Выпуск 41 Содержание: Наталия Лазарева Листьев медь, окончание
Екатерина Четкина Счастье человеческое
Валентин Артемьев О творчество, полёт души!
Наталья Крупина «Пепельная роза»
Алла Касатка Жизнь – война
Крош Королева
Владимир Васильев Что почем?..
* * *
Наталия Лазарева
Листьев медь
33
А оттуда, из Учгорода, я решил переместиться в Ослябинск-5, но, как мне сказали в аэропорту "город временно закрыт", хотя и посмотрели с огромным уважением на все мои допуски. Ну, бутер солоноватый, это нам было не в новость, что-то тут всюду происходило, менялось, а Ослябинск вообще всегда был под вопросом, поэтому я переменил решение и попросил билет до Яицка. Дали.
Самолет сел в голой степи, и, я как спустился с короткого трапа, сразу почувствовал запах сухой полыни, который умудрялся пересилить даже топливный вонючий дух. К Кубатому пошел пешком, прямо из крохотного аэропорта. Шел по обочине обсаженной несколькими слоями тополей дороги, и, что удивительно, высмотрел в суховатой прямой траве среди тополей кучи огромных грибных шляп белого цвета. Дотопал, загрузился в город. Домишки там на окраинах - словно и в Плещееве - снизу каменные, сверху деревянные, чаще почерневшие. Я решил, что видимо, очень старые. На одном даже была надпись: "Здесь бывал Емельян Иванович Пугачев".
Топал я к центру, где виднелись серьезные кирпичные здания, коричневато-рыжие, с арками возле крыши - ну, как везде тогда строили, когда вообще начали строить, но по дороге наткнулся на церкву с маковками, заглянул - заколочена. Побродил еще, увидал разбитый местами бетонный забор, а за ним большие деревья. Потыркался вдоль забора - каким-то ветром, не полынным, другим, оттуда понесло - и вышел к здоровым воротам с чугунными зубьями, кое-где выломанными. Над воротами тоже была арка, а над ней надпись: "Парк им. Горького". Зашел, потому что не мог понять, чем оттуда тянуло.
Так, сначала - ничего особенного: густой сорняк под тополями, народу - никого, понятно - рабочее время, так я по аллее, потом деревья стали все выше, какой-то уже особой породы, вместо репья пошла гладкая, но сухая трава, и дорога потекла, вроде в гору, и просто я в этот лес погрузился, и тут земля оборвалась, за ней простерся песчаный склон-обрыв, а дальше - река. Здоровая!
Темно-синяя, мелкими буранчиками, бурлит, водит, а по ней идет плоскодонка - прям вровень с водой, сидят два мужичка - хиленьких, в каскетках, в пиджачках, один - с веслом, другой - на корме, и очень четко рулят на другую сторону, прям к степи, к берегу, заросшему густым кустарником, в котором даже отсюда видны яркие малиновые вкрапления. От реки идет водный вольный дух, а от кустарников - даже на таком немаленьком расстоянии - тянет розовым масляным запахом.
Какой там "Парк им. Горького", думаю...
Когда я добрался, наконец, до Кубатого, он все мне пояснил: что никой это не парк, а - Ханская роща, а ветер дул с Бухарской стороны - значит из Азии, потому так и несло шиповником.
Яик - большая река и разделяет Европу и Азию.
Когда добрался, здорово устал - жарковато все-таки было в этой Европе-Азии. Домик оказался тоже неновым, с крытым двором - там деревянная крыша-навес начиналась уже от больших почерневших ворот, что было здорово - все ж прохлада. Для Кубатого такая предосторожность важна - я еще большего толстяка не видел. Хотя счас-то я... бутер. А ведь было, в сущности, отлично. Свобода, степь, река, интерес, запал... Если бы мне Кубатый назавтра не показал того, что показал - мед была бы, а не поездка.
Кубатый был страшным толстяком с детства, причем, как о нем рассказывали, вечно ему жарко: даже зимой ходил нараспашку, а все остальное время года - в одной рубахе, выворачивающейся из-под ремня, и все норовил закатать рукава. Выборгский даже говорил мне, что в реальном ходили слухи, что у Кубатого - два сердца. Но никто из медиков подобного не подтверждал.
Но энергии у толстого Кубатого было столько, что я бы поверил. Он мне страшно обрадовался и никакого страха, который я наблюдал у Номерпервого, я тут не обнаружил. Он напоил меня водой из своего колодца, завел в залу, оклеенную желтыми обоями по доскам (стыки досок проступали под обоями), порасспросил, как там Федор, и уложил на низкий топчан, застеленный хлопчатобумажным покрывалом в рубчик. Я что-то тут же заснул - так я устал из-за перелета и жары, а также из-за моего невыполнимого задания.
С низкого топчана было видно гладкий, свежевыкрашенный прохладный пол, на желтых обоях висела репродукция какой-то очень знакомой картины - там где босая девчонка с малышом бегут через мостик в страшную грозу (у нас в доме было пруд пруди таких девчонок), и я так сразу заснул!..
Причем, сначала я стал думать об этих босых девчонках, о нашем доме - пустоватом, неухоженном, без тряпья на окнах, но нескучном, о всяких выдумках братишек, о дыре под забором, о зеленых ходах в зарослях молодого грецкого ореха, потом из ходов я вдруг попал к Веруниной стенке, прям к той, что идет к окну, где приподнята занавеска и слегка видно пачку книжек...
Когда я проснулся, Кубатый, пыхтя, но двигаясь быстро-быстро и выталкивая впереди себя очень маленькие для его тела ступни в остроносых шлепанцах, притащил электрический самовар, чашки и разложил на круглом обеденном столе бумаги и фотографии.
На фотографиях был молодой красивый Федор Иваныч, очень плакатный, как я и предполагал, но все же с испуганными, слегка выкаченными глазами, что ему было совсем несвойственно; Номерпервый - очень худенький, внимательный, бритый по ноль, сам огромный Кубатый в мундире, ушитом металлическими пуговицами, дядька с усами и бородой, крупная темная девица, стоящая как бы между прочим, поодаль и поднимавшая к улыбающемуся лицу огромный каракулевый воротник, а также кусок какого-то сооружения, а может и машины - а кусок потому, что дальше все было обрезано ножницами.
- Вот, обрезал и пожег, а то загребли бы меня, - заявил густым глубинным голосом Кубатый, - говорят, в начале войны, все в реальном перерыли - искали чертежи огнемета, людей невинных забрали, утащили макет из музея - а так все равно ничего и не поняли.
- А что следовало понять? - спросил я, еще не проснувшись, но уже ощущая в себе настороженность.
Кубатый тут же обиделся:
- Ты, Носач, давай просыпайся и начинай шевелить мозгой. Это тебе не автомобиль Запорожец, и не инвалидная коляска, а "огнемет четырехзвенный, большой, второй модели, на шестипалом твердорезиновом ходу, использующий наполнение троекратно сообщаемого запала...»
Я снова захотел было зевнуть, меня опять потянуло к той стенке в квартире Веруни, и даже пахнуло тем воздухом, когда она подтянула край шерстяной кофты. Я подумал, что Кубатый не зря отстриг часть фотографии, было чего опасаться, но его не взяли, потому что он полон собственной чуши, привык нести эту чушь, и нес ее уже давно, оттого его и отправили после санатория к родственникам в Яицк.
- Постой, Кубатый, что есть троекратно сообщаемый запал? Это что-то связанное с топливом? Я уж не говорю, о конструкции, ты мне, может, скажешь, на чем эта штука вообще работала?
Кубатый запыхтел, напустил на себя важности, попытался затрясти головой, на которой благородно рассыпались седые, разделенные ровным пробором волосы, отчего затряслось все тело, так как шеи вовсе не было, и заявил:
- Как - на чем она работала? А не на чем.
- А огонь?
Кубатый взял бумагу, начал выводить чернильным карандашом какие-то цифры и корявые печатные буквы, поясняя мне - вроде так я понял - вычисление степени давления на какой-то наполнитель, да так напористо, сверля меня взглядом, вставая и садясь, стуча руками по столу, укоряя меня в глупости и незнании основ.
Я все-таки не выдержал и спросил:
- Дядька Кубатый, мне бы чертежик, а то я тупой, как пень. Или, хотя бы, - я оглянулся на дверь и шепотом проговорил - адресок персоны, кто про чертежик знает.
- Ишь, ты, какой прыткий! - завопил дядька, все ему скажи, а даже основ правил вертикалистов не вызубрил.
Я насторожился.
- Об основах - слыхал. Кто такие вертикалисты - не совсем понимаю. А вот что на военном параде в 24-году выкатили на площадь огнемет, и он дал залп, да такой, что пятеро солдат загорелись как факелы - об этом знаю.
- Ой, он слыхал! Он слыхал! - завопил Кубатый, свернул все свои листы, засунул все это в старый плоский кожаный портфельчик, и потом, выглянув в окно и сунувшись все телом за дверь, ухоронил в особую щель за печкой. А фотографию протянул мне, и я ее демонстративно спрятал под рубахой и перетянул ремнем.
- Пошли, мне гулять пора! - вдруг заявил он и крикнул куда-то, в глубину крытого двора, - Племяша-а! Я - пройтись...! - и так в своих остроносых шлепанцах, подтягивая штаны на широком сверху, но сужающемся к низу, при переходе в массивные ноги плоском заду, побежал к воротам.
Мы миновали старые темные дома с кирпичным низом, прошли по улице пятиэтажных, с арками и балконами, с парикмахерской и гастрономом в первых этажах, снова погрузились в одноэтажные улицы и выбрались за город, где стояли серокирпичные бараки - прямо в степи, даже без полисадников, только кое-где возле них были врыты столбы с натянутыми между ними веревками, и сушилось, развеваясь, густо подсиненное белье.
Там мы поймали грузовик, прокатились километра с три, вылезли на развилке, еще прошли по степи и вдруг сели.
- Передохнем, - заявил Кубатый.
Я сорвал низкую сухую полынину и пожевал.
- Что, вкусно? - заинтересовано спросил дядька, - Не вкусно? Вот нам всем скоро так станет не вкусно, - Потом подтянул под себя толстые ноги, хитро оттолкнулся руками, поднялся и поманил меня за собой. Мы прошли метров триста и увидели впереди какой-то сиреневатый пар или дым.
- Идем, идем! - позвал меня дядька и скоро, словно шар, покатился дальше. Мы шли в сторону дыма, и постепенно открывался провал в степной почве, провал неровный, какой-то зигзагообразный, но довольно большой, и заполненный желтоватой, местами, словно кипящей жидкостью, над которой витал, сворачиваясь странными фигурами тот самый пар.
- Что это? Серное озеро? Зачем ты меня сюда привел? - спросил я.
- Серное, как бы не так... - захихикал Кубатый. - Это, шут его знает из чего озеро, - а потом очень серьезно посмотрел на меня, и тут же мне показалось, что толстяк вовсе и не смешон, а вполне гармоничен, и голова его с ровным косым пробором показалась мне благородной, - Оно появилось как раз тогда, когда началась промышленная разработка на Пятом прииске, когда даже в наш горсовет завезли эти... ящики - корпы. Да и вывеска на улице Первого мая - "Разнарядческая контора. Прием списков продвижений по четвергам" тоже ведь тогда возникла.
- Ну и что? - я снова засомневался в нормальности Кубатого, - государство решило разобраться - рационально ли расходуется время населения, кто чем занят и так далее. Я и сам сдавал такую разнарядку.
-Ну, сам будешь кумекать – как, да что... - ответил вдруг равнодушно Кубатый, - только любой вертикалист сразу поймет - "что это". Хотя, думаю, из выживших вертикалистов никто этого озера не видал. А ты - думай! И я вот тебе хочу сказать, - он взял меня за пуговицу сорочки и слегка притянул к себе, - огнемет никогда не давал горячего огня, способного сжечь что-либо. Тогда на параде была его неумелая копия, даже и не копия, а просто подделка, жрущая топливо безмерно. А у истинного огнемета - того, что посеял страх на Центральном фронте - был особый огонь, постный.
- Верно, - согласился я. - Но пойми, Кубатый, какой бы ты ни был вертикалист-развертикалист - кто тут будет вспоминать всякие ваши дореволюционные партии, да фракции - стране нужен этот постный огонь. Мы - должны быть первыми. И я указал головой на небо, туда, в астросферу.
- Зачем туда? – неподдельно удивился Кубатый, потом добавил, - То, чего ищите – ничего такого там нет. Оно – в другом. И не в пространстве вовсе…Эх, сумели бы как-то без этого... Были же Ледяные острова, люди же сами делали что-то...
- Надо, брат, значит надо! - похлопал я его по плечу.
- Ну, что я тебе взаправду-то могу сказать, - вдруг быстро и довольно суетливо, как тогда с бумажками и цифрами начал дядька, - все закрыто-перекрыто, закодировано. Нам ключ не даден. А что, там, в Учгородке - ничего, ничего тебе не ответили? Ну, так я и знал. Тогда у тебя один выход - Китерварг. Дуй прямо к ней.
- Думаешь, дядька?
- Да фиг ее знает. Она очень была девица себе на уме, и из наших вертикалистов - совсем не последняя.
- Это она там, с воротником?
- Она.
- Очень крупная девушка. - А теперь она - крупная и важная старуха. Это мы тут... у племяшей. А Эвелина Захариевна - завкафедрой в Ослябинском политехническом.
34
Это Китерварг… Девица с фотографии из Плещеева. Ну да, она была большая. Большая, с ровной плоской спиной, с гигантскими сухими ногами, которые и на фото угадывались под несуразной длинной юбкой. Зато спереди Китерварг была, словно древний корабль, украшенный фигурой морской девы, столь же выпуклая. Две немалые торпеды, запрятанные под блузку в горох и разделенные мужским галстуком, до преклонных лет предваряли путь этого корабля. Да я ее поначалу и разглядеть не мог - завкафедрой автоматики Эвелина Захариевна Китерварг носилась по коридорам ослябинского Политеха, распахивала и захлопывала за собой тяжелые дубовые двери аудиторий, выкликала кого-то, приказывала, выговаривала.
Заглядывая в прикрываемые ею двери я видел такие же, как и в нашем Южном политехе аудитории, только всюду были понатыканы эти ящики-корпы.
Даже и не скажешь, сколько Эвелине было лет. Волосы, видно, красила в темное, губы там, помада… Лицо широкое, гладкое, словно надутое изнутри. До безобразия Кубатого она не дошла, но и старческой немощи Первачева у нее абсолютно не было.
А вот нос… С носами у них у всех - странное дело. У Китерварг нос большой и рыхлый и, возможно, он бы и выдавал ее древний возраст, но точно также, как и у Номерпервого и у Кубатого, у нее не было видно ноздрей, их, словно бы скрывали обвисшие складки кожи. Это была какая-то их общая особенность, но думать об этом мне тогда не хотелось.
А вот сейчас я об этом думаю, и вспоминаю, кстати, что у Явича, у Выборгского, ноздри аж выпирают из самого носа - такие над ними выпуклые носовые крылья, да и само строение ноздрей, я бы так сказал - длинное и извилистое, Они у него, словно упираются и выползают с силой. Впрочем, что я вперился в это дело - не к чему. Но кое-что попозже я увидел и сам.
В конце концов, я поймал Китерварг - встал на почерневший от тряпки уборщицы паркет посреди коридора и перегородил ей путь. Она притормозила так, что даже пыль столбом поднялась из-под ее огромных ступней:
- Что у вас? Я предельно занята. На носу - перспективная учебная игра. Собираю народ. Вам - две минуты!
Я вытащил древнюю фотку и показал ей.
- Ну, и?… - она зыркнула в нее очень темным быстрым глазом, и даже, вроде бы, не удивилась, словно видит себя каждый день в большом квадратном каракулевом воротнике, в низкой шапочке - на лоб, к обведенным черным глазищами, в обществе лихих вертикалистов, на фоне самого огнемета и - такой молодой.
Меня могли бы вам рекомендовать бывший председатель Палаты мер и весов Федор Иванович Выборгский, сотрудник Кубатый и…
- Понятно, - устало проговорила Китерварг, - Видите ли, у меня - игра. Это я уже сказала. Кстати, вы тоже можете поприсутствовать. Вы кто по специальности?
Я пояснил, потом протянул удостоверение и допуск.
- Хорошо, - спокойно и даже, как мне показалось, слегка торжественно, согласилась Эвелина Китерварг, - наша игра будет проходить в столовой.
Я решил не удивляться - в столовой, так в столовой. Мы вот с женой недавно ездили к ее детям в лесной лагерь, смотрели, как они носятся по кочкам в поисках желтого и красного флагов - тоже игра. Привезли им кило печенья - было сгрызено за несколько мгновений после того, как желтый флаг так и не достался.
А тут была обычная студенческая столовка с запахом щей на бульоне из костей, заправленном комбижиром. Но, как я заметил, вместо кассового аппарата там уже примостился невзрачный корпик.
Все столы были сдвинуты в угол, а посередине зала столовой оставили только стулья.
Но стулья особые - квадратные сидения, плоские, без изгибов прямоугольные спинки, тяжелые ноги-обрубки. Выкрашены стулья были в темно коричневый цвет, отдававший в немногочисленных трещинах в желтизну, и стояли в беспорядке посреди зала на светлом линолеуме.
Участники игры - студенты и всякая молодежь из преподавательского состава столпились у дверей. Я посмотрел на них - ну такие же точно ребята, что недавно пришли и в наше ка-бе - в этих мелких пиджачишках с кургузыми узкими плечами, с обязательными шлицами позади, над тощими задами, в застиранных клетчатых рубашках, застегнутых под самое горло. И девчушки - в коротких, открывающих неформатные бедрышки юбках, в обязательно обтягивающих свитерках под горло. Субтильные детишки, мы не такие, вроде были...
Китерварг, огромная, словно башня, сама похожая на эти массивные квадратные стулья, вышла на видное место и велела начать игру.
Включили быструю музыку ( под такую передают утреннюю зарядку), и ребята струйкой потянулись к стульям. Китерварг командовала:
Все вы знаете свои роли. Вы - стряпчие, вы - агенты, вы - контейнеры. Стряпчие собирают сведения с мест о многочисленных продвижениях, передают агентам, тем – несут к контейнерам.
И каждый из ребят подошел к своему стулу и произнес свою фразу: "Расскажите, какие вы проводите в данный момент работы? И какие еще продвижения вы должны будете сделать в следующий момент?". И они повторяли эту фразу некоторое время, но не хором, а невпопад, и их голоса гулко отдавались под сводами столовой. Потом каждый, поднатужившись, схватил по стулу, и они принялись ходить со своей ношей по видимо, ранее задуманным, извилистым маршрутам, а потом начали передавать стулья, видимо, агентам, а те… Я все пытался врубиться в эту систему, а потом - бутер его знает почему - погас свет. И музыка замолчала.
Китерварг завопила:
- Где монтер? Ко мне, сюда!
А мне послышалось сзади тихое хрюканье. И дальше пошла другая музыка. Я такую не люблю. То есть не то, чтобы не люблю. Она мне просто никогда не доставалась, а когда стал начальником - уже стало не до того. Но и движок пошел из динамиков!..
Сзади - шарканье, стук каблуков, да и стук потяжелее - видно носилась эта зелень со стульями, и уже не только хрюкала, но шипела и давилась, зажимая ладошками рты. И еще в полной темноте я заметил зеленые искры, видимо, народ нацепил значки с диодами. И зеленые двигались вовсе не так хаотично, как поначалу казалось. Судя по всему, они со своими стульями носились по кругам и эллипсам, а потом устремлялись к определенному центру, и там начинало что-то происходить.
Китерварг трубно продолжала:
- Монтера! Коменданта сюда!
Дали свет. Посреди столового зала образовалось сооружение из стульев, влепленных друг в друга - кто как. Кто на ножках, втиснутых в пространство между спинками, кто, перевернутый набок, кто - установленный на попа.
И было не понять - то ли хаос, то ли - высочайший порядок разумной случайности. А в целом это хранилище стульев - а ведь, судя по предварительной программе завкафедрой Китерварг, все это и должно было стянуться в хранилище - оказалось компактным, спрессованным, но совсем не собранным в ровный куб. Я бы даже сказал, что это разлапистое, с торчащими в разные стороны кургузыми ножками - все равно склонно было по форме к фигуре вращения: эллипсоиду или даже шару.
Игроки выдохнули: "О!". Хрюканье переросло в гогот.
Но Китерварг простерла руки - очень длинные руки с массивными рыхлыми, морщинистыми кистями:
- Я не знаю, кто вырубил электричество и поставил Хендрикса. Но! Игра удалась! Следующая в среду, в коридоре общежития.
Эвелина Захариевна направилась потом прямо ко мне, деловито взяла под руку и отвела в сторонку.
- Сотрудник Анпилогов… у-ффф. Тяжело прошло, ну ладно. Найду еще силы с вами переговорить. Пойдемте, у меня тут комната, в общежитии.
Комната ее находилась в конце бесконечно длинного коридора железобетонного корпуса общежития, где с одной стороны шли большие квадратные окна, выходящие на близкие к городу горы, а с другой - обшарпанные двери в жилые помещения.
За таким же здоровенным окном комнаты Китерварг открывался вид на сосновый лесок, поднимающийся на холм, желтый, с осыпями песчаника, и даже - бережок светлой реки.
- Красота! - я решил все это дело похвалить.
- Ну да, - согласилась завкафедрой, - только сильно подгаженная. - Водку с водой будешь?
Я что-то устал, наволновался и сказал, что буду, конечно.
Тогда эта большая женщина пошла в угол комнаты к стеллажу, напоминающему кусок химической лаборатории, и принялась там колдовать: сливала воду из кранов, вдувала в нее воздух из трубки, цедила в пробирку через целый пук фильтровальной бумаги, потом налила в два граненых стакана, плеснула туда водки из бутылки, видимо, привезенной из столицы. Пила она потом не залпом, а маленькими глотками и заедала кое-как накромсанными кусочками сыра, и мне тоже сунула бутерброд.
- Так ты, сотрудник, Анпилогов, побывал у Кубатого, и, видимо, в Учгородке?
- Верно.
- И что нужно теперь Федору?
- Да Федору теперь, вроде бы, ничего не нужно, сидит себе на даче под Плещеевым, - Китерварг кивнула, - но вот нашему…. - я приостановился - государству, так сказать, понадобился вдруг, постный огонь.
Китерварг снова понимающе кивнула, и я приободрился.
- Я - руководитель отдела имитации КБ «Запуск», и мне необходим это самый постный для испытаний нового астроизделия, ибо - нехватка топлива…
Эвелина еще раз мелко сглотнула и пожевала.
- Это, насчет топлива, они врут. И бесконечно продолжают нагло врать. Но я тут сделать ничего не смогу, - потом посмотрела в окно на изгаженную летнюю красоту.
- И что, Федор, не дал тебе никакой наводки?
Я пожал плечами:
- Да нет… Но ведь он и сам не знает. Я ведь был там, на Ледострове, помню его попытку.
Китерварг кинула на меня очень быстрый взгляд, - ну немолодая же женщина, в конце концов! - но глаза у нее так и горели, куда там, Первачеву и Кубатому! - и я добавил еще к своим словам, не из-за водки, но отчего, по сути, было и не сказать?
- Он там пытался, конечно, лед топить. Вызывал постный огонь - но… не вышло!
- Ну, в подробностях, он, конечно, не знает ничего. Да и никто из нас, оставшихся, в подробностях не знает. Все закодировано.
- Вот. Он мне так и сообщил, - я решил говорить все начистоту, иначе, зачем ехал? - И даже я добыл всякие бумаги, чертежик замка… А умные мои сотрудники, твердят - в этом есть тайнопись. Повторяющиеся последовательности.
Она вскинула подрисованные краской брови, и я добавил:
- Для раскрытия кода на перебор всех возможных вариантов последовательностей потребуется довольно много времени. А у меня - сроки. - Я ударил ребром ладони по своему горлу, - Вон, завкомплексом так разнервничался, что приказ отдал и пошел… Прям в стену. Увезли его.
- Это Кэтэван Ламидзе? И что – с него требовали возможности сверхдальних полетов, причем так жестко требовали, что он разум потерял? - быстро спросила Китерварг.
И я подтвердил.
- Ладно. Видно срок вышел.
Она отодвинула стакан, тяжело поднялась, подошла к шкафу и достала с верхней полки из-под разномастного неглаженного белья старую кожаную дамскую сумку, а из нее - тяжелую связку проржавевших ключей и протянула мне.
