Александр Иванович Покрышкин Познать себя в бою

Где же танки Клейста?

Зерноград нашу группу встретил тепло и ласково. Погода стояла солнечная, светлая. Последние дни бабьего лета. Тянули в воздухе свои нити паучки. Осень разукрасила деревья и кустарники. Все это расслабляло, тянуло к отдыху. Хотелось снять физическую и психологическую нагрузку последних тяжелых месяцев. Но на любование красотами южной природы времени не было. Немедленно приступили к учебе.

Пока у меня был перевязан глаз, занимались теоретической подготовкой. Много внимания уделяли глубокому изучению МиГ-3, особенностям его пилотирования в бою с воздушным и наземным противником. По схемам и на простейшем ручном тренажере я учил летчиков определять по прицелу дистанцию до вражеских самолетов и до открытия убойного огня. Изучали самолеты противника Ме-109, Ю-88, Ю-87, их устройство, вооружение, наиболее уязвимые места, подходы для атаки.

Большинство занятий взял на себя, делился опытом полетов на МиГ-3. Особое внимание уделял тактике истребителей, выработанной в ходе четырех месяцев боевых действий на фронте. Говоря о боевых порядках, подчеркивал преимущество пары перед тройкой. На схемах и моделях самолетов доказывал летчикам, что широко разомкнутый боевой порядок группы по фронту и высоте лучше обеспечивает поиск противника, меньше отвлекает внимания на осмотрительность. Он не сковывает маневренность самолетов в группе. Конечно, пришлось объяснять, почему в своих рекомендациях я отхожу от некоторых довоенных инструкций.

Молодежь меня понимала. Летчики жадно тянулись к опыту фронтовиков, знали, что вскоре сами окунутся в боевую жизнь, и надо быть к ней готовым. Порой приходилось отходить от темы, когда выяснялась «слабинка» в каком-либо вопросе. В ходе занятия, например, чувствую, путают летчики термины «осмотрительность» и «поиск». Вижу, не случайно. Пришлось разъяснить молодым пилотам, что поиск – это наблюдение летчиков за окружающим пространством с целью обнаружения воздушного противника. А осмотрительность сводится к наблюдению за препятствиями и своими самолетами на земле и в полете для предотвращения столкновения.

Много внимания уделяли изучению летчиками принципов ведения боя на вертикальных маневрах и выполнению «соколиного удара» по целям. Уже в первые месяцы войны этот маневр в ходе атаки давал наибольший эффект, позволял малыми силами успешно действовать в бою. Сводился он к тому, что летчик, имея преимущество в высоте, атаковал цель сверху, на большой скорости. «Соколиный удар» требовал повышенного мастерства, умения точно поразить врага в короткие мгновения. Скорость спрессовывала секунды, она властно диктовала свои условия.

В беседах неизменно подчеркивал эти особенности скоростного боя, старался, чтобы молодежь была готова к ним. Решая вводные, ставя задачи перед летчиками, отводил на это столько времени, сколько отпускала реальная обстановка в воздухе. Истребитель должен приучить себя почти мгновенно вырабатывать правильное решение.

Каждый день планировалась политическая подготовка. Занятия часто приходилось проводить и мне. Общеизвестно, что командир должен обладать навыками и умением вести политическую работу. Летчики на политзанятиях, проводимых командиром, имеющим личный боевой опыт, более внимательно слушают объяснения, проникаются ненавистью к врагу, четче осознают свои задачи по защите Родины.

В политическом воспитании большую роль играли печать и радио. Летчики по вечерам читали газеты, слушали по радио сообщения из Москвы. Мы были лучше информированы о событиях на всем советско-германском фронте, чем в условиях боевой деятельности. К сожалению, сообщения с фронта не радовали. С беспокойством следили за событиями на подступах к Москве. У летного и технического состава росло стремление качественнее и быстрее закончить переучивание, включиться в боевую деятельность.

Вскоре разбитая бровь поджила и я начал вывозить летчиков на УТИ-4. Затем перешли на «миг», осваивая вначале полеты по кругу, а потом и в зону. Программу пилотирования на «мигах» завершили полетами на групповую слетанность в паре и в звене. Перешли на ведение учебных воздушных боев. Обучение шло без летных происшествий, хотя не обошлось без казусов.

Во время учебного воздушного боя Никитина с Трудом западнее Зернограда из облачности вывалился Ю-88. А молодые пилоты, гоняясь Друг за другом, не заметили рядом настоящего противника. Навести их у нас не было возможности. Как не хватало радиостанции на наших самолетах… Я вскочил в стоявший на старте «миг» и взлетел. Но с «юнкерса» увидели крутившихся недалеко «мигов». Фашистский летчик сбросил бомбы в поле и «юнкере» скрылся в облаках. Не найдя противника, я сел, разозленный на своих учеников. Вскоре Никитин и Труд приземлились и подошли ко мне.

– Товарищ командир, задание на воздушный бой выполнили!

– Чему я вас только учил? «Юнкерса» видели? – спрашиваю сурово.

– Никакого «юнкерса» не заметили. А то бы мы его свалили, – с улыбкой отвечает Андрей Труд.

– Эх вы, истребители! Поиск противника надо вести, начиная с посадки в самолет до заруливания на стоянку. В любом полете. А вы в воздухе вели себя, как ротозеи. Хорошо, что вас не сбили.

Не один день пришлось им краснеть под насмешками товарищей.

Напряженно занимаясь освоением «мигов», мы стремились закончить переучивание к дню Великой Октябрьской революции. С огромным вниманием, радостью и гордостью слушали сообщение о торжественном заседании и параде на Красной площади. Выступивший с речью Иосиф Виссарионович Сталин говорил о великой освободительной миссии Красной Армии. Он напутствовал советских воинов, партизан и партизанок словами: «На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина! За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам!»

Выступление И. В. Сталина наполнило нас уверенностью в неминуемом разгроме фашистов под Москвой, уверенностью в нашей победе.

В самый канун праздника противник предпринял наступление и на нашем фронте в направлении на Шахты. Он ставил цель окружить войска в районе Ростова, осуществить прорыв на Северный Кавказ, отвлечь наши резервы от Москвы. Главный удар наносила пополненная техникой и личным составом 1-я танковая армия противника.

В связи с угрозой захвата Султан-Салы полк перелетел на освоенный нашей группой аэродром у Зернограда. А сразу же после праздника мы в полном составе перебазировались на летную площадку у станицы Семикаракоровской. Отсюда и начали боевую работу.

С осенью пришли низкая облачность и туманы. Они ограничили действия авиации. Воздушные бои проходили все реже. Летать крупными группами на штурмовку противника стало трудно, а обстановка требовала активных действий. В такую погоду основная нагрузка ложилась на более опытных пилотов. Летая одиночно на разведку и небольшими группами на штурмовку наступающих частей противника, мы стремились действовать эффективно, наносить ощутимый урон, помогать нашим наземным войскам в отражении вражеского наступления.

В кровопролитных оборонительных боях наши войска остановили натиск врага. У города Шахты бои постепенно затихли. Гитлеровским соединениям не удалось обойти Ростов с севера. Противник начал перегруппировку своих сил, особенно танковых.

Командованию фронта в этих условиях очень важно было знать, куда перебрасывает враг свою главную ударную силу, танковую армию. Но в эти решающие дни непогода придавила нас к земле. Авиаразведка стала невозможной.

Как-то утром одного из таких серых от низкой облачности дней летчики собрались в своей полковой землянке. Я внимательно рассматривал полетную карту. «Вот бы сейчас слетать одному на бреющем полете и проштурмовать немцев на дорогах, – родилась мысль.– Зениток можно не опасаться. В такую погоду зенитчики конечно же будут вести себя беспечно». Стал прикидывать маршрут полета, характерные ориентиры на нем, определять дороги, где можно внезапно выйти на колонны врага.

Еще не успел до конца все обдумать, как вдруг меня вызвали на командный пункт полка. Был твердо уверен, что зовут по какому-то делу, но уж не для полета. На КП командир полка, спросив меня о самочувствии, сказал:

– Наш полк представлен к гвардейскому званию. Но сейчас позвонил комдив и сказал: какие мы будем гвардейцы, если не найдем танковую армию немцев.

– Ультиматум ясен. Надо найти танки. Но лететь одному.

Майор Иванов походил минуту, размышляя вслух:

– Вся надежда сейчас у командования на нас, летчиков. Фактически на таких, которые смогут действовать в крайне сложной обстановке.

– Не беспокойтесь, товарищ командир! Постараюсь найти!

Учти! Погода очень плохая. Из соседнего полка на выполнение этого задания вылетали «Чайка» и И-16. Оба летчика разбились. Но ведь ты летишь на «миге»…

Получив маршрут полета, по двухкилометровой карте стал изучать его характерные ориентиры. Старался запомнить их. Маршрут совпадал с тем, о котором думал в землянке, когда планировал полет на штурмовку. Вскоре доложил о готовности к вылету. Виктор Петрович проверил меня и дал добро. Я уже собирался уходить с КП, как зазвонил телефон. Командир дивизии решил лично поговорить со мной.

– Покрышкин, от Шахт куда-то ушла танковая армия немцев. Надо найти ее. Это очень важно для командования фронта.

– Понятно, товарищ генерал. Приложу все усилия, чтобы выполнить задачу, – заверил я Осипенко.

– Посмотри на Большие Салы и Чалтырь. Там, по имеющимся у нас данным, наши войска окружили немцев. Но главное – танки!

– Все ясно! Разрешите выполнять?

Едва взлетел, не набрал и тридцати метров, как коснулся нижнего края облачности. Горизонт закрыт. Земля просматривается лишь на удалении не более пятисот метров. Выхожу на железную дорогу Новочеркасск – Ростов и беру курс на Большие Салы. Лечу на высоте десять метров. Выскакиваю к селу. У его южной окраины замечаю стоящие вразброс танки. Их пушки направлены на населенный пункт. Подхожу ближе и вижу на бортах белые кресты. Противник! То же самое – на западной окраине. Здесь десятка два танков.

На восточную окраину Больших Сал идти нельзя – зенитчики наверняка меня заметили, изготовились, встретят огнем. Беру курс по указанному мне маршруту. Проскакиваю вдоль дорог, над самыми крышами домов в населенных пунктах. Больше танков нет. Где же основные силы танковой армии противника? Надо было искать. Пора ложиться на обратный курс. Противника не видно. Иду вдоль дороги. Нагоняю колонну мотоциклистов. Они едут спокойно, уверенно. Надеются, что в такую погоду авиации в воздухе не будет. Хорошо слышу треск десятков работающих моторов. Прицеливаюсь и нажимаю на гашетки. Простреливаю всю колонну пулеметным огнем, с хвоста до головы. Вижу, как переворачиваются и летят в кюветы мотоциклы. Хорошо… Эти уже не доедут до Ростова. Успешная штурмовая атака сняла с меня злость за неудачу в поиске главных сил танковой армии.

Вновь прохожу над окраиной Больших Сал, но теперь уже с востока. Там тоже с десяток немецких танков. Отхожу в сторону, разворачиваюсь и проношусь над центром села. Там наши повозки, солдаты. Называется «окружили немцев»… Наши внутри села, а кругом более тридцати танков противника… Видимо, это передовой отряд армии Клейста. А где же основные силы? Искать их я уже не могу, горючее кончается, и надо уходить домой. Иду на Чалтырь. Там такая же картина: внутри села наши войска, а вокруг немецкие танки. Восточнее его – линия обороны. Здесь наши части ведут бой с танками, держатся стойко.

Вернулся на аэродром. Приземлился. Докладываю в штаб дивизии, что обнаружил более полсотни танков, окруживших Большие Салы и Чалтырь. Чувствую по тону, по вопросам, которые задает офицер штаба соединения, что не верят данным об окружении этих населенных пунктов.

К середине дня погода улучшилась. Вылетевшие на разведку летчики подтвердили эти данные.

К вечеру туман снова начал сгущаться, понизилась облачность. Комдив вызвал меня к телефону и лично приказал снова вылететь на разведку. Маршрут прежний, и задача такая же. Я сел тут же на КП к столу. Задумался. Противник не дурак, он не будет делать перегруппировку танков вблизи фронта. Поэтому надо проверить дороги в глубине от оборонительной линии. Так и сделал в полете. Прошел вначале уже по знакомым линейным ориентирам на Чалтырь, от него через Большие Салы к Новошахтинску. Танковых частей не обнаружил.

В первый момент охватило чувство отчаяния. Где же главные силы танковой армии? Если они нанесут внезапный удар, то грош цена и мне как разведчику. Поставлю под удар наши войска. В Больших Салах и Чалтыре передовые отряды. Где-то за ними и главные силы. Решаю просмотреть более отдаленный район севернее и западнее населенного пункта Генеральское, хотя он и не входил в маршрут, установленный командиром дивизии. Проверил горючее – хватит. И взял новый курс. Вот там, недалеко от дороги, на поле, я и увидел глубокие следы гусениц. Развернулся, прошел над ними. Следы привели меня к лесным полосам. В вечерних сумерках и сгустившемся тумане увидел у посадок огни. Проношусь сбоку от них. Десятки костров. От них разбегаются экипажи к танкам, которые стояли рядами, замаскированные в лесной полосе. На глаз прикинул – более двухсот машин. Неужели нашел? Это же главные силы танковой армии врага!

Как захотелось в этот момент ударить по гитлеровцам. Ведь у меня под крыльями два неиспользованных «эрэса».

Высота облачности двадцать пять – тридцать метров. Она не позволила быстро осуществить маневр. Разворачиваюсь с малым креном. Крыло – у самой земли. Это заняло около минуты. Но и этого времени хватило для подготовки вражеских зенитчиков. Они встретили «миг» мощным огнем. Среагировал сразу. Ныряю в облачность и делаю отворот вправо. Левее меня летят светящиеся снаряды «эрликонов»: догадываюсь, стреляют по курсу входа в облака.

В стороне от скопления танков вышел из облачности и взял курс на аэродром. Иду домой и мысленно ругаю себя за глупость. С таким трудом нашел танковые части и мог бы лишить командование ценных сведений. В памяти всплыло такое же ошибочное решение под Ореховом. Оно привело к срыву важной разведки и к мытарствам в окружении. Нет, надо брать себя в руки. Учиться хладнокровно принимать решения.

Вот и аэродром. На КП встретили с тревогой и радостью. Майор Иванов укоризненно посмотрел на меня.

– Наконец-то прилетел. Мы тут волнуемся. Горючка у тебя на исходе, а туман сгущается. Почему затянул полет? Наверное, нашел танки?

– Нашел, еле ушел! – ответил я с усмешкой.

– Давай докладывай Осипенко. Он нас уже замучил звонками. Все справлялся о твоем прилете.

Командир дивизии, выслушав мое сообщение, довольным голосом произнес:

– Молодец! Считай, что я тебя уже представил к награждению орденом.

– Благодарю, товарищ генерал!

Очень хотелось добавить, что воюю не за ордена, но решил не портить хорошее настроение себе и комдиву.

Утром следующего дня меня подняли чуть свет. Как только позволит погода, надо вылететь к лесопосадкам, узнать, куда движутся обнаруженные вчера танки. Ушел в полет на предельно низкой высоте. Танковые колонны врага, не маскируясь, двигались по дорогам к Ростову. Четко вырисовывался замысел противника. Он готовил удар на город с запада и севера. В Больших Салах и Чалтыре уже не было наших частей. Ночью они вырвались из окружения и соединились с обороняющимися войсками. Путь их выхода обозначили брошенные кое-где повозки.

Все эти сведения были доведены до командования фронта. Думаю, что они сыграли определенную роль в выработке дальнейших решений.

На нашем фронте в середине ноября произошли большие события. Танковая армия врага с подошедшими пехотными дивизиями ринулась на Ростов. В тот же день перешли в контрнаступление западнее Шахт войска Южного фронта. Они успешно прорвали оборону фашистских войск и стали заходить в тыл главной группировке противника. Вражеская танковая армия, с большими потерями захватившая Ростов, оказалась в критическом положении. Противник начал поспешное отступление на заранее подготовленную линию обороны по реке Миус, прикрываясь заслонами в узлах дорог и населенных пунктах.

К сожалению, авиационные части не могли активно участвовать в боях. Низкая облачность, туманы и снежные заряды ограничивали наши действия. Самолеты врага вообще не летали. Генерал Осипенко часто посылал меня на разведку вражеских арьергардных заслонов, для поиска наших кавалерийских соединений, действующих в тылу врага. Мне приходилось вести многие полеты в самых тяжелых погодных условиях, летать вслепую, на высоте тридцать и менее метров, попадать в снежные заряды. Только точное пилотирование самолета по приборам позволяло выдерживать курс и высоту, не раз спасало от столкновения с землей.

Разведка танковых заслонов, прикрытых зенитками, даже на бреющем полете была небезопасна. Местность открытая, войск мало. Зенитчики врага вели настильный огонь. От него трудно спастись, хотя и вел самолет, прижимаясь почти вплотную к стерне. Приходилось энергично уходить в нависшую облачность, резко менять курс, маневрировать, уходить от светящихся трасс «эрликонов». Да и последующий выход из облачности для визуального наблюдения на малой высоте требовал большой осторожности. Можно было легко зацепить землю. В таких случаях я применял выход пологим скольжением, с небольшим креном. Это был более безопасный способ, чем снижение прямо перед собой.

Исключительно сложные погодные условия выработали привычку тщательно готовиться к каждому полету, быть предельно собранным, внимательным, проявлять постоянную бдительность, чтобы выполнить боевую задачу.

В эти дни тяжелых боев под Ростовом каждый из нас постоянно думал о Москве, с горечью переживал неудачи в оборонительном сражении у стен столицы. Мы твердо верили, что Москва не будет отдана врагу. Но тревога за нее не покидала ни на минуту.

В этой обстановке важную роль сыграло усиление политической работы, направленной на укрепление морально-психологического состояния личного состава полка. Все делалось, чтобы поднять боевую активность каждого летчика и техника, развить инициативу, настойчивость. Эту работу действенно организовал комиссар полка Михаил Акимович Погребной. Он прибыл к нам на смену Чупакову, убывшему на летную работу в запасной авиационный полк. Хотя Погребной и не был летчиком, но личный состав полка относился к нему с большим уважением, ценил его за внимательное отношение к каждому воину, за доброту. Его беседы, полные ярких примеров героизма, все мы слушали с большим вниманием. Он умело доводил до летчиков задачи, подчеркивал, что наши успешные действия здесь, под Ростовом, направлены и на защиту Москвы. Громя врага, мы сковываем его резервы, уничтожаем живую силу и технику.

Хорошо организованная и целеустремленная работа политического состава, партийных и комсомольских организаций вдохновляла летчиков и техников на более успешное выполнение боевых задач. Штурмуя колонны врага, нанося огневые удары, мы все понимали, что каждый убитый завоеватель, каждая сожженная машина, поврежденная пушка – наш вклад в общее дело Победы.

В первой половине декабря закончилось сражение под Ростовом. Группировка противника была разгромлена и отброшена к Таганрогу и за реку Миус. Враг понес большие потери, и только подброшенные сюда дополнительные силы с других участков фронта и заранее подготовленные оборонительные позиции позволили гитлеровцам остановить наше контрнаступление.

А какое ликование принесла весть о разгроме главной группировки фашистской армии под Москвой, о стремительном наступлении наших войск на запад! Радоваться было чему. Противник понес огромные потери, был отброшен от столицы. Такого удара гитлеровцы еще не испытывали за всю вторую мировую войну. Развеялись наши тревоги за Москву. Стала более осязаемой вера в неминуемый разгром фашистских захватчиков, в нашу Победу.

После тяжелого первого полугодия войны все мы с большими надеждами вступали в военную зиму. Полк перебазировался на полевую площадку у города Шахты. Отсюда было ближе действовать по гитлеровским войскам. Летчики вели разведку, штурмовали скопления врага на позициях, уничтожали его транспорт на дорогах. Авиация противника на нашем участке появлялась редко, и воздушных боев почти не было.

Зима в тот год выдалась суровой. Морозы и снежные метели значительно ограничивали боевую активность. Погода диктовала свои условия. Летали небольшими группами и одиночно, уничтожая автомашины пулеметным огнем и «эрэсами». Применять бомбы из-за низкой облачности было нельзя.

В один из таких вылетов в канун Нового года наша группа из четырех «мигов» обнаружила на дороге к Амвросиевке небольшую колонну. Мы неожиданно вышли на цель и с ходу атаковали ее. Удар был молниеносным и точным. Зажгли двенадцать машин. Среди них пять бензовозов. Они взорвались, поражая другую технику.

Доложили о результатах штурмовки. Начальник штаба полка тут же передал эти данные в дивизию. Неожиданно оттуда потребовали сообщить дополнительные сведения. По-видимому, эти данные потребовались руководству для итогового новогоднего доклада.

– Покрышкин, штаб дивизии требует доложить, сколько ваша группа убила солдат противника, – сообщил мне капитан Матвеев, не выпуская телефонной трубки из рук.

– Мы же не могли видеть сверху, сколько уничтожили солдат противника, – развел я руками. – О сожженных машинах сообщил вам точно, а водители и прислуга в панике разбежались по кюветам. Боеприпасы мы израсходовали, стрелять было нечем.

Матвеев, переговорив с офицером штаба дивизии, протянул мне трубку:

– На! Требуют твоего личного доклада.

Выслушав странный вопрос, я ответил:

– О точных данных придется запросить немецкое командование…

Какой же поднялся тарарам! Я поспешил положить телефонную трубку.

– Ну, Александр Иванович, этого тебе не простят. Через несколько минут мы с Никандрычем (так в полку звали Александра Никандровича Матвеева) «схлопотали» по выговору.

А к вечеру группа летчиков, награжденных командованием фронта, выехала в соединение для получения наград. Провожая нас в Ровеньки, где размещался штаб дивизии, Матвеев наклонился к моему уху, тихо сказал:

– На всякий случай, дырку в гимнастерке заранее не делай. Может, она и понадобится, а может, и нет. Вдруг отменят награждение после твоего доклада о результатах штурмовки в штаб дивизии…

– Не отменят! Орденом Ленина награждает командующий фронтом.

В Ровеньки я ехал с радостью. Знал, что встречусь с известными летчиками дивизии. Но особенно меня обрадовала возможность познакомиться с Вадимом Фадеевым. Богатырского сложения человек. Было немало рассказов о его героических делах, удали, смелости и находчивости. Мне очень хотелось лично познакомиться с этим незаурядным летчиком. Когда в начале войны мы, истребители, громили кавалерийскую дивизию противника в районе Кодыма, до нас дошли слухи о его удалых атаках: израсходовав все боеприпасы, он пытался рубить кавалеристов винтом своего самолета, гонял лошадей по полю до изнеможения…

Дошел до нас и недавний случай на Миусе. Однажды при штурмовке самолет Вадима Фадеева был поврежден. Ему пришлось сесть на нейтральной полосе, между траншеями. Вадиму удалось под обстрелом добежать до своих. Наши пехотинцы с удивлением окружили летчика богатырского сложения. Стремясь спасти свой самолет, Вадим тут же договорился с командиром об атаке.

– Вперед! За Родину! – крикнул Фадеев. Его мощный басовитый голос услышал весь батальон.

Бойцы выскочили из траншеи и с криками «Ура!» бросились на высоту. Эта атака была такой неожиданной и такой решительной, что гитлеровцы не успели опомниться. Наши воины вскочили во вражескую траншею, перебили фашистов, захватили высоту и организовали ее оборону.

Вадим Фадеев с помощью бойцов оттащил свой И-16 в безопасное место. Командир стрелковой дивизии поблагодарил Фадеева за помощь в захвате господствующей высоты, затем пригласил к себе на КП пообедать и выделил автомашину для буксировки самолета.

В штабе дивизии я сразу узнал Вадима Фадеева. Подошел к нему и дружески протянул руку:

– Здравствуйте, Фадеев! Старший лейтенант Покрышкин. Много слышал о ваших героических делах и рад с вами познакомиться.

– Сержант Фадеев. Тоже слышал о вас. Готов стать другом!

Так состоялось наше личное знакомство. Оно переросло потом в настоящую боевую дружбу. Судьба соединила наш путь…

После вручения наград летчиков и инженеров пригласили на техническую конференцию. На ней в числе других выступил дивизионный инженер. Он взял очень сложную тему – о превосходстве наших истребителей над «мессершмиттами». Но говорил неубедительно, поверхностно, расхваливал горизонтальную маневренность «Чайки» и И-16, их преимущества, коснулся и высоких качеств «мигов». В обсуждении доклада летчики почему-то не проявили инициативы. Им в боях много раз приходилось встречаться с «мессершмиттами» и «юнкерсами» и лично на себе испытать боевые возможности нашей техники и техники врага. Я тоже решил выступить на конференции. Высказал свои взгляды на современную тактику боя истребителей, сказал о преимуществах «мига» в скорости полета и при бое на вертикальном маневре. Вместе с тем указал на его слабое вооружение, на отсутствие в нем радиостанции, столь необходимой для управления действиями групп истребителей. Подчеркнул необходимость иметь на новых истребителях пушки, ибо пулеметное вооружение не всегда достаточно эффективное средство в современном воздушном бою.

Почувствовал, что мое выступление не понравилось кое-кому из руководства дивизии. Завуалированно меня обвинили в недооценке нашей боевой техники, в отсутствии чувства уверенности в своих самолетах. Спорить с людьми, которые ни разу не провели воздушного боя, не имели боевых вылетов, было просто лишено какого-либо смысла.

Вечером уезжали из Ровеньков. В принципе для меня это был радостный день. Получил высокую награду Родины, познакомился с интересными людьми. Но примешивалось и чувство неудовлетворенности. Не смог я глубоко и убедительно выступить на конференции. Наверное, не хватило доводов, умения отстаивать взгляды. Да и реакция на выступление была не такой, какую я ожидал. А ведь надо уметь не только искать новое, но и отстаивать его, говорить убедительно, веско, чтобы каждый согласился: «Да, это так!»

Шли последние дни декабря. В штабе полка был настоящий аврал. Беспрерывно звонили телефоны из дивизии, переворачивались кипы бумаг, вспыхивали острые споры между офицерами. Нам, летчикам, было известно, что готовятся данные для подведения итогов боевых действий частей за полгода. В полку оцениваются результаты каждого летчика.

В самый канун Нового года все успокоилось. В этот день к вечеру в общежитии летчиков появился адъютант нашей эскадрильи Медведев. Вскоре подошел ко мне. Вижу – расстроен.

– Не смог я отстоять вашу кандидатуру.

– А в чем дело?

– Первое место в полку установили Фигичеву.

– Ну и что же тут плохого?

– У вас около двухсот боевых вылетов, сбито более десяти самолетов. А вам отвели второе место.

– Ну, а зачем расстраиваться? Разве мы воюем за призовые места?

Медведев, видя, что его не поддерживают, даже растерялся. Я пододвинулся к нему, спокойно сказал:

– Свой авторитет защитим в боях. Не скрою, мысли были о другом. Надо было подготовиться к завтрашнему вылету на штурмовку, открыть боевую деятельность в новом году. К таким вылетам готовились и другие летчики.

Перед ужином майор Иванов посоветовал мне, И. Лукашевичу и В. Карповичу пораньше лечь спать. Мы поняли, что утром тройкой вылетим на штурмовку.

На торжественный ужин был собран почти весь офицерский состав полка. Виктор Петрович тепло и сердечно поздравил всех с наступающим Новым годом и пожелал боевых успехов. Слушая его, каждый летчик думал о прошедших месяцах войны, о своих успехах и неудачах, о погибших боевых товарищах. Что принесет новый год нашей Родине и каждому из нас? Конца войны еще не было видно. Мы знали: нас ожидают жестокие бои. И мы были готовы к ним.