Творческая эволюция Бориса Зайцева: от импрессионизма к духовному реализму

Творческая эволюция писателя лишена была резких переломов, вместе с тем, между поэтикой его ранних и поздних произведений существует ощутимая дистанция. Цель нашей статьи – определить, каким образом совершался переход от импрессионизма к духовному реализму на примере сравнения ранних рассказов Зайцева и его романа «Дом в Пасси», созданного в эмиграции.

Импрессионизм в литературе начала ХХ века был довольно распространенным явлением, не оформившимся в отдельное направление, но обнаруживающим себя в творчестве многих писателей и поэтов: А.Чехова, И. Анненского, К. Бальмонта и др. Импрессионизм не имел единой эстетической программы; все же существовали определенные принципы. В их числе – опора на первичный чувственный образ, запечатление динамики окружающего, фрагментарность, преобладание лирического начала и др. (5, 210-211).

В ранних рассказах Зайцева можно обнаружить в той или иной степени все основные черты импрессионизма. По всей видимости, молодой автор не делал сознательного выбора в пользу этого творческого метода. Импрессионизм оказался близок самобытной художественной манере Зайцева, «поэта в прозе», по выражению критика.

В основе зайцевского восприятия мира лежит созерцательность. Эта особенность сохраняется на протяжении всего творческого пути писателя. В ранних произведениях автор и его герои зачастую предстают сторонними наблюдателями жизни, отсюда некоторая «остраненность» их взгляда. Как известно, принцип «остранения» является характерной чертой поэтики импрессионизма (5, 210). У Зайцева этот принцип, как правило, соблюдается. «Вглядывание» в жизнь позволяет писателю увидеть привычные явления с новой, неожиданной стороны: например, рабочие кажутся «маленькими, покорными, замученными человечками»(1, 50), вороны – «чугунными ядрами»(3, 106) и т. д.

Созерцательность и остраненость совсем не означают равнодушия. Напротив, автор и его герои радостно принимают жизнь во всех ее проявлениях. Это упоение жизнью определяет настроение большинства ранних рассказов Зайцева. Вместе с тем, автор не закрывает глаза на темные, страшные стороны действительности. Он знает и может изобразить и смерть близкого человека, и измену любимой женщины, и беспредметный ужас перед лицом Вечности. Но и писатель, и персонажи его произведений оправдывают все законы мироздания, склоняясь перед некой высшей необходимостью. В этом пока нет ничего общего с христианским смирением, которое станет основой эмигрантского творчества Зайцева. Это скорей пантеистическое обожествление мира вообще, ощущение Божества и в человеке, и в звере, и в явлениях природы: герой одного из рассказов чувствовал, «как будто все было наполнено невидимыми и бесплотными существами, будто Бог стоял везде вокруг, куда ни глянь»(1, 51).

Жизнь ощущается автором и его героями как непрерывное движение; все живое меняется. Такой взгляд – сродни импрессионистическому культу неустойчивости, динамичности. Писатель стремится запечатлеть изменчивость внутренней жизни человека, где мысли, чувства, настроения, сменяя друг друга, образуют вечный круговорот. Так, в рассказе «Миф» опьянение героев солнцем, молодостью, любовью уступает место «спокойной и глубокой ясности» (2, 54). Не меньший интерес для автора представляет динамика окружающего мира, которая проявляется в смене времен года, погоды, в рождении и смерти людей и животных.

В ранних рассказах Зайцева мир предстает как нечто целое, распадающееся на бесчисленное множество фрагментов. Фрагментарность – еще одна специфическая черта импрессионизма, органично вписавшаяся в художественную манеру молодого писателя. В его произведениях фрагментарно и пространство и время. Отсюда – осознаваемая автором ценность каждого мгновенья.

В основе импрессионистического метода лежит опора на впечатление. Этот принцип оказался близок молодому Зайцеву. И автор, и его герои воспринимают мир не рационалистически, а через чувства, ощущения. Отражение жизни в ранних произведениях писателя субъективно, автор предлагает свой взгляд на мир, свои впечатления от окружающего, которые, однако, не навязываются читателю. Зайцев с самых первых литературных шагов отвергает напористость, деспотизм в отношении к читателю. Авторская скромность, чувство такта сохраняются и укрепляются в более поздних произведениях.

Вместе с тем, писатель обладает способностью внушить свое настроение с помощью внерациональных художественных средств, таких как ритм, звукопись и др.

Все вышеперечисленные художественные принципы легли в основу поэтики ранних произведений Зайцева. Так, описания портрета, пейзажа, интерьера фрагментарны, не претендуют на всеохватность, лишены полноты, свойственной классическому реализму.

Изображая человека, писатель не дает подробного описания его внешности. Каждый персонаж у Зайцева раскрывается через 2-3 верно подмеченные черты, через яркую деталь. Такой метод создает у читателя целостное впечатление о герое, как о живом человеке, причем не только о его лице и фигуре, но и о свойствах характера: например, портрет полковника Розова из одноименного рассказа складывается из таких черт: «передо мной щетинка его усов, зеленый кант тужурки <…> и давно знаемые выцветшие глазки -- из самых мирнейших»(2, 69).

Пейзаж в раннем творчестве Зайцева, как и портрет, далек от канонов реализма. Описания природы опираются на впечатление: «в облаках любовь и благозвучие»(2,50), «свято пахнет травой»(2, 42)и т. д. В зайцевских пейзажах много неба, которое постоянно меняется: «Через полчаса тучи уже нет; облака, грудами в золотистом свете, курятся и текут. Алмазные капли прорезывают сверху вниз воздух, и божественная радуга висит на небе»(2,50).

Интерьер в ранних рассказах Зайцева также импрессионистичен. Так, в рассказе «Тихие зори» нет описания обстановки комнат; главное – какое впечатление эти комнаты производят на человека, как он себя в них чувствует. Поэтому гость говорит хозяину: «У тебя здесь как-то чинно в квартире, как-то важно, торжественно. Но хорошо…»(2, 35).

Из всех средств художественной выразительности в стиле молодого писателя наиболее значимое место принадлежит эпитету, для которого характерна субъективность, неожиданность, оксюморонность, экспрессивность. Автор замечает, что портьеры «меланхоличны»(2, 34), у коров – «добрый язык»(2, 47) и т. д. Через эпитет Зайцев предлагает свой взгляд на мир, выходящий за рамки традиционных представлений о действительности.

Оказавшись в эмиграции, автор не отказывается от прежних принципов и, творчески переработав опыт пройденного литературного пути, выходит на новый художественный уровень. Черты поэтики ранних произведений не исчезают совсем из прозы писателя, но, безусловно, претерпевают серьезные изменения. Главное различие между ранним и эмигрантским творчеством Зайцева состоит в обретении писателем прочной мировоззренческой основы – православия, которое стало и основой художественной.

Автор обращается к поэтике церковной литературы и создает ряд неожитийных и паломнических произведений («Преподобный Сергий Радонежский» (1925), «Афон» (1927), «Валаам» (1935) и др.), где используется принцип авторского самоумаления, стиль становится более строгим, лаконичным. Все эти творческие принципы писатель переносит и в произведения светских жанров.

Роман «Дом в Пасси» (1933) – пожалуй, первый роман Зайцева, в котором находит отражение новая поэтика духовного реализма.

Созерцание остается для писателя главным способом постижения мира. Зайцев переносит на страницы произведения реально существующую, хорошо ему известную жизнь русских эмигрантов в Париже.

В романе, как и в ранних расказах, писатель нередко предлагает «остраненный» взгляд на привычные предметы и явления, отрывает их от реальной основы. Такой прием создает впечатление зыбкости, призрачности земной жизни: например, телефонный разговор изображается как «очень простое, к чему все привыкли, но и очень странное: мальчик Рафа номерами и значками вызвал из бездонной тьмы Парижа Капину подругу к телефону» (4, 205).

Жизнь видится автору как непрерывное движение. В романе множество зарисовок парижских улиц, где совершается вечный круговорот "в непрерывном потоке прохожих, скользящей волне машин, в запахе сырости, бензинового дымка, дамских духов"(4, 219). Сами люди – жители дома в Пасси, парижане, насельники православного монастыря – это странники, совершающие свой жизненный путь. Восприятие жизни как путешествия, людей как странников появляется в творчестве Зайцева очень рано, но именно теперь оно раскрывается по-новому. Особенно ярко проявляются черты «странника» в образе монаха Мельхиседека, который сравнивается с «легким парусником», плывущим через житейское море(4, 294).

Описания портрета, пейзажа, интерьера в романе основаны на авторском впечатлении и принципе фрагментарности, близких ранней импрессионистической манере Зайцева. Однако стиль писателя становится строже, изчезают все излишества, эпатажные метафоры. В то же время, весь роман проникнут особым лиризмом, создающим определенное настроение у читателя.

В портрете Зайцев прежде всего обращает внимание на глаза. У кого-то они "холодные", "стеклянно-пустые" или "воспаленные, несколько тяжелые и затаенные"(4, 216), у кого-то "зеленоватые, чуть ли не детской ясности"(4, 240). Через меняющееся выражение, игру глаз и взглядов автор передает душевное состояние героев.

Описаниям природы в романе сочетаются с городскими пейзажами. Как и прежде, чаще и подробней, чем землю, писатель изображает небо, воздух, светила: "высокие облачка на небе нежно-голубом", "бледный свет, реющий, с летящим в нем голубем"(4, 274) и т. д. Важное место занимают зарисовки Парижа, всемирного Вавилона, где, по словам героини, "замечательно красиво. Но холодно…"(4, 319).

1. 
   Зайцев Б. К. Голубая звезда: Повести и рассказы. Из воспоминаний. – М.: Моск. рабочий, 1989. – 576 с.
   
2. 
   Зайцев Б. К. Земная печаль: Из шести книг. – Л.: Лениздат, 1990. – 496 с.
   
3. 
   Зайцев Б. К. Осенний свет: Повести, рассказы. – М.: Советский писатель, 1990. – 544 с.
   
4. 
   Зайцев Б. К. Собрание сочинений: В 5 т. Т.3. Звезда над Булонью: Романы. Повести. Рассказы. Книга странствия. – М.: Русская книга, 1999. – 576 с.
   
5. 
   Корецкая И. В. Импрессионизм в поэзии и эстетике символизма // Литературно – эстетические концепции в России конца XIX – начала ХХ в. – М.: Наука, 1975. – С. 207 – 251.
   
6. 
   Любомудров А. М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья (Б. К. Зайцев, И. С. Шмелев): Автореф. дис. … докт. филол. наук / ИРЛИ РАН. – СПб., 2001. – 37 с.
   
7. 
   Михайлов О. Н. Литература русского Зарубежья. – М.: Просвещение, 1995. – 432 с.