Айзман Давид Яковлевич Терновый куст

Александр. А рабочие с сахарных заводов так и не присоединились... Ужасный удар...

Нейман (на лице выражение острой физической боли). И без них... ой... (Стонет.) Сделаем... и без них...

Александр. А войско!.. Говорили -- не будет стрелять...

Меер (прибегает с бочонком). Этот?

Нейман. Он, он... Разбирайте, товарищи, живей и пойдем...

Александр. Только что казаки тут промчались, не встретиться бы вам.

Первый рабочий (сует за пазуху револьверы). Встретим -- палить станем.

Нейман. Да, а Берл? Как его рана?

Александр. Не знаю... Должно быть, не опасно, он сейчас был здесь.

Нейман (спиной прислонился к камням, стонет). Меер... дайте... принесите, пожалуйста, воды...

Александр. Ты не ранен?.. Что с тобой?

Нейман. Не ранен, но... скатился... с баррикады... и на меня что-то навалилось... на грудь... телега, кажется... Больно нестерпимо. (Стонет.)

Второй рабочий. На вас лица нет, товарищ!

Первый рабочий. Знаете, вы бы тут чуточку передохнули.

Нейман. Я вот... я воды выпью... пройдет...

Александр. Какие ужасы, какие ужасы!

Нейман. Момент грозный.

Рабочие уходят.

Я сейчас, товарищи... я только воды...

Александр. Если бы ты знал... Если бы только ты мог это понять...

Нейман. Что такое?

Александр. Такая мука!.. Так тяжело мне...

Нейман. Кому легко...

Меер приближается.

Дайте, дайте воды...

Меер (подает воду). Вот... Больше ничего не нужно?.. Так я побегу к Берлу. (Уходит.)

Александр. Ведь смерть!.. Ведь уже не об аресте речь, не о тюрьме, не о каторге -- смерть ведь!..

Нейман. Да, и смерть.

Александр (вскрикивает). Но я не хочу умирать!.. За что?.. За что?.. Я молод, я только начинаю жить... Я хочу жить...

Слышны грохот, выстрелы.

Нейман. Наши мост ломают. (Быстро идет.)

Александр (идет за ним. Страстно, но в то же время плаксиво). Но ведь жизнь одна... Почему должен я ее отдать? Почему обязан я умереть?!..

Нейман (останавливается и оглядывает товарища). Э-эх, Александр!.. (Идет, Александр за ним.)

Александр. Вот ты идешь... и Дора там... и я должен...

Близкий залп, крики, стоны, отдельные выстрелы.

(Останавливается, как пораженный молнией, и вскрикивает.) Я не могу!.. (У него делается дикий вид, глаза вытаращены. Он схватывает Неймана за руку.) Я не могу!

Нейман (нетерпеливо, гневно). Пусти!.. (Освобождает свою руку.) Да пусти же. (Направляется к воротам.)

Калитка отворяется. Несколько человек вносят Дору. На плече ее кровь.

Александр (бросается к Доре). Ранена?!. Дора, Дора!..

Нейман. Где ранена?.. В каком месте?..

Дору несут на середину двора, из квартир начинают высыпать жильцы.

Дора (слабым голосом). Погодите... посадите меня здесь...

Ее опускают на бревна.

Ты здесь, Александр?.. Я ранена... в плечо... Это не опасно... Но отчего ты здесь?..

Александр (с воплем, мечется). Может быть, можно найти доктора!.. Может быть, можно... Господи, что же это?..

Дора. На баррикаде ты был... ты возле нас был... Но отчего же ты здесь?..

Берл (подбегая). Ранена?.. Убита?.. Жива?..

Нейман. За углом живет доктор, побегите кто-нибудь...

Александр. Боже мой, боже мой!..

Нейман. Дайте, я посмотрю рану...

Дора. Погодите... минутку погодите... Я только в плечо, только в плечо... (В полуобморочном состоянии.) А вы знаете, где плечо?.. Кто видел плечо?.. Плечо в пучине... в водовороте плечо... И Александр там... в пучине...

Нейман. Попробуем понесем ее в дом...

Дора. А?.. Нет, не нужно.

Выстрелы, крики.

Александр, иди!.. Вот, возьми... (Дает ему револьвер.) И до конца... Этим револьвером... моим... до конца...

Александр (сдерживая слезы, берет револьвер). Это не опасно?.. Твоя рана не опасна?..

Дора. Поцелуй меня... Так... И иди!.. Хочу видеть, как ты уйдешь...

Александр. Дора!.. Я не могу... Я не могу уйти от тебя...

Дора. Уйди от меня... Вместе со всеми... Рядом со всеми... Иди...

Александр уходит и в воротах останавливается.

Он сказал: в пучину... Он тогда сказал: в глубь водоворота... Как Манус... Правду он сказал?..

Берл (склонившись над ней). Правду, правду!.. Правду, Дора!..

Дора. Правду?.. Это кто говорит?.. Это вы, Берл?.. Правду?.. Да, конечно, правду... Он славный... он бесстрашный... он как Манус... Любимый мой... (Приподнимается и ищет глазами.) Ушел?.. Он ушел?..

Берл. Ушел, Дора, он ушел... Он бесстрашный... Он как Манус...

Дора. Хорошо. (Таинственно шепчет.) А другая рана здесь, Берл... (Показывает на грудь.) Это конец... Где же все?.. Где мама?..

Нейман. Берл, пойдем, поможете мне принести кушетку, уложим на нее Дору.

Берл. Другие помогут... Я -- на баррикаду. (Уходит в ворота.)

Соседи все гуще собираются около Доры.

Дора. Но почему Александр был здесь?.. Он боится?.. А про пучину -- значит, неправда?.. Он уже ушел?..

Нейман. Он ушел, он на баррикаде.

Дора. Он не пойдет туда... Он не пойдет... Я знаю... (Вдруг вытягивается, вся судорожно трепещет и затихает.)

Самсон протискивается через толпу к дочери и тихо смеется.

Самсон. Вы слышите ветер с севера?.. Вы слышите ветер с севера?..

Леа стремительно бежит с улицы, за нею Леньчик.

Леа. Где?!.. Где она??.. Где?!.. (Подбегает к Доре.) Уже?.. Кончено?!.. Все кончено?!.. Я знала... (Падает на труп Доры и затихает.)

Все вокруг молчат.

(Оторвавшись от тела дочери, выпрямляется, и с лицом безумной, потрясая над головой кулаками, кричит в неистовстве, В звуках ее голоса ярость раненого барса и пламенная сила пророка, ведущего народ.) Вот ваш завтрашний день!.. Вот что ждет вас всех!.. Украсьте же себя кровью убитых детей наших! Украсьте себя смертью их, -- и замучим мучителя!

Топот. Во двор врывается отряд солдат. Впереди молодой офицер. Народ в ужасе разбегается. Человек с отрубленными руками на бегу упал и не поднялся. У тела Доры остаются Самсон, Леа и Леньчик.

А, пришли!.. Сюда пришли!.. Дитя мое!.. Давай револьвер мне! (Вырывает из рук Леньчика револьвер и направляет его на солдат.)

Офицер. Прочь отсюда!.. (Шашкой выбивает у Леи револьвер.) Штыками их!.. Всех!..

Солдаты со штыками наперевес бросаются на Леньчика и Лею. На улице выстрелы, крики.

Самсон (выступая вперед, к солдатам, лепечет). Это с севера... Это с севера... Вы слышите ветер с севера?..

Занавес

Историко-литературному комментарию к публикуемым пьесам предпосланы краткие биографические справки об авторах. Все упоминаемые произведения датируются по времени их первого издания. В том случае, если между написанием и опубликованием пьесы прошло более года, сообщаются обе даты. В скобках указываются варианты заглавий.

При ссылках на цитируемые источники в комментариях приняты следующие сокращения: ЦГАЛИ -- Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва); ЦГИАЛ -- Центральный государственный исторический архив в Ленинграде; ИМЛИ -- Институт мировой литературы имени А. М. Горького при Академии наук СССР, Архив А. М. Горького (Москва); ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР, Отдел рукописей (Ленинград); ОРБЛ -- Всесоюзная государственная библиотека имени В. И. Ленина, Отдел рукописей (Москва); ЦТБ -- Центральная государственная театральная библиотека имени А. В. Луначарского, Отдел рукописей (Ленинград).

Д. АЙЗМАН

Давид Яковлевич Айзман родился 14 марта 1869 г. в Николаеве, Херсонской губернии. Отец его, торговец по роду занятия, был любителем и хорошим знатоком книг, автором нескольких статей в еврейских газетах. В доме часто говорили о Бокле, Бюхнере, цитировали Писарева. Пробуждению интереса Д. Айзмана к литературе и искусству способствовал его старший брат, который владел в городе книжной лавкой с читальней при ней и одно время редактировал местную либеральную газету "Южанин".

После окончания в 1886 г. николаевского реального училища Д. Айзман уехал в Одессу, где в 1890 г. поступил на живописное отделение рисовальной школы. Первые заметки Айзмана появились в "Южанине". В 1889 г. под псевдонимом Кулик в "Одесском вестнике" печатаются его фельетоны "По родным болотам" и "Очерки провинциальной жизни". В 1896 г., удостоенный за успехи в рисовании бронзовой медали, Айзман отправился в Париж, чтобы продолжить занятия живописью в Школе изящных искусств. Все усиливавшаяся тяга к литературному творчеству изменила его планы. Вместе с женой, практикующим врачом, в 1898 г. он поселился в глухой французской деревушке в Шампани. Законченный здесь первый очерк "Нежножечко в сторону" был напечатан в майской книжке "Русского богатства" за 1901 год. Первый сборник рассказов Айзмана "Черные дни" вышел в издании "Русского богатства" в 1904 году.

В том же году писатель вернулся на родину. Осенью 1904 г. он послал из Одессы Горькому рассказ "Ледоход". "Я счастлив у Вас поучиться!-- писал Айзман.-- Ваши замечания так метки, так тонки, что это прямо радость -- выслушать их". Одобренный Горьким "Ледоход" вошел в пятый сборник "Знания" (1905). Позже в знаниевском сборнике была напечатана и повесть Д. Айзмана "Кровавый разлив" (1908).

Организованные черносотенцами на юге России еврейские погромы заставили Айзмана в конце 1905 г. вновь уехать за границу -- во Францию и Италию, где он оставался, исключая непродолжительную поездку по литературным делам в 1908 г. в Петербург, до сентября 1909 года.

После "Тернового куста" (1907) -- лучшей пьесы Д. Айзмана -- им были написаны драмы и комедии: "Светлый бог" (1908, 1914), "Жены" (1909), "Дела семейные" (1910), "Правда небесная" (1912), "Пастухи" ("Искатели", 1915), "Летний роман" ("Роль женщины", 1916), "Латинский квартал" (1916), "Консул Гранат" ("Консул Цыпкес", 1918, 1923). В последние годы жизни писатель работал над комедиями "Юка" и "Алые вишни". Известны также две одноактные юморески Айзмана: "Дают уроки" (1913) и "Чудо жена" (1917).

"Рассказы" Д. Айзмана в двух томах изданы "Знанием" в 1906--1910 гг. Собрание сочинений Айзмана в восьми томах вышло в 1911--1919 годах.

Умер Д. Айзман в Детском Селе (ныне г. Пушкин) 26 сентября 1922 года.

"Терновый куст" впервые издан И. П. Ладыжниковым в Берлине в 1907 г. В России долгое время остававшаяся под цензурным запретом, пьеса переиздана в Петрограде в 1920 г. Госиздатом.

"Терновый куст" написан Д. Айзманом в Париже в 1906 г. и в ноябре 1906 г. с большим успехом прочитан русской колонии в Париже (см.: "Театр и искусство", 1906, No 49, стр. 769--770). Рукопись "Тернового куста" автор отослал Горькому на Капри. Около 16 ноября 1906 г. Горький известил И. П. Ладыжникова: "Айзман написал превосходную пьесу из быта евреев-революционеров. Работа -- яркая, движения -- сколько угодно, четвертый акт -- вооруженное восстание, так что в смысле сценичности -- поскольку я понимаю -- все в порядке! Характеры чудесные, вообще, это большая вещь, с высоким подъемом. Я написал ему. чтоб он послал Вам рукопись. Вы убедитесь сами, какая это вещь [...] Айзман -- со склонностью к с.-д. и, кажется, даже убежденный с.-д. -- имейте это в виду" (Архив А. М. Горького, т. VII, М., Гослитиздат, 1959, стр. 147). "Когда я писал мою пьесу,-- писал Д, Айзман 12 декабря 1906 г. М. Горькому,-- я чувствовал, что зажег меня Максим Горький, без него "Терновый куст" либо не был бы написан вовсе, либо вышел бы значительно слабее (М. Горький, Материалы и исследования, т. 2, М.--Л., АН СССР, 1936, стр. 328). В январе 1907 г. И. Ладыжников закончил печатание тиража "Тернового куста". Книга вышла с посвящением Максиму Горькому. Необходимость скорейшего печатания пьесы помешала И. П. Ладыжникову списаться с автором относительно окончательной редакции посвящения.

М. Горький позаботился, чтобы революционная пьеса стала широко известна за границей. Он просил И. П. Ладыжникова принять участие в переговорах Д. Айзмана с режиссером Максом Рейнгардтом о возможности постановки "Тернового куста" в Германии (постановка не осуществилась). В феврале 1907 г. Горький рекомендовал "Терновый куст" сотруднице парижского журнала "La Revue" Вере Старковой. В рецензии на пьесу ("La Revue", 1907, 1 апреля. No 7) В. Старкова цитировала строки из полученного ею письма Горького: "Кровь в ней течет ручьями, но радостно, как цветы цветут, и все люди герои" (М. Горький, Материалы и исследования, т. 2, стр. 338). Ту же мысль Горький повторяет в письме Д. Айзману от 8 или 9 февраля 1907 г.:

"Там кровь -- смеется победно, там все мученики -- герои, и потому все погибшие -- победители. Жизнь -- прекрасна даже и в окровавленных одеждах" (М. Горький, Собр. соч. в тридцати томах, т. 29, М., Гослитиздат, 1955, стр. 13).

В январе 1907 г. в письме заведующему конторой издательства "Знание" С. П. Боголюбову Д. Айзман предупредил, что, если "Терновый куст" удастся поместить в сборнике "Знание", печатать пьесу нужно не по рукописи, посланной им Горькому, а по изданию И. Ладыжникова, где были учтены позднейшие авторские поправки (ИМЛИ. П-ка "Зн" 1--9--1). В Архиве Горького (ИМЛИ. "Зн" Рав-БП 1--3--2) сохранилась верстка "Тернового куста", Но в самом же сборнике (кн. 16) вместо "Тернового куста" напечатан рассказ Д. Айзмана "Сердце Бытия".

Черновой автограф "Тернового куста" (ИРЛИ, ф. 520, ед. хр. 227) датируется 9--18 февраля (1906 г.), 88 листов рукописи покрыты густой авторской правкой. Отдельные сцены имеют по нескольку вариантов. Некоторые изменения претерпел образ богача Когана. В последней редакции его появление перенесено из первого действия во второе. Эпизод столкновения Когана с рабочим Берлом значительно сокращен. Коган не выглядит теперь таким сильным, как в раннем варианте "Тернового куста". Он не отваживается глумиться над "умом нищих", "пролетариями", которые готовятся стать "командирами в жизни". Об изменении "эмоционального строя" первого акта "Тернового куста" можно судить и по заключительной реплике. В первой редакции: Леа. Израиль... Дитя мое... Тебя уже нет! Тебя уже нет!" В печатном тексте: "Дора. "Иди... Манус, -- иди!..". Беловая рукопись "Тернового куста" находится ныне в ЦГАЛИ, ф. 9, оп. 1, ед. хр. 9.

Летом 1907 г. "Терновый куст" был поставлен в Териоках (Финляндия). В роли Когана выступил В. Гардин ("Обозрение театров", 1907, 9 августа, No 165).