Алексеев Сергей Аз Бога Ведаю!

3

Сотворив с Великим каганом грех, за который Господь когда то покарал Содом и Гоморру, рохданит легионер стал ленив и безразличен. Он велел кагану одеться, сам же, обессиленный, лег на каменную скамью.

– Ступай, я устал, – проговорил он, закрывая веки. – Вернешься ко мне ровно через три дня. Все это время молись, чтобы господь ниспослал тебе путь к Великим Таинствам Второго Круга. Не думай о земном, не потребляй никакой пищи, не совершай омовений и не прикасайся к своим женам. И тогда я посвящу тебя в Таинство знаний.

Испытывая отвращение и мерзость, каган однако же промолвил:

– Повинуюсь, владыка!

А хотелось ему назвать подзвездного “растлителем царей”…

Как требовал ритуал, каган двинулся к двери задом, то и дело кланяясь, однако ленивый и спокойный, словно спящий лев, рохданит сказал ему:

– Теперь ты можешь уходить, как подобает царю.

Оставив подзвездное пространство, богоподобный спустился в тронный зал и долго сидел в отупении, без молитв и каких либо мыслей. Но шумный праздник за стенами крепости, совершаемый жителями Саркела по случаю воссияния звезды, вывел кагана из бесчувственного, состояния. Народ так самозабвенно веселился, что незаметно заразил весельем своего царя. К тому ж, помолясь богу о ниспослании ему пути к Таинствам, богоносного вдруг озарился откровением: содомский грех, за который жестоко наказывали в Хазарии, недопустим для простых смертных! Он есть принадлежность высшего разума и является благом для посвященных. Однако став достоянием толпы, он оборачивается земным грехом. Не потому ли господь стер с лица земли древние города Содом и Гоморру, что жители их покусились на таинственный ритуал, не ведая о его сути? Толпе нужен веселый праздник на улице, простые земные забавы, вино и танцы, любовь женщин и мужчин, соитие во имя деторождения.

Вдохновленный такими мыслями, каган воспрял духом и захотел поехать по праздничному городу. Он все более наполнялся восторгом причастности к сакральным деяниям, незримым для земного мира, но, имея при этом человеческий образ и подобие, ощущал желание выплеснуть свою радость на всеобщем празднике. От диких кочевых времен Хазария унаследовала суть народного гуляния, которая теперь сводилась к состязанию воинов всадников, питию хмельного кумыса и безмерному обжорству. Прямо на площади горели костры, тут же резали коней, овец и кур, забыв о кошерности, и напрасно раввины пытались усовестить и белых и черных хазар, грозились наказанием божьим и штрафами. Кочевой дух вольных степей возобладал над разумом.

Но вот по городу поскакали кундур каганы и лариссеи, предупреждая, что на празднике будет сам Великий и богоносный каган, и на какое то время пригасили разгульный огонь площади. Горожане затаились в ожидании знака каган бека, чтобы вовремя пасть ниц: никому не хотелось умирать среди веселья. Богоподобный сел на коня у стены внутренней крепости и поехал шагом. Он почувствовал запах жаренного на костре мяса, и сразу же ему захотелось отведать этой простой пищи. Однако он вспомнил наказ рохданита легионера и посмеялся над своим желанием. Что стоят мерзкая пища и дикие обычаи? Через три дня перед ним откроется новый Круг Великих Таинств! Взирая на согбенные спины своих подданных, он проехал через всю площадь и даже не рассердился на них, не возмутился, что, презрев заповеди, хазары едят сегодня поганую пищу. Каган направился было к синагоге, но тут среди безмолвия, нарушаемого треском огня и жира, вдруг послышался в глубине площади неясный говор, шум и страстные крики. Никогда еще в его присутствии ни один смертный не издал и звука, поэтому богоносный остановил коня и велел Приобщенному Шаду выяснить, кто посмел подать голос. Каган бек выслал кундур кагана, и скоро тот привел с помощью ларисеев опившегося кумысом черного хазарина мусульманина, которого можно было узнать по чалме. Возмутителя спокойствия уронили на колени перед каган беком, склонили голову.

– Почему ты кричал? – спросил Приобщенный Шад. – Разве ты не слышал, что по улицам города проезжает Великий каган?

– Слышал, – признался мусульманин. – И потому кричал.

– Что ты хочешь?

– Посмотреть на Великого кагана!

– Но ты же немедленно умрешь.

– А если не умру? Если молва людская есть ложь?

Пытливым умом молодой каган бек и сам был бы не прочь увидеть силу сакрального облика богоподобного, и потому не стал бросать усомнившегося хазарина в земляную яму. Он подъехал к богоподобному и, хитря, покорно возвестил о случившемся, подталкивая кагана к испытанию: мол, пусть веселящийся народ придет в себя и устрашится божьего гнева. Он не надеялся, что богоносный владыка Хазарии согласится показать мусульманину свой сакральный лик, поскольку сам не верил в неотвратимую смерть разгулявшегося смельчака, а незаметно прирезать его на людной площади не так то просто, останется рана и кровь на земле. Но каган вдруг окинул взглядом преклоненный народ и взмахнул рукой:

– Приведи его сюда.

Через несколько минут Приобщенный Шад самолично привел и поставил на колени взбунтовавшегося хазарина, , На голове его был мешок из черного полотна, а руки скручены волосяной веревкой.

Народ вокруг хоть ничего и не видел, но зато все слышал – и, затаившись, перестал дышать.

– Верно ли, что хочешь посмотреть на меня? – спросил каган.

Услышав его голос, смельчак оробел и вымолвил слабым вздохом:

– Да, превеликий…

– Тебе не жаль расставаться с жизнью?

– Я испытать хотел…

– Что ж, испытай! – жестко и властно сказал каган. – Сними с него мешок.

Приобщенный Шад очистил мусульманина огнем и резко сдернул покрывало с его головы. Смельчак стоял на коленях, зажмурив глаза и опустив голову.

– Смотри!

Каган бек сделал движение, чтобы поднять плетью подбородок хазарина, но богоподобный подал ему знак отойти в сторону.

Борясь с собой, подрагивая всем телом, мусульманин с трудом распрямил шею и открыл глаза…

И в тот же миг смертельная судорога пронизала его с ног до головы. Он опрокинулся на спину, словно от удара молнии, и испустил дух. Все произошло так быстро, что каган бек опомнился не сразу, а опомнившись, пал перед богоносным на колени.

– О, всемогущий!.. Он мертв!

Каган же расслабился в седле и медленно поехал вперед. Его конь бережно переступил через покойника, но чуть не стоптал распластанного на земле Приобщенного Шада.

Возвратившись в башню, богоподобный немедля встал к алтарю и начал читать благодарственную молитву. Праздник на площади уж более не шумел, город словно вымер, лишь ветер доносил запах дыма от сгоревшего на огне мяса. Через четверть часа каган посмотрел в бойницу: площади и все прилегающие улицы были пусты, закрылись лавки, двери домов и ворота усадеб. По мостовой бродил потерявшийся ребенок и громко плакал, призывая мать. И это был единственный голос в тот час…

– Рабы, – со смутным чувством вслух сказал богоподобный, как бы продолжая размышления рохданита легионера. – Они боятся смерти и потому выживают. А благородным неведом этот страх, ибо они ценят свою свободу выше, чем жизнь без чести, чем жизнь в неволе… А если к стремлению выжить во что бы то ни стало приобщить жажду власти, рабы становятся непобедимы!

Ему показалось, что он уже близок к разгадке антитезы – царь царей и раб рабов, – и ход собственных мыслей возродил в нем жгучее нетерпение вновь взойти под звездный купол, однако в тот же миг он вспомнил о великих дарах, кои следует возложить на жертвенник, прежде чем отворить дверь в святилище. До конца установленного срока осталось менее трех дней, а в его руках не было ни одного золотого! Если в сей же час казна каган отправит караван верблюдов из Итиля, то едва ли великие дары придут вовремя.

Он вызвал каган бека и приказал немедленно отправить голубиной почтой послание в столицу, чтобы казна каган отправил десятину от годового дохода не караваном, а летучим отрядом всадников. И чтобы не жалели лошадей! Покуда Приобщенный Шад писал, богоносный вновь приблизился к бойнице: ребенок все еще бегал по пустынной улице и звал, только успел уже охрипнуть от крика, и голос его был едва слышен…

Каган прочитал послание, приложил к нему свой перстень и не велел, а попросил привести к нему плачущее дитя с улицы. Приобщенный Шад все еще был потрясен смертью мусульманина, и теперь не в состоянии был ни лукавить, ни лгать, а лишь безмолвно повиноваться. Обоженное огнем лицо его не выдавало никаких чувств. За исключением Приобщенного Шада, никто не мог взойти в тронный зал, и земной царь Хазарии обязан был строго блюсти неприкосновенность сакрального престола; тут же, забыв о ритуалах, он сам ввел простого смертного туда, куда был заказан путь. А обычай претил допускать сюда до срока даже престолонаследника из рода Ашинов…

. Четырехгодовалый мальчик стоял на коленях, опустив лицо – как его поставил каган бек, – и тихо всхлипывал.

– Ступай, – приказал богоподобный, и Приобщенный Шад немедля удалился, что выдавало его желание не видеть более смерти, исходящей от сакрального облика владыки.

– Встань, – сказал каган, – Подойди ко мне.

Мальчик послушно встал на ноги и с детской открытостью посмотрел на богоносного. Заплаканные глаза его были тоскливыми и печальными. Черные волосы и светлая кожа подчеркивали принадлежность к кругу белых хазар, но едва заметная раскосость и слегка выпирающие скулы говорили о кочевом прошлом. Поскольку каган давал имена всем новорожденным в Хазарии, то и этот мальчик когда то получил его из уст богоподобного. Иное дело, каган никогда не видел человека, которому дарил судьбу, и потому спросил имя ребенка.

– Иосиф, – всхлипнув, ответил ребенок.

– Иосиф? – каган подивился, поскольку редко давал свое имя детям. – Иосиф из Саркела?.. Да, помню, .. Значит, твой род ведется от Баграта? А имя отца твоего – Иммануил?

– Домой хочу, – выдавил тот. – Мне страшно…

– Чего же ты боишься? Меня?

– Как люди бегут…

– Почему они бегут?

– Страшно…

– А чего они испугались?

– Смерти…

– Тебя бросила мать?

– Я отстал…

– Ты знаешь свой дом?

– Знаю… Но двери закрыты. Я стучал…

– И тебе не отворили?

Мальчик потупился, вытирая слезы, и ничего не ответил.

– Теперь ты будешь жить в моем дворце, – решил каган. – Если ты увидел меня и остался жив, значит, приобщился к Великим Таинствам. Ступай, я велю отвезти тебя в Итиль.

– К матери хочу, – ребенок был готов расплакаться.

– Но я не могу тебя отпустить. К тому же двери твоего дома заперты…

– Кто ты, господин?

– Я тот, кто дал тебе имя. Ступай!

В расширенных глазах мальчика был испуг, но разум его не мог еще соотнести собственную жизнь и божественное величие человека, стоящего перед, ним. А каган умышленно не назвался, пощадил дитя, ибо в четырехлетнем возрасте он должен был знать о сакральной сути богоподобного: этому учили с раннего младенчества…

По законам престолонаследия и обычаям дворцовой жизни сакральных царей Хазарии, каган не имел права принимать во дворец кого бы то ни было, даже своих детей, а также усыновлять либо приближать к себе какой то род. Сейчас он не мог объяснить себе, почему позвал этого плачущего ребенка. Может, оттого, что ощутил промысел божий: ведь имя ему – Иосиф! Или оттого, что в детстве тоже терял мать, и будучи в образе черного хазарина – раба рабов! – ползал в нечистотах среди жалких лачуг и звал, как выпавший из гнезда птенец?

Ночью, в полном одиночестве, каган почувствовал близкое присутствие человека. Показалось, кто то проник в тронный зал и теперь сидит в темном углу. Он жил без слуг, а к женам прикасаться ему было запрещено, и некого было послать в тот час, чтобы проверить, кто шелестит и дышит в темноте. Богоподобный взял семисвечник и высветил дальний угол зала – пусто… Но в тот же миг легкий шорох послышался у двери и будто сквозняком потянуло – поклонились огоньки свечей.

– Кто здесь? – глухо спросил он, понимая, что войти к нему сейчас никто не может. Стража не пропустит никого, кроме каган бека, и всякий, вздумавший проникнуть в башню, будет мертв.

За ним никто не смел наблюдать или подсматривать: вокруг тронного зала были двойные стены, а пустота между ними заполнена особенным, текучим, как вода, песком, который употребляли в песочных часах; двойные двери нельзя было открыть бесшумно, на всякое прикосновение к ним раздавался негромкий звон. Полная изоляция от внешнего мира позволяла кагану быть самим собой, придворные не метали совершать сакральные обряды. Но порой их так не хватало ночью и одиночество становилось томительным. В полном мраке его должны были ублажать жены из бесчисленного гарема; они же в большинстве своем отличались редкой красотой и глупостью.

Богоподобный проверил междверное пространство и, возвращаясь назад, внезапно понял, кто мог незримо попасть в тронный зал – только рохданит! Лестница в его подкупольное жилище начиналась отсюда, иного входа под звезду не существовало. Каган начал осторожно подниматься по ступеням, рассчитывая лишь взглянуть на заветную дверь, и одолел большую часть пути, когда вновь за спиной раздался шорох: будто на мраморе заскрипел песок под подошвой. Некоторое время он продолжал подниматься, прислушиваясь к звукам, и когда внизу на ступенях кто то шаркнул ногой, резко обернулся и осветил лестницу.

Захваченный врасплох, каган бек не успел отскочить из светлого пятна к стене и замер с занесенной над ступенью ногой.

– Ты?! Ты ходишь за мной?

Звук голоса богоподобного привел его в чувство. Приобщенный Шад встал на колени, но очиститься огнем не смог, ибо не нес с собой обязательного светоча.

– О нет, богоподобный! – воскликнул он. – Спешу с вестью к тебе!

– Почему же вошел, не исполнив ритуала?

– Прости, о превеликий! Тревожную весть принес! – взмолился каган бек, кланяясь. – Голубь из Итиля прилетел…

– Вновь караван разграбили? Иль кони пали по пути?

– Казна каган не повиновался твоей высочайшей воле!

Приобщенный Шад, сдается, хитрил, оправившись от вида смерти, и теперь стремился перевалить высочайший гнев с себя на Хазарского казначея.

– В чем суть своеволия? – спокойно спросил каган.

– В послании сказал: “В казне нет излишних золотых монет на великие дары. Все поступления последних месяцев отправлены на строительство храмов, мостов, водопровода и летнего дворца на озере Вршан. К сему же десятина от доходов уже была отпущена…”

– От так сказал? – едва смиряя гнев, промолвил богоподобный. – Дай мне послание казна кагана.

Приобщенный Шад неуверенной рукой протянул ему маленький свиток тончайшего шелка, который привязывался на лапку птицы. Сверху он был обгажен голубиным пометом – знать, не скоро летел крылатый посланник, садился отдыхать…

Богоподобный прочел свиток, скомкал его и взорвался яростью:

– Будь проклят тот день, когда я воссел на хазарский престол! Хазары ли вы, если осмелились отказывать своему кагану? Можете ли вы называться иудеями, если у вас нет денег, чтобы воздать великие дары Господу? Это вы – богоизбранный народ?! А ты – земной царь этого народа?! Даже дикие гузы боготворят своих вождей! Поганый булгарский князь владеет всем имуществом своих подданных. А я, Великий каган, вынужден выпрашивать деньги, как нищий! Не для своей нужды, а чтобы жертву возложить Всевышнему! Позор вам, хазары! О, Господи! Услышь меня! Народ сей недостоин любви твоей!

Устрашенный гневом владыки, каган бек лежал ниц. Но дождавшись, когда иссякнет его ярость, вскинул голову.

– Не шли проклятий, о премудрый! В сей же миг я посылаю в Итиль верных кундур каганов, и они привезут тебе голову казначея!

– Будь проклят тот час, когда я приобщил тебя к Великим Таинствам! Мне не нужна голова казна кагана! Мне нужна десятина от доходов! Прежде всего добудь мне золото! Завтра в ночь я должен принести жертву!

– О, богоносный, клянусь: к восходу солнца десятина будет у твоих священных ног! – заверил Приобщенный Шад. – Позволь мне идти!

Каган лишь всхрапнул, словно загнанный конь, и с силой пнул хазарского царя.

Потом, собравшись с мыслями и усмирив ярость, он вспомнил, что во гневе из сознания его совсем исчезло то обстоятельство, которое возмутило и насторожило разум: ведь каган бек следил за ним! Крался как вор! Но, лукавый, иной тревогой затмил рассудок. И не хитрит ли вновь, обещая золото к восходу солнца?

А если не привезет?

Неужели он, богоносный и великий, может быть таким бессильным в земных делах? Зависим, как последний раб…

Вот что означает – раб рабов!

Восток не взбагровел в то утро, и солнце поднималось, накрытое грозовой тучей, так что миг восхода не был замечен каганом. Природа словно оттягивала срок, так страстно ожидаемый богоносным царем. Он метался то к бойнице на восточную сторону, то в междверное пространство, чтобы послушать, не вносят ли кундур каганы вьюки с золотом на первый этаж башни. И все таки просмотрел, и первые лучи, брызнувшие из за тучи, и то, как втаскивали великие дары – не слышал. И потеряв терпение, спустился вниз.

Кожаные переметные сумы стояли у лестницы на каменном постаменте.

Он возликовал – путь в подзвездное пространство открыт! – однако недоверчивой рукой развязал суму: лоснившийся свет озарил ладонь и выжелтил кожу. В тот час он не придал значения, откуда и каким способом добыто золото. Подобные вопросы не должны были волновать богоносного владыку Хазарии: о земных делах заботился каган бек, но возложенные на жертвенник великие дары – будь то те монеты, украшения или столовая утварь, – принимали иную, сакральную суть божественного металла, равно как и схороненное вместе с покойным белым хазарином в тайной могиле золото становилось охранительной силой.

Дождавшись назначенного рохданитом часа, богоподобный перенес сумы на алтарь у двери, совершил ритуал воздаяния и с замирающим сердцем ступил в подзвездное пространство.

Наверное, сюда невозможно было войти, не испытав всякий раз потрясения. Каган ожидал увидеть владыку легионера и ни на миг не сомневался, что сотворивший с ним ритуал посвящения рохданит находится здесь, под звездой, поскольку не мог выйти из своего жилища иначе как через тронный зал. Но что это?! Навстречу богоподобному встал с каменной скамьи совершенно другой – седовласый и костистый старик! Правда, такой же ласковый и нежный, ибо поцеловал кагана в уста и бережно проводил к столу, где стоял кувшин и две глиняные чаши. Однако поначалу богоносный все равно почувствовал себя обманутым: ритуал совершен, и откроют ли теперь Таинства? Кто он, этот новых рохданит? Какой сутью является – высшей или низшей?

– Не мучай себя мыслями, о прекрасный! – тоном и голосом легионера сказал богообразный владыка. – Мы прожили друг без друга три долгих дня и вот снова встретились. И ты сейчас познаешь истины, которых жаждал… Но прежде скажи мне, ты по прежнему намерен править миром? Не пропала ли охота после того, как с тобою был совершен ритуал посвящения? Не ощущаешь ли ты чувство недовольства, стыда, омерзения?

– О нет, владыка! – страстно ответил каган. – Мне ли подвергать сомнениям таинство ритуалов? Но к чему ты спросил об этом? Или я намеком или словом дал повод к твоим сомнениям?

Подзвездный воздел руки.

– Господь свидетель, не давал! Однако суть ритуала есть великий грех. Деяние, за которое творец покарал все содомские города. И уберег лишь Лота с семейством, ибо он слыл праведником.

– Позволь мне, недостойному, сказать свое суждение…

– Я слушаю тебя, богоподобный!

– Праведность Лота лишь в том, что он узрел ангелов в образе нищих. И потому приютил. Он был достаточно лукав и жаден с иными. Но более того, он совратил дочерей, а кровосмесительство – грех более тяжкий.

– Неплохо мудрецы учили тебя… Да должен возразить: Лот пьян был, а дочери считали, что на земле нет более людей. Они, творя грех, стремились возродить человечество! Высшая цель и благие намерения искупают вину.

– О, мудрейший! А разве не благие намерения преследую я? – воскликнул каган. – Управлять миром должен богоизбранный народ! Разве это не высшая цель – утвердить миропорядок, заповеданный господом?

– Достойный ответ! – восхитился рохданит. – Так слушай же меня, возлюбленный брат. Три дня назад я сказал тебе: только рабы могут владеть миром, а тебя назвал царем царей и рабом рабов. И вижу, ты за этот срок успел проявить свою божественную суть, когда взглядом умертвил гордеца, и вкусил горький плод рабства, оказавшись в зависимости от раба своего. Должно быть, ты убедился, что, имея такое положение, повелевать всеми странами и народами невозможно. Твой сакральный облик способен держать в страхе и повиновении лишь Хазарию да окрестные народы; весь же остальной мир мало что слышал о Великом богоносном кагане и о его государстве. Ты затерян в диких степях древней Скуфии, хотя и царствуешь на устьях трех рек и морей, хотя и идут через твои земли многие Пути. Ты окружен народами, слава о которых разносится по всему миру. И эта чужая слава всегда будет затмевать твою, как тень земли затмевает луну. И как известно, она больше времени бывает ущербной, нежели полной. Ты и твой народ, сидя на земных Путях, способны лишь существовать подобно прекрасному лотосу на тихой воде. К вам стекаются богатства со многих земель, многие народы платят дань и пошлины. Государство твое живет в великой роскоши, и ты, щедрый, возносишь господу великие дары. Но приносят ли тебе, богоподобному, такие дары? Жертвуют ли тебе десятину все народы мира? Да, в устья рек сбегаются все малые реки, ручьи и родники. А есть ли в Хазарии свои истоки, которые несли бы народам не воды, не золото и серебро, но мудрость твою, славу и волю? Увы, богоносный! Покуда ты царь царей своих, и раб рабов своих, страна Хазария суть химера. Если бы, воюя с Персией, ты одержал скорую победу, мир всколыхнулся бы и возвеличил кагана. Но бесконечная война всегда приносит если не позор, так полное бесславье. К тому же иудеям не пристало искать славы на бранных полях. Нет более зари на Севере, но завтра она взойдет на Юге и погасит Звезду Востока.

– О, Владыка Путей! Неужто судьба Хазарии так плачевна! – воскликнул богоподобный.

– Ты мне не веришь?

– Верю, ибо знаю истинность твоих слов! Отчего же тогда рохданит Исайя привел хазараимов из глубины степей и утвердил на этих землях среди народов Полунощных и Полуденных? Не на истоках, а на устьях рек?

Подзвездный владыка благосклонно усмехнулся:

– Что сказано великим мудрецом? “Время собирать камни и время разбрасывать камни!..” Открою тебе тайну, которую не ведал никто из каганов Хазарии. Великий рохданит Моисей, держа свой народ в пустыне сорок лет, не рабство исторгал из иудеев, но собирал их, как искусный строитель собирает камни, чтобы построить храм. И лишь после того дал им закон и привел в землю обетованную. Его последователь Исайя повторил деяние Великого рохданита и не добился успеха, ибо имел дело с бросовым камнем, с тем, что не сгодился когда то Моисею. И тогда великомудрый Исайя привел вас не в землю обетованную, а в скуфские степи, на устья рек и берега морей, и посадил вас на Путях не на сорок, а на четыреста лет.

– Эта земля дана не по обету? – изумился богоподобный, поскольку ни на миг не сомневался, что царствует в земле обетованной.

– Нет, мой возлюбленный брат. Ты и все каганы пребывали, в заблуждении. Святая ложь во времена Исайи была лучше правды. Нельзя вести дикое кочевое племя с ужасными нравами в заповеданную господом землю. Народы, населяющие ее в то время, были мудрее хазараимов, имели свой закон и бога. Они бы растворили в себе Хазарию, поглотили ее, как пучина поглощает брошенный камень. А посему через праведного кагана Булана хазараимам были даны закон и эта благодатная земля в устье реки Ра. Но иные сыновья Тогармы – булгары – не пожелали оставаться здесь. Их каганы изведали от волхвов народов Ара, в какой стране находится обетованная земля – перепутье всех Путей, и Аспарух увел свое племя, не имеющее ни закона, ни твердой воли, ни знания Великих Таинств, чтобы править миром. Где ныне славные потомки Тогармы? Кто они теперь? А суть славяне! Поскольку не миром править шли, а под защиту сильных. И растворились в них! На подобную участь обречены и хазараимы.

– Хазарию ожидает великое переселение? – с безнадежностью спросил каган. – Со времен рохданита Исайи минуло без малого четыреста лет.

– Прежде ее ожидает недолгая и победоносная война. Пустынные степи доставались вам малой кровью, но за обетованную землю следует воздать великую жертву. В твоем государстве, богоподобный, довольно черных хазар, чтобы собрать сильное войско, и золота довольно, чтобы оплатить наемников, достаточно и подвластных народов, которые пойдут за Хазарией, ибо существовать без нее не могут. И мудрости у тебя довольно, чтобы управлять этой армадой.

– Владыка! – взмолился каган. – Ты ведаешь, какими трудами поколений созидалась Хазария. По всей стране – цветущие города, мощные крепости и храмы. Но превыше всего – могилы наших предков и обережный круг, Золотой Змеи, хранящий иудеев. Неужто все оставить и уйти? Не спеши излить свой гнев, о премудрый! Я готов идти за тобой, куда ты повелишь, да пойдут ли из степей хазары? Белый круг купается в роскоши и .не желает иной доли, поскольку даже не приобщен к Великим Таинствам, безбедно существует черный круг и лишь малая толика инородцев прозябает в нищете и пойдет, куда ни позови. И все они, что белый круг, что черный, все – рабы, я в этом убедился. Но всякий раб, мечтая о власти и господстве, не променяет кусок хлеба, который имеет в руке, на сладкий плод, зримый лишь разумом. Чем же его подвигнуть? Чем вдохновить раба, не снимая с него цепей?

– Свободой, – обронил богообразный рохданит.

– Свободой?..

– И ничем иным! Однако, царь царей, не забегай вперед. Хотя мне по нраву то, что хазары исторгли кочевую страсть и приросли к земле. Этого праведный Исайя и добивался от сыновей Тогармы… Так слушай же! Собрав великое войско, ты сам его возглавишь. Твой поход потрясет весь мир и угаснет слава Аттилы. А поэтому приготовления к войне должны оставаться в тайне. Внезапность – твой союзник. Безвестность Хазарии среди дальних народов позволит тебе выйти из степей Скуфии, подобно монстру, перед которым цепенеет все живое. Но помни, возлюбленный каган: эту войну ты будешь вести благородно! Ты не обидишь ни старика, ни дитя, не позоришь ни одного селения, которое не встанет против тебя, ты не будешь добивать раненых, напротив, обязан лечить их; ты должен обласкать каждого пленного, не взирая на его нрав, не казнить, не грабить городов, не топтать конницами засеянных нив. Твой монстр будет ступать мягко, при этом сотрясая землю, а твои славные воины будут не угрюмы, а веселы и добродушны. И если будут умирать на бранных полях, то умирать с улыбкой.

Богоподобный выслушал наставление и еще более сник.

– О, всеведущий! Я в полном заблуждении. Три дня назад ты уверял меня, что свобода и благородство есть гибель, а ныне проповедуешь их и высоко возносишь. И хочешь в краткий срок достигнуть того, чего никому не удавалось. Черные хазары будут жестоки в войне, а дикие подвластные народы и вовсе беспощадны. Наемники же приходят к царям не для их побед, а чтобы грабить и наживаться. Срок моего царствования всего сорок лет, для замыслов твоих, владыка, потребуется еще четыреста… Или я стану бессмертным?

– Бессмертье утомительно, – богообразный рохданит заскрипел костями. – А краткость жизни подвигает к великим деяниям, поэтому все успеешь.

– Научи же меня, Знающий Пути!

– Свобода – эти стихия разума и духа, это хаос, которым гордятся многие безмудрые народы. Она чужда и неприемлема Хазарией. Дух твоего народа принадлежит всевышнему, а разум прочно скован догматом веры, и потому в твоем государстве скопилось тайное недовольство. Имея огромные богатства, живя в роскоши, даже самому правоверному тяжко исполнять закон, соблюдать чистоту и каждодневно совершать один и тот же ритуал. Расколы, мой возлюбленный брат, происходят не от противоречий – от тоски привычного обряда. Раб всегда ищет новизны ощущений, ему становится ненавистной одна и та же цепь, которой он окован, и мудрые господа изредка меняют их. Перекуй же свой народ из цепей железных в золотые. Оставив его природную суть, позволь ему грешить. Пусть хазары женятся на ком захотят, пусть сами дают имена детям и хоронят умерших, как им угодно. Купаясь в роскоши, пусть испытают дух растления, прелюбодейства, невоздержанности. Прощай им телесные грехи, но жестоко карай духовные. И неустанно повторяй, что свобода Хазарии – есть истинная свобода. А слава разбежится по земле! Не преследуй иноверцев, напротив, начни строительство минаретов, христианских храмов, впусти к себе арабских путешественников и купцов, которых прежде не пускал. Позволь хазарам веселиться, как они веселились недавно на площади, объяви праздник свободы сроком на год. Рабы прославляют не благие деяния господина своего, не хлеб, поданный его рукой, а дарованные им свободу тела, возможность передвижения. Ныне они почитают тебя из страха, ибо твой сакральный облик несет смерть тому, кто возжелает лицезреть тебя. Получивший же телесную свободу раб станет боготворить тебя не из ужаса смерти – из любви. И тогда будет исполнена всякая твоя воля с рвением и страстью. Ты не станешь выпрашивать золото у своих рабов – они принесут его сами со словами благодарности. И вот тогда ты будешь царь царей, но не раб рабов. И тогда ты поведешь хазар в землю обетованную.

Пылая от восхищения, каган приник к ногам рохданита.

– Скажи мне, о, мудрый из мудрейших! Где эта земля? В какой стороне?

– В середине земли, на перепутье всех Путей. С трех сторон омыта тремя морями, а с четвертой стороны рекою Сабатион. А имя ей – Сияющая Власть. Там быть Хазарии! Оттуда править миром!

Великий и богоподобный каган ведал, куда увел хан Аспарух булгар, и что река Дунай есть священный и охранительный Сабатион, а Балканы на древнем языке народов Ара означали “Земля Сияющей Власти” – этого не знал никто из смертных, ибо истина была сокрыта Великим Таинством.