В честь Сулержицкого Авангард Николаевич Леонтьев

народный артист РФ

Виталий Яковлевич Виленкин, знаменитый театральный деятель, помогал Владимиру Ивановичу Нимеровичу-Данченко в 1943 году основать Школу-Студию МХАТ. Студия открылась в 43 году, и хотя до окончания войны было еще далеко, в правительстве существовало понимание того, что нужно поддерживать театральное образование, что нужны не только солдаты, но и студенты новой театральной студии.

К сожалению, в связи со сменой общественно-экономической формации в начале 90-х годов поменялись принципы финансирования всего того, что является с моей точки зрения, национальным достоянием страны. А именно: репертуарного театра. В новых условиях скудного государственного финансирования репертуарным театрам с постоянной труппой, особенно не столичным, а региональным, очень трудно выжить. Кажется, мы с вами видим закат репертуарного театра. Галина Волчек, как-то лет 15 тому назад сказала: «Я думала, что на наш век театра хватит. Оказывается, что нет».

Мне кажется, что исчезновение наших областных, городских драматических театров приведёт к колоссальному обеднению духовной жизни людей. Так сложилось, что я последние годы часто бываю в Саратове. Саратов - театральный город с большими театральными традициями. В Саратове во время войны играл на сцене ТЮЗа Художественный театр. Этот знаменитый ТЮЗ, существует и поныне. Почему Саратов театральный город? Потому что в саратовцах воспитана любовь к театру. Я там бывал на студенческих спектаклях местного театрального института, которые проходят на сцене драматического театра имени Слонова. Иван Артемьевич Слонов – это знаменитый Саратовский артист. И в зале аншлаг на студенческом спектакле! А театр большой: там 700 или 800 мест! С какой тишиной публика следит за действием! Почему я говорю о тишине? Сами понимаете, что в театре тихо, если зрители увлечены. Если нет – они кашляют, развертывают фантики, и так далее. Играют замечательно студенты Саратовского института. И замечательный сам этот институт. Представляете, как много потеряют жители Саратова, если его театры не сумеют выжить!

Когда-то Виктор Сергеевич Розов на каком-то юбилее Школы-Студии МХАТ, когда она обитала в еще меньшем помещении, чем сейчас, здесь вот, на втором и третьем этажах, сказал: «Я не знаю, где в таком маленьком помещении можно хранить Прометеев огонь»! Но вы, конечно, понимаете, что огонь этот, зажгли ученики и сотрудники К.С.Станиславского, к которым принадлежали Леопольд Антонович Сулержицкий, Евгений Богратионович Вахтангов, Всеволд Эмильевич Мейерхольд… Имена громкие. Видимо, благодаря тому, что Мейерхольд и Вахтангов были преимущественно режиссерами и создали свои театры, их имена более известны, чем имя Сулержицкого. Сулержицкий в тени – и это несправедливо. Ведь этот человек зажёг очень многих жаркой, пылкой любовью к их общему делу. Именно ему поручил Станиславский руководство Первой студией МХАТ, поручил проверить на практике свою систему воспитания актёра и создания образа. Благодаря этой системе стали знамениты на весь мир имена Станиславского и Художественного театра. Кода современный театр заходит слишком далеко в полемике с этой системой, мне кажется, что он себя обкрадывает.

Я помню, здесь, в нашей Студии состоялся вечер, организованный В. Я. Виленкиным в честь Леопольда Антоновича Сулержицкого. Нас поразило это слово «В ЧЕСТЬ» на афише. И некоторые из нас думали, что это стилистическая ошибка. Как это - в честь?! В память! Вечер памяти, мы привыкли к этому. Нет! В честь! То есть В ЧЕСТЬ живого содержания и смысла, ради которых жил Сулержицкий.

В свое время Лев Николаевич Толстой поручил ему отправить духоборов, которых в России притесняли, за границу. Толстой тоже, видимо, не нашел лучшего кандидата, чем Сулержицкий. Сулер их перевёз через океан, спас. Вот таков был Сулержицкий.

Станиславский поручил ему экспериментировать на ниве своей «Системы», еще только устно сформулированной. Только потом Станиславский напишет книжку, а тогда некогда было ее писать, «Работа актёра над собой»: на нем был частный театр, надо было добывать деньги и так далее, и так далее, и так далее…

И вот Сулержицкий в крошечном помещении собрал свою «секту» - «собрание людей, верящих в «Систему» Станиславского» по выражению Михаила Чехова.

Сплав этики и эстетики - вот что было у Сулержицкого. Он сам так жил. Они ставили спектакли, которые заставляли зрителя подумать о самосовершенствовании, о том, как стремиться к лучшему. Но они не только это проповедовали, они это исповедовали, сами пытались так жить в студии и за её стенами.

Я принёс книгу об Анне Гавриловне Бовшек «Великое культурное противостояние». В книге есть фотография студийцев Первой Студии. Эта фотография всем театральным специалистам известна, хотя она появляется в печати редко. Здесь примерно пять рядов студийцев. Евгений Багратионович Вахтангов сидит в первом ряду с краю. Он в бабочке, в накрахмаленной рубашке, это очень красиво. А Сулержицкого не видно. Пол лица из-за чьей-то головы в третьем ряду… Это о многом говорит, мне кажется.

Его ученица, Серафима Германовна Бирман на том самом вечере рассказывала нам, как они, студийцы, стояли над кроватью умирающего Сулержицкого. Это была семья. Его уход подорвал это дело - Первую Студию. И началось ячество, борьба за первенство и так далее… И тем не менее, Софья Владимировна Гиацинтова, Серафима Германовна Бирман, и Владимир Васильевич Готовцев, и иже с ними зажгли других. И цепочка эта тянется, как видите и по сей день.

Паустовский написал когда-то, что знаменитых людей не так много, а замечательных (на ту же букву «з» начинается) – гораздо больше. Я хочу вам рассказать о своей учительнице Анне Гавриловне Бовшек, которая была так же скромна, как Леопольд Антонович. О том, что она была студийкой Первой Студии, я узнал только несколько лет назад, когда пришел в РГАЛИ и открыл документы Второго МХАТ и Первой Студии. Студия была прородительницей Второго МХАТ. Кстати, читайте потрясающую книжку «МХАТ второй. Опыт восстановления биографии», выпущенную здесь, в издательстве Художественного театра. Совершенно замечательная книга, восстанавливающая время…

Так вот Анна Гавриловна Бовшек. Ее почти никто не знает, кроме тех, кто с ней общался. А кто с ней общался? Это сотни её учеников по Студии художественного слова Московского городского Дворца Пионеров. Эту студию Анна Гавриловна организовала и вела 25 лет. Я пришел в эту студию пятнадцатилетним. Взрослые сказали: «Ну, что ж ты там, сам ведешь кружок в школе! Пойди, позанимайся с опытным руководителем». Я пришел к Анне Гавриловне. Уйти от нее было уже невозможно. Было интересно. Мы два раза в неделю занимались там, в переулке Стопани, два раза в неделю ездили туда со всех концов Москвы. И когда я пришел однажды с невыученным домашним заданием: не выучил текста, то Анна Гавриловна сказала: «Я надеюсь… что это в первый и последний раз». И у неё было такое лицо… это – было для нее мучительно. И я не мог забыть, того что заставил её мучиться.

Анна Гавриловна учила нас на классике. Мы читали Пушкина. Она была знатоком Пушкина. Она говорила нам, студийцам: «Запомните мой телефон, его знает пол-Москвы: Г6 – далее дата рождения и смерти Пушкина, 99-37». Ну, и до сих пор я его помню. Она писала нам открытки, тогда почта работала еще хорошо, и она писала открытки: «Не забудь прийти в четверг на занятия», «Позвони Маше, напомни, что она должна прийти». Или звонила по телефону. Жила она в коммунальной квартире в маленькой комнатке. И туда мы ходили тоже заниматься сверхурочно. Там были соседи, которые косо смотрели на наши визиты. Но когда мы во всю глотку читали, нам никто не мешал. Видимо, это завораживало. Даже комнатный театр, даже через двери и стены, видимо, производит какое-то магическое действие. Если б я тогда знал, что Анна Гавриловна была ученицей Сулержицкого, я бы не удивлялся этой магии.

Был у нас в Школе-Студии МХАТ Абрам Александрович Белкин, преподаватель литературы. Он говорил: «Мне зарплаты, которую я у вас получаю, хватает только на такси, - он работал в энциклопедии, - но я приезжаю, потому что понимаю - никто вам не скажет того, что вам скажу я. Никто!». И это была правда.

И вот люди, которые были вдохновлены и заражены примером Сулержицкого, невероятно много сделали именно своим примером. Потом, когда новый директор Дворца Пионеров потребовал советского репертуара от Студии художественного слова, то Анна Гавриловна, поняв, что больше она заниматься Пушкиным в том объеме, в котором она считает нужным, не сможет, ушла на пенсию. Но взяла на общественных началах Студию художественного слова при организовывавшемся тогда литературном музее Пушкина. Она эту студию вела несколько лет, пока не заболела и не уехала в свою родную Одессу.

Анна Гавриловна Бовшек только раз сказала о свой причастности к Первой студии. Один раз в письме, когда я уже работал в театре, я жаловался на что-то. И из Одессы писала мне Анна Гавриловна, пытаясь подбодрить, видимо, что «а вот мои учителя: Сулержицкий и Вахтангов, учителя, как видишь, самые высокие, думали так-то и так-то». И больше никогда. Ни именами своих учителей, ни именами своих знаменитых учеников никогда не прикрывалась. Только – дело. Она преподавала еще и в Камерном театре у Таирова, с труппой и студийцами занималась сценической речью.

И мы, ученики Анны Гавриловны, решили собрать и издать книжечку о ней. Вот она - тоненькая, маленькая - «Великое культурное противостояние. Книга об Анне Гавриловне Бовшек». Она вышла в 2009 году в издательстве «НЛО» (новое литературное обозрение). Книжка вышла с помощью Фонда при Президенте по поддержке театральных инициатив. Этим фондом руководит Евгений Миронов. Львиную долю книжки составляют мемуары самой Анны Гавриловны Бовшек. Вы что же думаете, она там о себе пишет? Нет. Она пишет о своем муже, писателе Сигизмунде Кржижановском, который почти не издавался при жизни. Только в периодике иногда, редко. Горькому он не понравился, и дело было закрыто. Умер Сигизмунд Доминикович в пятидесятом году. Человек он был колоссальной эрудиции и таланта. Он писал прозу и искусствоведческие статьи. И сейчас издан его шеститомник. Однажды Анна Гавриловна Бовшек сказала мне: «Вот, я сдала архив Сигизмунда Доминиковича, в РГАЛИ. Может быть, когда-нибудь это напечатают». И я помню, как я подумал: «Да, нет!.. Никогда не напечатают». Потому что я знал, что Анна Гавриловна полтора десятилетия хлопотала об изданиях вещей Кржижановског. Она сберегла архив любимого человека. Представляете какое ощущение долга!? Архив этот был в идеальном состоянии. И, когда я увидел роскошный толстый первый том, на полке книжного магазина, я подумал: «Ба-а! Вот уж действительно: рукописи не горят». Анны Гавриловны уже нет тридцать лет, и вдруг – «без объявления войны» материализовался первый том Кржижановского.

Я хочу вам сказать, дорогие учителя, собравшиеся в этом зале, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Никто кроме вас, никто кроме вас. У нас, к сожалению, учительство не ценится. Но зато мы сами получаем удовольствие. Мы сами получаем удовольствие от того, как поднимается росток, сами огорчаемся, как родители, всему тому, чему приходится огорчаться, и сами радуемся всему тому, о чем знают только родители.

Сулержицкий умел организовать семью, создать её, и быть её главой, центром, Духовным Центром, отцом, защитником. И очень хорошо, что собираются люди, и обмениваются своими мыслями о наследии Сулержицкого. Это воистину в его Честь!