Сергей Андреевич Муромцев:
«Сторож, скоро ли рассвет? -
Еще темно, но день уже близок!»
Обращаясь к биографии Сергея Андреевича Муромцева, всегда приходится отвечать на вопрос, а кем же он был в первую очередь. Известным юристом, ученым-правоведом, навсегда вписавшим свое имя в историю развития мировой и отечественной науки права? Общественным деятелем, чьи опыты в области конституционного права относятся еще к детским и юношеским годам, а земская и общественная деятельность в многочисленных организациях не прекращалась от студенческой скамьи и до последних дней жизни? Университетским преподавателем, профессором, память об уникальном стиле преподавания которого сохранили многие поколения его учеников? Перевешивают ли семьдесят два дня его жизни – время пребывания на посту председателя Первой Государственной думы – прочие годы, и останется ли Муромцев для истории именно председателем Первого в истории страны парламента? Проще всего ответить на эти вопросы в том смысле, что все стороны его жизни и деятельности важны и заслуживают внимания и изучения и т.д. Может быть, это и верно, но опять же мы уходим от ответа, а кем же, прежде всего, был Сергей Андреевич Муромцев, кем он вошел в историю России, кем останется в памяти потомков?
Еще одним вопросом, к каковому неизбежно тяготеет биографический жанр, выступает соотнесение героя повествования с некими географическими объектами, каковые, по мнению исследователя, связаны со становлением изучаемой личности, иначе говоря, проблема «малой родины». Проблемы изучения малой родины людей, чьи имена не только вошли в историю России, но и выдержали испытание временем, вернувшись к нам после десятилетий вынужденного умолчания, сталкиваются с рядом конкретных трудностей. Прежде всего, это сама географическая локализация малой родины. Неоднократные реформы административно-территориального устройства России подарили возможность современным историкам и политикам записывать на счет конкретного региона тех, чьи имена пытаются использовать в различных, порой весьма далеких от науки целях. Во-вторых, это собственно вопрос о том, насколько тот или иной период, проведенный в определенном месте, влияет на жизненный путь человека и, соответственно, является ли факт проживания в некой местности основанием записывать ее в качестве малой родины, да и само понятие малой родины вряд ли можно назвать устоявшимся. Есть и еще ряд аспектов в постановке данной проблемы, но попытаемся ответить на них на примере жизненного пути одного из столпов отечественного либерализма, председателя Первой Государственной думы Сергея Андреевича Муромцева.
Формально, малой родиной Муромцева является Санкт-Петербург, где в казармах лейб-гвардейского Московского полка он родился 23 сентября (6 октября) 1850 г. Отец Муромцева, Андрей Алексеевич, происходил из старинного дворянского рода, генеалогия которого прослеживается с XYI в. В 1854 г. отца Муромцева производят в полковники и назначают командиром Второго гренадерского запасного полка. С 1855 по 1858 гг. семья Муромцевых переезжала четыре раза. В 1858 г. переезды заканчиваются, отец Муромцева выходит в отставку и покупает себе новое имение – Лазавку (в настоящее время Новодеревеньковский район Орловской области), где посвящает себя сельскому хозяйству. Оно расположено недалеко (немногим более 30 км) от Предтечево - одного из родовых имений семьи в Новосильском уезде Тульской губернии (ныне Елецкая область, кстати, ранее также входившая в Орловскую губернию).
Бурные исторические события, прокатившиеся по Центральной России в ХХ в., уничтожили немало исторических мест. Не уцелела и усадьба Муромцевых, ныне это обычное среднерусское село, находящееся в отдалении от сколь-нибудь оживленных дорог. Но истории было угодно распорядиться так, чтобы фамилия Муромцевых сохранилась в прямой связи с орловской землей. Вплоть до настоящего времени на топографических картах один из небольших населенных пунктов Новодеревеньковского района Орловской области называется Муромцево. Сохранилось и прежнее название имения Муромцевых – Лазавка, а также родового имения Предтечево.
Современники характеризовали Муромцевых как людей добросердечных, благожелательных, в соответствии с эпохой демократичных, отличавшихся веселым нравом и врожденным чувством юмора и, вместе с тем, определенным легкомыслием. Будучи в большинстве своем людьми от природы одаренными, Муромцевы проявляли особые способности к математике, что превратилось в семейную традицию, которой род очень гордился. Еще одной отличительной чертой Муромцевых была их сплоченность и дружба. В воспоминаниях отмечается традиционное, многолетнее поддержание тесных родственных связей.
Иной тип дворян представлял род Костомаровых, к которому принадлежала мать С.А. Муромцева. Почти все они – в противоположность Муромцевым – были некрасивыми. На их внешности, по мнению биографов, отразилось татарское происхождение. Костомаровы отличались строгостью нравов, замкнутостью и необщительностью. Не были они и гостеприимными, а в личном плане их характеризовали как людей жестких, порою даже жестоких. В их имениях культивировались уродливые формы крепостничества. Так, двоюродный дед Муромцева был задушен своими дворовыми за истязания. В имениях же, принадлежавших Муромцевым, телесные наказания были отменены задолго до отмены крепостного права.
Первоначальное воспитание Сергей Муромцев получил под непосредственным руководством матери, женщины тихой, беззаветно преданной семье и посвятившей себя обустройству ее быта, заботам о детях, особенно нежно любившей своего старшего сына (родившиеся до него двое мальчиков умерли младенцами). Отец Муромцева в воспитание детей не вмешивался, держался от них несколько отдаленно, ограничивая свое участие в этом процессе оплатой их обучения. Биографы Муромцева также отмечают, что Андрей Алексеевич Муромцев был весьма вспыльчив и, зная за собой это качество, практически не наказывал сыновей.
Среди детей Сергей Муромцев был старшим и с ранних лет выполнял роль руководителя и советчика. До 4-5 лет у Сергея и Николая была няня, после нее ни гувернанток, ни репетиторов у мальчиков не было. Позднее интересы детей формировались под влиянием разговоров взрослых (прежде всего военных), посвященных войне и военной службе. К военным интересам присоединился интерес к сельскому хозяйству, оставшийся у Муромцева до конца жизни. В соседнем с Лазавкою имении Предтечеве в семье дяди Семена Алексеевича юный Сергей Муромцев присутствовал при обсуждении взрослыми проблем, касавшихся великих реформ, преимущественно судебной и земской. В дальнейшем это отразилось на формировании его личности в подростковом возрасте.
Муромцев сам вспоминал о том влиянии, которое оказали на него в детстве разговоры взрослых о военных делах. «Можно родиться в половине столетия, – писал он, – а чувствовать себя как бы живущим с самого начала его. Благодаря живым рассказам деда по матери Николая Андреевича Костомарова, участвовавшего молодым офицером в кампании 1814 г., эпоха Отечественной войны запечатлелась в моей памяти так, как будто бы переживалась лично. Рассказы бабушки, бывшей на 16 лет моложе своего мужа и пережившей в десятилетнем возрасте 1812 г., пополняли картины того времени подробностями треволнений, пережитых в условиях домашней обстановки. Художественные образы "Войны и мира" вплетались потом в уже готовую канву семейных преданий. Воспоминания отца и дядей относились к николаевскому времени. Самого Николая я видел однажды из окна казармы лейб-гвардии Московского полка во время ученья, происходившего во дворе казарм».
Иного рода впечатления остались в памяти Муромцева о конце описываемого десятилетия. Раз в неделю в Лазавку доставлялись выписанные отцом «Московские ведомости», семья собиралась по вечерам в столовой и газета читалась вслух. Особый интерес возбуждали громкие события, происходившие в Европе. В памяти Муромцева особенно остро запечатлелись разговоры о подвигах Гарибальди. Почти через полвека он вспоминал, как «в массе русских семейств с замиранием сердца ожидали и с восторгом принимали известия об успехах освободительного движения в Италии. Мы, подрастающее поколение, слушая старших, принимали живое участие в общем восхищении, и образы Гарибальди и его соратников навсегда запечатлелись в нашей памяти, как светлые образы героев национального освобождения».
Близость юного Муромцева к политическим проблемам отразилась и на его детских играх. В литературе упоминается эпизод, связанный с организованной им совместно с братьями и сестрами игрой в «государство». Основой игры послужила найденная в библиотеке книга отца «Справочная книжка для русских офицеров» и, возможно, разговоры старших, прежде всего дяди, Сергея Алексеевича, услышанные Муромцевым в Предтечеве.
Его игрушечное государство «Лазавка» было не самодержавным, а конституционным, в нем имелись две палаты: Государственный совет и Палата депутатов, помещавшиеся в двух беседках деревенского сада. Государство было разбито на губернии и уезды, которые были тщательно нанесены на карту «Государства Лазавки». При этом определение масштаба и съемка территории, всего более семи гектаров, были произведены при помощи самодельных инструментов. Государство развивалось во времени и пространстве, завоевывая близлежащие местности; были присоединены царства: «Гумно», «Спарта» (скотный двор), «Дементьево», «Малая Лазавка» и т.д. Муромцев выдавал сестер замуж за воображаемых правителей завоеванных держав, проводил в них реформы, строил города и т.д. Позднее он напишет историю своего государства, поместив его в Малой Азии на берегу моря, с точной хронологией и описанием исторического развития. Переезд в Москву для обучения не прервал эту игру, а продлил ее на несколько лет, обогатив знаниями, полученными в гимназии.
В возрасте 9-10 лет мальчика увлекла еще одна игра – ежедневная газета, по образцу московских, получаемых отцом в деревне, издававшаяся им на протяжении двух лет. Каждое утро на чайном столе, рядом с отцовским местом, лежал свежий номер, составленный вечером на основании собранных на кухне, в детской, в саду «сотрудниками редакции» (братьями и сестрами) сведений. Позднее по этой газете взрослые иногда наводили справки – кто из детей и когда заболел, что произошло в хозяйстве и т.п.
Эпизоды детства Муромцева, прошедшего в Лазавке, показывают, как рано начал определяться круг его будущих интересов, связанных с жизнью страны. Но к осознанному пониманию жизненной действительности он придет позже, в начале 70-х гг. В сентябре 1860 г. юного Муромцева, которому исполнилось 10 лет, родители увезли в Москву для продолжения образования в гимназии.
Гимназическое образование, по свидетельству самого Сергея Андреевича, не оказало на него сильного влияния. В письмах, написанных в период учебы в последних классах, и более поздних своих записях он отмечал: «Я начинаю убеждаться, что ни одно учебное заведение не может быть воспитателем во всей полноте и что главная движущая сила в воспитании составляется семейством». Вообще же, его переписка за 1866 г., ко времени окончания гимназии, показывает, что он уже был вполне сложившейся личностью, у которой самостоятельная работа над собой, выбор интересующих областей знаний были больше связаны с влиянием семьи и собственными взглядами на будущую жизнь, чем с воздействием гимназии и учителей.
Подростковые годы Муромцева приходятся на время реализации в России целого ряда преобразований, перевернувших жизнь общества. К числу наиболее радикальных относилась судебная и земская реформы. Юный Муромцев, подобно многим современникам, бегает на судебные заседания, стараясь не пропускать наиболее громких дел, вслушивается в речи новых звезд российской юриспруденции. Дискуссии в земских собраниях, конечно, не могли по своему накалу и уровню ораторского красноречия сравниться с судебными процессами, но и они привлекали публику самим фактом обсуждения общественностью насущных проблем повседневной жизни, и среди тех, кто жадно впитывал новые формы организации общественной активности, был будущий земский деятель Сергей Муромцев.
От услышанных в семье разговоров о Великих реформах, юношеского знакомства с ними он переходит к непосредственному осмыслению деятельности новых судебных и земских институтов в России, обсуждает их в переписке с родственниками, подбивает отца «выбираться в Новосиле в председатели съезда мировых судей» и т.д. И вот на страницах писем, еще по сути юноши, встречается фраза, сделавшая бы честь и более опытному человеку, о склонности «почти всех более или менее способных людей, если не в столицах, то в провинциях... отслонить от себя заботу быть избираемым в какую-либо общественную должность».
Этот круг симпатий и интересов, очевидно, был определен не школой. Здесь заметно влияние дяди, Семена Алексеевича, отставного конно-артиллерийского офицера, которое, по признанию самого Муромцева, имело для него решающее значение. «Вольтерьянец, вольнодумец, как его звали в уезде, весьма образованный по своему времени человек, резкий на слова, но добрый по существу, он был грозою местных властей, священников и полиции, и вместе с тем защитником обездоленных», заслужившим популярность среди населения сначала в роли мирового посредника, а позднее мирового судьи. Он возбудил в племяннике интерес к проводившимся тогда реформам: судебной, земской, городской. Общение с ним помогло формированию у Муромцева критического отношения к чужим мнениям и истинам. Посылая дяде свою диссертацию, он писал: «Вы прикосновенны, и очень прикосновенны к моему сочинению. Вы были человеком, у которого я с детства научился относиться критически к окружающему и не поддаваться чему-либо бессознательно, потому только, что оно есть старое. У Вас я впервые научился смелости, с которой следует громить предрассудки, каждый раз, милый дядя, когда мне приходится браться за новое дело и вести его с борьбой против всяких предрассудков, невежества, пошлости, передо мною восстает Ваш образ, служащий мне символом борьбы за правду. С самого детства я привык видеть в Вас человека, который ставил своею жизнью такую борьбу и имел достаточно мужества и перед властью и перед толпою (которая подчас бывает опаснее власти), чтобы делать свое дело до конца, как следует».
В годы студенчества Муромцева с Лазавкой связаны прежде всего периоды летнего уединения, когда он усиленно занимался, пытаясь освоить помимо юридических, еще ряд естественнонаучных дисциплин, а также такое оригинальное увлечение юности, как проектирование локомотивов и строительство в деревне локомобилей для грунтовых дорог.
Оставшись после окончания юридического факультета при университете для подготовки диссертации, Муромцев полностью отдает себя ученым занятиям. Однако в Москве работа у него пошла совсем не так быстро, как он планировал. «Сначала принялся было горячо, – писал Муромцев, – но потом чем дальше, тем больше отставал, голова начала наполняться другим, и работа полетела к черту». Возникший внутренний дискомфорт Муромцев решил привычным уже ему способом – в мае 1874 г. он вновь, как и в студенческие годы, уезжает в Лазавку, «чтобы поправить грешки и натянуть потерянное время». В работе над римским правом и диссертацией прошли лето и осень. Сдав экзамены, Муромцев закончил свою магистерскую диссертацию «О консерватизме в римской юриспруденции». Диспут по диссертации состоялся 5 апреля 1875 г., и по результатам защиты Муромцеву одновременно была предложена кафедра.
Следующее десятилетие (1875-1884 гг.) было самым плодотворным в научной жизни Муромцева. Именно в это время им были написаны его фундаментальные научные труды. На этот период приходится наиболее активная работа в Юридическом обществе и его печатном органе «Юридическом вестнике». Муромцев выступал на общественно-политической арене в качестве городского и губернского гласного, в качестве публициста и политического мыслителя. Несомненно, что этот всплеск активности в жизни Муромцева непосредственно связан с пробуждением общественного самосознания самых широких слоев российского общества. В этот период Лазавка была для него местом нечастого летнего отдыха, ученых занятий, встреч со столь милыми сердцу детскими воспоминаниями.
В 1876 г. Муромцев, собрав необходимый материал для работы над диссертацией, теперь уже докторской, отправляется для работы в имение. «Я работаю теперь над новым сочинением, которое должно послужить мне в качестве докторской диссертации, готовлю также несколько критических статей», – так описывал он этот период своей жизни. Самоотверженная работа над сочинением «Очерк общей теории гражданского права» принесла свои плоды – диссертация была окончена к ноябрю и защищена 3 декабря 1877 г. Муромцев получил степень доктора гражданского права, а с 22 февраля 1878 г. утвержден ординарным профессором по кафедре римского права.
В этот период начинается и активная земская деятельность Муромцева, но она, несмотря на его членство в Новосильском и Тульском земстве, всецело связана с Москвой. Не принимает Муромцев участия и в деятельности местных дворянских обществ. Позднее, уже после роспуска Первой думы, по инициативе великого князя Владимира Александровича, дворянские собрания осудили депутатов-дворян, подписавших Выборгское воззвание. Им вменялся в вину «бесчестный поступок», в связи с чем принимались решения об их исключении из дворянского сословия. В отношении Муромцева подобное решение приняло тульское дворянство, продемонстрировавшее, по мнению современников, «свое собственное ничтожество».
В начале восьмидесятых годов в жизни Сергея Андреевича Муромцева происходит судьбоносное событие. В 1882 г. заканчивается холостяцкий период его жизни. Он сочетается браком с известной оперной певицей Марией Николаевной Климентовой, певшей в Большом театре, бывшей в юности первой исполнительницей партии Татьяны в опере П.И. Чайковского «Евгений Онегин». Климентова-Муромцева была женщиной талантливой и незаурядной, она переписывалась со многими известными людьми своего времени, была дружна и с семьей Л.Н. Толстого, часто навещала их в Хамовниках и Ясной Поляне, пела для Льва Николаевича, который считал ее не только замечательной певицей, но еще и увлекательной рассказчицей.
В следующем году, 9 мая, у Муромцевых рождается первая дочь Ольга, а 23 сентября 1884 г. – вторая – Мария. В жизни Муромцева начался новый период, тесно связанный с Лазавкой и характеризующийся значительным сокращением общественной активности, отходом от политической публицистики. Основное место занимает личная жизнь и наконец-то обретенное семейное счастье. Из переписки с ближними в значительной мере уходит общественно-политическая тематика, ее место занимают подробности личной жизни, быта, хозяйства в Лазавке, где семья проводит немало времени. На этот момент Муромцев имел два родовых имения (во Владимирской губернии 12,5 и 13 десятин) и два приобретенных имения (в Тульской губернии 880 и 200 десятин). Кроме того, он владел двумя домами в Москве на Арбате. Но ежегодно он возвращался только в Лазавку, передав остальные имения в управление и аренду.
Последующие годы, вплоть до возвращения к активной политической жизни в 1904 г., Муромцев регулярно приезжает в родное ему имение, проводит здесь летние месяцы вместе с семьей, занимается ведением хозяйства. Но судьбе было угодно распорядиться так, что Муромцеву, подобно многим его соратникам по либеральному движению последней трети XIX в., не суждено было закончить свои дни в деревне, вспоминая на досуге либеральные мечты юности.
Звездным часом Муромцева стала вторая половина первого десятилетия ХХ в. С общественным подъемом в России началась и новая страница его политической биографии. Именно тогда он вписал свое имя в политическую историю России как председатель ее первого парламента, выдающийся деятель либерального движения.
Однако возвращение Муромцева в большую политику одновременно означало и ослабевание, а потом и полное прекращение личных контактов с тем местом, где прошли его детство и во многом юность, где он скрывался от соблазнов света для научной работы. Последний раз он непосредственно занимался ведением хозяйственных дел в 1901-1903 гг., когда после смерти матери, к которой он всю жизнь испытывал чувство нежной привязанности и даже после женитьбы постоянно жил с ней в одном доме, он уехал в ставшую родной Лазавку. В это время из переписки Муромцева исчезает какая бы то ни была общественно-политическая тематика. Она целиком посвящена хозяйственным заботам, планам летнего отдыха и маленьким семейным новостям. Его коллеги по университету, общественной деятельности отмечали, что в первые годы века для Муромцева было характерно крайне угнетенное настроение.
Последующие же годы не оставили Муромцеву времени для поездок на малую родину. Земские съезды, кафедра председателя Первой Государственной думы, Выборг, камера № 83 заключенного Таганской тюрьмы, внезапная смерть в октябре 1910 г. – таковы узловые вехи его биографии в 1904-1910 гг.
Орловская земля почтила его память и после смерти, когда, в отличие от Санкт-Петербургской и ряда других городских дум, отказавшихся почтить память Муромцева вставанием, Орловская Городская дума сделала это единогласно, а в Борисоглебском (ныне восстановленном) соборе была отслужена панихида, было также принято решение о начале подписки на сооружение в память о Муромцеве в Орле просветительного учреждения, чему помешали последующие события отечественной истории. В местной газете прокадетской ориентации был опубликован некролог. Вообще же в рамках намеченной его соратниками по либеральному движению программы по увековечиванию памяти Муромцева удалось поставить на могиле памятник и издать книгу «Венок на могилу С.А. Муромцева». Остались невыполненными такие идеи, как издание общедоступной брошюры о нем, создание просветительного учреждения, учреждение стипендии и премии его имени. Думается, что это не поздно сделать и сегодня. Особенно сейчас, когда мы отмечаем сто шестидесятилетний юбилей Муромцева.
Подводя итог очень краткого описания связи Муромцева с его малой родиной – Орловщиной, можно сказать, что годы, проведенные в родительском имении Лазавка стали определяющими для его последующего жизненного пути. Выросший в среде служилого дворянства, сохранившего в его роду лучшие черты этого сословия, традицию государственного служения, юный Муромцев прошел традиционный путь как в области образования, так и по части семейного воспитания. Можно говорить о том, что имения Муромцевых, расположенные на территории нынешней Орловской области, были теми уникальными гнездами, где сохранялся дух подлинно высокой дворянской культуры, в сочетании с непреходящими общечеловеческими либеральными ценностями, давший России уникальную плеяду либеральных политиков.
Его жизнь – это история научной, педагогической и общественно-политической деятельности яркого представителя русского либерализма, ставшего отцом принципов парламентаризма в России, неутомимого поборника торжества законности и правопорядка в стране, постоянно боровшегося за ее реформирование на основе свободы и политического равенства всех ее граждан. Анализ его общественно-политической деятельности в различные периоды жизни позволяет сделать вывод о том, что идеалом дальнейшего политического развития России для Муромцева выступала совместная деятельность образованной и прогрессивно настроенной части общества и монарха на основе соблюдения законов и прав граждан. Однако идеи мирного развития России, верховенства права в решении социальных конфликтов, верность которым он сохранял всю жизнь, оказались в то время не востребованными российским обществом.
Страна и эпоха накладывают на процесс становления каждого человека свой отпечаток и, как правило, составляют неповторимую индивидуальную фигуру из элементов типичных, характерных для определенной эпохи. Жизненный опыт, в широком смысле этого слова, с включением в него усвоенных или отвергнутых семейных традиций, сословных и религиозных обычаев, предрассудков и т.п. предполагает, с одной стороны, разделение людей на различные социальные группы, а, с другой стороны, существование внутри этих социальных групп некоторой общности мировоззрения, глубокую индивидуальность которому придает нетипичный, сугубо индивидуальный опыт каждой конкретной личности. Нестандартных для России элементов жизненного опыта в судьбе Муромцева было предостаточно.
Неудачи российского либерализма начала ХХ в. показали, что предлагаемые им рецепты общественных преобразований неэффективны в условиях кризисных периодов в развитии общества, что тем не менее не отменяет значимости изучения и учета результатов их теоретического поиска для понимания общественно-политических процессов. Главные ошибки здесь лежат в русле безоглядного отрицания любого опыта прошлого либо отказа от него по неким морально-этическим основаниям, связанным, как правило, с обвинениями либералов в гибели России.
Другая опасность подстерегает в случае некритического переноса наработок той эпохи на иные по условиям и времени реализации сценарии общественного развития. Вряд ли следует рассматривать усилия либеральных юристов начала ХХ в. как панацею от всех бед и болезней, поразивших социальный организм России той эпохи. Уместным представляются слова В.С. Соловьева, который, оценивая возможности права как инструмента реформ, писал: «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад». Но именно этой сверхзадаче и была посвящена вся жизнь и деятельность Сергея Андреевича Муромцева.
Пусть его труды с высоты нашего дня выглядят в чем-то наивными, в чем-то недоработанными, но главное в них – стремление избавить общество от трагедии резких структурных перемен, заключающих в себе, что и подтвердил век ХХ, угрозу потери национальной самобытности, что остается значимым и в наши дни. Буквально каждая страница, вышедшая из-под его пера, проникнута стремлением служения своей стране, стремлением дать ей возможность идти по общей дороге современной цивилизации, не теряя, а подчеркивая и развивая национальную самобытность.
А.А. Кара-Мурза
Достарыңызбен бөлісу: |