ПЕТР: Французский-то лучше? ПАВЕЛ: …И спирт отечества нам сладок и приятен. (Пауза.)

ПАВЕЛ: Какую?

ПАВЕЛ: Петя, над страной стаи летают! Птичий грипп какой-то… У одного Аркадина — наркоманка. У другого Треплев в балетных панталонах. Тригорин голубой – аж синий… Еще один новатор все семейство в алкоголики записал… вместе с приходящей Заречной… Пора за постановку почетный знак давать — серебряную птичку. За «Вишневый сад» — вишенку. За «Три сестры»…

ПЕТР: Гусары, молчать!

ПАВЕЛ: Молчу…

(Выпивает.)

ПЕТР: А что ж ты по телевизору в передаче этой… забыл… Ты говорил, что Чехов – это бездонное море, поэтому его надо ставить и ставить…

ПАВЕЛ: Я? Говорил? (Пауза.) Говорил. (Пауза.) Знаешь, что на каждом театре высечено? «Забудь о правде, всяк сюда входящий»…

(Стук в дверь. Входит Ирина.)

ИРИНА: Петр Никитич, здравствуйте! (Видит Павла.) Ой!.. Добрый день. Извините… Петр Никитич, Вы нас где собираете, в репетиционной?

ПЕТР: Во-первых, спроси у помрежа. А во-вторых…

ИРИНА: Спасибо, извините. (Поворачивается, чтобы уйти.)

ПАВЕЛ: Подождите! (Петру.) Мы поспорили?

ПЕТР: Паша, я тебя умоляю!..

ПАВЕЛ (подходит к Ирине): А что? Прямо сейчас и проверим!

ПЕТР (вздохнув): Ну хорошо… Ирочка, знаешь ли ты, кто перед тобой?

ИРИНА (кокетливо): Да, я узнала.

ПЕТР: Знаменитый режиссер-передвижник. Можешь потрогать. Еще шевелится.

(Ирина изображает смущение. Павел берет пьесу.)

ПАВЕЛ: Видите ли, Ирина…

ИРИНА: Владимировна.

ПАВЕЛ: Ирочка, Петр Никитич уверяет меня, что ни одна актриса в вашем театре не сможет играть в этой пьесе. Почитайте нам, пожалуйста.

(Ирина берет пьесу, смотрит на заглавный лист, на Павла, потом на Петра.)

ПЕТР (с сарказмом): Да, Ирочка, это не шутка, это пьеса так называется.

ИРИНА (изумленно): Монологи… (Запинается.)

ПЕТР: Ну вот, проблемы даже с названием.

ИРИНА: Почему? (С выражением.) «Монологи вагины». (Переворачивает первую страницу.)

ПЕТР: Нет, не сначала. (Берет пьесу, листает, показывает место на странице): Отсюда начинай.

ИРИНА: «Вот так я и решилась разговаривать с женщинами об их…» (Молчит, потом начинает сначала.) «Вот так я и решилась разговаривать с женщинами об их влагалищах, делать «вагинальные интервью», которые переросли в «Монологи влагалища». Я разговаривала с двумястами женщинами. Сначала они стеснялись. Но чем дольше мы беседовали, тем труднее их было остановить!» (Кокетливо смотрит на Павла.) Ну как?

ПАВЕЛ (Петру): Вот видишь?

ПЕТР: Нет, ты дальше читай!

(Ирина некоторое время читает про себя, потом решается.)

ИРИНА: «Давайте просто начнем…» (Кашляет.) Водички можно?

ПЕТР: Нет у меня водички. Читай на сухую.

ИРИНА: «Давайте просто начнем с самого слова «влагалище». Оно звучит как инфекция, в лучшем случае напоминает медицинский инструмент…».

ПЕТР (перебивает): Всё, хватит. Иди.

ИРИНА: А можно я еще почитаю?

ПЕТР: «Где твой румянец, стыд?!» Иди!.. Шекспира повторяй. Молодежь выбирает порно…

ИРИНА: До свидания, Павел Андреевич. (Уходит.)

ПАВЕЛ: Ты проспорил.

ПЕТР: Чтобы тебе понравиться, она Луку Мудищева с выражением прочитает…

ПАВЕЛ: А вообще, она ничего. Кажется, способная.

ПЕТР (с сарказмом): И не замужем.

ПАВЕЛ: Мне ее семейное положение – без разницы.

ПЕТР: Да, это для тебя никогда роли не играло… Ассистент по актрисам…

ПЕТР: Нет, Паша, серьезно: ты хочешь ставить эту порнографию?

ПАВЕЛ: Петя, не будь ханжой. Эта пьеса – о женщинах, о самой их сути, их естестве, природе, душе…

ПЕТР: «Монологи вагины» – о душе?!..

ПАВЕЛ: Да! Если бы ты прочел всю пьесу, а не полстраницы, ты бы понял!.. Конечно, это – провокация. Но главное в ней – внутренняя свобода!.. Кстати, в песне «Вышли мы все из народа», слово «народ» – эвфемизм.

ПЕТР (с сарказмом повторяет): Эвфемизм… Паша, спустись на землю! Они не смогут это играть. И ходить на такой спектакль никто не будет. Это не Москва!

ПАВЕЛ: Пойдут! Сам знаешь – в театр ходят подсматривать.

ПЕТР: Да. Но превращать свой театр в баню я не дам.

ПАВЕЛ: Значит, боишься?

ПЕТР: Представь себе, боюсь! Это ты, Паша, — театральный деятель. А я – делатель. Я этот театр пятнадцать лет держу. Денег нет, мужики уходят. Те, что остались, подрабатывают клоунами на утренниках, на свадьбах тамадят… Двое молодых, стыдно сказать, стриптизят в женском клубе. А вчера одного выгнал… Ладно, выпивают после спектакля. Не дай Бог – до. Совершенно недопустимо – во время… Но вместо?! Такое у меня в первый раз… Чудом замену нашли. (Пауза.) А бабы?.. (Подливает себе коньяк, выпивает.) Будешь ставить спектакль о женской душе? Покомандуй этими душами…

ПАВЕЛ: Я, по-твоему, сегодня в первый раз в театр со служебного входа зашел?

ПЕТР: Не-е-ет, Паша, ты по чужим театрам ходишь. Поставил, тебе поаплодировали — звоните, пишите… Что там каждый день делается – тебя не волнует. А я тут кручусь… Потому что моя задача – найти на каждое кресло достойную задницу.

ПАВЕЛ (с иронией): Как нас учили: «Чем больше зрителей в зале, тем меньше заключенных в тюрьмах»…

ПЕТР: Больше зрителей — больше денег! Больше актерам к отпуску подброшу…

ПАВЕЛ: А зритель?

ПЕТР: А зритель хочет прийти, снять тесные туфли, прилепить жвачку к ножке кресла и отдохнуть!.. Да, нам нужен хороший спектакль, громкое имя. Но не скандал.

ПАВЕЛ: А мне он зачем?

ПЕТР: Может, для рекламы. Один раз скандал уже сделал тебя знаменитым.

ПАВЕЛ: Что ж ты тогда за больничным листом от рекламы спрятался? Сальери хренов…

(Павел резко встает и идет к двери.)

ПЕТР: Павел, ты меня не так понял.

ПАВЕЛ: Да пошел ты!

(В дверях сталкивается с Анфисой.)

АНФИСА: Пашенька! Здравствуй!

(Они с Павлом обнимаются, целуются.)

ПАВЕЛ: Сколько зим!..

АНФИСА (перебивает): А сколько лет! Скоро юбилей буду отмечать. Ты к нам надолго?

ПАВЕЛ: Да вот… Пока не знаю. (Смотрит на Петра.)

АНФИСА: Мальчики, вы что, опять поругались? Двадцать лет прошло, а вы – такие же…

ПАВЕЛ: Мальчики… Полтинники уже, Анфиса Михална.

АНФИСА: Для меня – мальчики. Помните, как мечтали свой театр сделать?

ПЕТР (примирительным тоном): «Петропавловскую крепость»?

ПАВЕЛ (мрачно): И я… всё помню…

АНФИСА: Всё – не нужно. Только хорошее.

ПЕТР: Анфиса Михайловна, Вы что-то хотели?

АНФИСА: Петр Никитич, миленький, разберитесь с костюмершей! Не стирает! Все грязное… Я ей говорю: «Сколько можно в этом ходить?». А она мне: «Мойтесь почаще!»

ПЕТР: Хорошо, разберусь. А Вы бы, Анфиса Михална, не дерзили худруку.

АНФИСА: Когда?!

ПЕТР: Вчера, в гримерке.

АНФИСА (Петру): Больше – никогда! (Павлу): Как ты? Где сейчас?

ПАВЕЛ: Хотел у вас поработать.

ПЕТР: Будет продолжение «Голого короля» ставить… «Голую королеву».

АНФИСА: Есть такая пьеса?

ПЕТР (Павлу): О, попроси Анфису Михайловну почитать! Про женскую душу…

АНФИСА: С удовольствием.

ПАВЕЛ: Понимаете, я хочу поставить пьесу… Это популярная пьеса… С успехом идет в Европе…

ПЕТР (смеется): Давай, Павел Андреич! Не робей. Ближе к телу!

ПАВЕЛ: Она называется «Монологи вагины».

АНФИСА (неуверенным тоном): Это в смысле… Я не поняла…

ПЕТР: Нет, Вы все правильно поняли. В том самом смысле.

ПАВЕЛ: Анфиса Михайловна, на самом деле в этой пьесе нет ничего пошлого! Я хочу, чтобы Вы попробовали почитать.

(Протягивает пьесу Анфисе.)

ПЕТР (вскакивает с места): Можно я выберу? (Пытается отнять пьесу у Петра.)

ПАВЕЛ: Нет, я сам.

(Тянет пьесу к себе. Петр – к себе. Ведут себя так, будто стали в два раза моложе.)

АНФИСА: Петя! Паша!

ПАВЕЛ: Хорошо, пусть Анфиса Михайловна сама выберет.

(Анфиса открывает текст, молча читает. Смотрит на Петра и Павла. Поворачивается к ним спиной. Листает пьесу. Снова читает про себя. Хохочет.)

ПЕТР: Что?

АНФИСА: Нет, я найду другое… (Опять листает.)

ПАВЕЛ: Анфиса Михайловна!

АНФИСА (после паузы): Ладно. (Поворачивается к ним лицом, читает): «Он изучал меня там больше часа, как будто это была карта или луна, как будто он смотрел мне в глаза, но так он изучал моё вла…». (Останавливается.) «Моё вла…». (Пауза.) Паша, зачем нам это? Может, поставишь что-нибудь из классики? «Чайку», например…

ПАВЕЛ: Лучше чайкУ… с лимоном… Анфиса Михайловна, Вы никогда не думали о том, что для некоторых понятий у нас нет нормальных слов? Или медицинский термин, или ругательство. Вам трудно читать этот текст? Так ведь пьеса именно об этом! О ханжестве. О лицемерии.

АНФИСА: Извини, Паша, это — без меня. У нас актрис много, найдешь кого-нибудь.

ПАВЕЛ: Анфиса Михайловна! Вы можете сыграть всё!

АНФИСА: Ты знаешь, как я дома текст учу? С Миронычем. Он мне реплики подает. (Смеется, машет на Павла рукой.) Смех и грех… (Уходит.)

ПЕТР: Счёт один – один. (Листает пьесу.)

ПАВЕЛ: Перестань. Не столько они стесняются читать, сколько ты стесняешься слушать.

ПЕТР: Потому что это пошлость.

ПАВЕЛ: Пошлость – плохой вкус одного человека в представлении другого.

ПЕТР: Кто сказал?

ПАВЕЛ: Сам придумал… Ой, как у вас в провинции все запущено!..

ПЕТР: Только не начинай арию московского гостя!

(Пауза. Петр листает пьесу.)

ПАВЕЛ: А Анфиса?! Слово произнести не может!.. Забыла, как раньше выражалась!

ПЕТР: Было дело… Но теперь при ней даже чертыхаться нежелательно.

ПАВЕЛ: За Мироныча она боится… Помню, как он чуть не повесился, когда она к Васильеву хотела уйти.

ПЕТР: Васильев… Когда это было?! А деда с того света вернула. Каждое воскресенье в церковь ходит.

ПАВЕЛ: Грехи замаливает…

(Петр отодвигает пьесу и наливает в бокалы коньяк.)

ПЕТР: Ладно. Пытайся. Ставь свои «Монологи».

ПАВЕЛ: Они не мои, а…

ПЕТР: Гусары, молчать!

(Смеются, чокаются и выпивают.)

ПЕТР: Только учти – по столичным расценкам я платить не могу.

ПАВЕЛ: Договоримся.

ПЕТР: И еще – я актрис убеждать не собираюсь.

ПАВЕЛ: Не беспокойся, сам убежу.

ПЕТР: Убежишь? Опять? (Пауза.) Прости за каламбур… Кого пробовать будешь?

ПАВЕЛ: Шерше ля фам… Четверых. Нужны молодая, пожилая и две — лет сорока. На пожилую всё-таки хочу Анфису. Уговорю. Остальные… Кого посоветуешь?

ПЕТР (пожимает плечами): Смотри всех.

ПАВЕЛ: На всех у меня сил не хватит. (После паузы.) Может, Маша? Или Ольга?