Администрация орловской области

ББК 81.411.2: 74.58

Р 89

Р 89 Русская речь в современном вузе: Материалы Пятой международной научно-практической интернет-конференции /Отв. ред. д.п.н., проф. Б.Г. Бобылев. 20 ноября 2008 - 20 января 2009 г., ОрелГТУ. – Орел:ОрелГТУ, 2009 – 262 с.

В сборник научных трудов вошли работы ученых России, Беларуси, Казахстана, Польши и Чехии.

Рассматриваются вопросы изучения и использования русской речи в современном вузе по следующим направлениям:

• 
  1Речевая деятельность: теоретические и практические аспекты.
  
• 
  2Формирование языковой и коммуникативной компетенции студентов в процессе преподавания речеведческих дисциплин.
  
• 
  3Русская речь как средство воспитания.
  
• 
  4Культура русской речи в преподавании нелингвистических дисциплин.
  
• 
  5Русская речь как средство межнационального общения.
  
• 
  6Риторическая культура преподавателя вуза.
  
• 
  7Лингвокультурологический аспект обучения речевой коммуникации
  
• 
  8Информационно-коммуникативные технологии в сфере преподавания русского языка
  
• 
  9Современная методология обучения русскому языку
  

Материалы конференции могут быть использованы в работе преподавателей вузов, колледжей, школ, а также научных работников, аспирантов и докторантов

Редакционная коллегия: Бобылев Б.Г. (отв. ред.), Артемов А.В., Ивеньтева Л.П.

УДК 808.2: 378.1

ББК 81.411.2: 74.58

ISBN 978-5-903804-08-5

© Коллектив авторов © ОрелГТУ

Раздел 1. РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ПРАКТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ

ПОЗИЦИОННО-ЛЕКСИЧЕСКИЙ ПОВТОР В СИСТЕМЕ ЭКСПРЕССИВНЫХ СИНТАКСИЧЕСКИХ КОНСТРУКЦИЙ
А.А. Аладьина, М.Е. Минайдарова

Таразский государственный

педагогический институт

Республика Казахстан, г. Тараз
Статья посвящена позиционно-лексическому повтору, который рассматривается как многомерная, многоаспектная единица синтаксиса. Особое внимание уделяется позиционно-лексическому повтору.

The article is devoted to the positional- lexical repetitions, which is considered as a complex unit of syntax. The particular attention is paid to the positional- lexical repetitions from the point of view of actual division of sentences.
Термин «позиционно-лексический повтор» введен в лингвистический обиход А.П. Сковородниковым. Сущность позиционно-лексического повтора состоит в том, что в синтаксической конструкции (предложении или сложном синтаксическом целом) повторяется (чаще всего – дважды, но возможно и большее число раз) синтаксическая позиция или комбинация синтаксических позиций (в том числе и предикативная единица) с одним и тем же лексическим наполнением. Иными словами, позиционно-лексический повтор – это такая разновидность повтора, которая предполагает однородность повторяемых синтаксических позиций и тождество их лексического наполнения. Речь идет о повторении именно синтаксических позиций, а не членов предложения в традиционном их понимании, поскольку, как известно, целостность последних может совмещаться с явлением повтора словоформы.

Из понятия позиционно-лексического повтора, как понятия стилистического синтаксиса, А.П. Сковородников исключает повторы, на основе которых формируются так называемые сложные слова. За пределами позиционно-лексического повтора остаются облигаторные повторы одинаковых словоформ в функционально-устойчивых оборотах, например, в сказуемых (прорвался так прорвался, удружил так удружил); облигаторные повторы одинаковых словоформ в диалогических репликах (-Длинно! – Что за длинно!... – Немножко опоздал. ); облигаторные повторы одинаковых словоформ в монологической конструкции (обусловленные разными семантическими и грамматическими факторами) (1, 108). Все эти ограничения обусловлены тем, что позиционно-лексический повтор как экспрессивная стилистико-синтаксическая единица (прием) отличается от повтора грамматического, строевого факультативностью, необязательностью повторения элемента с точки зрения передачи основной, предметно-логической семантики высказывания. В этом смысле конструкции с позиционно-лексическим повтором следует отнести к избыточным, поскольку в них имеет место неоднократная передача одной и той же информации. В то же время избыточность конструкций с позиционно-лексическим повтором оправданна, так как связана с выражением дополнительной информации («сверхинформации») экспрессивного характера.Так, в нижеследующих примерах повторы, избыточные с точки зрения выражения основной, предметно-логической информации, способствуют передаче эмоционально-экспрессивных значений: 1)– Подушку-то, подушку-то мараешь! Самой стирать!... – Выстираю! Выстираю, кривоносик! А два ребра мои будут! Мои! Мои!(Шукшин.Микроскоп; 1,88).

Таким образом, соотносительность параллельных конструкций с позиционно-лексическим повтором и конструкцией без такого повтора основана на тождестве передаваемой ими предметно-логической информации и различии в сфере прагматической (субъективно-модальной и эмоционально-экспрессивной) семантики.

При глобальном рассмотрении явления повтора его разновидности выделяются либо с учетом того, что повторяется (к какому языковому уровню принадлежит повторяющаяся единица), либо с учетом того, как повторяется (какое место занимает повторяющаяся единица в структуре высказывания). Реализация первого подхода дает такие разновидности повтора, как звуковой повтор, лексический (словесный), грамматический (повтор морфем, конструкций), семантический. Реализация второго подхода дает такие разновидности повтора, как простой (непосредственный) повтор, обрамление, подхват, анафора, эпифора и некоторые другие.

К факторам, в наибольшей степени влияющим на экспрессивность повтора, следует отнести контактность/неконтактность повторяющихся единиц, т. е. нахождения их в смежных позициях или в несмежных; принадлежность повторяющихся единиц к низшему синтаксическому уровню (уровню словоформ и словосочетаний) или к высшему (уровню предикативных единиц) (1,110).

А.П. Сковородников выделяет четыре разновидности конструкций с позиционно-лексическим повтором (в их градационной последовательности) с учетом степени их экспрессивности: 1) контактный повтор предикативных единиц (предложений); 2) контактный повтор непредикативных единиц словоформ, словосочетаний); 3) неконтактный повтор предикативных единиц; 4) неконтактный повтор непредикативных единиц.

А.П. Сковородников указывает на еще один общий фактор, влияющий на экспрессивность повтора вне жесткой зависимости от индивидуального контекста: количество повторений в синтагматическом ряду. Наиболее массовый случай – парный повтор (удвоение): 1) Смородин обнял жену, стал успокаивать. – Зоя, Зоя… ну, что ты? Что ты? Перестань, люди сбегутся. Люди же сбегутся! … (Шукшин. Пьедестал; 1,217). В общем случае многократные повторы экспрессивнее парных повторов, что отражается в их стилевой прикрепленности (они используются в публицистических и художественных текстах по преимуществу). Учет этого третьего, количественного фактора позволяет детализировать классификационный ряд, выделяя внутри каждой из четырех разновидностей позиционно-лексического повтора парный и многократный повторы.

Таким образом, полный классификационный ряд можно представить алгоритмом:

Что касается таких качественных сторон повтора, как принадлежность повторяющихся единиц к той или иной части речи, к тому или иному типу предложений, а также характер лексического наполнения повторяющихся единиц, то они влияют не столько на степень экспрессивности повтора, сколько на его значение (семантику) и должны учитываться при установлении типизированных речевых функций позиционно-лексического повтора.

В литературе по актуальному членению предложения повтор обычно не упоминается среди средств перегруппировки или выделения компонентов актуального членения. В то же время во многих работах, посвященных повтору, отмечается его усилительно-выделительная функция (2;17); причем некоторыми авторами она считается основной. В ряде случаев характеристика функциональной стороны повтора вплотную подходит к уяснению его роли в актуальном членении предложения. Так, например, В.П.Летучева видит основную функцию лексического повтора в том, что он «выделяет, подчеркивает важное для высказывания слово, акцентирует на нем внимание»(3.34). Очевидно, что такая квалификация роли повтора в предложении (высказывании) должна быть так или иначе связана с функциональной перспективой последнего.

1. Повтор выделяет, подчеркивает часть ремы. Например: 1) Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного творчества. (Шукшин. Чудик; 1,76). Повторяется не любая часть ремы, а логически наиболее выделенная, обладающая наибольшей степенью «коммуникативного динамизма» (1, 115). Выделенность части ремы очевиднее при чистом повторе, не осложненном задачами уточнения или распространения высказывания или его части. При повторе, осложненном введением новых, уточняющих или распространяющих компонентов (такие повторы преобладают), выделенность части ремы несколько ослабевает, но неодинаково в разных типизированных случаях.

Наибольшая степень выделенности ремы сохраняется в конструкциях с позиционно-лексическим повтором, участвующим в уточняющем противопоставлении. Например: 1) – Я не так скажу… Ты слушай сюда! Слушай сюда! – Ну?Ну?Ну? – Да не «ну» - слушай! Я рубил баню Дарье Кузовниковой… (Шукшин. Танцующий Шива; 1, 248). Еще меньше выделенность компонента ремы ощущается тогда, когда повтор в пределах предложения или сложного синтаксического целого значительной протяженности выполняет присоединительно-распространяющую функцию. Например: Странно, однако, что деревенские после всего этого в Санькину историю полностью поверили. Поверили и часто просили рассказать, как он гужевался в городе три дня и три ночи. И смеялись (Шукшин. Версия; 1,294).Часто такой присоединительно-распространяющий позиционно-лексический повтор со структурно-семантической точки зрения носит облигаторный характер, обусловливая самую возможность данного синтаксического построения. Такие повторы принадлежат не столько экспрессивному, сколько строевому синтаксису (синтаксису текста).

2. Менее частотными, но все же достаточно распространенными являются те случаи, когда позиционно-лексический повтор выделяет, подчеркивает рему в целом. Как и при выделении части ремы, здесь возможны «чистые» повторы, приводящие к наибольшей выделенности ремы (1), и повторы, осложненные уточняющими и распространяющими элементами (2). Например: 1. – Да нет, даже не в этом дело! – Редактор встал и прошелся по кабинету. – Не в этом дело. Что это даст? Что она даст? Что она опомнится и вернется к вам? (Шукшин. Раскас; 1,60).

3. К явлениям редким, нерегулярным, причем встречающимся главным образом в художественных текстах, относится повтор темы или, реже, ее части.

Таким образом, основная функция позиционно-лексического повтора – усилительно-выделительная – позволяет рассматривать его как дополнительное средство выделения компонентов актуального членения высказывания. Типизированными функциями позиционно-лексического повтора как средства актуального членения являются: выделение ремы или ее части; выделение темы или ее части; при этом выделение ремы или ее части характеризуется большей частотностью, чем выделение тематического компонента.

Литература:

1. 
   Сковородников А.П. Экспрессивные синтаксические конструкции современного русского литературного языка. – Томск, 1981.
   
2. 
   Акимова Г.Н. Новое в синтаксисе русского языка. – М., Высшая школа, 199 с.
   
3. 
   Летучева В.П. Лексический повтор в актуальном членении предложения// Филологические науки, 2002, № 2.
   

В качестве аналогии рассмотрим изменение образа человека – от юного образа к старческому. Образ меняется медленно, постепенно. Прорастают и углубляются морщины, меняется цвет лица, а также цвет волос и т.д. Образ может измениться до неузнаваемости. И вместе с тем – это вовсе не маска, надетая на прежнее лицо, потому что для восстановления первоначального облика недостаточно просто снять маску. Первоначальный облик смутно проглядывает сквозь наслоения прожитых лет. Так в художественном произведении сквозь живые словесные ряды можно увидеть меняющийся живой образ.

Обратимся к рассказу В. Распутина «Наташа», в котором реальность тонко переплетается с вымыслом. Главный герой (он же рассказчик), оказавшийся в больнице, встречается с девушкой-медсестрой. Вначале он не может вспомнить ее, но потом приходят воспоминания о том, как они когда-то летали с этой девушкой, поднимались в воздух и летали. И вот когда герой уже собрался рассказать девушке, что вспомнил ее, она исчезает из его жизни. Он узнаёт, что она уволилась из больницы и уехала из города. Сухое перечисление названных нами основных событий не дает представления об эмоциональной стороне повествования, о той легкой грусти и в то же время высоком свете, которыми пронизан рассказ, а также образ Наташи.

Образ девушки впервые вводится в текст просто и прямолинейно: «Там, в больнице, я снова встретил Наташу». Однако образ ее не прорисован, нет описания внешнего вида, нет ее размышлений. Облик пока очень смутно просматривается. Можно отметить словесные ряды, с помощью которых вводится образ Наташи: странное соединение сна – самого замечательного – детской непосредственностью – что-то было особое. Для этих словесных рядов характерна отвлеченность, возвышенность, необычность. Однако последующее описание внешнего облика девушки становится конкретным, даже несколько приземленным, реалистическим: «Совсем еще молоденькая девушка, рослая и пухлая, но в пухлости своей какая-то вся аккуратная, без излишеств». Ведущими мотивами ее образа становятся доброта и смущение: цветущим добротой лицом – она вдруг покраснела и смутилась – оглянулась с робкой и обнадеживающей улыбкой – словно сама душа затеплялась в тебе счастливым ответным смущением – перед робостью Наташи робели почему-то все – молчаливая, стеснительная и безответная Наташа.

Слово «душа», появившееся в повествовании, возникает еще раз: «исправно и с душой исполняющая свои обязанности». Словесный ряд развивается, но в тексте проявляется «точечно», отдельными мазками. Неведомый внутренний мир девушки не раскрывается, потому что два разных Мира – реальный и нереальный – не могут быть понятны всем людям. Об этом и говорит рассказчик-герой: «Пожалуй, на нее смотрели как на человека немножко не от мира сего, на одну из тех, без странностей, причуд и наивных глаз которых мы, люди мира сего, давно свихнулись бы в своем могучем поживательстве и пожинательстве, давно свернули бы себе шею, если бы нас не останавливало их робкое непонимание». Слова «странностей» и «робкое» становятся ключевыми для описания образа Наташи, девушки со странной и робкой душой. Эти слова, сливаясь в повествовании, видоизменяются в другие словесные ряды, в другие стилевые потоки: тихо и незаметно – всё во мне замирало перед озарением. Земное и неземное по-прежнему рядом: «Лицо ее озарялось уже не краской смущения, а волнением только ей одной лишь доступного чувства. Затем я снова замечал ее взгляд на себе – то пытливый и проницательный, вызывающий тревогу, то отсутствующий, с потерянной мыслью, то быстрый, настороженно-лукавый…»

Первая часть рассказа заканчивается полным узнаванием девушки, рассказчик, наконец, вспоминает ее: «В сумерках ее фигура показалась мне выше и легче, точно парила в воздухе. <…> - Наташа, я вспомнил, вспомнил… мы летали…»

Вторая часть рассказа – это воспоминания о странной встрече с девушкой. Появляются новые словесные ряды, одновременно связанные и с образом Наташи, и с образами Байкала, неба, солнца: «Прямо передо мной Байкал, широким и стремительным выносом уходящий вдаль и там подымающийся в небо, слева Ангара, внизу, под горой, мой домишко, из которого я был позван сюда неведомой, повелительной силой. Солнце, небо чистое и глубокое…»

Вновь, второй раз, появляется описание девушки. Но оно отличается от того, которое дано было вначале: «Она в простеньком, плотно облегающем ее летнем платье и босиком, светлые волосы свободно распущены по плечам – если бы не босые ноги, в ней нет ничего необычного». Вот почему герой-рассказчик так долго не мог вспомнить девушку – в ней не было ничего необычного. Следующий словесный ряд – «лицо озаряется светом». О душе нет ни слова, но именно об этом идет речь в повествовании: еще заметней стала его дальняя вознесенность к небу – солнечный свет сильным порывом подхватывает меня и возносит высоко вверх – я вижу и слышу все и чувствую себя способным постичь главную, все объединяющую и все разрешающую тайну».

Тайна, с которой начался рассказ, появляется и в конце. Невозможно раскрыть то, что не объясняется простыми словами. Девушка исчезла из жизни главного героя. Исчезла так же странно, как и появилась.

Фраза «Но она сказала: я буду приходить» оставляет надежды на встречу.

Для словесных рядов, лежащих в основе языковой композиции рассказа В. Распутина и динамично развивающихся, характерна простота как в плане лексики, так и в плане грамматики. Словесные ряды крепко «держатся» языковой композицией, которая и представляет собой их динамическое развертывание и потому тоже является изменчивой и динамичной. Изменчивая языковая композиция в то же время не «рассыпается», потому что, в свою очередь, «держится» порождающим ее образом автора. Можно предположить, что в каждом художественном произведении в недрах языковой композиции скрыт неявный рассказчик, часто представленный в обобщенном духовном образе «мы».

Литература:

Распутин В. Дочь Ивана, мать Ивана. Серия «Русская классика ХХ

Века». – М., 2005. – 640 с.

Под структурной схемой простого предложения мы понимаем синтаксический знак, означаемым которого является типовая пропозиция как смысловой конструкт отражённой в сознании ситуации, а означающим – те словоформы, которые маркируют компоненты пропозиции, субъектив и предикатив с синтаксическими местами последнего [1, 8; 5, 26].

Материалом исследования послужили произведения художественной литературы, созданные Л. Андреевым, Б. Васильевым, В.М. Гаршиным, М.Е. Салтыковым-Щедриным, А.Н. Толстым и др., а также книги из серии «Жизнь замечательных людей». Проанализировав 17 источников способом сплошной выборки, нами было выявлено более 130 высказываний, в основе которых лежит структурная схема «кому думается что». Она значительно продуктивнее, например, по сравнению с синонимичной схемой «кому думается о чем», которая в нашей выборке представлена только 3 примерами: Мне, если уж на то пошло, о многом тогда думалось (И.Ф. Кунин. Римский-Корсаков).

Выделенная нами схема трехкомпонентна.

Субъект мыслительной деятельности представлен дательным падежом, который характеризуется Т.И. Певневой как «пространство души, пространство думанья». В предложениях типа Ивану часто вспоминается море «отражаются знания говорящего о том, что происходит в человеке», в них человек представлен «изнутри», «как объект, рассматриваемый как бы при многократном увеличении» [8, 54]. В лексическом наполнении субъектного компонента употребляются личные имена или их субституенты: Алексею вспомнилось летящее выше леса пламя над рухнувшей церковкой, над заживо сгоревшими, и на озаренном снегу – этот, заламывающий руки (А.Н. Толстой Петр Первый); Ему припомнились далекие солнечные дни в Нижнем (М.С. Колесников. Лобачевский). Не исключены и метонимические замены в процессе вербализации субъекта, когда он представлен наименованием не личного имени, а наименованием органа мыслящего существа – фактического производителя мыслительной деятельности, мозга: Машинка монотонно и усыпляюще стучала, покрикивал хозяин – и все одна и та же картина представлялась усталому мозгу Сазонки: как он приходит к Сенисте и подает ему гостинец, завернутый в ситцевый каемчатый платок (Л. Андреев. Гостинец). Исследователи, как правило, отмечают специфический характер данной реализации субъекта, который заключается в том, «... дательный субъекта, в отличие от именительного субъекта, всегда употребляется в конструкциях, которым присущ оттенок пассивности, независимости происходящего от воли субъекта» [4, 188; см. также 1, 155; 5, 78].

Структурообразующий компонент представлен такими глагольными лексемами как представиться (`явиться в мысли, в воображении`), казаться (`представляться`), чудиться (`казаться, мерещиться`), думаться, подуматься (`представляться, казаться`), помниться (`сохраняться, удерживаться в памяти, не забываться`), вспомниться (`возобновиться в памяти`), запомниться (`сохраниться в памяти`), припомниться (`прийти на память`). Например: Теперь ему думалось, что на озеро непременно налетят враги (С. Сергеев-Ценский. В снегах); Мне чудилась широкая черная река с обрывистыми берегами, совершенно не похожая на настоящий Дунай, каким я его увидел потом (В.М. Гаршин. Из воспоминаний рядового Иванова); И вспомнилась мне одна сыроежка в лесу, где я постоянно грибы собираю (М. Пришвин. Старый гриб). Помимо однословных предикатов в данных структурных схемах могут использоваться и описательные предикаты приходить в голову, приходить на память: Когда первый раз я увидел его за этим занятием, мне пришло в голову, что еда есть дело безнравственное (Л. Андреев. Мысль).

Возвратность глаголов, формирующих описываемую структурную схему, падежная форма вербализации субъекта мыслительной деятельности говорит о том, что схема является знаком ярко выраженной пассивности, инволютивности и субъекта и самого процесса мыслительной деятельности, его неожиданности, а иногда и нежелательности для субъекта. Подтверждение этому можно найти в работах таких исследователей, как, например, Г.А. Золотова [3, 126], С.Д. Кацнельсон [6, 62], О.И. Москальская [7, 41] и др.

Третий компонент данных структурных схем – делибератив, словоформа, обозначающая «лицо, предмет, событие, являющееся объектом интеллектуальной деятельности» [2, 144]. В структурной схеме «кому думается что» он маркирован именительным падежом существительного или местоимения: Вспоминались Алексею дом, и жена, и дети, и товарищи, – которые уцелели из них! – и тощие пензенские поля – песок и суглинок, и рыжий старшина роты, как он, бывало, все ворчал: «Едоков в роте много – вояк, погляжу, мало», и виселицы на перекрестке дорог, и синие ноги над травой – «а я тут лежу на чужой перине, прохлаждаюсь», – и дым над полями и селами, как горела земля и становилась черной, сморщенной, горькой... (Б. Горбатов. Алексей Куликов, боец). Позицию объекта мыслительной деятельности в нашей структурной схеме может занимать и предикативная единица, маркирующая различные события, ставшие предметом размышлений, раздумий, тревог: И тут же ей вспомнилось, что на нем ничего не было, кроме халата да туфлей, из которых одна была найдена под окном, и что всю прошлую ночь, как на грех, не переставаючи шел дождь (М.Е. Салтыков-Щедрин. Господа Головлёвы).

Анализ речевой реализации структурной схемы «кому думается что» показал, что инвариант схемы, представленный настоящим временем предикатива, нашёл применение в 22% высказываний: Порой мне с удивительной ясностью вспоминаются вечера моего раннего детства (Б.Васильев. Летят мои кони...).

Материал нашей картотеки не позволил сделать вывод о богатстве речевых видоизменений нашей схемы. Грамматическая модификация, как правило, представлена, прежде всего, формой прошедшего времени (76% высказываний): Ему представлялась его семья, мать... дивная, какая-то вся прозрачная, турчанка с длинными, заостренными ресницами над древними, медленно разгорающимися глазами (В. Иванов. Близ старой Смоленской дороги). Высказывания с предикативом в форме будущего времени единичны (2% высказываний): Всю жизнь, и чем дальше, тем больше, будут ему вспоминаться пенье птиц и колокольные звоны, северные леса и озера, тихвинские обычаи и тихвинские предания (И.Ф. Кунин. Римский-Корсаков). Модификации, представленные волюнтивным наклонением глагола, отсутствуют, что объясняется самой спецификой структурной схемы и морфологической природой её структурообразующего компонента. Не представлены также видоизменения схемы формами сослагательного наклонения, хотя теоретически такая модификация вполне возможна, например, для выражения модальности желания. Ср: Мне хотелось бы чаще вспоминать детство.

Структурно-семантическая модификация схемы нашла отражение в эллипсисе субъектива, в нереализованной позиции субъекта (13% высказываний): Помнится ему маленький домик, спальня, в которой он спал против отца. Помнится красный ковер, висевший над отцовской постелью; каждый вечер, засыпая, он смотрел на этот ковер и находил в его причудливых узорах все новые фигуры: цветы, зверей, птиц, человеческие лица. Помнится утро с запахом соломы, которою топили дом (В.М. Гаршин. Ночь).

Фазовая и модальная модификации схемы в нашем материале не представлены. Это объясняется, вероятно, двумя причинами: малым объёмом выборки и непродуктивностью таких видоизменений схемы, поскольку теоретически данные модификации не исключены, хотя лексически могут быть ограниченными.

Отрицательная модификация структурной схемы характеризуется введением в позиционную схему отрицательной частицы не: Ей не подумалось, как от него будет болеть шея, от этого мешка (В. Панова. Валя).

Позиционные схемы, в основе формирования которых лежит структурная схема «кому думается что», могут усложняться детерминирующими конструкциями, вводящими в типовую пропозицию дополнительные смыслы (27% высказываний). Такими смыслами являются `время` и `пространство`: Сейчас, когда я вот здесь смотрела с обрыва на заречные дали, мне вдруг вспомнилась одна наша факультетская лекция о Демокрите, греческом философе (В. Вересаев. Euthymia), Быть может, здесь Гумбольдту впервые пришла в голову мысль о «всеживленности» поверхности земли (В.А. Сафонов. Александр Гумбольдт).

Таким образом, в результате проведенного анализа мы выяснили, что структурная схема «кому думается что» не отличается частотностью функционирования, редко подвергается грамматическим модификациям, её структурно-семантическая модификация представлена эллипсисом субъектива. В процессе речевой реализации позиционная схема может усложняться введением отрицательной частицы не, детерминантными конструкциями. Эти особенности объясняются спецификой данной структурной схемы.

Литература

1. Волохина Г.А., Попова З.Д. Синтаксические концепты русского простого предложения. – Воронеж: ВГУ, 1999. – 196с.

2. Всеволодова М.В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса: Фрагмент прикладной (педагогической) модели языка. – М.: МГУ, 2000. – 502с.

3. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. – М.: МГУ, 1998. – 524с.

4. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. – М.: КомКнига, 2005. – 352с.

5. Казарина В.И. Синтаксический концепт «состояние» в современном русском языке (к вопросу о его формировании). – Елец: ЕГУ имени И.А. Бунина, 2002. – 225с.

6. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. – Л.: Наука, 1972. – 216с.

7. Москальская О.И. Проблемы семантического моделирования в синтаксисе // Вопросы языкознания. – 1973. – №6. – С.33 – 43.

8. Певнева Т.И. Свойства субъектов и предикатов безличного предложения (на материале конструкций, описывающих явления природы и явления внутреннего мира человека): Дис. канд. фил. наук. – М., 1996. – 117с.