Александр Дюма. Три мушкетера

Между тем нищий продолжал подпарывать свой камзол; он медленно вынул из

грязных лохмотьев сто пятьдесят двойных испанских пистолей, выложил их на

стол, открыл дверь, поклонился и исчез, прежде чем пораженный Арамис успел

обратиться к нему хоть с одним словом.

Тогда молодой человек перечел письмо и заметил, что в нем была

приписка:

"Р.S. Окажите достойный прием подателю письма - это граф и испанский

гранд".

молоды! Да, для нас еще настанут счастливые дни! Тебе, тебе одной - моя

любовь, моя кровь, моя жизнь, все, все тебе, моя прекрасная возлюбленная!

И он страстно целовал письмо, даже не глядя на золото, блестевшее на

столе.

Базен робко постучал в дверь; у Арамиса больше не было причин держать

При виде золота Базен остолбенел от изумления и совсем забыл, что

пришел доложить о приходе д'Артаньяна, который по дороге от Атоса зашел к

Арамису, любопытствуя узнать, что представлял собой этот нищий.

Однако, видя, что Базен забыл доложить о нем, и не слишком церемонясь с

Арамисом, он доложил о себе сам.

- Ого! Черт возьми! - сказал д'Артаньян. - Если эти сливы присланы вам

из Тура, милый Арамис, то, прошу вас, передайте мое восхищение садовнику,

который вырастил их.

- Вы ошибаетесь, друг мой, - возразил Арамис, как всегда скрытный, -

это мой издатель прислал мне гонорар за ту поэму, написанную односложными

стихами, которую я начал еще во время нашего путешествия.

- Ах, вот что! - воскликнул д'Артаньян. - Что ж, ваш издатель очень

щедр, милый Арамис. Это все, что я могу вам сказать.

- Как, сударь, - вскричал Базен, - неужели за поэмы платят столько

денег? Быть этого не может! О сударь, значит, вы можете сделать все, что

захотите! Вы можете стать таким же знаменитым, как господин де Вуатюр или

господин де Бенсерад (*61). Это тоже мне по душе. Поэт - это лишь немногим

хуже аббата. Ах, господин Арамис, очень прошу вас, сделайтесь поэтом!

- Базен, - сказал Арамис, - мне кажется, что вы вмешиваетесь в

разговор, друг мой.

Базен понял свою вину; он опустил голову и вышел из комнаты.

- Так, так, - с улыбкой сказал д'Артаньян. - Вы продаете свои творения

на вес золота - вам очень везет, мой друг. Только будьте осторожнее и не

потеряйте письма, которое выглядывает у вас из кармана. Оно, должно быть,

тоже от вашего издателя.

Арамис покраснел до корней волос, глубже засунул письмо и застегнул

камзол.

Теперь я богат, и мы возобновим наши совместные обеды до тех пор, пока не

придет ваша очередь разбогатеть.

- С большим удовольствием! - ответил д'Артаньян. - Мы давно уже не

видели приличного обеда. К тому же мне предстоит сегодня вечером довольно

рискованное предприятие, и, признаться, я не прочь слегка подогреть себя

несколькими бутылками старого бургундского.

- Согласен и на старое бургундское. Я тоже ничего не имею против него,

- сказал Арамис, у которого при виде золота как рукой сняло все мысли об

уходе от мира.

И, положив в карман три или четыре двойных пистоля на насущные нужды,

он запер остальные в черную шкатулку с перламутровой инкрустацией, где уже

лежал знаменитый носовой платок, служивший ему талисманом.

Для начала друзья отправились к Атосу. Верный данной им клятве никуда

не выходить, Атос взялся заказать обед, с тем чтобы он был доставлен ему

домой; зная его как великого знатока всех гастрономических тонкостей,

д'Артаньян и Арамис охотно уступили ему заботу об этом важном деле.

Они направились к Портосу, как вдруг на углу улицы Дюбак встретили

Мушкетона, который с унылым видом гнал перед собой мула и лошадь.

- Да ведь это мой буланый жеребец! - вскричал д'Артаньян с удивлением,

к которому примешивалась некоторая радость. - Арамис, взгляните-ка на эту

лошадь!

- Так вот, дорогой мой, - продолжал д'Артаньян, - могу вам сообщить,

что это та самая лошадь, на которой я приехал в Париж.

- Как, сударь, вы знаете эту лошадь? - удивился Мушкетон.

- У нее очень своеобразная масть, - заметил Арамис. - Я вижу такую

впервые в жизни.

- Еще бы! - обрадовался д'Артаньян. - Если я продал ее за три экю, то

именно за масть, потому что за остальное мне, конечно, не дали бы и

восемнадцати ливров... Однако, Мушкетон, каким образом эта лошадь попала

тебе в руки?

- Ах, лучше не спрашивайте, сударь! Эту ужасную шутку сыграл с нами муж

нашей герцогини!

- Каким же образом, Мушкетон?

- Видите ли, к нам очень благоволит одна знатная дама, герцогиня де...

Впрочем, прошу прощения, мой господин запретил мне называть ее имя. Она

заставила нас принять от нее небольшой подарочек - чудесную испанскую кобылу

и андалузского мула, от которых просто глаз нельзя было отвести. Муж узнал

об этом, перехватил по дороге обоих чудесных животных, когда их вели к нам,

и заменил этими гнусными тварями.

- Которых ты и ведешь обратно? - спросил д'Артаньян.

- Именно так, - ответил Мушкетон. - Подумайте сами: не можем же мы

принять этих лошадей вместо тех, которые были нам обещаны!

- Конечно, нет, черт возьми, хотя мне бы очень хотелось увидеть Портоса

верхом на моем буланом жеребце: это дало бы мне представление о том, на кого

был похож я сам, когда приехал в Париж. Но мы не будем задерживать тебя,

Мушкетон. Иди выполняй поручение твоего господина. Он дома?

- Дома, сударь, - ответил Мушкетон, - но очень сердит, сами понимаете!

И он пошел дальше, в сторону набережной Великих Августинцев, а друзья

позвонили у дверей незадачливого Портоса. Но последний видел, как они

проходили через двор, и не пожелал открыть им. Их попытка оказалась

безуспешной.

Между тем Мушкетон, гоня перед собой двух кляч, продолжал свой путь и,

миновав Новый мост, добрался до Медвежьей улицы. Здесь, следуя приказаниям

своего господина, он привязал лошадь и мула к дверному молотку прокурорского

дома и, не заботясь об их дальнейшей участи, вернулся к Портосу, которому

сообщил, что поручение выполнено.

По прошествии некоторого времени несчастные животные, ничего не евшие с

самого утра, начали так шуметь, дергая дверной молоток, что прокурор

приказал младшему писцу выйти на улицу и справиться по соседству, кому

принадлежат эта лошадь и этот мул.

Госпожа Кокнар узнала свой подарок и сначала не поняла, что значит этот

возврат, но вскоре визит Портоса объяснил ей все. Гнев, которым пылали глаза

мушкетера, несмотря на все желание молодого человека сдержать себя, ужаснул

его чувствительную подругу.

Дело в том, что Мушкетон не скрыл от своего господина встречи с

д'Артаньяном и Арамисом и рассказал ему, как д'Артаньян узнал в желтой

лошади беарнского жеребца, на котором он приехал в Париж и которого продал

за три экю.

Назначив прокурорше свидание у монастыря Сен-Маглуар, Портос

попрощался. Видя, что он уходит, прокурор пригласил его к обеду, но мушкетер

с самым величественным видом отклонил это приглашение.

Госпожа Кокнар с трепетом явилась к монастырю СенМаглуар. Она

предвидела укоры, которые ее там ждали, но великосветские манеры Портоса

действовали на нее с неотразимой силой.

Все упреки и проклятия, какие только мужчина, оскорбленный в своем

самолюбии, может обрушить на голову женщины, Портос обрушил на низко

склоненную голову своей прокурорши.

- О, боже! - сказала она. - Я сделала все, что могла. Один из наших

клиентов торгует лошадьми. Он должен был конторе деньги и не хотел платить.

Я взяла этого мула и лошадь в счет долга. Он обещал мне лошадей, достойных

самого короля.

- Так знайте, сударыня, - сказал Портос, - что если этот барышник был

должен вам больше пяти экю, то он просто вор.

- Но ведь никому не запрещено искать что подешевле, господин Портос, -

возразила прокурорша, пытаясь оправдаться.

- Это правда, сударыня, но тот, кто ищет дешевизны, должен позволить

другим искать более щедрых друзей.

И Портос повернулся, собираясь уходить.

- Господин Портос! Господин Портос! - вскричала прокурорша. - Я

виновата, я признаюсь в этом. Мне не следовало торговаться, раз речь шла об

экипировке для такого красавца, как вы!

Не отвечая ни слова, Портос удалился еще на один шаг.

Прокурорше вдруг показалось, что он окружен каким-то сверкающим облаком

и целая толпа герцогинь и маркиз бросает мешки с золотом к его ногам.

- Остановитесь, господин Портос! - вскричала она. - Бога ради,

остановитесь, нам надо поговорить!

- Разговор с вами приносит мне несчастье, - сказал Портос.

- Но скажите же мне, чего вы требуете?

- Ничего, потому что требовать от вас чего-либо или не требовать - это

одно и то же.

Прокурорша повисла на руке Портоса и воскликнула в порыве скорби:

- О господин Портос, я ничего в этом не понимаю! Разве я знаю, что

такое лошадь? Разве я знаю, что такое сбруя?

- Надо было предоставить это мне, сударыня, человеку, который знает в

этом толк. Но вы хотели сэкономить, выгадать какие-то гроши...

- Это была моя ошибка, господин Портос, но я исправлю ее... честное

слово, исправлю!

- Каким же образом? - спросил мушкетер.

- Послушайте. Сегодня вечером господин Кокнар едет к герцогу де Шону,

который позвал его к себе, чтобы посоветоваться с ним о чем-то. Он пробудет

там не меньше двух часов. Приходите, мы будем одни и подсчитаем все, что нам

нужно.

- Так вы прощаете меня?

- Увидим, - величественно сказал Портос.

И, повторяя друг другу "до вечера", они расстались.

"Черт возьми! - подумал Портос, уходя. - Кажется, на этот раз я

доберусь наконец до сундука мэтра Кокнара!"

V. НОЧЬЮ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ

Вечер, столь нетерпеливо ожидаемый Портосом и д'Артаньяном, наконец

наступил.

Д'Артаньян, как всегда, явился к миледи около девяти часов. Он застал

ее в прекрасном расположении духа; никогда еще она не принимала его так

приветливо. Наш гасконец сразу понял, что его записка передана и оказала

свое действие.

Вошла Кэтти и подала шербет. Ее госпожа ласково взглянула на нее и

улыбнулась ей самой очаровательной своей улыбкой, но бедная девушка была так

печальна, что даже не заметила благоволения миледи.

Д'Артаньян смотрел поочередно на этих двух женщин в вынужден был

признать в душе, что, создавая их, природа совершила ошибку: знатной даме

она дала продажную и низкую душу, а субретке - сердце герцогини.

В десять часов миледи начала проявлять признаки беспокойства, и

Д'Артаньян понял, что это значит. Она смотрела на часы, вставала, снова

садилась и улыбалась д'Артаньяну с таким видом, который говорил: "Вы,

конечно, очень милы, но будете просто очаровательны, если уйдете."

Д'Артаньян встал и взялся за шляпу. Миледи протянула ему руку для

поцелуя; молодой человек почувствовал, как она сжала его руку, и понял, что

это было сделано не из кокетства, а из чувства благодарности за то, что он

уходит.

На этот раз Кэтти не встретила его - ее не было ни в прихожей, ни в

коридоре, ни у ворот. Д'Артаньяну пришлось самому разыскать лестницу и

маленькую комнатку.

Кэтти сидела, закрыв лицо руками, и плакала.

Она услышала, как вошел Д'Артаньян, но не подняла головы. Молодой

человек подошел к ней и взял ее руки в свои; тогда она разрыдалась.

Как и предполагал Д'Артаньян, миледи, получив письмо, в порыве радости

обо всем рассказала служанке; потом, в благодарность за то, что на этот раз

Кэтти выполнила его поручение так удачно, она подарила ей кошелек.

Войдя в свою комнату, Кэтти бросила кошелек в угол, где он и лежал

открытый; три или четыре золотые монеты валялись на ковре подле него.

В ответ на ласковое прикосновение молодого человека бедная девушка

подняла голову. Выражение ее лица испугало даже д'Артаньяна; она с умоляющим

видом протянула к нему руки, но не осмелилась произнести ни одного слова.

Как ни мало чувствительно было сердце д'Артаньяна, он был растроган

этой немой скорбью; однако он слишком твердо держался своих планов, и в

особенности последнего плана, чтобы хоть в чем-нибудь изменить намеченный

заранее порядок действий. Поэтому он не подал Кэтти никакой надежды на то,

что ей удастся поколебать его, а только изобразил ей свой поступок как

простой акт мести.

Кстати, эта месть намного облегчалась для него тем обстоятельством, что

миледи, желая, как видно, скрыть от своего любовника краску в лице,

приказала Кэтти погасить все лампы в доме и даже в своей спальне. Г-н де

Вард должен был уйти до наступления утра, все в том же полном мраке.

Через минуту они услышали, что миледи вошла в спальню. Д'Артаньян

немедленно бросился в шкаф. Едва успел он укрыться там, как раздался

колокольчик.

Кэтти вошла к своей госпоже и закрыла за собой дверь, но перегородка

была так тонка, что слышно было почти все, о чем говорили между собой обе

женщины.

Миледи, казалось, была вне себя от радости; она без конца заставляла

Кэтти повторять мельчайшие подробности мнимого свидания субретки с де

Вардом, расспрашивала, как он взял письмо, как писал ответ, каково было

выражение его лица, казался ли он по-настоящему влюбленным, и на все эти

вопросы бедная Кэтти, вынужденная казаться спокойной, отвечала прерывающимся

голосом, грустный оттенок которого остался совершенно не замеченным ее

госпожой - счастье эгоистично.

Однако час визита графа приближался, и миледи в самом деле заставила

Кэтти погасить свет в спальне, приказав ввести к ней де Варда, как только он

придет.

Кэтти не пришлось долго ждать. Едва Д'Артаньян увидел через замочную

убежища; это произошло в ту самую минуту, когда Кэтти закрывала дверь из

своей комнаты в спальню миледи.

- Что там за шум? - спросила миледи.

- Это я, - отвечал Д'Артаньян вполголоса. - Я, граф де Вард.

- О, господи, - пролепетала Кэтти, - он даже не мог дождаться того

часа, который сам назначил!

- Что же? - спросила миледи дрожащим голосом. - Почему он не входит?

Граф, граф, - добавила она, - вы ведь знаете, что я жду вас!

Услыхав этот призыв, Д'Артаньян мягко отстранил Кэтти и бросился в

спальню.

Нет более мучительной ярости и боли, чем ярость и боль, терзающие душу

любовника, который, выдав себя за другого, принимает уверения в любви,

обращенные к его счастливому сопернику.

Д'Артаньян оказался в этом мучительном положении, которого он не

предвидел: ревность терзала его сердце, и он страдал почти так же сильно,

как бедная Кэтти, плакавшая в эту минуту в соседней комнате.

- Да, граф, - нежно говорила миледи, сжимая в своих руках его руку, -

да, я счастлива любовью, которую ваши взгляды и слова выдавали мне всякий

раз, как мы встречались с вами. Я тоже люблю вас. О, завтра, завтра я хочу

получить от вас какое-нибудь доказательство того, что вы думаете обо мне! И

чтобы вы не забыли меня, - вот, возьмите это.

И, сняв с пальца кольцо, она протянула его д'Артаньяну.

Д'Артаньян вспомнил, что уже видел это кольцо на руке миледи: это был

великолепный сапфир в оправе из алмазов.

Первым побуждением д'Артаньяна было вернуть ей кольцо, но миледи не

взяла его.

- Нет, нет, - сказала она, - оставьте его у себя в знак любви ко мне...

К тому же, принимая его, - с волнением в голосе добавила она, - вы, сами

того не зная, оказываете мне огромную услугу.

"Эта женщина полна таинственности", - подумал Д'Артаньян.

В эту минуту он почувствовал, что готов сказать миледи всю правду. Он

уже открыл рот, чтобы признаться в том, кто он и с какими мстительными

намерениями явился сюда, но в эту минуту миледи прибавила:

- Бедный мой друг, это чудовище, этот гасконец, чуть было не убил вас!

Чудовищем был он, Д'Артаньян.

- Ваши раны все еще причиняют вам боль? - спросила миледи.

- Да, сильную боль, - ответил д'Артаньян, не зная хорошенько, что

отвечать.

- Будьте спокойны, - прошептала миледи, - я отомщу за вас, и моя месть

будет жестокой!

"Нет! - подумал д'Артаньян. - Минута откровенности между нами еще не

наступила".

Д'Артаньян не сразу пришел в себя после этого короткого диалога, но все

помышления о мести, принесенные им сюда, бесследно исчезли. Эта женщина

имела над ним поразительную власть, он ненавидел и в то же время боготворил

ее; он никогда не думал прежде, что два столь противоречивых чувства могут

ужиться в одном сердце и, соединясь вместе, превратиться в какую-то

странную, какую-то сатанинскую любовь.

Между тем раздался бой часов, пора было расставаться. Уходя от миледи,

д'Артаньян не испытывал ничего, кроме жгучего сожаления о том, что надо ее

покинуть, и между страстными поцелуями, которыми они обменялись, было

назначено новое свидание - на следующей неделе. Бедная Кэтти надеялась, что

ей удастся сказать д'Артаньяну хоть несколько слов, когда он будет проходить

через ее комнату, но миледи сама проводила его в темноте и простилась с ним

только на лестнице.

Наутро д'Артаньян помчался к Атосу. Он попал в такую странную историю,

что нуждался в его совете. Он рассказал ему обо всем; в продолжение рассказа

Атос несколько раз хмурил брови.

- Ваша миледи, - сказал он, - представляется мне презренным созданием,

но все же, обманув ее, вы сделали ошибку: так или иначе, вы нажили страшного

врага.

заменивший на пальце д'Артаньяна перстень королевы, который теперь бережно

хранился в шкатулке.

- Вы смотрите на это кольцо? - спросил гасконец, гордясь возможностью

похвастать перед друзьями таким богатым подарком.

- Да, - сказал Атос, - оно напоминает мне одну фамильную драгоценность.

- Прекрасное кольцо, не правда ли? - спросил д'Артаньян.

- Великолепное! - отвечал Атос. - Я не думал, что на свете существуют

два сапфира такой чистой воды. Должно быть, вы его выменяли на свой алмаз?

- Нет, - сказал д'Артаньян, - это подарок моей прекрасной англичанки

или, вернее, моей прекрасной француженки, ибо я убежден, что она родилась во

Франции, хоть и не спрашивал ее об этом.

- Вы получили это кольцо от миледи? - вскричал Атос, и в голосе его

почувствовалось сильное волнение.

- Вы угадали. Она подарила мне его сегодня ночью.

- Покажите-ка мне это кольцо, - сказал Атос.

- Вот оно, - ответил д'Артаньян, снимая его с пальца.

Атос внимательно рассмотрел кольцо и сильно побледнел; затем он

примерил его на безымянный палец левой руки; оно пришлось как раз впору,

словно было заказано на этот палец. Гневное и мстительное выражение омрачило

лицо Атоса, обычно столь спокойное.

- Не может быть, чтобы это было то самое кольцо, - сказал он. - Каким

образом могло оно попасть в руки леди Кларик? И в то же время трудно

представить себе, чтобы между двумя кольцами могло быть такое сходство.

- Вам знакомо это кольцо? - спросил д'Артаньян.

- Мне показалось, что я узнал его, - ответил Атос, - но, должно быть, я

ошибся.

И он вернул кольцо д'Артаньяну, не отрывая от него взгляда.

кольцо или поверните его камнем внутрь: оно вызывает во мне такие

мучительные воспоминания, что иначе я не смогу спокойно разговаривать с

вами... Кажется, вы хотели посоветоваться со мной о чем-то, говорили, что не

знаете, как поступить... Погодите... покажите-ка мне еще раз этот сапфир. На

том, о котором я говорил, должна быть царапина на одной из граней: причиной

был один случай.

Д'Артаньян снова снял с пальца кольцо и передал его Атосу.

Атос вздрогнул.

- Посмотрите, - сказал он, - ну, не странно ли это?

И он показал д'Артаньяну царапину, о существовании которой только что

вспомнил.

- Но от кого же вам достался этот сапфир, Атос?

- От моей матери, которая, в свою очередь, получила его от мужа. Как я

уже сказал вам, это была старинная фамильная драгоценность... и она никогда

не должна была уходить из нашей семьи.

- И вы... вы продали ее? - нерешительно спросил д'Артаньян.

- Нет, - ответил Атос со странной усмешкой. - Я подарил ее в ночь

любви, так же, как сегодня ее подарили вам.

Д'Артаньян задумался; душа миледи представилась ему какой-то мрачной

бездной.

Он не надел кольцо, а положил его в карман.

- Послушайте, - сказал Атос, взяв его за руку, - вы знаете, д'Артаньян,

что я люблю вас. Будь у меня сын, я не мог бы любить его больше, чем вас.

Поверьте мне: откажитесь от этой женщины! Я не знаю ее, но какой-то

внутренний голос говорит мне, что это погибшее создание и что в ней есть

нечто роковое.

- Вы правы, - ответил д'Артаньян. - Да, я расстанусь с ней. Признаюсь

вам, что эта женщина пугает и мена самого.

- Хватит ли у вас решимости? - спросил Атос.

- Хватит, - ответил д'Артаньян. - И я сделаю это не откладывая.

- Хорошо, мой мальчик. Вы поступите правильно, - сказал Атос, пожимая

руку гасконцу с почти отеческой нежностью. - Дай бог, чтобы эта женщина,

едва успевшая войти в вашу жизнь, не оставила в ней страшного следа.

И Атос кивнул д'Артаньяну, давая ему понять, что он хотел бы остаться

наедине со своими мыслями.

Дома д'Артаньян застал ожидавшую его Кэтти. После целого месяца горячки

бедняжка изменилась бы не так сильно, как после этой бессонной и мучительной

ночи.

Госпожа послала ее к мнимому де Варду. Миледи обезумела от любви,

ночь.

имел на молодого человека сильное влияние, и теперь, когда его самолюбие и

жажда мести были удовлетворены, советы друга, присоединившись к голосу

собственного сердца, дали д'Артаньяну силу решиться на разрыв с миледи. Он

взял перо и написал следующее:

"Не рассчитывайте, сударыня, на свидание со мной в ближайшие несколько

дней; со времени моего выздоровления у меня столько дел подобного рода, что

мне пришлось навести в них некоторый порядок. Когда придет ваша очередь, я

буду иметь честь сообщить вам об этом.

Целую ваши ручки.

Граф де Вард".

О сапфире не было сказано ни слова. Хотел ли гасконец сохранить у себя

оружие против миледи или же - будем откровенны - оставил у себя этот сапфир