномочия разрешали теперь миссионерам «в любой части Новой Франции или изучать язык туземцев, или трудиться среди Дикарей», правда все это, отмечает анонимный автор, было уже доступно отцам «по нашему собственному праву и без чьего-либо разрешения».⁶³ Лекарбо смотрел на это иначе: «Отцы, после того как разнюхали о той земле, пожелали получить свою долю пирога и править, прикрываясь именем мадам. Поэтому пока они держали Г. де Путренкура под арестом, они загрузили судно, чтобы идти в его владения за морем, чтобы овладеть упомянутой землей».⁶⁴

26 мая 1613 г. «Жонас» достиг Пор-Руайяля. В поселении никого не оказалось, кроме Бьяра, Массе и одного-двух колонистов. Все остальные, во главе с Бьенкуром, отправились на поиски провизии в окрестных лесах или индейских деревнях. Ля Соссе взял миссионеров на борт и двинулся дальше. По всей вероятности, именно по предложению Бьяра он повел корабль к устью рек Кеннебек и Пенобскот, где когда-то иезуит встретил многочисленных и оседлых абенаков, готовых, по его мнению, к получению евангельской вести.⁶⁵

Для поселения была избрана восточная часть острова Маунт-Дезерт, в устье реки Пенобскот, в Бар-Харбор (территория современного штата Мэн), где и была организована новая миссия под названием Сент-Савье (Св. Спаситель). Иезуиты считали, что это место столь же стратегически удачно, как и Пор-Руайяль, и отсюда можно было работать над обращением трех основных народов этой страны: микмаков, малеситов и абенаков.⁶⁶ Построив дома, поселенцы приступили к обработке земли, а Бьяр в сопровождении лейтенанта Ля Мота ле Вилена, совершил путешествие по окрестностям, чтобы установить расположение индейцев этого района. Посетив одну из деревень пенобскотов, Бьяр крестил умирающего ребенка, после чего тот внезапно выздоровел. Изумленные индейцы восприняли это как чудо, а самого миссионера расценили как пришельца с небес.⁶⁷

Столь многообещающе начавшейся миссии не суждено было продолжиться. 2 июля 1613 г. английский военный корабль «Трежерер» капитана Эргалла⁶⁸ внезапно появился у Сент-Савье и, не взирая на попытки французов начать переговоры, взял их корабль на абордаж, а затем высадил десант, уничтоживший миссию. Большинство французов бежало под прикрытие леса; в короткой стычке на корабле был смертельно ранен брат Жильбер Дю Те, вскоре скончавшийся на руках Бьяра и Массе.⁶⁹ Это был первый иезуит, павший на земле Новой Франции.

Эргалл пленил остальных французов, но, ввиду их многочисленности, части из них была предоставлена пинасса и шанс добраться до мест, часто посещаемых французскими тресколовами. По их просьбе Эргалл отпустил вместе с ними и Анмона Массе. Остальных же, в том числе и Бьяра с Кантеном, Эргалл доставил в Джеймстаун, Вирджиния, в качестве военнопленных. Отец Бьяр со всеми подробностями повествует о злоключениях, преследовавших иезуитов в Джеймстауне, где губернатор Дейл хотел их повесить и уступил лишь перед упорством Эргалла, который дал иезуитам гарантии жизни.⁷⁰

Пробыв в заключении в Джеймстауне несколько месяцев, иезуиты вновь оказались на корабле Эргалла, направлявшимся на поиски других французских поселений в этом районе. 1 ноября 1613 г. английская эскадра обнаружила Пор-Руайяль, и высадившийся десант сжег почти все строения. Сопротивления оказано не было, так как все население во главе с Бьенкуром вновь занималось поисками провианта в индейских селениях.⁷¹ Лекарбо прямо обвиняет Бьяра, основываясь на сообщениях Бьенкура и Путренкура, в том, что именно он привел англичан в Пор-Руайяль: «есть причина полагать, что он был помощником Англичан в этих делах», пишет он.⁷² Отец Бьяр, напротив, заявляет в своей апологии, опубликованной в 1616 г., что на Пор-Руайяль англичан вывел плененный ими сахем.⁷³

Так или иначе, первая иезуитская миссия в Новой Франции была полностью уничтожена. Жертвы и потери казались невосполнимыми, однако даже в этот момент вера и надежда не оставляли ее основателей.

Массе, вернувшись во Францию в октябре 1613 г., был направлен в коллеж Генриха IV, в Ла Флеш. В частом общении с молодыми Иезуитами, постигавшие там философию и теологию, он заронил в их сердца жажду к продолжению начатого им и его товарищами дела христианизации Новой Франции. Среди его слушателей были Шарль Лаллеман, Поль Ле Жен, Бартелеми Вимон, Франсуа Рагено и другие, т. е. те, кого позже назовут «апостолами Новой Франции».⁷⁴

Бьяр, после долгих скитаний в качестве пленника английского капитана, вернулся домой лишь весной 1614 г. В отличии от Массе, который постоянно стремился вновь вернуться в Акадию (что и произошло в 1625 г.), бывший настоятель первой иезуитской миссии в Новой Франции так больше никогда не увидел этих земель. Он остался во Франции, в Авиньоне, где продолжил преподавание теологии новициям, а также занялся литературным и полемическим трудом, заложив основы знаменитых «Иезуитских реляций», выходивших в течении XVII века и знакомивших общественность с положением иезуитских миссионеров в Новой Франции.⁷⁵

Иезуитская миссия в Акадии 1611-1613 гг. открывает собой первый период в истории апостолата Общества Иисуса в Новой Франции – т. н. период «мистического энтузиазма» (1611-1650), который был вершиной миссионерской деятельности иезуитов в этом регионе, связанный с амбициозными проектами создания «северного Парагвая», еще одной духовной империи ордена в Америке. При всей трагичности и бесполезности затраченных усилий, первая миссия Общества Иисуса в Акадии все же важна в контексте развития дальнейшего апостолата ордена во Французской Америке.

Во-первых, был приобретен полезный опыт, учтенный последующими партиями иезуитских миссионеров. Так, следующую миссию в Новой Франции основали уже не в Акадии, оказавшейся зоной напряженности между колониальными интересами Франции и Англии, а в Квебеке (1625 г.), не только труднодоступном и хорошо укрепленном поселении, но и соседствующим с наиболее развитыми племенами региона: гуронами и ирокезами.

Во-вторых, были установлены контакты с некоторыми племенами Новой Франции, около двадцати человек были крещены (в основном дети и взрослые при смерти). «Это замечательный итог, что французы завоевали доверие и дружбу дикарей посредством тесного знакомства и частого общения…».⁷⁶

Постепенно становилась понятной специфика Канадской миссии, по сравнению с Парагвайской или Китайской, начатыми почти одновременно с ней. В отличие от иберийских владений в Америке или развитой цивилизации Китая, Новая Франция только начинала осваиваться европейцами. Никакой инфраструктуры, коммуникаций и больших поселений, служивших базами для проникновения на неосвоенные или малоосвоенные территории, здесь не существовало. Иезуитам приходилось вместе с первопроходцами, а то и впереди них, осваивать эти дикие земли. В результате, уже в первые годы существования иезуитской миссии в Канаде была осознана необходимость теснейшего контакта с колониальными светскими властями, потребность в солидной государственной поддержке и защите миссионерской деятельности, так же, как и всего колониального предприятия. Судьба Сент-Савье, а затем и Квебекской миссии, уничтоженных англичанами, стали тому доказательством. «Нет вероятности, - писал в 1616 г. Бьяр, - что когда-либо будет возможность обратить или действительно помочь этим народам спастись, если там не будет основана Христианская и Католическая колония, имеющая достаточно средств, для поддержания этого, и которой все страны будут помогать провизией и удовлетворять другие необходимые потребности».⁷⁷

На новой почве были опробованы те миссионерские методы, которые уже были освоены предыдущим поколением иезуитских миссионеров в Иберийской Америке или на Востоке, и те выводы, которые были сделаны самими участниками первой миссии и их последователями, заключались в осознании необходимости уточнения или даже изменения некоторых из них. Ибо достичь реальных результатов можно «только лишь посредством экспериментов и, главным образом, посредством наших ошибок и ошибок других. Мы сделали лишь часть того, что намеривались сделать; мы экспериментировали, мы знаем, что необходимо и что вредно, и в чем состоит главная часть работы. Средства, которыми мы пользовались, не были ни достаточно хорошими, ни соизмеримыми для столь великой цели…».⁷⁸