Александр Дюма. Три мушкетера

- Так, - вскричал д'Артаньян, - это он! Это опять он! Должно быть, это

мой злой гений! А другой?

- Который?

- Маленький.

- О, тот не знатный человек, ручаюсь за это. При нем не было шпаги, а

остальные обращались с ним без всякого уважения.

- Какой-нибудь лакей, - пробормотал д'Артаньян. - Ах, бедняжка,

бедняжка! Что они с ней сделали?

- Вы обещали не выдавать меня, - сказал старик.

- И повторяю вам свое обещание. Будьте спокойны - я дворянин. У

дворянина только одно слово, и я уже дал вам его.

С сокрушенным сердцем д'Артаньян снова направился к парому. Минутами он

не верил, в то, что женщина, о которой рассказывал старик, была г-жа

Бонасье, и надеялся завтра же увидеть ее в Лувре; минутами ему приходило в

голову, что, быть может, у нее была интрига с кем-то другим и ревнивый

любовник застиг ее и похитил. Он терялся в догадках, терзался, приходил в

отчаяние.

- О, если б мои друзья были со мною! - вскричал он. - У меня, по

крайней мере, была бы хоть какая-нибудь надежда найти ее. Но кто знает, что

сталось с ними самими!

Было около полуночи; теперь надо было отыскать Планше. Д'Артаньян

стучался у всех кабачков, где виднелся хотя бы слабый свет, - Планше не

оказалось ни в одном из них.

В шестом по счету кабаке д'Артаньян рассудил, что поиски почти

безнадежны. Он велел своему слуге ждать его лишь в шесть часов утра, и, где

бы тот ни находился сейчас, он имел на то полное право.

К тому же молодому человеку пришло в голову, что, оставаясь поблизости

от места происшествия, он может скорее раздобыть какие-нибудь сведения об

этой таинственной истории. Итак, в шестом кабачке, как мы уже говорили,

д'Артаньян задержался, спросил бутылку лучшего вина, устроился в самом

темном углу и решил дожидаться здесь утра; однако и на этот раз его надежды

были обмануты, и хотя он слушал весьма внимательно, но посреди божбы, шуток

и ругательств, которыми обменивались между собой мастеровые, лакеи и

возчики, составлявшие почтенное общество, где он находился, он не услыхал

ничего такого, что могло бы навести его на след бедной похищенной женщины.

Итак, он вынужден был, допив, от нечего делать и не желая возбудить

подозрения, свою бутылку, поудобнее усесться в своем углу и кое-как заснуть.

Д'Артаньяну, как мы помним, было двадцать лет, а в этом возрасте сон имеет

неоспоримые права, о которых он властно заявляет даже самым безутешным

сердцам.

Около шести часов утра д'Артаньян проснулся с тем неприятным чувством,

каким обычно сопровождается начало дня после дурно проведенной ночи. Сборы

его были недолги; он ощупал себя, чтобы убедиться, что никто не обокрал его

во время сна, и, обнаружив свое кольцо на пальце, кошелек в кармане и

пистолеты за поясом, встал, заплатил за вино и вышел, надеясь, что утром

поиски слуги окажутся более удачными, чем ночью. Действительно, первое, что

он разглядел сквозь сырой сероватый туман, был честный Планше, ожидавший его

с двумя лошадьми на поводу у дверей маленького, убогого кабачка, мимо

которого д'Артаньян накануне прошел, даже не заподозрив его существования.

XXV. ПОРТОС

Вместо того чтобы проехать прямо к себе, д'Артаньян сошел с лошади у

дверей г-на де Тревиля и торопливо взбежал по лестнице. На этот раз он решил

рассказать ему обо всем, что произошло. Несомненно, г-н де Тревиль мог дать

ему добрый совет по поводу всей этой истории; кроме того, г-н де Тревиль

ежедневно виделся с королевой, и, быть может, ему удалось бы получить у ее

величества какие-нибудь сведения о бедной женщине, которая, очевидно,

расплачивалась теперь за преданность своей госпоже.

Господин де Тревиль выслушал рассказ молодого человека с серьезностью,

говорившей о том, что он видит в этом приключении нечто большее, чем

любовную интригу.

- Гм... - произнес он, когда д'Артаньян кончил. - Совершенно очевидно,

что тут не обошлось без его высокопреосвященства.

- Но что же делать? - спросил д'Артаньян.

- Ничего, покамест решительно ничего, кроме одного - возможно скорее

уехать из Парижа, о чем я уже говорил вам. Я увижу королеву, расскажу ей

подробности исчезновения бедной женщины - она, конечно, не знает об этом.

Эти подробности дадут ей какую-то нить, и, быть может, когда вы вернетесь, я

смогу сообщить вам добрые вести. Положитесь на меня.

Д'Артаньян знал, что г-н де Тревиль, хоть он и гасконец, не имел

привычки обещать, но, если уж ему случалось пообещать что-либо, он делал

больше, чем обещал. Итак, молодой человек поклонился ему, исполненный

благодарности за прошлое и за будущее, а почтенный капитан, который, со

своей стороны, принимал живое участие в этом храбром и решительном юноше,

дружески пожал ему руку и пожелал счастливого пути.

Решив немедленно привести советы г-на де Тревиля в исполнение,

д'Артаньян отправился на улицу Могильщиков, чтобы присмотреть за укладкой

чемодана. Подойдя к дому, он увидел г-на Бонасье, стоявшего в халате на

пороге двери. Все, что осторожный Планше говорил ему накануне о коварных

свойствах их хозяина, припомнилось сейчас д'Артаньяну, и он взглянул на него

с большим вниманием, чем когда бы то ни было прежде. В самом деле, помимо

желтоватой болезненной бледности, говорящей о разлитии желчи и, возможно,

имеющей случайную причину, д'Артаньян заметил в расположении складок его

лица что-то предательское и хитрое. Мошенник смеется не так, как честный

человек; лицемер плачет не теми слезами, какими плачет человек искренний.

Всякая фальшь - это маска, и, как бы хорошо ни была сделана эта маска,

всегда можно отличить ее от истинного лица, если внимательно присмотреться.

И вот д'Артаньяну показалось, что Бонасье носит маску, и притом

препротивную маску.

Поэтому, поддаваясь своему отвращению к этому человеку, он хотел пройти

мимо, не заговаривая с ним, но, как и накануне, г-н Бонасье сам окликнул

его.

- Так, так, молодой человек, - сказал он. - Кажется, мы недурно

переиначили обычай и возвращаетесь домой тогда, когда другие только выходят

из дому.

- Вот вам не сделаешь подобного упрека, мэтр Бонасье, - ответил юноша,

- вы просто образец степенности. Правда, когда имеешь молодую и красивую

жену, незачем пускаться в погоню за счастьем: счастье само приходит в дом.

Не так ли, господин Бонасье?

Бонасье побледнел как полотно и криво улыбнулся.

- Ха, ха, вы большой шутник! - сказал он. - Однако где же это, черт

побери, вы шатались сегодня ночью, мой юный друг? Как видно, проселочные

дороги не слишком удобны для прогулок.

Д'Артаньян опустил глаза на свои сапоги, доверху покрытые грязью, но

при этом его взгляд случайно перенесся на башмаки и чулки галантерейщика;

казалось, они побывали в той же самой луже: пятна на тех и других были

совершенно одинаковы.

И тут одна мысль внезапно поразила д'Артаньяна. Этот толстый человек,

низенький, с проседью, этот одетый в темное платье, похожий на лакея старик,

с которым так пренебрежительно обращались вооруженные всадники,

сопровождавшие карету, был сам Бонасье. Муж руководил похищением жены.

Д'Артаньяном овладело страшное желание схватить галантерейщика за горло

и задушить его, но, как мы уже говорили, это был весьма осторожный юноша, и

он сдержал свой порыв. Однако лицо его так заметно изменилось, что Бонасье

испугался и попятился было назад, но он стоял как раз у той створки двери,

которая была закрыта, и это препятствие вынудило его остаться па месте.

- Вы изволите шутить, милейший, - сказал Д'Артаньян, - но мне кажется,

что если мои сапоги нуждаются в чистке, то ваши чулки и башмаки тоже требуют

щетки. Неужели и вы, мэтр Бонасье, гуляли где-то в поисках приключений? Ну,

знаете, это было бы непростительно для человека вашего возраста, у которого

вдобавок такая молодая и красивая жена!

- О нет, упаси меня бог! - отвечал Бонасье. - Я ездил вчера в

Сен-Манде, чтобы навести справки об одной служанке - она мне совершенно

необходима, - а так как дороги сейчас плохие, я и принес оттуда всю эту

грязь, которую еще не успел отчистить.

Место, которое Бонасье указал в качестве цели своего странствия, было

лишним доказательством, подтверждавшим подозрения д'Артаньяна: Бонасье

назвал Сен-Манде потому, что Сен-Манде и Сен-Клу находятся в совершенно

противоположных концах.

Это предположение явилось первым утешением для д'Артаньяна. Если

Бонасье знал, где его жена, значит, можно было, употребив кое-какие

средства, заставить галантерейщика развязать язык и выболтать свой секрет.

Речь шла лишь о том, чтобы превратить это предположение в уверенность.

- Простите меня, милейший господин Бонасье, за некоторую

бесцеремонность, - сказал Д'Артаньян, - но, знаете, ничто не вызывает такой

жажды, как бессонные ночи, и я безумно хочу пить. Позвольте мне выпить у вас

стакан воды. Нельзя же отказать соседу в таком пустяке!

Не дожидаясь позволения хозяина, Д'Артаньян быстро прошел в дом и

бросил беглый взгляд на постель. Постель была не смята. Бонасье не ложился.

Значит, он вернулся домой недавно, час или два назад; значит, он

сопровождал свою жену до того места, куда ее отвезли, или, по крайней мере,

до первой почтовой станции.

- Благодарю вас, мэтр Бонасье, - сказал молодой человек, осушая стакан,

- это все, что мне было нужно от вас. Теперь я пойду к себе и прикажу Планше

почистить сапоги, а когда он кончит, то, если хотите, пришлю его к вам,

чтобы он почистил ваши.

И он оставил галантерейщика, который был совершенно ошеломлен этим

странным прощанием и спрашивал себя, уж не запутался ли он сам в собственной

лжи.

На верхней площадке лестницы д'Артаньян встретил испуганного Планше.

новость! Я просто жду не дождусь вас!

- А что такое? - спросил д'Артаньян.

- Готов биться об заклад, что вы не угадаете, кто приходил к вам, пока

вас не было!

- Когда же это?

- Полчаса назад, когда вы были у господина де Тревиля.

- Да кто же приходил? Говори скорее!

- Господин де Кавуа.

- Господин де Кавуа?

- Собственной персоной.

- Капитан гвардии его высокопреосвященства?

- Он самый.

- Он приходил арестовать меня?

- Мне показалось, что так, несмотря на его сладкий вид.

- Так у него был сладкий вид?

- Ну, знаете, сударь, просто как мед!

- Неужели?

- Он сказал, что его высокопреосвященство желает вам добра и просит вас

пожаловать в Пале-Рояль.

- Что же ты ответил ему?

- Что это невозможно, так как вас нет дома, в чем он мог убедиться.

- А что он сказал на это?

- Чтобы вы непременно зашли к нему в течение дня. Затем он добавил

шепотом: "Скажи твоему господину, что его высокопреосвященство очень

расположен к нему и что, быть может, от этого свидания зависит его судьба".

- Для кардинала эта ловушка довольно неискусна, - с усмешкой сказал

молодой человек.

- Поэтому-то я и заметил ее и отвечал, что вы будете очень сожалеть,

когда вернетесь. "Куда он уехал?" - спросил господин де Кавуа. "В Труа, в

Шампань", - ответил я. "А когда?" - "Вчера вечером... "

- Планше, друг мой, - прервал его д'Артаньян, - право же, ты бесценный

человек!

- Понимаете, сударь, я решил, что если вы захотите видеть господина де

Кавуа, то всегда успеете опровергнуть меня и сказать, что вы вовсе не

уезжали. В этом случае оказалось бы, что солгал я, а я ведь не дворянин, так

что мне позволительно лгать.

- Успокойся, Планше, ты не потеряешь репутации правдивого человека:

через четверть часа мы едем.

- Я только что собирался, сударь, посоветовать вам это. А куда мы едем,

если не секрет?

- Разумеется, в сторону, противоположную той, какую ты указал господину

де Кавуа. Впрочем, ты, наверное, так же торопишься узнать что-нибудь о

Гримо, Мушкетоне и Базене, как я о том, что сталось с Атосом, Портосом и

Арамисом?

- Разумеется, сударь, - сказал Планше, - и я готов ехать хоть сейчас.

По-моему, воздух провинции полезнее для нас с вами в настоящую минуту, чем

воздух Парижа, а потому...

- ...а потому укладывайся, Планше, и едем. Я пойду вперед пешком, с

пустыми руками, во избежание каких-либо подозрений. Мы встретимся с тобой в

гвардейских казармах... Кстати, Планше, ты, кажется, прав относительно

нашего хозяина - это действительно большая каналья.

- Ага! Уж вы верьте мне, сударь, когда я говорю о ком-нибудь: я узнаю

человека по лицу.

Как и было условленно, д'Артаньян спустился вниз первым. Затем, чтобы

ему не в чем было себя упрекнуть, он в последний раз зашел на квартиры своих

трех приятелей; от них не было никаких вестей, только на имя Арамиса было

получено раздушенное письмо, написанное изящным и мелким почерком.

Д'Артаньян взялся передать его по назначению. Десять минут спустя Планше

явился к нему в конюшню гвардейских казарм. Д'Артаньян, не терявший времени,

уже сам оседлал лошадь.

- Хорошо, - сказал он Планше, когда тот привязал чемодан, - теперь

оседлай трех остальных - и едем.

- Вы думаете, что, если у каждого из нас будет по две лошади, мы поедем

быстрее? - спросил Планше с лукавым видом.

- Нет, господин шутник, - возразил д'Артаньян, - но с четырьмя лошадьми

мы сможем привезти назад трех приятелей, если только застанем их в живых.

- Что было бы большой удачей, - отвечал Планше. - Впрочем, никогда не

следует отчаиваться в милосердии божьем.

- Аминь! - сказал д'Артаньян, садясь на лошадь.

И, покинув гвардейские казармы, они разъехались в разные стороны: один

должен был выехать из Парижа через Лавиллетскую заставу, а другой - через

Монмартрскую, с тем чтобы соединиться за Сен-Дени. Этот стратегический

маневр был выполнен обоими с одинаковой точностью и увенчался успехом:

д'Артаньян и Планше вместо прибыли в Пьерфит.

Надо сказать, что днем Планше был храбрее, чем ночью.

Однако врожденная осторожность не покидала его ни на минуту: он не

забыл ни одного из злоключений первой поездки и всех встречных принимал за

врагов. Вследствие этого он то и дело снимал шляпу, что навлекало на него

строгие выговоры со стороны д'Артаньяна, опасавшегося, как бы из-за этого

избытка вежливости Планшее не был принят за слугу какого-нибудь

незначительного лица.

Однако то ли все прохожие были действительно тронуты учтивостью Планше,

то ли на этот раз никто не был подослан, чтобы преградить дорогу

д'Артаньяну, но наши два путника без всяких приключений прибыли в Шантильи и

подъехали к гостинице "Гран-СенМартен", где они останавливались во время

первого путешествия.

Хозяин, видя молодого человека, за которым следовал слуга с двумя

запасными лошадьми, почтительно встретил его на пороге. Д'Артаньян,

проделавший уже одиннадцать лье, счел своевременным остановиться здесь,

независимо от того, находился ли Портос в гостинице или не находился. Кроме

того, было, пожалуй, неосторожно сразу же наводить справки о мушкетере. В

итоге этих размышлений д'Артаньян, ни о ком не спрашивая, спешился, оставил

лошадей на попечение слуги, вошел в маленькую комнатку, предназначенную для

посетителей, не желавших сидеть в общей зале, и потребовал у хозяина бутылку

лучшего вина и возможно лучший завтрак, что еще более укрепило то уважение,

которое трактирщик почувствовал к своему гостю с первого взгляда.

Итак, приказания д'Артаньяна были исполнены со сказочной быстротой.

Гвардейский полк набирался из лучших дворян королевства, и д'Артаньян,

путешествовавший в сопровождении слуги и с четверкой великолепных лошадей,

неминуемо должен был, несмотря на простоту мундира, произвести здесь сильное

впечатление. Хозяин пожелал прислуживать ему сам: видя это, д'Артаньян велел

принести два стакана, и завязал разговор.

- Ну-с, любезный хозяин, - начал он, наливая оба стакана, - я спросил у

вас лучшего вина, и если вы меня обманули, то, честное слово, накажете этим

самого себя, так как я терпеть не могу пить один и вы будете пить вместе со

мной! Итак, берите стакан, и выпьем. За что же нам выпить, чтобы никто не

был обижен? Давайте выпьем за процветание вашего заведения.

- Много чести, ваша милость, - сказал хозяин. - Покорнейше благодарю за

доброе пожелание.

- Но только не заблуждайтесь на этот счет, - возразил д'Артаньян, - в

моем тосте кроется, пожалуй, больше себялюбия, чем вы думаете. Хорошо

принимают лишь в тех гостиницах, которые процветают; а в тех, которые

хиреют, царит полный беспорядок и путешественник становится жертвой

стесненных обстоятельств своего хозяина. Я же много путешествую, и притом

главным образом по этой дороге, а потому хочу, чтобы все трактирщики

преуспевали.

- То-то мне кажется, сударь, что я уже не в первый раз имею честь вас

видеть, - сказал хозяин.

- Еще бы! Я чуть не десять раз проезжал Шантильи и из этих десяти раз,

по крайней мере, три или четыре раза останавливался у вас. Постойте... да, я

был здесь всего дней десять или двенадцать тому назад. Я провожал своих

приятелей, мушкетеров, и, если хотите, могу напомнить вам, что один из них

повздорил с каким-то незнакомцем, с человеком, который задел его первый.

- Да, да, это правда! - сказал хозяин. - Я отлично помню эту историю.

Так ваша милость говорит о господине Портосе, не так ли?

- Да, именно так зовут моего спутника. Господи помилуй! Уж не случилось

ли с ним какого-нибудь несчастья, любезный хозяин?

- Но ведь вы, ваша милость, должны были и сами заметить, что он не мог

продолжать путь.

- Это правда, он обещал догнать нас, но мы так его и не видали.

- Он оказал нам честь остаться здесь.

- Как! Остаться здесь?

- Да, сударь, в этой гостинице. И, по правде сказать, мы очень

обеспокоены.

- Чем же?

- Некоторыми его издержками.

- О чем же тут беспокоиться! Он заплатит все, что задолжал.

- О сударь, вы поистине проливаете бальзам на мои раны! Мы оказали ему

большой кредит, и еще сегодня утром лекарь объявил нам, что, если господин

Портос не заплатит ему, он возьмется за меня, ибо это я посылал за ним.

- Да разве Портос ранен?

- Не могу сказать вам этого, сударь.

- Как это не можете сказать? Вы ведь должны быть лучше осведомлены о

нем, чем кто-либо.

- Это верно, сударь, но в нашем положении мы не говорим всего, что

знаем, особенно если нас предупредили, что за язык мы можем поплатиться

ушами.

- Разумеется, сударь. Поднимитесь по лестнице на второй этаж и

постучитесь в номер первый. Только предупредите, что это вы.

- Предупредить, что это я?

- Да-да, не то с вами может случиться несчастье.

- Какое же это несчастье может, по-вашему, со мной случиться?

- Господин Портос может принять вас за кого-нибудь из моих домочадцев и

в порыве гнева проткнуть вас шпагой или прострелить вам голову.

- Что же это вы ему сделали?

- Мы попросили у него денег.

- Ах, черт возьми, теперь понимаю! Это такая просьба, которую Портос

встречает очень дурно, когда он не при деньгах, но, насколько мне известно,

деньги у него есть.

- Вот и мы так думали, сударь. Так как наше заведение содержится в

большом порядке и мы каждую неделю подводим итоги, мы и подали ему счет в

конце недели, но, должно быть, попали в неудачную минуту, потому что не

успели мы заикнуться о деньгах, как он послал нас ко всем чертям. Правда,

накануне он играл...

- Ах, он играл! С кем же это?

- О, господи, кто его знает! С каким-то проезжим господином, которому

он предложил партию в ландскнехт.

- В этом все дело. Бедняга, как видно, все проиграл.

- Вплоть до своей лошади, сударь, потому что, когда незнакомец собрался

уезжать, мы заметили, что его слуга седлает лошадь господина Портоса. Мы

указали ему на это, но он ответил, что мы суемся не в свое дело и что лошадь

принадлежит ему. Мы сейчас же предупредили господина Портоса, но он сказал,

что мы низкие люди, если сомневаемся в слове дворянина, и что если тот

говорит, что лошадь принадлежит ему, значит, так оно и есть...

- Узнаю Портоса! - пробормотал д'Артаньян.

- Тогда, - продолжал хозяин, - я ответил ему, что так как, по всей

видимости, нам не суждено столковаться друг с другом насчет платежа, я

надеюсь, что он, по крайней мере, будет так любезен и перейдет к моему

собрату, хозяину "Золотого орла". Однако господин Портос объявил, что моя

гостиница лучше и он желает остаться здесь. Этот ответ был слишком лестен,

чтобы я мог еще настаивать. Поэтому я ограничился тем, что попросил его

освободить занимаемую им комнату, лучшую в гостинице, и удовольствоваться

хорошенькой комнаткой на четвертом этаже. Но на это господин Портос ответил,

что он с минуты на минуту ждет свою любовницу, одну из самых

высокопоставленных придворных дам, и, следовательно, я должен понять, что

даже та комната, которую он удостаивает своим присутствием, слишком убога

для такой особы. Однако же, вполне признавая справедливость его слов, я все

же счел себя вынужденным настаивать на своем. Тут, даже не дав себе труда

вступить со мною в спор, он вынул пистолет, положил его на ночной столик и

объявил, что при первом же слове, которое будет ему сказано о переезде куда

бы то ни было - в другую ли комнату или в другую гостиницу, - он размозжит

череп всякому, кто будет иметь неосторожность вмешаться в его дела. Поэтому,

сударь, с тех самых пор никто, кроме его слуги, и не входит к нему.

- Так Мушкетон здесь?

- Да, сударь, через пять дней после своего отъезда он вернулся, и тоже

очень не в духе. По-видимому, и у него тоже были какие-то неприятности в

дороге. К несчастью, он более расторопен, чем его господин, и ради него

переворачивает все вверх дном: решив, что ему могут отказать в том, что он

попросит, он берет все, что нужно, без спросу.

- Да, - отозвался д'Артаньян, - я всегда замечал в Мушкетоне редкую

преданность и редкую понятливость.

- Вполне возможно, сударь, но случись мне хотя бы четыре раза в году

столкнуться с подобной преданностью и понятливостью - и я разорен дотла.

- Нет, это не так, потому что Портос вам заплатит.

- Гм... - недоверчиво хмыкнул трактирщик.

- Он пользуется благосклонностью одной очень знатной дамы, и она не

оставит его в затруднительном положении из-за такой безделицы, какую он

должен вам.

- Если бы я осмелился сказать, что я думаю...

- Что же вы думаете?

- Скажу больше - что знаю...

- Что знаете?

- Даже больше - в чем уверен...