К постановке в первом Казахском государственном

К постановке в первом Казахском государственном

музыкальном театре

Сегодняшняя музыкальная «Шуга» является одноименной повестью, написанной автором до революции. «Шуга» вошла и остается в казахской литературе, как один из крупных видов художественного показа борьбы казахской женщины с неравными тогда врагами, как внутренним - угнегением родовым, патриархально-бытовым строем прошлого казахского народа, так и одновременно угнетением беспросветной, антикультурной политикой этого главвзяточника - царя и его строя. Поэтому-то повесть свою т. Майлин назвал «Шуганьш белгаси», это значит — монумент Шуги. Понимая полную невозможносгь для женщины-казашки в условлях тогдашнего режима выйти победительницей в борьбе за утверждение своего права на светлую равноправную жизнь, автор заставил свою героиню погибнуть, но вместе с тем он поставил ей памятник, выражая этрім, что борьба не окончена, что она будет вестись и дальше другими женщинами (для которых памятник Шути — одной из лучших и сильных женшин — будет вдохновителем их на новые подвиги и борьбу, уже не бесплодную, а ведущую к заветной победе).

Уже в самом названии повести «Шуганын белгиси» выражен основной замысел пьесы, ее богатое идейное содержание. Слово «шуга» — по-казахски символ красного цвета, что в свою очередь является эмблемой победоносной народной революции всех времен и народов, а «бельги», как мы говорили, монумент-памятник. В лице героини повести — Шуги — т.Майлин оставил нам памятник, художественно отображающий всю беспросветность тогдашнего быта казахов, порождаемого царским строем, особенно быта целой половины казахского народа - женщины, а вместе с тем непримиримость борьбы казахских женщин за равноправие, правильно показав эту борьбу.

Борьба народа за свое право в художественном оформлении слова, сценического образа, кисти художника должна быть показана автором не как внешний придаток к основному сюжету, к замыслу всего произведения, в виде заплатки из нового материала на старом, затасканном платье, как это пытаются иногда делать некоторые авторы. Эта борьба должна стать идейной сутью всего произведения, должна быть центром, из которого развивается вся художественная ткань произведения. В этом отношении произведение т. Майлина было досгаточно выдержанным. Думается нам, что мы не ошибемся, если скажем, что с точки зрения основного замысла «Шуга» исторически является логическим продолжением «Кыз Жибек» и «Айман-Шолпан». Следуег отмегигь эти два произведения, как сохранившиеся до нас классические художественные памятники казахской литературы, своеобразно делавшие первые шаги художественного протесга прагив вековых традиций патриархального быта далекого прошлого казахского народа. Причем в сравнении с «Шугой» мы еще должны отметить и то, что эта идея борьбы в первом из названных произведений показана лишь в самом примитивном и весьма зачаточном виде и только в «Айман-Шолпан» -тоже в примитивном, но более развитом виде. Повесть «Шуганың белгиси» является их идейным продолжателем для своего времени. Следует, однако, оговориться, что как самостоятельно создались первые две поэмы, так же самостоятельно, независимо от них, разработана т. Майлиным и повесть «Шуганың белгиси», причем Майлину вполне удалось в своей эпохе посгавить и разрешить задачу увязки сюжета образов и идейной основы повести с определенным социальным этапом развития народа - с царизмом, колонизаторством Российской империи, что было исторически непосильно авторам упомянутых выше позы.

Помимо указанных двух поэм, из произведений, претендовавших на показ борьбы со старым бытом, можно, пожалуй, для болыиого выявления художественного фона повести Майлина сравнить ее с известным романом М.Дулатова «Бакытсыз Жамал», написанным на ту же тему.

Но последний по принципиальной высоте трактуемой идеи гораздо беднее и немощнее и прямо жалко выглядит по сравнению с повестью т. Майлина.

И произведение Дулатова, и повесть Майлина написаны до революции, но уже в самом различии названий обоих произведений ясно проявляются элементы, определившие будущего Майлина, как писателя-коммуниста.

«Бақытсыз Жамал» означает - несчастная Жамал (имя героини). И автор действительно показывает ее несчастной, жалкой, заставляя ее в финале борьбы покорно отдавать свою жизнь и судьбу «в руки всемогущего Бога».

«О, боже, твоей воле протягиваю я руку свою,

Я, несчастная заблудилась

И болыпе не могу найти для себя дороги,

Я потонула в глубокую пропасть,

И нет щепки, за которую можно было бы удержаться,

О боже, должен помочь и помоги ты сам один», - говорит Жамал перед своей смертью.

Совершенно не тот колорит мы имеем в повести т. Майлина. Устами

двух путников, изображавших собою тогдашнюю чернь, автор заставляет восторгаться самой борьбой Шуга, и восхищении, смешанном, однако, с горечью мысли о ее гибели, воскликнуть: «Да, она была и есть Шуга». Фон покорности, преданности воле Бога на небесах, а на земле - воле царя и поддерживавшего его строя поэмы «Бакытсыз Жамал» заменен фоном преклонения перед силой погабшей, гордостью за нее - фоном, озаренным будущей несомненной победой.

Мы говорили выше о том, что «Шуга» исторически является логическим продолжением замыслов лучших лигературных произведений, отображавших печаль и чаяния казахской женщины. Идея автора в «Шуге» заключается в том, что Шуга - одна из выдающихся печальниц угнетенной казахской женщины - погибла физически и не могла не погибнуть при царском строе. Но непримиримая идея Шуги, т.е. Шуга, как символ победного наступательного движения за равноправие женщины, не погабла и не могла погибнуть, ибо на помощь угнетенным, в том числе казахским женщинам, подоспела Октябрьская революция.

Перейдем к аналюу самого сюжета пьесы.

Учитель Абиш - образ передовых элементов своего времени — борцов за прогресс, культуру среди народа, грудью готовый дать отпор всему старому в казахском ауле, тянувшему назад развитие его, влюбляется в Шугу -дочь бая. Но Шуга уже была просватана, вернее, продана за известный калым сыну соседнего с Есембеком бая, некоему Карасаю, воплошдющему в себе весь старый уклад казахского быта в сочетании с байским засильем в ауле. Типичный аткаминер — это классическлй байский агитпроп и громила казахского аула — Айнабай в целях приближения к месгаой власти царской администрации, использовав для этой цели пост учителя (Абиша), старается выдать за последнего свою дочь Кульзипу. Любовь Шуги и Абиша сильна, главным образом потому, что оба они прежде всего в этой взаимной глубоко искренней любви видят протест прогив старого семейного быта и традиций байства в вопросах семейных отношений между низшим слоем населения — беднотой и командующим тогда слоем - байством, выражавшихся в том, что последние считали для себя оскорблением связываіъся с жаланаяками (босоногими). Отец Шуги и Кульзипы, озлобленный непримиримым поведением Шуги и Абиша, прибегает к ложным доносам, широко практиковавшимся до революции и поошрявшимся царскими власгями (ради достижения цели в этом деле). Богач Есембек открыто орудует взятками. Донос заключается в том, что при помощи подкупленного пристава и стражников выдают Абиша за жителя царя (Ак патшаны боктаушы -значиг человек, который ругаегся в адрес царей) и агитатора за присоединение казахов к восстанию 16-го года. Заговорщики достигают своей цели, и Абиша арестовывают. Узнав об этом, чувствуя в дальнейшем свое бессилие противостоять всей системе тогдашнего монархического строя, орудующего заодно с борцами за старый казахский быт, представителями байства. Шуга, как последнюю меру защиты свободы казахской женщины, тогда решается лшштгь себя жизни и принимает яд. Для того, чтобы спасти ее, родители ее приглашают на помошь шамана, который бессильно и безрезультатно повозившись со своими рассчитанными на обман народа приемами, в конце концов вынужден духовно непризнающей его заклинания Шуге признаться в своем обмане и бессилии вылечить ее своим шаманством, и просить, чтобы она призналась в причине болезни. Шуга непримирима к шаманам, но тем не менее, ради того, чтобы найти удовлетворение перед смертью в оглашении своей любви к Абишу, просто и открыто заявляет, что она не больна ничем, кроме как любовью к Абишу. Обрадовавшись, шаман делает все, чтобы вернуть Абиша, и через это, поправив дело со спасением жизни Шуги, как всегда нажить себе в ложном порядке славу, но Ушуга, не дожив до возвращения из ссылки Абиша, умирает.

В старом тексте не было указания на связь этого события с движением 16 года (ибо написано оно было в 1915 г.). Автор ввел этот момент при недавней музыкальной и сценической переработке своей повести. Этим моментом сила, вложенная в прогрессивную, ведущую общественную роль учителя Абиша, усилилась. К сожалению, за краткость срока по подготовке пьесы театр сознательно сократил этот момент пьесы для того, чтобы художесгвенным оформлением собьггий 16 года, требующим особого внимания, заняться после первой пробной постановки, в особое, более или менее свободное время. Считаем это правильно, так как показ роли предсгавленных Абишем учительских элементов, казахской интеллигенции в восстании 16 года является нелегким делом вообще и для внесценического художественного положения, а тем более изображения в театре.

Неправильно было бы представлять дело таким образом, что движение 16 года было возглавлено учительской корпорацией и даже вообще казахской интеллигенцией. В связи с этим случаем необходимо отметить, что так называемая националистическая часть казахской интеллигенции не только стояла в стороне от этого движения, а наоборот, вкупе с царским правительством боролась за усмирение взбунтовавшегося народа и помогала царскому правительсву как в организации набора рабочих на тыловые работы империалистического фронта, так и обслуживании нужд царских войск силами казахов. Что же касается учительства, то немало было и среди них в лучшем случае оказавпгахся в стороне, но было немало и таких передовых учителей, которые и активно участвовали в движении 16 года, и оказывали помошь народному движению.

Восстание 16 года было проведено самим народом - его векоюй ненавистью к царскому строю, вкоренившейся в плоть и кровь угнетенных долгим господством царизма казахским народом, но как всякое крестьянское движение, неорганизованное было подавлено.

Разумеется, подробное изложение движущих сил собыгий 16 года не входит в нашу задачу в данном случае, но мы хотим в связи с «Шугой» и предстоящей необходимостью сценического оформления моментов 16 года предупредить работников театра и автора о недопустимости превращать показ борьбы отдельных слоев казахского народа против царя и его сатрапов в событиях 16 года в сведение личных счетов классических кляузников, доносчиков, искусственно выращенных силой всей царской надстройки из среды казахского народа для служения опорой дряхлому антикультурному семейному и житейскому быту казахов, и не упускать из виду, что неправильно будет при всех этих случаях представить дело так, что Абиш - синоним учительства - являлся организатором и вождем всего процесса, относящегося к 16 году. Но, разумеется, при этом не исключается возможность локальных, противоположных изложенному нами тезису случаеа Легко будет, конечно, обрисовать дело механически, что раз учитель хорош по идее, как представитель культуры - неплохо увязать его деятельность с таким замечательным фактом в истории казахского народа, как 16 год, и просто общим росчерком пера переделать учителя в вождя этого события. Зһго было бы грубо механическим подходом, с точки зрения освещения исторических фактов и очень дешевым антихудожественным приемом, рассчитанным на недальновидного, примитивного, не умеющего по-марксистски анализировать исторические события читателя и зрителя. И в художественном, и сценическом отношении гораздо труднее будет показать как писателю, так и театру, как народный учитель, и именно та часть учительства, которая вышла из самой гуши народа, но получила воспитание в миссионерской учительской школе царизма, несмотря на все, в конце концов, в решительный день пршшіа на помоіць своему народу и приобщилась к его освободительному движению.

Тоа Майлин показал пример, как можно музыкально представить глубоко социальные вещи.

В заключение необходимо отметить особые заслуги авторов пьес «Айман-Шолпан» и «Шуга» в деле постановки работы музыкального театра. Они своими энергичными работами по созданию музыкального репертуара помогли молодому театру во многом, но поскольку мы коснулись не этого факта, а общего социального содержания темы, не можем не отметить тот недосмотр, который имеется в театральном оформлении поэмы «Айман-Шолпан» и который попахивает болезнью дешевых приемов в литературном жанре. Мы имеем ввиду игнорироование основного идейного замысла «Айман-Шолпан», заключающегося в стремлении первоначально автора этой народной исторической поэмы показать — пусть примитивно, но показать по-своему — идею борьбы за самостоятельность женщины и ее равноправие, поставленное выше даже укрепившегося тогда и находящегося в состоянии полного расцвета патриархального родоустройства. Дальнейшая работа театра и автора над «Айман-Шолпан» должна заключаться, следовательно, в том, чтобы литературно и сценически оформить именно эту первоначально идею автора, что же касается работы театра и автора над «Шугой», то в этом отношении задача заключается в том, чтобы сценическое оформление этой пьесы и технику исполнения каждой роли в отделъности приблизить к еще более правильному отображению вложенной в замысел произведения идеи.

Теперь, когда женшина-казашка освобождена Октябрьской революцией, мы надеемся, что т. Майлин покажет нам на сцене в ближайшем будущем новую казахскую женщину, активно участвующую в грандиозной социалисгаческой стройке.