« Господь меня разумеет, а я умолкаю». (Сервантес Мигель де Сааведра. Сс в 5 тт. Т. М., 1961. С. 14.)
жүктеу/скачать 1.65 Mb.
|
| Поеду в Сестрорецк, сяду на берег реки Сестры глядеться в воды.
Есть пустоты незаполняемые. Жвачка во рту пэтэушницы. Плотность текста, или «без лишних слов». Так, что-то улыбчивое. Первая фраза «Фиесты»: «А потом погода испортилась». Так и надо: с бухты-барахты. Только не лежачим камнем, особенно постаментом! Это можно сравнить только с радостью школьников, у которых заболел учитель. Срикошетившее письмо. Были на «Вы», были на «ты», на «мы» не были. Беспаспортные слова. (н. м.) В неудавшемся по исполнению стихотворении Блока «Когда я стал дряхлеть и стынуть...» (1903) финальные строки: «Ах, если б мог я научиться Бессмертной пошлости толпы!» Блоку 23, он представляет себя стариком — когда-то поэтом, ныне утратившим способность творить. Попытки вернуть юношеские настроения ни к чему не приводят. Проникнуться духом толпы не дано. Отсюда безысходность. Просто ей уютно в толпе. Сердце, выложенное на бумагу. (н. м.) За гробом Гейне шло шесть человек. «Ну и любил же мальчик огурцы!» (А.Сергеенко, «Как Л.Н.Толстой рассказывал сказку об огурцах». В кн.: Л.Н.Толстой. Для детей. М., 1976. С. 216.) Без признаков моложавости. Поклявшийся страшен. Страшен — если замыслил доброе. Вдвойне страшен — если злое. Какие-то индокитайские дожди. Сезон непросыхающих зонтов. Пелена расстояний. Не помню, что назвал Парандовский алхимией слова, но что прикосновение философского камня слова к страданию превращает его в золото — правда. Чем страдать, лучше превращать страдание в слово. У Тургенева есть стихотворение в прозе «Кубок»: «Мне смешно... и я дивлюсь на самого себя. Непритворна моя грусть, мне действительно тяжело жить, горестны и безотрадны мои чувства. И между тем я стараюсь придать им блеск и красивость, я ищу образов и сравнений; я округляю мою речь, тешусь звоном и созвучием слов. Я, как ваятель, как золотых дел мастер, старательно леплю и вырезываю и всячески украшаю тот кубок, в котором я сам же подношу себе отраву». (Январь, 1878).
«Раз подал он архиерею какое-то скоромное кушанье, но опомнился и думает: «Как же, мол, архиерея-то оскоромить?» Иреней взялся уже за кусок, а Фадеич шепчет ему: «Скоромное, Ваше преосвященство». Гость с сердцем оттолкнул блюдо, крикнув: «Коли скоромное, так зачем, дурак, и подаешь!» <...> В другой раз он был поумнее: когда принесли ему с кухни блюдо с поросенком, он подал его прямо Иринею без всяких объяснений; за столом никого чужих не было, все свои, интимные. Ириней ласково взглянул на Фадеича, перекрестил блюдо большим крестом, сказав: «Сие порося да обратится в карася», и, не дождавшись превращения, принялся есть с таким аппетитом, что и у других слюнки потекли». (Лаврентьева Е.В. Светский этикет пушкинской поры. М. 1999. С. 433.) Больше, чем вмещает воображение. Показания к самобичеванию. Арендовать уголок в чьём-либо сердце. Это и есть отправная точка моей философии: равенство всех онтологических статусов — всех без исключения. «События — это пыль». (Французский историк Фернанд Бродель.) От самобичевания к самолинчеванию. «Можно ли по-настоящему понять возвышенную картину и созерцать её со священным благоговением, если в эту минуту не верить в то, что она изображает?» (В.-Г.Вакенродер. Фантазии об искусстве. М., 1977. С. 85.) Серьёзность и благочестивость стреноживают мысль. Дописать воображением. Нет удочки, на которую бы я не попался. Только одна — та, что с неба на землю. Я не пиломатериал. AMORE ET VIRTUTE — любовью и отвагой. Фурии воспоминаний. Неинтересные в своей понятности лица. На оси «проза — стихотворение в прозе — стихотворение» верлибр занимает место второго тире: «проза — стихотворение в прозе — верлибр — стихотворение». Кто только не пишет верлибры, хотя вправе писать лишь тот, кто овладел классическими размерами, которые и есть камертон свободы. Гераклиада. Удивительно, как решился Тургенев опубликовать некоторые стихотворения в прозе. В четверг, независимо от дождика. Я ведь всё почти пишу наизнанку. Что-то непочиняемое. Из всех спасательных кругов улыбка самый спасательный. Разрушительные силы природы сильней созидательных; неразумие сильней разума. Полюс любви и тепла. Весь смысл моего пришествия в мир ― что прекрасное я назвал прекрасным. Черта, за которую я всякий раз заступаю. Трупный яд воспоминаний. Портвейн — излюбленный напиток диккенсовских персонажей. (н. м.) Жизнь надо принять, вытерпеть, а главное, понять. Новенький, с иголочки Новый год. Дева Севера. Есть культурные, пусть они этим и занимаются. На могильной плите: «Человек, который всё понимал буквально». «Пробуждение совести». Хореографический этюд. Замысловатости. Обрядовая сторона жизни. Где припахивает обрядом — я пас. Светские, религиозные — всё равно. «Природа созидательна на всех уровнях ее организации». (Илья Пригожин) Ладить с самим собой. «Демократия заключается в том, что богатый и бедный одинаково имеют право ночевать под мостами Сены». (Анатоль Франс) Не совсем впопад. Берег несбывшихся надежд. (н. м.) Всё равно что сказать сумасшедшему: «Не сходи с ума». Был ли Ленин человеком партийным? Никоим образом. Только интеллектуально и духовно независимый человек может создать общность. Христос не был христианином, Толстой не был толстовцем. Минута молчания у доски. Пошлый насморк. Если верующий добр, то не потому, что верующий, а потому что добр. Сократ по поводу неясностей у Гераклита: «То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно». Сколько бы это ни стоило, оно того стоит. Немалообеспеченный. Мои праздники — праздники понимания, волнения от удач — своих и чужих. Зануда-филолог. Не говори: человек глуп. Скажи: человек — человек. Умный человек — аномалия. Вот отделение «несбывшихся надежд», а это «невыполненных обещаний». Они так же несомненны, как мы с вами. Они перестанут существовать, когда сотрётся память о них — на нейронном, магнитном, бумажном или любом другом носителе. Нелин девиз: «Всегда готовь!» Если ты этого не видел, это не значит, что этого не существует. «Граф (пересилив себя). <...> У меня... да, у меня было намерение взять тебя в Лондон в качестве дипломатического курьера... однако по зрелом размышлении... Фигаро. Ваше сиятельство изволили передумать? Граф. Во-первых, ты не знаешь английского языка. Фигаро. Я знаю god-dam. Граф. Не понимаю. Фигаро. Я говорю, что знаю god-dam. Граф. Ну? Фигаро. Дьявольщина, до чего же хорош английский язык! Знать его надо чуть-чуть, а добиться можно всего. Кто умеет говорить god-dam, тот в Англии не пропадет. Вам желательно отведать хорошей жирной курочки? Зайдите в любую харчевню, сделайте слуге вот этак (показывает, как вращают вертел), god-dam, и вам приносят кусок солонины без хлеба. Изумительно! Вам хочется выпить стаканчик превосходного бургонского или же кларета? Сделайте так, и больше ничего. (Показывает, как откупоривают бутылку.) God-dam, вам подают пива в отличной жестяной кружке с пеной до краев. Какая прелесть! Вы встретили одну из тех милейших особ, которые семенят, опустив глазки, отставив локти назад и слегка покачивая бедрами? Изящным движением приложите кончики пальцев к губам. Ах, god-dam! Она вам даст звонкую затрещину — значит, поняла. Правда, англичане в разговоре время от времени вставляют и другие словечки, однако нетрудно убедиться, что god-dam составляет основу их языка. И если у вашего сиятельства нет других причин оставлять меня в Испании...» (Бомарше, «Безумный день, или Женитьба Фигаро». В кн.: Бомарше. Избранные произведения. М. 1954. С. 417.)
Всё равно его не брошу, потому что он хороший. Марш-протест по коридору: туда и обратно. Цепляться за прошлое. Слово неточное, но смысл понятен. Ради встречной понятности пользуюсь им. Никого ни о чём. Взаимонепроницаемые миры. Дом веротерпимости. После того как я упал в её глазах, я поднялся, отряхнулся и стал жить дальше. Бесшумный человек. Академическая задолженность (неузнанное). Хроника невезений. «Ему бы что-нибудь попроще бы, А он циркачку полюбил...» А по-моему, только и можно любить циркачек. В этой медиевистике мы и живём. «Одно лечишь, другое калечишь», или клинику клиникой вышибают. Если не напечатают мою статью, человечеству крышка. (А.К-в) Серый, как батон за 13 копеек. Надо втянуть себя в это. «По утрам белые розы пахнут росой и перцем». (Альбер Камю, «Записные книжки».) Чеширская улыбка. Всякий раз, когда мы вспоминаем дорогих покойников, они оживают. Побить все рекорды тактичности. Вот человек. Жил рядом и ничего не дал. Но проходит время, и мы понимаем: дал. Проходит ещё время, и мы понимаем: дал, и дал много. Просто не умели ценить. Встреча со словом. Так берут только от господа бога — из рук в руки. (А.К-в) Старый олигохрен. В двух словах — за неимением трёх. Если пинать каждую консервную банку... Этот кот — важная птица. По сравнению с К. я просто воспитанный мальчик. Палата №666. (н. м.) Классика эгоцентризма. Музыка — сентиментально-инструментальная. Досадности. Пафос самоуничижения. Где хорошо, там и родина. (н. м.) «Они указывали мне на деревья свои, и я не мог понять той степени любви, с которою они смотрели на них: точно они говорили с себе подобными существами. И знаете, может быть, я не ошибусь, если скажу, что они говорили с ними! Да, они нашли их язык, и убежден, что те понимали их. Так смотрели они и на всю природу, — на животных, которые жили с ними мирно, не нападали на них и любили их, побежденные их же любовью. Они указывали мне на звезды и говорили о них со мною о чем-то, чего я не мог понять, но я убежден, что они как бы чем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслию только, а каким-то живым путем». (Ф.М.Достоевский, Сон смешного человека». В кн.: Достоевский Ф.М. Записки из Мёртвого дома. Рассказы. М. 1983. С. 390.) Сметанные лебеди. Такая судьба. Я должен всё погубить собственными руками. Подробности оставьте себе. Голубой цветок романтиков. (н. м.) Попукиванья геликона. У многих «крылатых слов» крылья давно обвисли. Словник Ашукиных устарел. Холёные пальчики. Пряный Восток. Новый, уже с маленькой буквы, год. Легенды и мифы Жёлтых Домов. Речка-поперечка. Лопатный язык (дворники). Не все это понимают. Но разве есть что-нибудь, что понимают все? Фарфоровый дворец. (н. м.) Да ниспошлёт господь маленькую песчаную бурю! (в гололёд) Жизнь, пёстрая, как чеховские рассказы. Одна дурная голова всегда поймёт другую. Компендиумы и бревиарии (сокращённые издания). Интеллектуальная отзывчивость. Есть вещи, которых мне не понять. Объяснить — да, понять — нет. Музыка музыки. Вероучение, передающееся воздушно-капельным путём. Я не рождён для подвигов. Культ Богоматери как заступницы всех страждущих распространился в Европе с XII века. «Сверкающий звёздами зал Ночи». (Мунте А. Легенда о Сан-Микеле. М. 2003. С. 295.) «Андалусская литература (так ученые называют испано-арабскую литературу) в своем развитии пережила три этапа. Первый из них — с начала VIII по конец X в. — многие исследователи называют «периодом подражания», имея в виду глубокие связи этой литературы с классической литературной традицией арабского Востока. Эти связи, действительно, сохранялись долго, но уже в IX-X вв. испано-арабские авторы были весьма далеки от слепого копирования классических образцов. Традиционные жанры прозы и поэзии, в частности такие популярные, как мадх (панегирик), газель (любовная поэзия) и васф (описательная лирика), не только наполняются новыми реалиями и приобретают местный колорит, но и постепенно выявляют оригинальные черты, которые позволяют говорить о становлении андалусской литературы как самостоятельной ветви литературы арабов. Оригинальность и самобытность этой литературы наиболее полно раскрывается во второй период, обычно именуемый «периодом обновления» (конец X — середина XII в.). К этому времени арабские государства вступают в эпоху развитого феодализма; некогда единый Кордовский халифат дробится, распадается на ряд независимых эмиратов. Но в то же время осуществляется ассимиляция различных этнических элементов, которые составляют население арабской Испании (собственно арабы, берберо-африканские племена, евреи, аборигены — испано-римляне, принявшие ислам или сохранившие христианскую веру), и возникает ощущение единства народа ал-Андалус и своеобразия его культуры. <...> С середины XII в. андалусская литература начинает постепенно клониться к упадку. К этому времени в арабской Испании власть перешла к вождям берберских племен альморавидов и альмокадов. Фанатично настроенные, провозгласившие своей целью восстановление «чистого» ислама, новые правители вскоре начали решительную борьбу со свободомыслием и религиозной терпимостью. По их приказам сжигаются «еретические» книги, разрушаются многие великолепные архитектурные сооружения». (Пласкин З.И. Литература Испании IX-XV веков. М. 1986. С. 25-27.).
Подгонять минуты. От религии ничего не надо, кроме тезауруса. Хороши упразднённые религии: говори что хочешь, никто не обидится. Неотредактированная жизнь. Умереть со словарём в руках. Более душещипательно, чем душеспасительно. Спокойно выигрывать, спокойно проигрывать. Спасительное невежество. Я не умею ходить строевым и простираться в общей молитве. И я не верю Маяковскому, написавшему: Я счастлив, что я этой силы частица, Что общие даже слёзы из глаз Сильнее и выше нельзя причаститься К высокому чувству по имени класс. Не был он таким. Хотел быть, но не был. Самый толковый из словарей. Оттого что я встану на четвереньки, буду мяукать и думать, что я кот Васька, я Васькой не стану. Васькой надо родиться. Надо или надо бы? Предметность памяти. (н. м.) Шекспир, обнявший взором и солнце, и атомы. (Н.М.Карамзин) Мой чайник лучше поёт. Механизм самозарождения, невоспроизводимый в лабораторных условиях. Эпистолярный должок. Какие сухари ты больше любишь? «Не знаю, как другие, а я радуюсь, лишь бы только читали! И романы самые посредственные, — даже без всякого таланта писанные, способствуют некоторым образом просвещению. Кто пленяется «Никанором, злощастным дворянином», тот на лестнице умственного образования стоит еще ниже его автора, и хорошо делает, что читает сей роман: ибо, без всякого сомнения, чему-нибудь научается в мыслях или в их выражении. Как скоро между автором и читателем велико расстояние, то первый не может сильно действовать на последнего, как бы умен ни был. Надобно всякому что-нибудь поближе: одному Жан-Жака, другому Никанора». (Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 99.) Если человек заслуживает замечания, это не значит, что его надо делать. Завораживающе интересно. (н. м.) С высоты птичьего помёта. Если думать, что ты не Шекспир, Шекспиром не станешь. Потому что я человек, а не говорящий скворец. Голос, соскучившийся по голосу. Потому ли я больше люблю инструментальную музыку, что она нерукотворней? В боевой раскраске (н. м.). Муравьиные буквы. Чувство юмора как охранная грамота. «Пиши, кто умеет писать хорошо: вот самая лучшая критика на дурные книги!» (Н.М. Карамзин. Избранные статьи и письма. М. 1982. С. 77.) Если бы я придумывал эмблему для электронной почты, я бы предложил не летучую мышь, а паука, скользящего по мировой паутине — с письмом, зажатым во рту. Тут важна не оригинальность, а наложение образов — мировой паутины и паука-письмоносца. Вериги обязательств. Нити в прошлое. Понять жизнь в её непрерывности. А у вас — бывают дурацкие мысли? Как-то не по себе. Как сметаны холодной поел. Логический хаос. (н. м.) Если не верить в сказки, зачем их читать? Отмывание чёрного кобеля. Забиться в себя. Вымой руки и погладь меня по головке. Это сказал человек более остроумный и более серьёзный, чем я. Можно изучать структуры и закономерности, но движущую силу жизни — то, что стоит за всем этим, человеку знать не дано. Дегустационная память. (термин виноделов) Амплуа «интересного человека». Дар лёгкости. Высосала из меня все чернила. Есть не верят в бога, но верят в людей, а я и в людей не верю. Местный вкус. (н. м.) Жить исключениями, неправильными глаголами. Сим-сим, закройся. (болтуну) Преждевременный трепет. Расползание лысины. Спуск на воду (открытие сезона купанья). Дело не в этом. Но и в этом тоже. Из анкеты: «По какую сторону церковной ограды Вы хотите лежать?» Отойди, непосвящённый! Инфракрасная строка. Тщательно измельчённый гранит науки (Н.). «Лучше читать Юма, Гельвеция, Мабли, нежели в томных элегиях жаловаться на холодность или непостоянство красавиц». (Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 254.) «Мало знал я писателей, кого так не любили бы, как Брюсова. Нелюбовь окружала его стеной; любить его действительно было не за что. Горестная фигура — волевого, выдающегося литератора, но больше «делателя», устроителя и кандидата в вожди. Его боялись, низкопоклонствовали и ненавидели. Льстецы сравнивали с Данте. Сам он мечтал, чтобы в истории всемирной литературы было о нем хоть две строки. Казаться магом, выступать в черном сюртуке со скрещенными на груди руками — «под Люцифера» доставляло ему большое удовольствие. Родом из купцов, ненавидевший «русское», смесь таланта с безвкусием, железной усидчивости с грубым разгулом... Тяжкий, нерадостный человек. Я сидел на эстраде, когда вышел он к рампе читать речь. Помню его спину, фрак, выдававшиеся скулы, резкий, как бы тявкающий голос. Из всех выступавших он единственный придумал нечто своеобразное. Гоголя считал «испепеленным» тайными бурями и страстями, художником-гиперболистом, далеким от меры Пушкина. Сравнивал выдержки из него с Пушкиным и как бы побивал его им. Все это очень хорошо, одного не было: капли преклонения, любви. Речь не для юбилея. Не того ждала публика, наполнявшая зал. Понимал ли он это? Вряд ли. Душевного такта, как и мягкости, никак от него ждать нельзя было. Он читал и читал, его высокая худая фигура разрезала собой пространство, в глубине дышавшее толпой. Но с некоторых пор в живом этом, слитном существе стала пробегать рябь. Что-то как будто вспыхивало и погасало: сдерживались. И вот Брюсов, описывая Гоголя физически (внешний облик, манеры), все сильнее стал клонить к тому, насколько он был непривлекателен. Когда упомянул что-то о его желудке и пищеварении — в зале вдруг прорвалось. — Довольно! Безобразие! Долой! Кое-где повскакали с мест, махали шляпами, студенческими фуражками, тростями. — Не за тем пришли! Позор! Похороны какие-то! — Не мешайте! Дайте слушать! — кричали другие. Раздались свистки. Свистали дружно, в этом нет сомнения. Брюсов побледнел, но продолжал. Было уже поздно. Публика просто разозлилась и улюлюкала на самые безобидные вещи. Распорядители волновались — «скандальчик» в духе праздника гувернанток в «Бесах». Единственно, что мог сделать — и сделал Брюсов: наспех сократил, пропуская целые страницы. Кончил под свист и жидкие демонстративные аплодисменты». (Борис Зайцев, «Гоголь на Пречистинском». В ж. «Литературная учёба», 1988, №3. С.117.) «В защиту ограниченности». (эссе) Если и юмор оставит нас — что нам останется? Биотехнология: зачатие, вынашивание, рождение, воспитание. Скажи «А» — замечательно, добавь «Б» — всё испортишь. Точка раскисания. Дать свету войти в себя. (н. м.) Фортуна, обрезающая крылья Гению, а потом возвращающая их. (См. «Две аллегории» К.Н.Батюшкова.) Отряд покрытоголовых. Религия придумана не для мёртвых — для живых. Ещё никто из верующих не разочаровался в рае и райской жизни — как, впрочем, и не очаровался. Ни в чём так не нуждаются люди, как в обмане и самообмане. Не надо пытаться их переделывать: бесполезно. Тело и душу передаю Музею изящных искусств. Ещё не родился, а уже обокрали. жүктеу/скачать 1.65 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|