Алексей зикмунд русский пансион
жүктеу/скачать 234.5 Kb.
|
Алексей ЗИКМУНДРУССКИЙ ПАНСИОНДействие первоеОккупированная Франция, год 1942. Коридорная система в заброшенном частном пансионе. Сцена разделена на две половины. В комнате слева света нет, символическое окно завешено тюлем. В другой комнате горит торшер, освещающий два кресла, обеденный стол, шкаф, журнальный столик. В углу железная печка с трубой. На диване сидит женщина средних лет, ноги её, закрытые пледом, лежат на стуле. В комнату входит молодой человек, в руках у него связка дров. Он подходит к печке, опускается на корточки и сбрасывает поленья на пол. Молодой человек. Всё, денег больше нет. Женщина. Откладывает в сторону газету и снимает очки. Что же мы будем есть? Молодой человек. Есть нечего. (Разрубает полено топориком). Женщина. (обводит комнату глазами) Надо что-то продать. Молодой человек. (склонившись над печкой) Продавать больше нечего. Женщина. А что делать? Молодой человек. Ну, во-первых, месье Жур обещал мне место электрика в кафе, а во-вторых… Женщина. Что во-вторых? Молодой человек. А во-вторых, есть твоя шуба, сейчас она в ломбарде, но её можно перезаложить. Женщина. Да, сынуля. Молодой человек. Что, мама? Женщина. Так, ничего, память у тебя хорошая. Молодой человек. Конечно, хорошая. Я знаю, что у тебя помимо шубы есть сердоликовый медальон, кольцо с изумрудом и пасхальное яйцо с секретом, и золотая рамка, в которую вставлена фотография моего деда. А два твоих зуба, разве это не повод для беседы? Женщина. Ты готов последнее у матери отобрать! Молодой человек. Ничего я у тебя не отбираю, мы просто выживаем. Нам просто нужно дожить до конца войны. Женщина. Конец, когда он будет, этот конец? Сегодня немцы расстреляли ещё десять заложников. Молодой человек. Эта кровь им дорого обойдётся. Женщина. Ты только не лезь никуда, слышишь, Кирилл? Кирилл. Слышу. (зажигает папиросу и садится на диван рядом с матерью) Женщина. Мы с тобой никогда так тяжело не жили, хотя в моей жизни были страшные дни. В Новочеркасске в восемнадцатом году меня спрятала семья одного аптекаря. Он выдавал меня за свою дочь. Так вот, живя у него, я поседела, не вся, конечно, но у меня появилась седая прядь, которая, как говорил потом твой отец, очень меня украшала, но тогда я не думала так. Кирилл. И что аптекарь, он плохо обращался с тобой? Женщина. Да нет, напротив, тихий набожный еврей. Просто во дворе у стены всё время расстреливали. Кирилл. Большаки, известное дело, нелюди, но и немцы тоже порядочные ублюдки, они при мне застрелили человека прямо на улице. Женщина. Война портит людей. Кирилл. А мир даёт возможность каждому быть о себе слишком высокого мнения. Женщина. Я это сказала не для того, чтобы ты сравнивал одно с другим. Кирилл. А кто сравнивает? Консервы остались? Женщина. Да. (Кирилл лезет в шкаф, достаёт банку консервов, нож и половину серого хлеба. Открывает банку, начинает есть). Женщина. Не чавкай. Кирилл. Я же не в ресторане. Женщина. Всё равно не чавкай. Оставь мне немного. Она откладывает газету, вылезает из-под пледа и садится за стол. Кирилл встаёт, достаёт из буфета тарелку и вилку и ставит их перед матерью. Женщина. Ты забрал из прачечной бельё? Кирилл. Нет, не забрал. Женщина. Почему? Кирилл. Денег нет. Оба молчат. Стук вилок о тарелки. Женщина. Сейчас бы стакан вина или стакан воды. Кирилл поднимается со стула, подходит к буфету, наливает в стакан воды и ставит его на стол рядом с тарелкой матери. Женщина. (язвительно) Ты очень любезен. С левой части сцены быстро снимается свет. Кирилл и его мать застывают за столом с приборами в руках. Свет переводится на правую часть сцены. Символическое окно закрыто прозрачным тюлем. Большая кровать заполняет собой почти весь небольшой объём комнаты. В комнату входит высокая темноволосая девушка, на плечах у неё китайский халат, расшитый драконами. Она зажигает лампочку, садится на кровать, достаёт из маникюрного набора ножницы и начинает подстригать заусенцы. Включает приёмник, из которого слышен фокстрот. Тихий стук в дверь. Девушка. Да-да. (оборачивается) Дверь открывается, и в комнату входит немецкий офицер. Он худой, сутулый и лысый. В руке у него фуражка. Офицер. Вот и я, Наташа. (имя её он произносит по слогам, делая ударение на последней букве) Ты ждала? Девушка. Ждала, не ждала. Садись. (подвигает к нему пуф, и немец опускается на него) Немец. Вы, Наташа, необыкновенная женщина. Мой дед держал в Петербурге колбасную, но это было давно, ещё до первой войны. Он был женат на русской. Я, Наташа, встречался с разными женщинами. Но ещё не было у меня женщины, с которой бы я встречался полгода. Наташа. Да, полгода – гигантский срок. Скажи, Франц, ты нацист? Франц. Нет, я не в партии. А почему ты спрашиваешь? Наташа. Так, любопытно. Франц. Может, выпьем? Наташа. Давай. (встаёт, подходит к шкафчику и достаёт оттуда бутылку вина и два длинных бокала) Пейте, Франц. (подаёт немцу пустой бокал, вино льётся в бокал) Франц. Ваше здоровье, Наташа. Наташа. Мне без здоровья никак нельзя Франц. Скажи, Натали, ты мне изменяешь? Наташа. Иногда. Франц. Я что, плохо оплачиваю твои услуги? Наташа. Нет, мне хватает. Франц. Ну, тогда почему же? Наташа. Почему? Всё тебе скажи. Франц. Но всё же? Наташа. Я иногда путаюсь в своих чувствах, меня одолевают сомнения, страхи, и я ищу героя. Франц. Героя в оккупированном городе ты не найдёшь! Наташа. Ну, зачем же так категорично? Герои есть везде, просто время скрывает их, но настаёт пора, и они появляются. Нет времени без героя. Франц. Ты умная проститутка! Наташа. Нет, я умная шлюха, я не всегда беру деньги, иногда я делаю это из любопытства. В половой жизни есть особый азарт. Франц. И что же герои, они отвечают тебе? Наташа. Я не встречала героя. Франц. Ну, и не встретишь, потому как твой герой – это я. А я не герой. Наташа. Конечно, ты не герой, ты солдат фюрера. Франц. У фюрера есть солдаты получше, чем я. Наташа. Так как же тебя называть? Франц. Меня зовут Франц. Наташа. А меня Натали, вот мы и познакомились. Франц ставит бокал на пол и валит Натали на кровать. Её рука с бокалом, в котором ещё находится вино, откидывается за голову. Вино проливается на пол. Франц и Натали застывают. Со сцены снимается свет. Кирилл и его мать опускают столовые приборы и, как ни в чём не бывало, продолжают беседу. Кирилл. А где грек, которому ты заложила столовое серебро? Мать. Исчез. Кирилл. Навсегда? Мать. По-видимому, да. Кирилл. Вот сволочь, чтобы он к немцам попал. Мать. Ты не любишь людей, Кирилл. Кирилл. Любишь, не любишь, всё это разговор в пользу бедных. Мать. Ты хотел сказать, в пользу нас с тобой. Кирилл. Почему это? Мать. Потому что мы с тобой бедные. Мы с тобой самые настоящие бедные, беднее нас может быть только церковная крыса. Кирилл. Тебя обманывают, а ты говоришь о какой-то любви. Мать. Да, Кирилл, именно так и бывает. Когда тебя обманывают, в голову почему-то лезут мысли о любви. Кирилл. Мама, ты романтик. Мать. А ты – нет, и это плохо. Кирилл. Как это нет? Я писал роман о Георгии Победоносце. Мать. Ну, и где этот твой роман? Кирилл. Во-первых, я молод, я ещё допишу его, я прославлю тебя, мама. Мать. Мы купим домик на берегу залива. Кирилл. Не домик, а целое поместье. Мать. Это бесполезный разговор. Кирилл. И вовсе не бесполезный! Я очень талантливый человек! Мать. Кто тебе об этом сказал? Кирилл. Я знаю. Мать. Что ты знаешь? Кирилл. Знаю, что я талантлив. Мать. Я тоже талантлива, я писала стихи и печаталась рядом с Цветаевой. Кирилл. Кто такая Цветаева? Мать. Поэтесса, очень известная. Кирилл. Надо быть скромнее, мама. Мать. Тебе желаю того же. Кирилл. Ты могла бы прославить меня. Мать. Если бы постаралась, если бы не бросила писать стихи. Ты должен дописать роман. Кирилл. Допишу. (зевает) Стук в дверь. Кирилл. Войдите. Дверь открывается, и в комнату входит молодой человек лет двадцати двух с некрасивым, но выразительным лицом. Молодой человек. Здравствуйте, господа. (присаживается на диван) У меня хорошие новости.бКрасные в пух и прах раздолбали немцев под Сталинградом. Мать. Это что же, вы хотите сказать, что скоро они будут здесь? Меня эта перспектива совсем не радует. Молодой человек. Вы только подумайте, Клавдия Леонидовна, железная армия Гудериана! Мать. Сегодня они воюют с немцами, а завтра со своими бывшими соотечественниками. Молодой человек. В вас говорит патологическая ненависть. Мать. Конечно, ненависть! За что я должна их благодарить? За то, что они разрушили мою Родину? Молодой человек. Нет, я просто сказал. Кирилл. А где твоя сестра? Почему она не заходит к нам? Молодой человек. Я ей скажу, она придёт. Кирилл. А этого делать не надо. Молодой человек. Почему же, я скажу. Кирилл. (по-детски обиженно). Пожалуйста, говори, но больше к нам не приходи. Мать. Ему нравится твоя сестра. (произносит с мечтательной полуулыбкой) Кирилл. А ты откуда знаешь? Мать. Что же, я не вижу этого, миленький? Кирилл. (молодому человеку) Значит, немцы разбиты и ты, как я понимаю, этому рад? Молодой человек. Да. Кирилл. Бедные немцы. Холодная и жестокая страна расправилась с ними, как керосиновая лампа с малярийным комаром. Молодой человек. Ну, это не совсем так. Там была огромная армия, тысячи танков и бронемашин, масса людей. Это не малярийный комар. Кирилл. Надо идти добровольцем к советским. Если они сразу не выдадут нам по порции свинца, то, вполне возможно, мы будем иметь шанс пополнить собой братские могилы Сталинграда. Молодой человек. (тоном примирения) Ой, Господи, Кирилл, да мне наплевать. Кирилл. Как это наплевать, ты что же, друг, не хочешь умереть за родину? Молодой человек. Не цепляйся, Кирилл. Ты что, не в духе? Кирилл. Да нет, всё нормально. Просто мы с мамой никак не можем решить, прощать ли нам негодяев или нет. Молодой человек. Негодяев прощать нельзя. Кирилл. Это спорное мнение. Прощая, мы обретаем уверенность в себе. Только потом нам с этой уверенностью нечего делать, и мы размениваем её по пустякам. Молодой человек. Я не разменяю. Кирилл. Ты не разменяешь, потому как ты не простишь. Молодой человек. А ты простишь? Кирилл. Я же не сказал, что прощу. Но мы говорим о тебе, ты не простишь. Ведь не простишь? Молодой человек. Не прощу. Ты почему такой агрессивный, Кирилл? Кирилл. Я не агрессивный, а справедливый. Мать. Да что вы, в самом деле? Садитесь пить чай. Кирилл включает в розетку электрический чайник, берёт стул, садится. Все молчат. Молодой человек. Может, в лото поиграем? Кирилл. Лото – какая-то уж очень безнадёжная игра. Это игра тюремных надзирателей. Молодой человек. Ну, тогда давайте в морской бой. Кирилл. С удовольствием. Только нужен листочек в клетку. Мать. Листочек у меня есть. (встаёт, подходит к шкафу и достаёт из него толстую тетрадку, затем вырывает оттуда листок) Ну, давайте играть. Мы вдвоём с Кириллом, а ты против нас. Молодой человек. Это нечестно, таким образом, у вас получается вдвое больше мозгов, чем у меня. Кирилл. Да тут вообще никаких мозгов не нужно. Шлёпай наугад, авось куда-нибудь и попадёшь. Потом мама мне будет только мешать, отчего ты, конечно же, будешь в плюсе. Ну, поехали, рисую цифры и буквы. Молодой человек. Я первый, я слабый. Кирилл. Ладно. Молодой человек. Г-6. Кирилл. Мимо. Теперь мы. Ж-7. Молодой человек. Попали. Мать. Ж-8. Молодой человек. Попали. Кирилл. Ж-6. Молодой человек. Убили. Вы подсмотрели. Кирилл. Мы подсмотрели? Да ничего подобного. Молодой человек. К-3. Кирилл. Мимо. А-1. Молодой человек. Попал. Нет, я не буду играть. Вы меня обыгрываете. (мнёт свой листок, скатывает его в шарик и запускает этим шариком в Кирилла) Кирилл. Ну вот, ни на что тебя не хватает, прощать ты не можешь, в морской бой тоже не можешь играть. Молодой человек. Лучше пойдём погуляем. Мать. Действительно, пойди пройдись. Чего тебе тут делать со мною. Кирилл. Я, мама, всегда с удовольствием провожу время с тобой. Мать. Ругаемся. Кирилл. Да, я немного с тобой ругаюсь, но я очень тебя люблю. (подходит к матери и целует её) Андрей и Кирилл выходят из комнаты. Женщина остаётся одна. Свет переводится на противоположную часть сцены. Франц и Натали оживают. Наташа. Я устала лежать. (медленно поднимает в воздух руку с бокалом, в котором ещё плещется вино) Франц. Пойдём посидим в кафе. Наташа. Да, только мне нужно одеться, отвернись. Франц отворачивается. Натали садится на диван, начинает надевать чулок. Франц. Я угощу тебя мороженым. Наташа. С розочками из маргарина? Франц. Да. Франц открывает дверь в комнату. Натали проходит вперёд мимо него. Свет переводится на маму Кирилла. Она встаёт, подходит к шкафу и достаёт из него несколько писем. Фонограмма мужского голоса: Милая моя, солнышко, ты и представить себе не можешь, как я скучаю. Мы уже третий день не выходим из боя, против нас брошены какие-то китайские и латышские части. Говорят, что пленных они вообще не берут и даже пытают, но мне не страшно, так как ты мысленно и вообще всё время со мной. Жизнь у нас идёт, в общем-то, дружная. Встретил Серёжу Литвинского. Ты, наверное, помнишь его по вечерам. У него вся семья погибла. Старого отца генерала, который последние десять лет вообще не выходил из дома, застрелила какая-то комиссарша. Знаешь, Клавдия, я всё больше склоняюсь к тому, что Россия находится под властью демонов. Они никого не жалеют и сами умирают так, будто ничто их не связывает с этим миром. Возможно, именно сейчас формируется какая-то новая генерация, для которой жизнь, смерть и Бог – понятия чисто условные. Как они собираются любить стариков, детей и животных? Неужели тоже по классовому признаку? Я, конечно, как ты говоришь, солнышко, существо совершенно невозможное. Но мне бы хотелось дарить тебе огромные букеты роз и выпивать с тобой бесконечное множество шампанского, но, как ты сама понимаешь, наша проза слишком угрюма, а поэзия слишком иллюзорна. Я целую твои нежные руки и маленькие ушки, и пятки – сливочки. Живой только твоими молитвами, голубой кирасир Николай. Фонограмма обрывается. Клавдия Леонидовна откладывает письмо, встаёт, подходит к буфету, наливает из графина немного воды, пьёт, выходит из комнаты. Убирается весь свет. Открытое летнее кафе. Кирилл и Андрей сидят за столиком. Рядом через стол Натали и Франц. Между ними два немецких солдата играют в шахматы. Кирилл. Мы тут на свободе, а кажется, будто в тюрьме. Тебе бы, Андрюша, верно, хотелось, чтобы сейчас на площадь въехали советские на красном танке. Андрей. А что, это было бы неплохо. Пугнули бы немчуру. Глядишь, гонору бы и поубавилось. Кирилл. Немцы немцами, но у нас тоже земля под ногами горит. Мы тут заложники. Если немцам станет совсем плохо, они нас в первую очередь посчитают. Андрей. А откуда они узнают, что мы симпатизируем красным? Кирилл. Я никаким красным не симпатизирую. Симпатия к ним – это твоя проблема. Если немцам будет совсем некуда, они всю злобу выместят на русских, на тех, кто не удрал из Парижа, кто не захотел или не смог уехать. Но ты так же учти, что если сюда припрутся милые большевички, всех передушат в шесть секунд, мы все для них готовые изменники. Андрей. Смотри, какая классная. (провожает взглядом воображаемую фигуру женщины) Кирилл. (барабанит пальцами по столу, вскидывает глаза) Да, ничего. Андрей. По-моему, у неё нет трусов. Кирилл. Ты что, залезал к ней под юбку? Андрей. Пока нет. (Затягивается сигаретой) Кирилл. А, небось, хотел бы? Или тебе лучше этого дела защита новой отчизны? (последние три слова произносит кривляясь) Андрей. Между прочим , все, что ты говоришь , совсем даже и не остроумно. Кирилл. Если ты чего-то боишься , то можешь перейти на французский. (Солдаты, занимающие соседний столик встают и уходят. Франц, который молчал, отпускает руку Натали, встает и подходит к столику, за которым сидят друзья. Франц на русском языке с акцентом.) Франц. Пожалуй, вам действительно стоит перейти на французский. Ваше счастье , что я не гестапо и что я человек порядочный. /Он многозначительно помолчал , затем извлек портсигар, закурил/. Франц. Я человек порядочный , я не буду доносить на вас, я сочувствую вашей стране. / Кирилл хихикнул, Андрей опустил голову , но ничего не сказал/. Кирилл. Какая ваша страна? Эта страна никогда не была моей. Я ее тихо ненавижу, эту страну. Франц. Но вы же русские? Кирилл. Да и что с того, а вот вы немец, а доносить на нас не желаете и это разрушает мое представление о вашем единстве. /Франц поворачивается к Натали, делает ей приглашающий жест рукой. Она подходит к столику и садится на свободный стул./ Франц. Эти юноши считают, что я разрушаю единство нации , немецкой нации. Скажите, Натали, с какой симпатией я отношусь к России. Наташа. / кивает головой./ Кстати мы с Кириллом соседи. Франц. Это, значит, вы рядом живете? Наташа. Ну да, наши комнаты в пансионе находятся рядом. Франц. Я очень рад познакомиться с вами. Я не желаю вам зла. Кирилл. Ну еще бы, знакомый нашей соседки и зло. Франц. / зрачки излучают мечтательный туман./ После войны я женюсь на вашей соседке. Наташа. /улыбаясь/. Он шутит. /Обращается к Францу./ Неужели ты всерьез хочешь жениться на мне? Не могу в это поверить. Мне кажется, что ты должен взять в жены благополучную эльзаску, а не проститутку. Франц. Это ты думаешь, что ты проститутка, а на самом деле ты простая женщина, которая не нашла себе места в этой жестокой жизни. Кирилл. Какое трогательное объяснение в любви! И все это на фоне ваших поражений на русском фронте. Вы что же, решились спастись? Вам советское командование женитьбу на потомке русской эмиграции никак не зачтет. Наоборот, в случае благополучного исхода для вас всех первого поставят на карандаш. Франц. Что это за понятие «поставить на карандаш»? Кирилл. /ухмыляясь/. А, это интересная история. Был один гапеушник, всё хотел, что бы я пошёл в посольство, покаялся или попросился домой, уж не знаю, что, ему и принадлежит фраза про карандаш. Франц. Взят на карандаш. Какое-то необычное выражение. Кирилл. Да что вы? Обычный комсомольский ублюдок. Андрей. Шпионы бывают очень умными. Кирилл. Да, бывают, но этот был дурак. Франц. Хорошо, что рядом с вами оказался я , а не кто-нибудь еще. Натали. Это для них хорошо и для тебя хорошо. Для них, потому, что ты не донесешь на них, а для тебя – потому, что сможешь показаться себе человеком порядочным. Франц. Да, я человек порядочный. Кирилл. Мы уже это слышали. Натали. Между прочим, Франц храбро сражался. Он бился с твоими врагами под легендарной Москвой. Франц. Она шутит .Меня ранило в первом бою. Андрей. Вы больше не хотите воевать? Франц. Я вообще не хотел воевать. Я не умею воевать, война – это призвание. Я не военный, я биолог. Я не хочу воевать, я хочу жениться на вашей соседке. Кирилл. Какой, вы, забавный немец, право. Я таких не встречал. Андрей. А если мы пойдем и скажем, что вы не хотите воевать? Франц. Не смешите меня, юноши. Натали. Да ничего они не скажут. Франц. Да ты что, думаешь, я их боюсь. Да мне наплевать. Кирилл. А вы никого и не должны бояться. Вы германский офицер. Ваша могучая страна оккупировала прекрасную Францию. Мы все должны Вас бояться. Франц. Я не хочу, чтобы меня боялись. Кирилл. А мы вас и не боимся. /Со сцены снимается свет, убираются столы и стулья. Мама Кирилла читает письмо, за кадром звучит фонограмма. « Милая моя девочка! Если ты за меня волнуешься, то это абсолютно зря. Я теперь в поезде генерала Слащева, мы курсируем вдоль линии фронта. Сам Слащев очень смелый и вместе с тем чрезвычайно жестокий человек. Наши дела не ахти какие, как будто красные собираются нас лупить. Но не смотря на это, боевой дух войск очень высок. Молодежь отчаянно рвется в бой. Жалко этих детей. Они собираются защищать Россию, которой уже нет. Есть у меня предчувствие, что мы вскоре покинем это райское место. Как поживает Анастасия? Вспоминает ли обо мне? Я ужасно скучаю без вас обоих и есть у меня такое чувство, что вскоре придется бежать. Время чрезвычайно жестокое. А люди – всего лишь люди. Они бояться жестокости. На всякий случай собери вещи. « Николай»/. / Клавдия Леонидовна складывает письмо и убирает его в картонную коробку. Стук в дверь./ Клавдия. Да – да… / Дверь открывается и входит женщина лет пятидесяти. У нее седые волосы, собранные на затылке в пучок. Она выше среднего роста, у нее правильные черты лица. Глаза горят./ Женщина. Знаешь, кого я сейчас видела? Клавдия. Кого же? Женщина. Никогда не догадаешься, хоть сто раз отгадывай. Клавдия. Ну ладно, ладно. Женщина. Старика Воронцова. Идет себе как ни в чем не бывало. Меня по-моему и не заметил. А было время как ухаживал! Какие коробки конфет носил! Страстью пылал старик. Клавдия. Тогда ты была молодая и привлекательная. Женщина. Я и сейчас ничего. Вчера со мной пытался знакомиться мужчина, ужасно внушительный и солидный. Серб или венгр, говорил с акцентом. Клавдия. Не думаю, чтоб это был серб. Ты, право, как маленькая. Женщина. Ну, значит, венгр или кто-то еще… или турок. Да, это был турок, только без фески с кисточкой. На нем была обычная фетровая шляпа и дорогой костюм. Был дорогой костюм, я клянусь тебе! Клавдия. Милая, зачем все это? Все эти усилия, я и так тебе верю. Я все поняла, дорогой костюм и что же? Женщина. Как что? Я понравилась ему. Он пытался знакомиться. Женщина. Не познакомился потому, что я этого не захотела. Клавдия. Жалко, ты могла бы прийти с ним ко мне в гости. Он увидел бы, какая тут у нас нищета и обязательно бы раскошелился. Он бы точно купил что-нибудь сладкое. Женщина. Да ты что, неужели все так плохо? Клавдия. От чего же быть хорошему – из газеты я ушла, Кирилл ничего не приносит, какие-то случайные деньги неизвестно откуда. Женщина. Ах, если бы не было революции! Клавдия. Если бы да кабы, она нас не спрашивала бы. Женщина. Кто не спрашивала? Клавдия. Революция не спрашивала. Женщина. А как же ты живешь? Клавдия. Да вот кое-что закладываю, перезакладываю. А как ты? Женщина. Ну, у меня же муж. Клавдия. Он, кажется, служит у немцев. Женщина. Да, надо же где-то служить. Клавдия. Работать на немцев в такие тяжелые времена – это безнравственно. Женщина. Что это значит: безнравственно, небезнравственно? Людям во все времена хочется жить, такие уж они слабые люди. Нравственно умереть с голоду во имя идеи? Клавдия. При чем тут идея, он бы мог пойти разгружать вагоны. Женщина. Да ты что, Клава, в своем ли ты уме? Муж мой пожилой и больной человек. Клавдия. Да господи, пускай пожилой, больной, работает у немцев. Да ради бога, если ему и тебе хорошо. Женщина. Ну вот сразу грубишь. Я пришла позвать тебя на вечер поэзии. Клавдия. Спасибо, но на голодный желудок стихи… Женщина. А я принесла тебе поесть. / открывает сумочку , достает оттуда бумажный сверток и кладет его на стол./ Клавдия. Ты очень заботлива./ Подходит к столу, разворачивает сверток./ Подумать только! / поднимает кусок хлеба, накрывающий ветчину/ И пирожные! Да тут на целый банкет! / Она садится за стол, берет бутерброд и подносит его ко рту, но вдруг , словно раздумав, откладывает в сторону./ Клавдия. Не буду есть твои бутерброды. Женщина. Почему же ? Я от души. Клавдия. Ну и что же, а я все равно не буду. Женщина. Ладно как хочешь. / выходит из комнаты./ / Сцена закончена. Свет переводится на вторую половину площадки. Франц и Натали заходят совершенно пьяные./ Натали. Да ты что! Симпатичные ребята и никогда они не будут твоими врагами. Франц. Никогда? Натали. Конечно, никогда. Кирилл мой сосед, они оба русские. Ты же любишь русских? Франц. Да, я очень люблю русских, русское, русский дух. Я сам русский. Да – да, Наташа, иногда мне кажется, что я русский. Наташа. Ты сильно выпил, теперь усни, а я буду охранять твой сон. Если хочешь я могу лечь с тобой. / ложится рядом с Францем. Пауза. / Наташа. / как бы в забвении./ Я помню пароход, который увозил меня. Франц. Какой еще пароход? Наташа. Я уезжала из России на большом пароходе. Море сильно раскачивало корабль. Я помню, со мной рядом спала зловещая старуха. Во сне она что-то бормотала, и, мне казалось тогда, кого-то ругала. Я ужасно боялась эту старуху, мне казалось, что она может меня укусить. Я заплакала и стала звать маму. И тут ко мне подошел какой-то военный, взял меня на руки и подвел к борту корабля. Он меня успокаивал и говорил, что мама скоро придет. Я перестала плакать. Тогда он сказал мне, я умница и хорошая девочка. Еще рассказал мне сказку про принцессу Таисс, у которой глаза были изумрудного цвета. Удивительно, как я все это помню! Франц. Ничего удивительного. Я помню очень многое из того, что происходило со мной в раннем возрасте. Я помню Россию, снега… Наташа. / смеется / Медведи. Франц. Да, и медведи. Финские извозчики на маленьких мохнатых лошадках. Огромную елку на площади перед дворцом. Я помню витрины магазинов, украшенные разноцветными шарами, рождественский пирог со свечами. Но в начале войны большая часть немецкой колонии покинула город. Наташа. А я ничего этого не помню, я была маленькой и никогда не жила в Петербурге. Никогда… / Сцена закончена. Свет переводится на авансцену. За столиком два немецких офицера./ Первый офицер. Похоже, нас отсюда скоро выкинут. Второй офицер. / пренебрежительно / Французы? Первый офицер. Может быть и нет. Второй офицер. А кто тогда? Первый офицер. Англичане и янки. Второй офицер. Ну этих еще и не дождешься! Первый офицер. Да вот же они! / Из-за кулис выходят американские солдаты с флагом. / Немцы резко встают, роняя стулья./ Американцы. А ну, пошли отсюда, проклятые боши! / те закрывают лица руками и, пятясь, покидают сцену. Американцы выливают остатки жидкости из немецких стаканов, ставят на стол огромную бутылку виски. Свет с авансцены снимается. Наступает полная темнота./ жүктеу/скачать 234.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|