Вета Рыскина, Центр лечебной педагогики Заговор равнодушных

Вета Рыскина,

Центр лечебной педагогики

Заговор равнодушных

Департамент по борьбе с детьми-инвалидами

… а ночью в памяти всплывают

всех этих женщин имена,

и снова сердце мне терзает

пред ними не моя вина…
Ирина, Олеся, Марина, Жанна, еще одна Ирина, Нина, Арега, Наталья… И еще имена, имена… И за каждым именем своя жизнь, своя неповторимая история. Но что же объединяет этих женщин – таких разных: красавиц и неприметных, блестяще окончивших институт или только среднюю школу, москвичек и застенчивых провинциалок? Да вот хотя бы то, что каждая из них в какой-то момент своей жизни слышала странный, а скорее страшный совет: оставить, отдать своего ребенка. Форма совета бывала различной: иногда ужасные слова произносились раздраженно, иногда мягко и сочувственно, почти сердечно.

Они рассказывают свои истории без пафоса, спокойно и устало:

Наташа К.: «При очередном переосвидетельствовании в психоневрологической больнице №6 порекомендовали сдать Сашу в интернат и забыть, что она у нас была».

Ирина Д.: «Советовали: «Милая моя, родишь себе нового, здорового, а этого отдай и не думай – Бог приберет».

Ирина Б.: «… и в 9-м отделении больницы мне сказали, что у Жени в мозгу отмерли клетки и только вскрытие покажет, как обстоят дела на самом деле, что такие дети никому и нигде не нужны, при этом как бы меня жалея.»

Арега А.: «И вот эта женщина, психиатр, говорит: «Сдайте его в интернат, он для Вас потерянный ребенок.» Представляете? Сдать! Моего ребенка, моего Валерку! И это говорит врач! Как я ее не убила…»

Тем, кто уступит уговорам, будет легче. Если они сумеют все забыть, конечно. Что касается оставленных детей…

Вот как описывалось их положение в документе, составленном в 1998 году знающими проблему людьми, в ответ на запрос вице-мэра Москвы: «Интернат по сути является «складом»; здесь с ребенком фактически никто не занимается, так как его развитие и улучшение состояния считается невозможным. Худшие варианты интернатов мало чем отличаются от концлагерей… Дети с серьезными нарушениями развития, особенно нуждающиеся в ранней помощи, погибают здесь довольно быстро. Например, из детей с синдромом Дауна в наших интернатах, по оценкам специалистов, 40% умирают на первом году жизни; до взрослого же возраста доживает едва ли каждый десятый» («О положении детей-инвалидов в России. Чрезвычайная ситуация и направления неотложной реформы». Центр лечебной педагогики, Москва, 1998 г.)

К счастью, мамы, чьи высказывания приведены в начале статьи, не вняли советам «доброжелателей» и их дети – их горе и счастье – с ними навсегда, они будут сражаться за их жизнь и здоровье до последнего своего вздоха, именно сражаться, ибо спокойная и мирная жизнь им в нашей стране не уготована.

Кого-то из читателей непременно возмутит нарисованная здесь мрачная картина: «Зачем же изображать все так безрадостно! Как будто нет у нас настоящих, гуманных врачей, как будто нет никаких благих перемен в нашей жизни!»

И надо сказать, что перемены действительно есть. Прекрасные, обнадеживающие перемены! Это, к примеру, принятый еще 20 июля 1995 года Федеральный закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации», достаточно удачный и прогрессивный закон, который можно считать одним из шагов в направлении к цивилизованному, гуманному государству. И глава III этого закона посвящена чрезвычайно важной для детей-инвалидов проблеме – реабилитации, благодаря которой возможно помочь ребенку компенсировать ограничения жизнедеятельности, связанные с его недугом, а тем самым хоть немного преодолеть его отверженность, горькое одиночество в четырех стенах дома, пусть даже дом этот и не «казенный». В соответствии с этим замечательным законом всем без исключения инвалидам гарантирована разработка индивидуальной программы реабилитации, содержащей все необходимые именно этому человеку, взрослому или маленькому, мероприятия, направленные «на восстановление, компенсацию, нарушенных или утраченных функций организма».

Причем законодатель, понимая, что полноценная система реабилитации у нас пока не создана, предусмотрел очень мудрый порядок для житейских ситуаций, когда при исполнении индивидуальной программы реабилитации «…техническое средство или услуга не могут быть предоставлены инвалиду или если инвалид приобрел соответствующее средство либо оплатил услугу за собственный счет». В таком случае, гласит ст. 11 Закона, ему выплачивается компенсация в размере стоимости услуг, которые должны быть предоставлены инвалиду.

Выбор учреждения, в котором будут эффективно заниматься реабилитацией маленького инвалида, исключительно важен для родителей и найти его непросто. Вот что рассказывает одна из мам, Ирина Долотова: «Самая информативная вещь – это «родительский телеграф». Мы обращались во множество центров, там все качали головой и говорили: ну зачем вы его взяли, верните его в интернат или в больницу. Единственное место, где мы нашли, наконец-то, помощь – это Центр лечебной педагогики».

Да, общественная благотворительная организация «Центр лечебной педагогики» – ЦЛП – одна из тех организаций, которые противопоставили бессердечной государственной системе гуманистический подход, основанный на достижениях современной науки и практики оказания помощи особым детям у нас в стране и в странах Запада, на убеждении в том, что не существует детей, которые не нуждались бы во всесторонней реабилитации, в т.ч. социальной. «Перспективны» все.

Долгие годы специалисты ЦЛП работали с детьми, не взимая с родителей плату. Очередь из желающих туда попасть растягивалась на 2-3 года. Но в 2001 году для Центра наступили нелегкие времена и услуги его стали платными. Хотя и сейчас руководство ЦЛП изыскивает возможность для самых нуждающихся оплачивать услуги по реабилитации ребенка лишь частично. Даже в новых условиях люди ждут возможности попасть на первичный прием в течение года, и радуются, когда, наконец, с их ребенком начинают работать, а потом радуются вместе со специалистами ЦЛП его первым маленьким успехам, а иногда и большим победам. Но наступает момент, когда радость сменяется совсем другими чувствами: растерянностью, обидой, отчаянием. Это происходит тогда, когда они пытаются реализовать свои права, гарантированные вышеупомянутым Законом «О социальной защите инвалидов в РФ».

Наивная вера в силу закона у некоторых родителей начинает колебаться на самой первой стадии – при получении индивидуальной программы реабилитации ребенка (которая вообще-то должна быть разработана в месячный срок с момента признания его инвалидом).

Вот характерный пример того приема, который встречают родители больных детишек в органах соцзащиты. 29 июня 2001 г. мальчик Глеб, которому не было еще 3-х лет, был признан инвалидом. Диагнозы у ребенка звучали просто устрашающе: несбалансированная хромосомная перестройка, симптоматическая эпилепсия с генерализованными приступами, аномалия развития коры головного мозга… В разработке ИПР для Глеба маме отказали ввиду тяжести его состояния, заявив, что реабилитация ему не нужна, научить его ничему невозможно – рекомендован только домашний уход и наблюдение в 18-й или Филатовской больнице. Такая позиция демонстрирует не только равнодушие и непрофессионализм – по отношению к ребенку она просто преступна.

В информационно-аналитическом материале по проблемам детей-инвалидов Минтруда и социального развития, направленном в комитет Государственной Думы по труду и социальной политике 29.08.2003 г., говорится о том, что дети раннего возраста обладают высоким реабилитационным потенциалом – у 33,5% детей от 0 до 4 лет возможно улучшение состояния, вплоть до снятия инвалидности при условии комплексной реабилитации, в т.ч. социальной! Как сложилась бы судьба мальчика, если бы мама послушно внимала мнению «специалистов» органов социальной экспертизы?

Но к моменту установления инвалидности с малышом уже около года успешно занимались в Центре лечебной педагогики. Более года мама письменно и устно просила о составлении программы реабилитации и включении в нее мероприятий в соответствии с рекомендациями специалистов ЦЛП. Тщетно! У каждого свои обязанности: у специалистов ЦЛП – развивать ребенка, у сотрудников органов соцзащиты – держать оборону и хранить честь мундира своего ведомства: уж коль сказано, что не нужно заниматься реабилитацией Глеба, стало быть не нужно, не признаваться же в собственной неграмотности! А ведь в 2002 году истекали эти самые плодотворные для реабилитации ребенка 4 года, о которых говорится в приведенном выше заключении Минтруда. К счастью, с Глебом продолжали заниматься в ЦЛП психологи, неврологи, педиатр, психиатр, он посещал музыкальные занятия, индивидуальные занятия с логопедом, нейропсихологом, ему делали массаж и обучали навыкам самообслуживания. И он развивался! Развивался, вопреки мрачным прогнозам так называемых «социальных защитников»!

Еще 2 года Жанна безуспешно добивалась того, что гарантировано ее ребенку законом. Но представители Департамента соцзащиты продолжали утверждать, что реабилитация Глебу не нужна! Ну не требуется мальчику обучение общению, движению и ориентации в пространстве, развитие внимания, памяти и интеллекта, речи, мелкой моторики, формирование навыков самообслуживания! А ведь в «Справочнике по медико-социальной экспертизе и реабилитации» (Санкт-Петербург, изд-во «Гиппократ», 2003) совершенно четко и недвусмысленно отмечается, что «в социальной реабилитации нуждаются инвалиды, у которых не удалось достигнуть должного эффекта на предыдущих этапах реабилитации, в частности оказались малоэффективными меры медицинской реабилитации и сохранились различные ограничения жизнедеятельности в связи с неполным восстановлением функций организма». Но московские коллеги авторов «Справочника…» не согласны с констатацией этого очевидного факта. Зачем им прилагать столько усилий для разработки программ реабилитации, когда в стационарных учреждениях такие дети, сданные государству более благоразумными мамами, лежат себе и смотрят в потолок, не доставляя никому хлопот, ни родителям, ни важным, занятым чиновникам!

Не менее драматична история Ирины Б., которая после многолетней борьбы за реализацию права своего сына на реабилитацию, после угроз начальника МСПБ №7 медико-социальной экспертизы Захарченко Н.М., настолько истощилась физически и душевно, что в отчаянии решила сдать мальчика в интернат, т.е. сделать то, к чему ее подталкивали с 1996 года, с момента рождения больного ребенка. В результате мальчик находится в интернате, где проблемы ребенка, над которыми трудилась в ЦЛП большая группа талантливых специалистов, будут решаться одной санитаркой. В одном из интернатов, куда обращалась мама, она робко сказала: «Вот только он у меня такой гиперактивный, все бегает…». На это ей благодушно ответили: «Ничего, привяжем к стулу – не побегает». Это только единичные примеры сломанных равнодушием, жестокостью, безнаказанностью чиновников детских судеб, непоправимо истрепанных ими родительских нервов. Но ведь такой произвол в деятельности органов соцзащиты совсем не исключение. О грубых нарушениях государственной службой медико-социальной экспертизы прав детей-инвалидов говорится в представлении Прокуратуры г. Москвы № 21-116-03 от 10.07.2003 г., где, в частности приводятся такие красноречивые цифры: «…в 2002 году в Москве выдано всего 2626 индивидуальных программ реабилитации, тогда как инвалидами признано почти 16000 детей. Так, в педиатрическом медико-социальном бюро №5 в 2002 г. разработано лишь девять ИПР, …а инвалидами признаны 1858 несовершеннолетних» (!)

Итак, тех счастливчиков, которым удалось благополучно проскочить стадию разработки ИПР и уйти из подразделения медико-социальной экспертизы, прижимая к груди долгожданную программу, поджидает разочарование на следующем этапе – при попытке получения компенсации за оплаченные услуги по реабилитации ребенка.

Такой удар ожидал Светлану С., попытавшуюся реализовать свое право на выбор учреждения, где ребенок будет проходить реабилитацию. Ее дочь Мария посещала занятия в Центре лечебной педагогики. С ней бережно работали специалисты, она радостно общалась с новыми друзьями в интегративной группе подростков, и проявила настоящую одаренность, занимаясь в керамической мастерской. Но начальник Главного бюро МСЭ Москвы Г.В. Лапшина не могла согласиться с таким положением вещей. Существуют государственные учреждения для таких, как Мария, где она и должна проходить реабилитацию, поэтому о компенсации затрат на реабилитацию Маши в ЦЛП не может быть и речи.

Мама рассказывает: «Я убедилась, что в этих государственных бесплатных учреждениях Маша была бы обречена на однообразную, примитивную и изнурительную в своей монотонности деятельность по склеиванию коробочек или сборке шариковых ручек под надзором недружелюбных, хмурых «надзирателей». Поймите же – в Центре лечебной педагогики открыли для девочки ни с чем не сравнимую радость – радость творчества; здесь вдумчиво работали над повышением самооценки инвалида, врачуя раны, неизбежно получаемые им с детства в нашем неприветливом к несчастным людям мире!» Но разве это довод для г-жи Лапшиной – Заслуженного врача РФ, между прочим!

Другой счастливой обладательницей индивидуальной программы реабилитации дочери Полинки является Олеся Б. Выдали ИПР ей на удивление быстро, и написали там все, что требовалось на тот момент девочке, с учетом рекомендаций специалистов Центра лечебной педагогики, и исполнителя указали правильно – ЦЛП, где и занимаются с девочкой, названной когда-то врачом «ошибкой природы», с 2001 года, когда ее, пятилетнюю, принесли туда не умеющей даже сидеть, даже держать голову. Хотелось бы сказать хорошие слова в адрес органов медико-социальной экспертизы, но никак не получается. Ведь на заявлении Олеси с просьбой о разработке ИПР начальник Управления реабилитации и МСЭ инвалидов В.А. Коняева начертала: «Разработать ИПР ребенку в установленном порядке. Мероприятия в ЦЛП должны оплачиваться родителями инвалида» (хотя, «в установленном порядке» диктовать родителям условия оплаты мероприятий по реабилитации органы МСЭ не вправе). Под типографской строкой «С программой социальной реабилитации согласен» рукой истицы, детским разборчивым почерком вписаны ее фамилия, имя и отчество. Впоследствии эта подпись станет одним из оснований для отказа ей в возмещении расходов на оплату мероприятий по реабилитации.

Да, Олеся подписала ИПР. А что могла сделать мать, находясь под прессом такого давления своих «социальных защитников»? Она хотела получить программу. Ведь социальная реабилитация – единственная надежда на облегчение состояния ребенка. Те незначительные для постороннего взгляда изменения, которые произошли в состоянии дочери в результате работы специалистов ЦЛП, для Олеси просто неоценимы! Да, в ИПР написано «за счет родителей». Но оплата и была произведена за счет родителей, в т.ч. за счет пенсионера-отца Олеси, которому она пообещала, что деньги им вернут. Ведь она сама видела текст закона, где об этом говорится! Речь идет всего лишь о восьми тысячах рублей.

Департамент соцзащиты г. Москвы в письме от 11.06.2003 г. зачем-то сообщает Олесе, что «инвалид, в соответствии с законом, может сам принять участие в оплате реабилитационных услуг». Может быть Департамент призывает маму привлечь к оплате саму шестилетнюю на тот момент Полинку? А если говорить всерьез, то, конечно, закон не лишает инвалида или его семью права взять на себя все расходы по восстановлению здоровья. Так и бывает, наверное, когда несчастье – рождение тяжелобольного ребенка – постигает вполне обеспеченную семью. Но письмо адресовано женщине, которая не имеет возможности работать, у которой не хватает денег даже на лекарства дочери – приходится частично тратить пенсию старика-отца. Отец Олеси сокрушается: «Девочка ведь не ходит – Олеся таскает ее на руках. А я говорю: «И сколько ты еще сможешь ее таскать? Она ведь растет, а ты уже больная, и я больной. И что будет дальше? Но для нее это самый дорогой ребенок!»

C 2001 года не может добиться выплаты компенсации за реабилитацию дочери Марины в сумме 3257 руб. 75 коп.(!) Нина С., женщина, которую постигло ужасное несчастье: ее дети, оба – и Марина, и младший, Дима, инвалиды (серьезные интеллектуальные нарушения, отсутствует речь). Департамент социальной защиты населения стоит насмерть, защищая, как они это, видимо, себе представляют, интересы государства.

Но если вы упрекнете наше государство в этой ужасной скаредности в отношении несчастных детей, то будете неправы. Государство наше очень щедрое, невероятно, расточительно щедрое. Ведь на содержание одного ребенка-инвалида в интернате государством выделяется 500 долларов в месяц! (Комментарий Российских общественных организаций к Третьему Государственному Периодическому докладу в ООН «О положении детей-инвалидов», январь, 2005 г.) В чем причина такой невероятной щедрости? И отчего же не поддержать воспитание таких же детей-инвалидов, воспитывающихся в семье? Ведь сравнивая два варианта возможной судьбы детей-инвалидов в нашем государстве: 1) система интернатов, бесчеловечная система «складирования неудачной человеческой продукции» и 2) семейное воспитание тяжелобольных детей, принятое во всем цивилизованном мире, невозможно не видеть преимуществ второго пути. Пути несравненно более гуманного, более эффективного для социальной реабилитации, формирования способности инвалида к самостоятельной жизни.

Причем, очевидно не только нравственное преимущество «семейного» варианта, но и экономическое – поддержка семьи, воспитывающей ребенка-инвалида, обошлась бы государству значительно дешевле, чем содержание интернатов-концлагерей. Вопрос скрупулезно исследован специалистами, доводы в пользу семейного воспитания неоспоримы. Почему же к этим доводам не прислушиваются те, в чьих силах изменить нынешнюю печальную ситуацию? Скажу честно: я не знаю ответа. Можно только воскликнуть вслед за поэтом, правда по менее романтическому поводу, чем зажигание звезд: «Значит это кому-нибудь нужно!»

Комитет социальной защиты населения Москвы, рассмотрев несколько лет назад совместно с Управлением координации исполнения социальной политики Правительства Москвы предложения ЦЛП по улучшению системы реабилитации детей-инвалидов, в письме за подписью Председателя Комитета И.К. Сырникова сообщает: «Учитывая имеющийся острый дефицит бюджетных средств, считаем нецелесообразным их отвлечение в настоящее время на другие цели, непосредственно не связанные с содержанием детей-инвалидов в специализированных учреждениях». (!)

А тем временем, пока маленькие жертвы политики интернирования, не подозревающие о том, что являются обладателями таких несметных сумм, тихо лежат на своих кроватках, или сидят, привязанные к стулу, война с родителями, не пожелавшими расстаться с больными детишками, продолжается. Но об этом – во второй части этого повествования.

Но, слава Богу, далеко не каждой матери удается избавиться от материнских чувств и героинями нашего рассказа (да и вне рассказа их смело можно назвать героинями) были мамы, не предавшие своих детей и воспитывающие их дома, преодолевая колоссальные трудности – естественные, связанные с состоянием здоровья их детей, и искусственные, создаваемые сотрудниками органов медико-социальной экспертизы и социальной защиты. Речь шла о досудебных мытарствах родителей, пожелавших, в соответствии с законом РФ «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации», получить положенную каждому ребенку-инвалиду индивидуальную программу реабилитации и воплотить эту программу в жизнь, проведя положенные мероприятия по социальной реабилитации ребенка либо бесплатно в государственном учреждении, либо платно в любом другом учреждении, с последующей компенсацией затрат на ее проведение. Поскольку добровольно «социальные защитники» обеспечивать выполнение прав детей-инвалидов не желают, тем родителям, кто не в силах смириться с дискриминацией их детей, приходится добиваться справедливости в судебном порядке.

Каково же «судебное» продолжение историй борьбы за права детей-инвалидов тех женщин, о которых рассказано в первой части статьи?

Жанна М., добивалась составления индивидуальной программы реабилитации (ИПР) своего сына Глеба более двух лет и, наконец, решилась обратиться в суд с жалобой на бездействие Управления социальной защиты населения «Царицыно», нарушающего законные права ребенка-инвалида. После трехмесячного сопротивления ответчик все-таки выдал Жанне вожделенную программу реабилитации. Но когда дело в суде прекратили производством ввиду добровольного исполнения ответчиком требований истицы, Жанне прислали из Управления социальной защиты района Царицыно письмо, в котором объяснили, что ИПР признана Главным бюро МСЭ недействительной и отменена! То есть представление ИПР в суде было не всерьез, а как бы понарошку…

Справедливость не восстановлена до сих пор: впоследствии, когда мама обратилась в суд с исковым заявлением, чтобы обжаловать незаконные действия Главного бюро медико-социальной экспертизы и компенсировать затраты на проведенную за ее счет реабилитацию ребенка, Нагатинский районный суд г. Москвы (судья Нечаев С.Ю.) не только отказал ей в иске, но и не дал никакой правовой оценки трехлетнему издевательству «соцзащитников» над своими «подзащитными». В решении суд автоматически повторяет недобросовестное, кощунственное утверждение о том, что «ИПР не разрабатывалась, так как проводить меры по социальной реабилитации было на тот период времени по мнению специалистов нецелесообразным»! Формально судьей была проведена большая работа по подготовке дела к рассмотрению: в различные государственные и благотворительные учреждения, занимающиеся реабилитацией детей-инвалидов судом были направлены десятки запросов, получены десятки однотипных ответов о том, что заняться реабилитацией Глеба эти учреждения не могут: «противопоказаниями для направления в ЦВЛ-7 являются:…судорожные приступы»; «пациенту, указанному в Вашем письме с перечисленными диагнозами ЦВЛ № 4, к сожалению, не может предложить помощь, т.к. это не в нашей компетенции»; «ООО «Реабилитационный центр св. Владимира» не занимается вопросами социальной реабилитации»; «К сожалению, центр «Преодоление» не имеет возможности оказывать помощь инвалидам, в том числе детям, по указанным направлениям социальной реабилитации»; «ЦВЛ № 2 оказывает только медицинскую помощь детям»; «Центр «Феникс» детей с глубокой задержкой психического развития и недоразвитием речи не обслуживает» и т.д., и т.д… Казалось бы, судья Нечаев С.Ю. мог бы порадоваться вместе с истицей, что учреждение, где малышу оказали действенную помощь – Центр лечебной педагогики – все же нашлось, и теперь можно в соответствии со ст. 11 «Закона о социальной защите инвалидов в РФ» удовлетворить иск». Но нет – судья приложил все усилия к тому, чтобы защитить чиновников от шестилетнего ребенка-инвалида. Решение оставлено в силе кассационной инстанцией. Ну что сказать? Бог им судья, этим судьям…

Ирина Б., истерзанная поисками справедливости не меньше, чем Жанна, сломалась настолько, что после отказа в иске Симоновским райсудом (судья Вершинин П.В.) решила – если и вышестоящий суд не поможет, то остается только отдать сына в интернат. Намерение страшное, ибо домашний ребенок, «испорченный» материнской любовью, не в состоянии прижиться в интернате, где, по словам Рубена Гальеги, «ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть». И об этом ее намерении было сказано во время рассмотрения дела в суде второй инстанции. Но судья Мосгорсуда безмятежно заметила: «Ну тем более не о чем говорить, если отдает!» И… решительно прервала едва начавшееся выступление представителя истца: «Суду все ясно! Суд удаляется!». Решение оставлено в силе. Мальчик находится в интернате.

Светлана С., чья дочь Маша в результате реабилитации в Центре лечебной педагогики обрела радость творчества и свободу общения с окружающими, также потерпела поражение в судебном поединке с представителями Департамента социальной защиты. Ответчику не удалось понять, зачем художественно одаренной девочке нужно заниматься в керамической мастерской Центра лечебной педагогики росписью ваз, когда можно клеить коробочки в государственных бесплатных учреждениях для людей с глубокой умственной отсталостью. Для чиновников Маша всегда останется только больной, «недоразвитой», каких бы успехов она ни достигла. Бабушкинский районный суд СВАО г. Москвы в лице судьи Полосиной Н.В. проявил полную солидарность с этой точкой зрения, отказав маме в компенсации оплаченного ею курса реабилитации дочери.

К кассационной жалобе на решение суда мама приложила фотографии: ваза, расписанная Машиной рукой, действительно очень красиво; Маша, склонившаяся над расписываемым изделием – сосредоточенное, вдохновенное лицо, тонкая, изящная рука, сжимающая кисточку. Мама не теряет надежды достучаться до сердец судей, которые будут рассматривать дело по ее жалобе в Мосгорсуде. Строки жалобы просто кричат: всмотритесь в эти фотографии! Поймите, чем был для Маши этот Центр! Здесь столько для нее сделали! Да, наконец, Машу здесь просто любили!

Но надежды наивной Машиной мамы, конечно же, оказались тщетными – судей Мосгорсуда такими историями не разжалобишь, они и не то слыхали. В том и состоит задача этих величественных людей в мантиях – устоять при любых условиях, не поддаться глупым человеческим чувствам – сочувствию, жалости, восхищению, симпатии. Устояли. В удовлетворении кассационной жалобы отказано.

Нине С., матери двух детей-инвалидов, Зюзинский районный суд г. Москвы решением от 10 июля 2003 г. отказал во взыскании с Департамента социальной защиты населения компенсации в сумме 3257 руб. 75 коп. Такие крохи! Судья Абдуллаева О.М. отмечает в решении, что девочка «добилась значительных успехов по программе социальной реабилитации» и… выносит решение, о котором сказано выше. Хождение матери по надзорным инстанциям все еще продолжается.

Больно видеть в судах эти битвы с явно неравными силами. По одну сторону баррикад – мамы со своими зачастую не ходящими, не говорящими, иногда почти не видящими, но такими дорогими для них детьми, а по другую сторону – сильные, бодрые, с хорошо поставленными голосами дяди и тети – врачи, эксперты, чиновники, годами азартно и неустанно воюющие против детей-инвалидов. Забавную оговорку допустила перед началом одного из судебных заседаний вызванная в качестве свидетеля сотрудник органов соцзащиты. Она весело спросила свою коллегу: «Против кого мы сегодня выступаем?» Не в защиту кого, как, казалось бы, предполагает само название этого замечательного государственного органа, а против кого!

Но почему же суд не всегда восстанавливает грубо нарушенные права этих самоотверженных, прекрасных мам и их детей-инвалидов? То ли это въевшийся в судейскую плоть и кровь советский принцип приоритета высоких государственных интересов над мелкими интересами отдельной личности, то ли действию Закона «О социальной защите инвалидов» мешает досадная недоработка – отсутствие необходимых подзаконных актов, регламентирующих его применение (в частности, не принимавшегося Правительством РФ в течение девяти лет Федерального перечня реабилитационных мероприятий, технических средств реабилитации и услуг, предоставляемых инвалиду). Но и это не оправдание позиции тех судей, которые находят сомнительные доводы для того, чтобы отказать в исках против могущественного Департамента соцзащиты. Ведь приоритет закона над подзаконными актами неоспорим, а Закон «О социальной защите инвалидов в РФ» гарантирует права детей-инвалидов на реабилитацию. совершенно четко.

А что касается отсутствия Федерального перечня или проблем с финансированием затрат на реабилитацию, то исходя из правовой позиции Конституционного Суда РФ, содержащейся в Постановлении от 2.02.1999 г. и Определении №68-0 от 9.04.2002 г., пробел в законодательном регулировании, сохраняющийся в результате бездействия законодательных органов государственной власти и представительных органов местного самоуправления в течение длительного времени, достаточного для его устранения, не может служить непреодолимым препятствием для разрешения спорных вопросов, если от этого зависит реализация вытекающих из Конституции РФ прав и законных интересов граждан, и не является основанием для отказа в удовлетворении заявленных требований.

Кстати, о Федеральном перечне, который был, наконец, принят 21 октября 2004 г.в невероятно куцем, урезанном виде – в это трудно поверить, но социальная реабилитация вовсе не включена в него! Наблюдая реакцию народа на внесенные изменения в социальное законодательство, вызвавшие такие потрясения и акции протеста, можно подумать, что до принятия рокового Закона №122-ФЗ от 22 августа 2004 г. у нас в социальной сфере наблюдалось полнейшее торжество справедливости и гуманизма. Не надо обольщаться. Ведь в описываемой ситуации с положением детей-инвалидов я даже не касаюсь того, что «день грядущий … готовит» этим детям. Речь идет лишь о том, что было в практике органов соцзащиты и судов, и что продолжается сейчас. И если пенсионеры еще находят в себе силы выходить на улицы, перекрывать движение транспорта и протестовать, то родители детей-инвалидов и этого сделать не могут. Эта категория «униженных и оскорбленных» наших сограждан не в состоянии оставить свой добровольный круглосуточный пост возле ребенка.

Но вот что интересно. Отсутствие до недавнего времени федеральной базовой программы реабилитации инвалидов послужило при рассмотрении судами исков о выплате компенсации за реабилитацию ребенка-инвалида своеобразным тестом на состояние души судей. Существовавшее положение вещей оставляло некое пространство для совести и вполне давало возможность судье удовлетворить иск в интересах обделенного удачей еще при рождении ребенка, руководствуясь ст. 11 Закона «О социальной защите инвалидов в РФ». С благодарностью и уважением думаю я о добрых и честных судьях – А.М. Маркове, С.В. Мартусове, В.А. Фоминых, Рогожине, Л.В. Ширковой, Садововой Ю.В., которые в соответствии с законом и подчиняясь голосу сердца, удовлетворили подобные иски и поддержали тем самым не только материально, но и морально несчастных родителей (и Мосгорсуд подтвердил законность их решений).

Те же их коллеги, которые оставались глухи к пронзительной боли, так явственно ощущавшейся в этих делах, считавшие своим единственным долгом служение бюрократической жестокой системе, находили, вслед за ответчиками, зацепки для того, чтобы под тем или иным предлогом отказать в иске.

Зная заранее исход дела, такие судьи заставляли замученных, хронически усталых мам в течение года, а иногда и более, собирать многочисленные документы, бегать десятки раз на судебные заседания, которые будут бесконечно переноситься из-за неявки других участников процесса или по иным причинам, а иногда и вовсе без объяснения причин – просто после нескольких часов ожидания в судебных коридорах секретарь холодным тоном объявит: «Ваше дело перенесено на такое-то число. Распишитесь».

Да, права была одна такая мама, прошедшая весь этот мученический путь, суды всех инстанций, которая грустно сказала: «Это люди из другого мира. Они нас не слышат, не видят, не понимают. Каждый визит к этим людям – пытка, сильнейший стресс. И как заставить их спуститься на землю – непонятно».

Действительно, как жить рядом с такими инопланетянами? Или инопланетянами станем вскоре мы?

Конечно, в должностных инструкциях сотрудников Департамента соцзащиты и в кодексах ничего не говорится о совести, сострадании, милосердии, но ведь бывают же в жизни моменты, подобные тому, что потрясающе описан Гюго в «Отверженных», когда образцовый слуга закона Жавер обнаруживает, что есть нечто превыше того правосознания, какое до сей поры служило единственным мерилом его поступков; что не все умещается в своде законов, что общественный строй несовершенен, власть подвержена колебаниям, нерушимое может разрушиться, закон может обмануться, трибуналы могут ошибаться. «Новый мир открылся его душе: благодеяние, милосердие, терпимость, победа жалости над суровостью, слезы в очах правосудия, некая Божественная справедливость, противоположная справедливости человеческой».

Как тоскуешь в холодных судебных залах и коридорах по этим «слезам в очах правосудия»! По тому неуловимому, что Гюго называет голосом Божьим в сердце человека (а неверующие – просто голосом совести, что, в принципе, одно и то же), «этому самому изумительному из наших внутренних сокровищ».

Неужели в наше время не совершаются такие чудеса? Где же Вы, господин Жавер?