Алексеев Сергей Аз Бога Ведаю!

5

Полгода минуло с той поры, как богоносный каган высочайшим повелением объявил в Хазарии свободу. Для всех, будь то белый благородный хазарин, чья кровь за несколько веков старанием владык богоподобных очистилась от мерзких диких нравов, привычных для степи, и чей разум давно освободился от пыли кочевой жизни; будь то черный, в ком еще все это бродило, как старая закваска, будь вовсе бессловесный раб, прислуживающий господину или коню его. Все веры стали равными среди равных, и иудей уже не укорял мусульманина или христианина, а то и солнцепоклонника в том, что живет он поганым образом и не чтит святых суббот. А те, в свою очередь, согласно законоуложению, не вправе были оскорблять его обидным словом или знаком, к примеру, показывая иудею свиное ухо.

И стали строить не только синагоги, но минареты, церкви и даже храмы крамольников.

При этом никто из них, даже Приобщенный Шад, не знал, на сколько времени даровано такое благо и есть ли вообще ему конец: всем казалось, это незнакомое состояние теперь на все оставшиеся времена. В том то и состоял замысел рохданита: стоило рабу, кем бы он ни был, узнать срок, и он в тот же час откажется от свободы, поскольку будет жить с мыслью о конце, пусть и не близком. Это вольному человеку полезно и желательно знать даже час кончины, тогда он остаток жизни проживет еще вольнее, ибо кто не ведал рабства, тот не боится смерти.

По совету рохданита и указу сакрального царя Хазарии в сакральной столице Саркеле воздвигли статую – семирогого Митру, символ согласия и свободы, и дали ему в левую руку факел, а в правую – шар вместо державы и скипетра. Его ваяли три тысячи мастеров, собранных со всего света, и за короткий срок утвердили статую На высоком берегу Дона, прежде насыпав большой холм – так быстро, что казалось, этот исполин не человеческой рукой был создан, а по божьей воле вышел из вод, чтоб видом своим возвестить о величии малоизвестной Хазарии. В рост он был вровень со звездной башней, и потому, стоя лицом к ней, взирал прямо на богоносного, выставив свои золоченые рога. Как уверял знающий пути бессмертный рохданит, статуя Митры была чуть ли не вдвое выше Родосского колосса, которого он видел на острове в Средиземном море, будучи тогда в образе оракула, предсказавшего, что статуя на глиняных ногах скоро падет, а если ее восстановят – Родос ждут несчастья. Однако хазарский исполин имел каменные ноги и суть иную, олицетворяя не бога солнца, а свободы.

Не минуло и трех лун, а каган убедился: чтобы исполнить главный завет подзвездного владыки – возвысить Хазарию, прославив ее на весь мир как одно из чудес света, – можно было не строить храмов для всех вер, а только утвердить Митру на берегу реки, поскольку все проезжие купцы, плывя по одному из трех морей, в ясную погоду видели воздетый пылающий факел и дивились величине и грозности этой невиданной статуи, разнося молву, дескать, вот есть страна, где стоит идол согласию и миру, и огнем своим достает неба! А весь народ ему поклоняется и чтит выше всех богов, ибо в государстве том есть только три святыни – свобода, равенство и богоподобный каган, и что там все открыто и дозволено, за исключением сакрального царя, на которого нельзя взглянуть – в тот же миг настигнет смерть.

Подобно ветру слава понеслась во все концы, и богоносный восхищался мудростью рохданита поболее купцов и путешественников из восточных стран, которых прежде не пускали: под мантиями ученых мужей скрывались вражеские лазутчики. Теперь же и шпионы стали не опасны, и напротив, полезны, ибо скорее гостей разносили славу.

Свершилось чудо! Иное государство обречено веками собирать свое величие по зернышку, удивлять походами и битвами, богатством показным или истинным, ученостью, красотой дворцов и прочими делами, поскольку не ведают Великих Таинств управления миром. А благодаря подзвездному владыке и посвященному кагану Хазария, как и ее колосс, возникла вдруг среди скуфских степей и возвысилась внезапно, не прибегая к многотрудным подвигам. Со всех сторон к царю земному, каган беку, пошли послы и понесли дары богатые, чтобы взглянуть на диво и честь воздать.

А было чему дивиться и кроме статуи Митры…

Издав необходимые законы о свободе и воздвигнув восьмое чудо света, сам богоносный каган удалился в летний дворец на озеро Вршан и несколько лун пребывал в умышленном неведении, не допуская к себе никого, кроме наложниц и мальчика Иосифа из Саркела. Он знал, что всякий его раб сейчас неотличим от того раба, которого ведут сквозь пустыню на невольничий рынок. Достигнув, наконец, полноводной реки, вначале он будет пить, как скот, без меры, встав на четвереньки, затем непременно захочет искупаться и, невзирая на тяжелые цепи, бросится в поток. Что смотреть или слушать о таком безумстве? Потому провозгласив указ, богоподобный и сам освободился от многих дел, но нежиться под сенью кипарисов и пальм возле фонтанов своего сада ему было некогда. Пока хазары вкушали свободу, он трудился, словно раб, исследуя древние манускрипты народов Ара, дабы познать их сакральные пути, ведущие в Землю Сияющей Власти, которыми потом двинутся несметные полчища воинов. Втайне от всего мира в недрах горячих степей кундур каганы собирали войско. Иначе без потерь не пройти сквозь множество земель, населенных воинственными аланами, печенегами, ромеями и славянскими народами. Следовало провести армию без попутных битв, чтобы сразиться за землю обетованную и одержать победу. Сейчас Великий каган, посвященный во Второй круг Таинств, сам рохданитом стал и исполнял то, что доступно было творить лишь подзвездным владыкам.

В новых заботах своих он сейчас уподобился рохданиту Моисею, выведшему иудеев из египетского рабства.

И в самый неподходящий час, когда он, как говорят в народах Ара, мыслями поля измерил, изведал ходы и броды, на озере Вршан случился шум – лязг мечей и конское ржание донеслось до ушей хазарского владыки. Он послал узнать мальчика Иосифа, и тот, вернувшись, рассказал, что стража вступила в бой с какой то силой, пришедшей из степи. Подобного еще не бывало в пределах летнего дворца! Конные разъезды и близко бы не подпустили не то что силу, а и птицу или степную лису. Тут же сеча разыгралась возле сада, и иные стрелы падают в фонтаны! Гарем завыл, незримые слуги готовы были броситься под смертоносные очи богоподобного, ища укрытия и потеряв голову…

Однако через час на взмыленном коне примчался каган бек и впопыхах нарушил правило – посмел въехать в сад, едва очистившись огнем, не в ноги бросился, а встал перед Владыкой.

– Что происходит там? – спросил богоподобный. – Кто посмел беспокоить меня?

– Не стоит внимания, о, всемогущий, – сказал Приобщенный Шад. – Я усмирил строптивых бунтарей и отправил назад, в Итиль.

– Бунтарей?! – Великий каган был возмущен и потрясен. – Я дал свободу своему народу, он более не раб, а бунтовать могут только презренные рабы!

– О, богоносный, – земной царь говорил без обыкновенного подобострастия. – Их мало, всего горстка никчемных, темных и хмельных от пьянства и свободы.

– Но кто они? Как случилось, что эта горстка прорвалась сквозь степные заслоны?

Каган бек вел себя раскрепощенно, однако соврать не посмел.

– Хазары из круга белых. И потому разъезды не остановили их.

– Что же они хотят?! Еще свободы? Им уже мало того, что я дал?!

– Нет, превеликий. Им показалось, дал слишком много. И возмутясь, они поехали к тебе просить, чтобы ее уменьшить или вовсе сократить.

– Вот что!.. Да как они посмели? Как решились идти не к тебе, земному, а ко мне, небесному покровителю?

– Эти бунтари уже были у меня. Только не я, о богоносный, свободу дал, а ты. И только тебе возможно взять ее назад.

– : Чем же недовольны белые хазары?

– Они сказали: свобода – это ад, и бывает только в преисподне, где можно делать все, что захочешь. А равенство – химера, достойная профанов и невежд!

– Они рабы! – взъярился каган. – Все мои предки и я столько лет потратили, чтобы сваять их, как колоссов, подобных Митре. И все напрасно! Неблагодарные! Как посмели они усомниться в том, что снизошло к ним из уст моих?! Разве не ведают эти бунтари, что покушаются на высшие ценности?!

Чувствуя, что гнев Владыки может обрушиться на него, каган бек наконец то опустился на колени и стал смотреть в мраморный пол.

– Все ведают они! И говорят, что до твоего указа действительно были свободными. А теперь должны находиться в одном круге с черными хазарами и даже освобожденными рабами. И всякий из них может прийти и взять его дочь в жены, а если не дадут, то силой увезти. А третейский суд, подвластный только закону, оправдывает такие действия. И не взирает на прежние преграды! Потому что согласно твоему указу в Хазарии равенство всех вер, племен и цветов кожи.

– Достойны смерти! – провозгласил богоподобный.

Но каган бек попытался их защитить и поднял голову.

– Смилуйся над ними, о всепрощающий! Среди этих бунтарей есть уважаемые люди, знатные особы, ученые мужи, раввины и содержатели таможен, откуда в казну течет богатство.

– Я свое слово не меняю. И это тебе известно. Они рабы, и если не на цепи сидят, то цепями прикованы к своему положению и богатству. Не может быть свободы только для избранных! Казни их всех до одного! А тела свези и брось собакам!

– Умоляю тебя, богоподобный! Останови свою руку! Белые хазары ехали, чтоб бить челом и упредить, пресечь вседозволенность. Они говорили: труд твоих высочайших предков и твой – все идет прахом! Мы смешаемся, и наступит первозданный хаос.

– Бить челом?! Но как же они не устрашились смерти, желая предстать перед моими очами?!

Приобщенный Шад заерзал на полу и в этот раз не решился солгать.

– Они не верят… И сказали: не срубишь сук, на котором сидишь.

– Чему они не верят? Во что?

– Что ты, о, разящий, способен умертвить, если на тебя поднять глаза и посмотреть.

Владыка Хазарии в тот же час успокоился и, мысленно прочитав молитву, сказал неторопливо:

– Ну что же, если так, то я казню их сам. Приведи бунтарей ко мне! Пусть на меня посмотрят. И скажут потом, на каком суку я сижу. Если умеют говорить их мертвые уста.

– О, богоподобный, пощади их!.. – заговорил было Приобщенный, однако каган прервал его:

– Или ты тоже с бунтарями? И тяготишься дарованной свободой?

После такого вопроса земной царь Хазарии уполз задом из дворца, а Владыка уединился и стал возносить молитвы к Цеобату, прося твердости и силы, поскольку сам еще не привык к новому состоянию и вдруг потерял уверенность: правильно ли будет, если он казнит вельможных, но непокорных белых хазар? Все таки столетиями пестовали цвет государства, начиная с рохданита Исайи, и вот сейчас в один миг сгубить его?..

Господь дал твердости и силы и вдохновил подобного себе на суд, подав знак – над головой послышался стук, три раза ударили, будто судебным молотком по гонгу. Тогда каган встал с колен и вышел на крыльцо.

И все таки каган бек солгал, сказавши, что бунтарей лишь горсточка. Около сотни согбенных спин и уткнутых в. землю голов было перед богоносным, расставленные, как фигурки на шахматной доске – по положению своему и достоинству, которые отменены указом. А лжец тем часом очищал огнем строптивых, махая факелом у распростертых тел.

Каган никогда не видел их лиц вблизи, однако по одеждам и Месту, где они стояли, знал, кто есть кто. И спрос учинил исходя из этого по старшинству.

– Это ты, Ханох, посмел ослушаться моего повеления? – он ткнул миртовым посохом в одну из спин в переднем ряду. – И мой покой нарушил?

– Каюсь, богоподобный! – воскликнул тот, не подымая головы. – Не ведал, что творил!

– Зато все мне ведомо. Ты слишком богат, чтобы служить богу и мне, его наместнику на земле. Твой господин и бог – золотой телец.

– О, нет, нет! – взвыл тот. – Ты мой господь!

– Но ты же усомнился во мне? Как раб жаждущий, бросился в реку, забыв, что опутан тяжелыми цепями?

– О, грешен я! Нечистый дух попутал!

– Ты посмотреть хотел на меня? Так посмотри.

– Пощади, о, превеликий! – спина приговоренного затряслась, седая борода каталась в пыли.

Испытывая мерзость, Владыка ткнул его еще раз.

– Взгляни же, я сказал!

Содержатель таможни в устье реки Итиль, как называли в Хазарии реку Ра, богатый и могущественный на земле Ханох голову поднял, но схитрил и сделал вид, что открыл глаза, но закатил их, чтобы не смотреть.

– Умри, презренный! – промолвил каган.

Великий ужас исказил лицо раба. Он дернулся и завалился на бок, и вместе с ним вздрогнули все остальные спины, вжались в землю лбы. А богоносный уже подступил к другому, стоящему возле мертвого Ханох.

– И ты, Иошуа, глотнув свободы, покусился на того, кто тебе ее даровал? – спросил он будто бы с заботой. – Я тебе имя дал, определил судьбу. Ты же, неблагодарный, вместо любви ко мне на дерзость решился? Ну так дерзни. Подними голову и открой глаза!

Иошуа поднял, закрыв руками лицо.

– Помилуй, всемогущий! Я отплачу! Я отмолю свой грех!..

– Глаза открой, – лениво бросил богоносный.

Еще один мертвец заставил сотрястись бунтарей.

После того, как рухнул третий, великий каган вдруг подозвал к себе каган бека и, указав на остальных, распорядился:

– Этих рабов повязать за шеи и под караулом доставить в Итиль. А там продать свободным гражданам для исполнений естества. Вырученное золото в Саркел доставишь, для жертвенного ритуала. Пусть они хоть так послужат Хазарии.

– Повинуюсь, премудрый владыка! – вскричал Посвященный Шад, бледнея от испуга.

Вместе с дарованием свободы невольничьи рынки были исторгнуты из пределов Хазарии, поскольку торговля человеческим товаром противоречила закону. Черную, физическую работу было кому делать: привлеченные чудесами свободы, в Хазарию ринулись беглые рабы, бродяги без роду и племени или просто мечтатели, уставшие от диких нравов своих соплеменников. За небольшую плату они строили, пахали нивы и пасли скот лучше, чем когда то рабы, ибо жили с сознанием, что находятся в диковинной стране. Они могли скопить деньги и купить гражданство, став равноправными. Так что людей больше не продавали, но к закону существовала небольшая поправка, которая разрешала продажу преступников, приговоренных к смерти, тем свободным хазарам, которые желали исполнить естественную потребность и свое право – убить. Столетиями живя под тяжестью законов Моисея, где было сказано “не убий!” в Хазарии давно чувствовалась жажда совершить этот грех. Он тяготил бывших кочевников, которые привыкли к своим обычаям и тысячелетиями лишали жизни того, кого хотели. Нынешний закон позволял это, и свободный гражданин, купив приговоренного, мог спокойно зарезать его, задушить или бросить в реку с камнем на шее, таким образом убив трех зайцев: удовлетворить свое желание, исполнить приговор и еще заработать золота, поскольку среди хазар были такие, кто сам убивать не хотел, но жаждал посмотреть, как это делают другие.

По новому закону о свободе творить можно было все: что им не запрещено, однако за все следовало платить, и особенно налоги и пошлины, которые шли в казну для создания тайного войска. Сметливый казна каган обложил ими все: от доходов, получаемых за счет сборов на тысяче хазарских таможен, до колодцев с водой и потрав скотом степной травы. А мытари неумолимые брали налог за камень у дороги, если путник присел отдохнуть, за тень от деревьев, за солнечный и лунный свет, за дождь, который поливал нивы, за дым костра – куда бы ни упал человеческий взгляд, все подлежало налогообложению. И если кто не заплатил, закон карал сурово, и будь ты белый, черный или вообще инородец – всякий подлежал суду и чаще всего приговаривался к казни, и тогда исправный налогоплательщик мог купить обреченного на смерть и справить естество.

“Плати и потребляй!” – так было начертано в законе.

И платили, иногда с охотой: за столетия сиденья на устьях рек и берегах морей, на перекрестье торговых и иных путей стеклось столько сокровищ, что было чем отдавать налоги, и кроме того, стиснутым старыми законами хазарам хотелось испробовать прежде запретных плодов, а кто испробовал, тот уж не мог отказать себе в будущем. Белым по нраву были черные хазарки, черным – белые; бывшим же невольникам – те и другие. Кто хотел, за один золотой в казну мог воспользоваться таким правом. За два – поесть не кошерного мяса, а мусульманину свинины или христианину в постный день зажаренного над огнем барана. За три же позволялось мужчине ходить с непокрытой головой, а женщине без чадры, и за пять, если есть желание, вообще снять все одежды и постоять на площади. А уж за десять, подойдя к дворцу каган бека, крикнуть все, что думаешь о нем.

Плати и потребляй…

Живя на озере Вршан, богоподобный не знал, свершается ли то, что предначертано его подданным, впрочем, не хотел и знать, поскольку единственный ведал истину, что через год все это прекратится очередным указом и войдет в прежнее русло, как вода весной в Итиле: скопившись от тающих снегов где то в русских землях, она стечет в реку и вдруг станет мутной, понесет грязь и мусор, выплеснется из берегов, но минет срок, и снова тишь и благодать. Однако после бунта белых хазар Великий каган решил проехать по главным городам – Итилю, Семендеру и Саркелу, чтобы там вознести жертвы подзвездному владыке. И скоро караван богоподобного, охраняемый конными разъездами, тронулся в путь.

На сей раз он скакал не один, как обычно (гарем, слуги и стража раньше ехала в отдалении), а с мальчиком Иосифом, и потому дорога была нескучной. В столицу умчались гонцы, чтоб предупредить народ, и когда сакральный царь въехал в город, граждане Итиля ждали его на площади, стоя на коленях и уткнувшись в землю. А у крепостных ворот встречал каган бек.

Но что это?! Ходили люди взад вперед, открыты были лавки, базары уличные и зазывалы кричали, словно в обычный день. Иные же лежали на мостовой, а возле них в каких то утлых чашах курился сладковатый дым, который люди в грудь свою вдыхали и с поволокой на глазах валились, ровно трупы. И видя кагана, никто не падал ниц – напротив, кто то спешил перебежать дорогу, будто он не небесный покровитель этой страны, а путешественник иноземный, до которого дела никому нет.

Давно не видел богоносный подобной городской суеты, с тех самых пор, как перестал торговать хлебом в своей лавчонке, и потому в первый момент недоуменно остановился, словно и впрямь был чужестранцем, впервые увидевшим на морском берегу колосс Митры с горящим факелом.

– Что это значит? – спросил он Приобщенного Шада, наконец опомнившись. – Гонцы предупредили, что я въезжаю?

– Да, повелитель! – подобострастно воскликнул тот и поклонился: после казни бунтарей он приобрел первоначальный облик.

– Отчего же народ на моем пути? Почему они торгуют, ходят, а не стоят на площади коленопреклоненно?

– Народ твой, о, всемогущий, стоит на площади! Как подобает!

– А это что за люди? Почему они лежат с открытыми глазами, надышавшись дыма? Средь них – элита, белые хазары?!

Смутился каган бек.

– Сей дым, всевидящий, есть дым сожженной травы Забвения, коим услаждается лишь бог арийский, Род. А граждане ее купили у торговцев и воскурили, уподобясь богу. И ныне пребывают в забвении, то бишь коротают Время.

– Ужели мнят себя богами?!

– Да, богоносный, мнят, но богом Родом, а не Иеговой.

– А это кто? – вскричал смущенный каган, указывая на разряженных зевак, толпою шедших к ним навстречу.

– Се инородцы, Владыка! Они не граждане Хаза рии, и потому свободны от закона.

Только сейчас Великий каган увидел, что улицы запружены не хазарами, а сбродом: мелькали лица белых булгар, кочевников, турок, славян, греков, людей с Кавказских гор и даже африканцев! И все несли мешки, корзины, тащили за собой верблюдов, мулов, ослов, нагруженных товаром, – чужой гортанный крик буравил слух!

И никто из них не дрогнул от смертельных мук при виде сакрального Владыки, поскольку никто не хотел смотреть на него и безбоязненно спешил мимо…

Дикость! Хаос, которого не бывало даже при Булане!

– Как они здесь оказались?! – забывшись от гнева, крикнул богоносный. – Почему их не вышвырнут твои кундур каганы и лариссеи?!

– Прости, о всевидящий! – взмолился Приобщенный Шад. – Ты дал закон, которым отменил работорговлю и рабский труд. Инородцы пришли в Хазарию, чтобы исполнять черную работу добровольно, пользуясь плодами свободы, но скоро им прискучил тяжкий хлеб. Успешно торгуя, они стали господами, и многие хазары, теперь работают на них. А для черного труда идут все новые и новые…

Великий каган готов был крикнуть на него и ударить ногой в лицо, благо у стремени стоял, но вовремя вспомнил, чья воля, принесла Хазарии свободу и с кем он писал этот закон и подавил желание и гнев. Он распорядился, чтоб лариссеи очистили дорогу ко дворцу и дали возможность беспрепятственно проехать.

Сейчас же обряженные в доспехи и вооруженные железными палками городские стражники опустили забрала, чтобы случайно не позреть на богоподобного, и пошли прорубать проход сквозь инородцев. Поднялся ор и шум, сгоняемые с мест торговцы кричали, – что будут жаловаться кагану, что лариссеи нарушают закон и превращают единственную свободную страну в такие же, как все.

И того не видели, что сам высочайший законодатель находится рядом – стоит только поднять глаза и взглянуть на всадника, но никто не поднял, поскольку все эти люди жили свинским образом и никогда не видели неба.

Проехав расчищенными улицами к своему дворцу, он даже не остановился на площади, где опустить лица долу стояли его подданные – все вместе, черные и белые. Он устремился в домашнюю синагогу и, не снимая дорожных пропыленных одежд, встал на колени перед алтарем. Молился долго, страстно, просил вразумить, снять пелену с глаз – не искушение ли это сатаны, не чары ли, – но в ответ услышал троекратный стук, выразительно говорящий, что на все есть господня воля…

Едва выйдя в зал, увидел каган бека, очищающегося огнем.

– Ты продал тех бунтарей, что приезжали ко мне в летний дворец? – спросил богоподобный.

– Да, превеликий! Исполнил твою волю!..

– Поторопился!.. А те, кто купил, удовлетворили свое естество?

– В тот же час, Владыка! От страсти к убийству страдали многие… А теперь их стало еще больше.

– Сегодня же едем в Семендер!

– Всемогущий! – вскричал Приобщенный Шад, и каган увидел испуг в его глазах. – Пришел, чтобы сказать!.. Возмущенные лариссеями инородцы восстали! И перекрыли улицы, ведущие к их лачугам, нагромоздя мешки с песком и бочки. А к тебе послали делегацию, и она сейчас стоит перед дворцом. Третейский суд решил в пользу закона, где начертано, что ты, как исключение, можешь принять таких послов! – Я никого не приму!

– Но свободные граждане узнали об этом, взяли оружие и пошли сейчас громить лачуги инородцев!

– Оставь их… Так угодно богу.

– О, Владыка! Но такого еще не знала Хазария!..

– Оставь на волю божью! – прикрикнул каган. – И на кундур каганов… Едем!

Семендер в прошлом был земной Столицей Хазарии, но хоть и минуло более двух веков с той поры, город этот и сейчас помнил о былом величии и норовил тягаться с нынешней столицей – Итилем. Построенный еще при Булане, он хранил старые традиции и нравы, десятки синагог и мечетей уживались рядом с давних времен, и редко возникали споры между верами. И потому – Великий каган ехал сюда с надеждой увидеть настоящий свободный мир, устроенный по его закону и закону божьему, где сказано, что всякий человек свободен и раб лишь перед господом. По красоте своей, по порядку улиц и архитектуре он ничуть не уступал Константинополю или Венеции, поскольку стоял на низком месте у реки Кубань и был изрезан каналами, одетыми в гранит.

Многодневный путь сильно утомил Владыку, так что к концу его он пересел с коня в повозку, запряженную двадцатью лошадями. Над горячей степью плыли миражи – неведомые заморские города, рати, идущие по облакам, как по горам, водопады, реки и моря с корабельными парусами. И когда впереди показался Семендер, каган не узнал бывшей столицы, решив, что это мираж, однако подскакавший к шатру на повозке каган бек воскликнул радостно:

– О, величайший из величайших путников! На горизонте Семендер!

Вместо высоких, стройных крепостных стен, которые сооружали лучшие мастера, звезд синагог и полумесяцев на минаретах, вместо творения Булана его наследник увидел нагромождение многоэтажных сакль из дикого камня и башеннообразных домов без окон: повсюду, на сколько охватывал глаз!

Этот город напоминал колонию термитников, которые богоподобный видел в Египте, когда шел путем Исхода.

– Куда ты привез меня, презренный! – возмутился каган. – Или ослеп совсем?! Это же Дербент! Кавказский город!

– Нет, о, всевластный! Перед тобой бывшая столица Семендер, и не Хвалынское море, а река Кубань.

– Но где же стены? Я не вижу древних стен!

– Они внутри, за саклями, Владыка!

– Откуда же здесь сакли?! Их не было полгода назад!

– После дарования свободы, превеликий, теснимые священным воинством народов Ара, с Кавказских гор спустились люди, чтобы вкусить ее ценности, и остались здесь, настроив себе жилищ вокруг Семендера. Им нравится свобода и твой закон, мудрейший из мудрейших!

Он слышал издевку в речах каган бека, но, ошеломленный видом и уставший от дороги, не в силах был его одернуть и лишь спросил совсем уж невпопад:

– А почему нет окон в их жилищах?

– Чтоб не давать налоги за солнечный и лунный свет, – с готовностью объяснил земной царь. – Они немного платят за кусочек земли и строят такие башни, ибо законом о сборах не предусмотрена пошлина за высоту сооружений, которые ниже, чем Митра в Саркеле. И только если они выше, то следует брать семь золотых монет.

И едва въехали в этот термитник, как сразу же народ увидели, справляющий праздник. Нет, здесь не пели и не плясали, а предавались пьянству и оргиям прямо на улицах. Итиль почудился кагану благопристойным городом, ибо то, что открылось его взгляду, повергло в шок. Таинственный обряд – суть посвящения во Второй Круг Знаний, содомский грех, – творился тут открыто! Вся бывшая столица совокуплялась на винных бочках, на траве и на асфальте – изобретении семендерских умов, чтоб улицы мостить. Мужи с мужами, а жены с женами…

– Прочь отсюда! Прочь! – закричал каган. – На север поворачивай, в Саркел!

Не отдохнув после трудного пути, он отправился в сакральную столицу с надеждой там увидеть порядок, свободных граждан и любовь к себе – все то, что обещал подзвездный владыка. И еще много дней он ехал по жаркой степи, прежде чем достиг Дона и Саркела, все более склоняясь к мысли немедля, сразу же с дороги воздать жертву и войти в подзвездное пространство до срока: Поскольку каган не садился больше в седло, то караван двигался день и ночь, и жены его, передвигавшиеся на верблюдах, валились от усталости и сна, и если не были замечены притомившейся охраной, то так и оставались на земле. Наутро, когда обнаруживалась пропажа, лариссеи бросались на поиски, однако не зря славяне говорили: что с возу упало, то пропало. Пока шли к Саркелу, гарем уменьшился на полсотни жен – почти на четверть! – и как бы ни клялся каган бек, богоподобный заподозрил, что они не падают от тяжкой дороги, а попросту бегут!

Согласно законоуложения, все женщины Хазарии тоже получили свободу и равенство с мужчинами, однако была поправка, в которой указывалось, что жена может уйти из гарема по своей воле только в том случае, если муж обеспечит ее дальнейшее безбедное существование, дав деньги, жилье, одежды и украшения, а она из всего этого выплатит пошлину в казну – девять золотых. (На один золотой в Хазарии можно было купить прекрасного арабского скакуна или пять коров, или сотню овец.) Если жена убегала без кошта и уплаты налога, то подлежала смертной казни…

Разочарованный и гневный от этого, богоносный каган к концу пути утратил сон, веля, чтобы караван с гаремом двигался впереди него, и сам следил, чтоб жены не сбегали ночью.

И вот однажды, двигаясь на север, в полуночный час он вдруг увидел, что впереди светло. Призвав каган бека, он спросил, что это там сияет, и земной царь ответил поземному:

– Впереди – Саркел! А сияет огонь – факел в руке Митры!

Он успокоился и даже задремал на час, однако на следующую ночь, когда сакральная столица уже была перед глазами и звезда над башней и факел колосса отчетливо виделись, свет впереди отодвинулся еще дальше, к горизонту.

Было ясно, что светит не Митра, провозглашая свободу в государстве; то был свет иной…

На Севере опять восстала заря, на сей раз среди ночи!