Только звезды нейтральны

* * *

Война!.. При одном слове «война» в сознании предстают наступление, отступление, атаки, контратаки, маневры, «котлы» и многое другое... Но в Великую Отечественную войну успех достигался не только участием массы войск на полях сражений или моряков на широких просторах морей и океанов. Война была борьбой ума, хитрости, упорства. То, что планировала одна сторона, другая старалась разрушить. [468]

Вот и в штабе Краснознаменного Балтийского флота собиралось и трансформировалось множество различных данных, на основе которых предлагались решения. Обычно адмирал В. Ф. Трибуц слушал доклады, то и дело обращаясь к карте. Подобно шахматисту, он вел сложную игру с невидимым противником, продумывал ходы, прежде чем сказать свое слово, которое имело силу приказа.

После войны стали известны документы той стороны, что вела игру с командованием Балтийского флота, стараясь доказать свое превосходство.

Каков был первый ход противника на шахматной доске, известно из директивы № 21 («План Барбаросса»):

«В ходе этих операций (речь шла о наступательных действиях немецкой армии. — Н. М.) русский Балтийский флот быстро потеряет свои базы и окажется, таким образом, неспособным продолжать борьбу».

Не вышло! Два с лишним месяца флот держался в своих базах в Прибалтике. И еще дольше на островах Моонзундского архипелага и на Ханко. Так что блицкриг на море полностью провалился...

Еще более хитрым был следующий ход противника: «Во взаимодействии с финнами, используя минные заграждения и артиллерийский огонь, блокировать Кронштадт, чтобы воспрепятствовать выходу сил противника в Балтийское море».

Блокировать Кронштадт немцам не удалось. В 1942 году подводные лодки тремя эшелонами прорвались в Балтийское море, совершив более тридцати походов. Торпедами и артиллерией они уничтожили и повредили шестьдесят вражеских транспортов и несколько боевых кораблей. Военно-морские силы Германии не смогли обеспечить бесперебойные действия на своих коммуникациях.

Когда противник выставил поперек Финского залива сплошное сетевое заграждение, усилив гогландскую минную позицию, и действия подводных лодок стали невозможны, боевую эстафету принимает торпедоносная авиация, действующая с неменьшим успехом. В 1943 году она потопила пятьдесят два транспорта и корабля противника.

Несмотря на сложности и трудности обстановки, Балтийский флот успешно решал задачи, поставленные ему Ставкой Верховного Главнокомандования. [469]

Многое довелось увидеть и пережить нашему герою за четыре огненных года. Не раз создавались критические ситуации.

Осенью 1941 года враг подкатился к самым стенам Ленинграда. Морская артиллерия вела ураганный огонь по войскам противника, окопавшимся в ближайших пригородах — Стрельне, Петергофе. А соседствующий с ним ораниенбаумский пятачок держался силами нескольких матросских батальонов и поредевших частей 8-й армии. Какой ценой держался! Капитан Баковня, командовавший батальоном морской пехоты, за день отбивал до двух десятков вражеских атак. Люди с каждым часом выбывали из строя, и, в конце концов, комбат, раненный, остался втроем со своими бойцами.

В. Ф. Трибуц в эту тяжкую пору был там, вместе с моряками, сражавшимися не на жизнь, а на смерть. Все видели: «С нами командующий флотом!» И это прибавляло сил и укрепляло желание выстоять, чего бы это ни стоило, выстоять любой ценой, даже ценой своей жизни.

В командование Ленинградским фронтом вступил генерал армии Г. К. Жуков. Вызвав Трибуца к себе, он подвел его к карте и показал на район Петергофа:

— Вот здесь надо высадить десант, хотя бы на короткое время отвлечь, сковать силы противника, не дать ему возможности прорваться в город.

Командующий вернулся в Кронштадт. Буквально за двое суток был сформирован десантный отряд из матросов кораблей и учебного отряда. Отменные ребята! Короткий митинг. Последние напутственные слова адмирала. Команда: «По кораблям!» И в ночной тишине с 4 на 5 октября 1941 года только слышался глухой рокот моторов.

Командующий и член Военного совета дивизионный комиссар Н. К. Смирнов всю ночь глаз не сомкнули в ожидании известий. Они находились на сигнально-наблюдательном посту штаба флота. Со стороны Петергофа не донеслось ни одного выстрела, и они считали: дело сделано... Это уже потом там, в парке, развернулись жестокие схватки. Немногим морякам удалось вырваться живыми. Тяжелой ценой, но задача все-таки была выполнена. Моряки отвлекли силы противника и выиграли время, необходимое для укрепления нашей обороны на самых важных направлениях. Г. К. Жуков по достоинству [470] оценит мужество балтийцев:

«Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко»{4}.

И тогда же, в самые решающие дни битвы за Ленинград, из Москвы поступает приказ: минировать корабли и, в случае прорыва противника, затопить боевое ядро флота. Командующий оцепенел, рассказывают очевидцы. Решил: «Провокация!» А когда убедился, что это не так, первая реакция была такой: срочно собирать все силы, все, чем располагает флот, и бросить для отпора врагу. Сто тысяч моряков сошли с кораблей и сражались на сухопутье, корабельная артиллерия круглые сутки вела огонь, оказывая помощь пехоте.

К счастью, в той сложной обстановке до трагедии не дошло, но сама история с минированием кораблей имела свое весьма неприятное продолжение:

«Спустя приблизительно год, когда напряжение в Ленинграде ослабло и вопрос об уничтожении флота отпал, в адрес Сталина пришла телеграмма, — вспоминает бывший нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. — Автор ее, очевидно не знавший всех подробностей, обвинил командующего флотом В. Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей. Копия этой телеграммы была у меня. Пришлось срочно напомнить И. В. Сталину, как все происходило, чтобы отвести незаслуженное и весьма серьезное обвинение от командования Балтийского флота»{5}.

На южном побережье Финского залива, в ближайших пригородах Ленинграда противник установил батареи. Под огнем оказалась наша единственная, жизненно важная коммуникация Ленинград — Кронштадт, а вскоре и Кронштадт — Лавенсаари, небольшой островок, превратившийся в передовую базу подводного флота Балтики.

Для связи с базами собрали транспортные средства — ледоколы, суда торгового флота, речного пароходства. Но как сделать этот путь безопасным, прикрыть от огня фашистских батарей? Вот задача со многими неизвестными, выпавшая командующему флотом. Он раздумывал, и уже [471] созревало решение. В первую очередь контрбатарейная борьба! Открыли огонь немецкие батареи, и тут же им отвечает Кронштадт, форты, двенадцатидюймовые орудия линкора «Марат». Но, подумав, он решил: мало того! Хорошо бы корабли сделать невидимками, что бывает в сказке, но в жизни получится ли? И снова раздумья.

...Когда старшему лейтенанту Николаю Николаевичу Амелько сказали: «Вас вызывает командующий флотом!» — он удивился и переспросил: «Сам командующий?» — «Да, — ответили ему. — Вице-адмирал Трибуц».

Амелько был несколько озадачен. Правда, он знал командующего и не раз с ним встречался, начиная с памятного дня, когда курсанты училища, и среди них Амелько, проходили практику на крейсере «Аврора», и однажды во время учений у самого борта «Авроры» всплыла подводная лодка «Декабрист». В рубке показалась высокая худощавая фигура вице-адмирала Трибуца. Он перешел на «Аврору» и с большой охотой, дружески беседовал с курсантами.

Войну старший лейтенант Амелько встретил командиром учебного корабля «Ленинградсовет» в Таллине и сразу включился в боевую жизнь. Конечно, по сравнению с миноносцами или лидерами, его «корвет», спущенный на воду еще в 1896 году, считался дедушкой русского флота. С двумя пушками на борту, имея малый ход, он не поддерживал с моря наши войска и не топил корабли противника, он выполнял куда более скромные задания: перебросить войска из одного порта в другой или сопровождать конвои. Но наступила пора держать экзамен Николаю Николаевичу. Это было во время Таллинского перехода. Тут с блеском проявился и подлинный талант кораблеводителя, и мужество, спокойствие в условиях, труднее каких и не придумаешь. Приняв несколько сот раненых, «Ленинградсовет» вышел из Таллинской гавани в числе последних кораблей. И сразу на него набросились немецкие самолеты. Пользуясь тем, что у него было слабое вооружение, они пикировали, сбрасывая десятки бомб. И все мимо! Одно-единственное, что спасло старый кораблик от прямого попадания, было мастерство маневрирования его командира. Взгляд Амелько был устремлен в небо, он неотрывно следил за самолетами, а как только отрывались бомбы, энергично командовал: «Право [472] руля! Лево руля!» — маневрировал ходами. В итоге «Ленинградсовет» в числе немногих кораблей дошел до Кронштадта, не получив ни одного прямого попадания бомбы. Недаром моряки, бывшие пассажирами, сочинили песенку, которая долго бытовала на флоте:

Амелько, старший лейтенант!
Мы шлем любовь свою
За доблесть, мужество, талант,
Проявленный в бою...

По приходе в Кронштадт командующий выразил самое высокое признание Амелько, на какое он был только способен, сказав: «Горжусь такими командирами!» — вручил ему орден Красного Знамени и сообщил о досрочном присвоении звания капитан-лейтенанта. И вот снова его вызывают.

— Поздравляю с новым назначением, — сообщил Трибуц.

Амелько насторожился.

— Да, да, попрощайтесь со своим «Ленинградсоветом» и принимайте дивизион кораблей-дымзавесчиков. Будете прикрывать конвои...

И, развернув карту восточной части Финского залива, Владимир Филиппович стал показывать фарватер, объяснять все сложности обстановки, где какие батареи установлены противником.

— Вот видите, совсем близко, — подчеркнул он, — могут прямой наводкой бить по кораблям. Так что на вас возлагаю ответственность. Запомните, сколько вышло кораблей — столько и должно прийти в порт назначения...

А дальше все пошло своим чередом. Амелько принял корабли. И вот первый поход — проводка конвоя из Кронштадта в Ленинград. Осенью рано становится сумеречно. Корабли вышли из гавани в залив и построились согласно походному ордеру.

Амелько на ходовом мостике осматривается в бинокль. Взгляд его устремлен на южное побережье залива. Там противник, оттуда жди сюрпризов.

В это время обычная для Балтики сырая, склизкая, дождливая погода, волна бьет в борта корабля. Таинственной темнотой охвачен петергофский берег. Противника не слышно и не видно. Значит, конвой не обнаружен, и можно тому радоваться. Да не тут-то было! Что-то ухнуло вдали, и в небе над кораблями повис осветительный [473] снаряд. Один, другой, третий... Светло как днем.

С ходового мостика команда: «Дым!» Юркие катера-дымозавесчики понеслись вдоль конвоя, окутывая корабли густой белой пеленой. А ветер, как на грех, врывается в дымовую завесу, предательски рассеивает ее в клочья, помогая противнику прицелиться.

И свистят над головой моряков снаряды, взрываясь сначала далеко, затем все ближе и ближе к кораблям. Осколки уже летят на палубу. Дымовые завесы относятся ветром, рассеиваются, и корабли — на глазах противника.

С ходового мостика головного корабля команда — рассредоточиться и маневрировать — испытанный способ Амелько еще во время Таллинского похода. Удалось вывернуться от прямых попаданий снарядов, но осколки дождем падали на палубы и надстройки. Никто не мог предполагать, что дымоаппаратура так быстро разрядится на предательском ветру и белые завесы превратятся в тонкое кружево, через которое ясно будут выступать силуэты кораблей.

Кое-как дошли до Ленинграда, ошвартовались на Неве у Васильевского острова. С борта головного корабля сошли на берег артисты Дома флота, понурые, натерпевшиеся страха, а молодой парень-гармонист во время обстрела, вопреки запрету, выбежал на палубу и был сражен наповал осколком вражеского снаряда.

Проводка первого конвоя научила многому командира конвоя — старого, многоопытного моряка Ф. Л. Юрковского — и Н. Н. Амелько. И когда командующий разбирал этот поход, выясняя все детали работы дымзавесчиков, ему стало ясно, что на кораблях мало аппаратов для дыма.

Он спросил:

— Как решить эту проблему? Куда их пристроить?

— Снять тральные лебедки и установить на их место дымоаппаратуру, — предложил Амелько.

Командующий сразу согласился, он посоветовал искать тактические приемы использования дымозавес. Склонившись над картой, он снова стал объяснять особенности проводки кораблей: хорошо, если ветер дует на батареи противника, они в таких случаях ведут огонь не прицельно, а по площадям, гораздо хуже, если ветер задует от берега на корабли, тогда может случиться то, что уже произошло. [474]

Вскоре корабли оснастили дополнительной аппаратурой, а кроме того, началось взаимодействие с нашими батареями, после первых выстрелов на немецкие батареи обрушивался шквал балтийского огня, и они вынуждены были замолкнуть.

Всю осень Николай Николаевич Амелько нес конвойную службу, тяжелую и опасную. И с наступлением зимы, когда залив сковало льдом, судоходство не прекратилось. Ледоколы пробили фарватер, и опять пошли корабли. Но тут появились новые сложности. Дымзавесчики больше не могли маневрировать на узкой полосе фарватера. А задымлять корабли надо. Но как? Снова командующий совещался со своими командирами. Амелько предложил вместо катеров — аэросани! Их быстро нашли. И Николай Николаевич вступил в должность командира батальона дымзавесчиков. Дымоаппаратуру смонтировали в корме аэросаней, и получилось еще лучше, чем на катерах. Одно нажатие кнопки — облако дыма вырывалось из трубы, его подхватывала струя от винта и несла дальше в нужном направлении. Аэросани, сверх всяких ожиданий, оказались прекрасными дымзавесчиками, сопровождавшими корабли по всему фарватеру от Ленинграда до Кронштадта и дальше до самого острова Лавенсаари. Но бывало и другое. Случалось им выполнять совсем неожиданные задания командующего. Так в ту же самую пору несколько дней подряд немцы упорно обстреливали Кронштадт. Прицел у них был на купол старинного собора, что возвышается над городом и демаскирует военные объекты.

Амелько был срочно вызван к командующему и получил задачу: задымить собор. Хорошенькое дело! Ма-яина, которую никак не скроешь. А кроме того, на куполе наш наблюдательный пост.

«И тем не менее попробуем», — решил Амелько. И тут пошли в ход аэросани. Но разве их поднимешь на колокольню? Ничего, голь на выдумку хитра; у Амелько созрел такой план: нарыть вокруг собора высокие горы снега. И когда аэросани с нескольких сторон задним ходом въехали на снежные горы и пустили вверх дымы, не то чтобы собор — весь Кронштадт утонул в белой пелене. Командующему оставалось подивиться находчивости и мастерству своих дымозавесчиков... [475]