Алексей зикмунд русский пансион
жүктеу/скачать 234.5 Kb.
|
|
Наташа. Да какая это культура! Болезнь, одиночество, нищета – писать не о чем. Русская эмиграция не имеет традиций. Мы все повалили оттуда потому, что все потеряли. Еврейская эмиграция имеет традиции. Они бежали без всего. Мы нежизнеспособны, потому как были избалованы и не требовательны к себе. Эмигрантам нечего делать. У них нет ничего прочного, кроме воспоминаний. Им очень хотелось бы вернуться, но вернуться в прошлое, а это, увы, не возможно. / Игорь и Иван переглядываются друг с другом, переводят взгляд на Наташу, словно пытаясь понять ход ее дальнейших мыслей./ Иван. / откашливаясь/ Вы, Наташа, приходите к нам на спектакль. Наташа. Если приглашаете, конечно приду. / Игорь, Наташа и Иван садятся за столик в кафэ, тутже к ним подскакивает официант с блокнотиком/ Иван. Три шабли и пачку « Кэмела»./ официант уходит/ Как приятно сознавать, что все мы можем стать соотечественниками. Наташа. Ну я то к этому не вполне готова. Игорь. А я то готов. Просто не знаю, что там будет с разрешением в посольстве. Иван. Похлопочем, посодействуем. Ты ведь в белогвардейских организациях не состоял. Игорь. Нет, конечно, но я знаю многих белогвардейцев, встречаюсь на улице, приходится раскланиваться. Наташа. Ну это чепуха. Вот разведчики тоже раскланиваются со всякими негодяями, и ничего не кашляют. Игорь./ с волнением/ Я не разведчик. Иван. А тебе и не надо им быть. Ты просто честный человек, который любит свою далекую страну. Наташа. /отхлебывая вино, улыбается/ Я, вы знаете, Иван, тоже часто думаю о России. Наташа. Ну, так и прямо все готовы отдать? Иван. Многие отдадут, а водка и медведи – это дореволюционная экзотика. Наташа. Медведи умерли от голода, а водку выпили рабочие и крестьяне. Иван. Вот, Игорь, типичное эмигрантское словоблудие. Да ты пойми, девушка, у вас у всех тутошних русских другой родины и быть не может. Не положена нам, русским, другая родина. Евреям положена, а нам нет. Наташа. Сейчас я уроню скупую слезу. А если серьезно, то я не знаю вашего мира, советского мира. Но он смутно волнует меня. В нем есть тревога, интрига, страх и восторг, а я девушка эмоциональная и люблю сильные ощущения. Иван. Когда придете на спектакль, я дам вам замечательные книги Симонова и Паустовского. Вы должны понять, Наташа, что сейчас, после нашей блистательной победы все взоры устремлены на нас. Посмотрите, какой успех у компартии! Это же наши фанфары в Европе. Наташа. Я пока что никакой симпатии к вашим политическим убеждениям не имею и, может быть, вообще не буду иметь. Пока я только любопытствую, возможно, что когда-нибудь захочу вместе с вами строить вашу жизнь, но не сейчас, не сегодня. Иван. Да я вас не агитирую. Я ведь это так говорю, для приличия, для поддержания беседы. Наташа. Вы для приличия, а у меня эта революция всех поубивала. Не знаю, какая жизнь там сейчас. Одни говорят, что раньше была плохая, другие, что хорошая. Я не знаю, мне самой надо разобраться. И вы меня не подталкивайте, не нажимайте. Игорь. / мягко, вкрадчиво/ Мы, Наташа, только добра желаем тебе, а ты на нас собак спускаешь. Наташа. Ладно, не буду спускать собак, а на спектакль все же приду. Посмотрю, что вы там с Чеховым сотворили. / Игорь и Иван натянуто улыбаются. Наташа уходит./ Игорь. Она проститутка, но умная сволочь. Иван. Ты думаешь, мы сможем использовать ее? Игорь. Если жизнь прижмет, то использовать можно кого угодно. Иван. А вот тут-то ты не прав, ни кого угодно, а только слабую, пассивную личность, а эта не такая. Эта и застрелить может при определенных обстоятельствах. Игорь. И пусть застрелит. Мы покажем ей кого застрелить. Иван. Она, вряд ли, управляема. Игорь. Очень даже управляема. Управляемость истеричек доказана сексопатологами. Просто ее надо так поиметь, чтобы из нее дым пошел. Есть у нас такой человек? Иван. Найдем. В нашем положении это не сверхзадача. / Комната Наташи. Она сидит и вышивает крестиками кошку с клубком и что-то мурлычет себе под нос. Входит Кирилл в рабочем комбинезоне/ Кирилл. Привет, сестра! Иль может не сестра? Наташа. Нет, конечно, не сестра, а дочь твоя от первого брака. Кирилл. Резонно, девушка, в духе времени. Завтра забастовка, но правительство запретило ее. Я, наверное, не пойду. Наташа. Почему это? Неужто ты за буржуа? Кирилл. Да нет. Не очень я за буржуа, просто мне симпатичен Де Голь. Он верно говорит, что многое разрушено, что надо возрождать Францию, а мы думаем о себе. Наташа. / с ухмылкой/ Человек всегда думает о себе. Он так устроен, что прежде думает о себе и плевать ему на все помимо себя. Кирилл. Не все так думают, точно не все. Вот ты сама так не думаешь, я знаю. Наташа. Да, правильно, точно так не думаю. Меня пригласили на советский спектакль. « Дядя Ваня» называется. Может пойти вдвоем? Кирилл. А кто пригласил? Наташа. Игорь Келлер и еще один его приятель, русский, советский. Кирилл. Пару месяцев назад он предлагал мне вступить в общество друзей СССР, но я отказался. Он все время крутится вокруг советского посольства, этого рассадника шпионажа. Наташа. Сейчас все изменилось. Сейчас все совсем не так, как было до войны. Красных везде уважают. Они как никогда сильны и капитализм сильно полевел. Кирилл. Капитализм-то полевел, а я то нет! Наташа. Да что ты имеешь от них?. Работу нормальную не можешь от них получить, учиться не можешь потому как надо на что-то жить. Кирилл. Мне на самом деле очень немного надо: еду, одежду, чтоб прикрыться и хорошую книгу. Наташа. Да я за полгода не видела, чтобы ты хоть одну книгу раскрыл. Кирилл. Не раскрывались они. Смерть матери, поиск работы. Я раньше много читал, роман писал. Наташа. А что же сейчас не пишется? Кирилл. Да вот никак, только ручку возьмешь - как руки снова в машинном масле, а книги пишутся сердцем. Попробуй писать по другому, от головы и слова будут не настоящими. Наташа. Скажи, Кирилл, ты уже привык к тому, что я твоя сестра? Кирилл. Привыкаю, потихоньку, но мне нужна твоя забота. Ведь мы вдвоем боремся за существование. Наташа. Я отношусь к тебе с большим вниманием. Кирилл. Неужели? А я этого даже не замечаю. Вероятно, твое внимание построено на отказе от самого внимания. Наташа. Какая богатая тема для философии! Кирилл. Богатство одних - это всегда бедность других. Наташа. Тебе и мне нужно бы научиться терпению, возможно даже к друг другу. В моем сердце нет злости и пустоты, а в твоем, как кажется, есть. Мне надо идти. Я опаздываю на встречу. /уходит/ /Кирилл один за столом что-то отхлебывает из кружки. В комнату входит призрак Франца, садится на место Наташи. Трогает чашку, которую она только что держала. Франц говорит, а Кирилл, естественно, не замечает его/ Франц. Не ссорьтесь, милые люди. Мы все хорошо знаем, что произойдет и, потому ваши ссоры расстраивают нас. Если б вы знали, как много времени и сил вы забираете друг у друга своей нелюбовью. То верно, большинство из Вас предпочло бы поменять это чувство на нечто противоположное. Но ни один из смертных не может увидеть его и остаться в живых. А он, Франц поднимает в верх указательный палец, он знает о Вас, и сила любви его к Вам, прямо пропорциональна умиранию Вашей гордости. Не принадлежат людям вещи созданные ими, через них говорит и действует бог. Но тех кого я не могу спасти я утешу молитвой, и не будут слышать они меня, но сердца будут знать, что есть у них утешение, а страдания и страсти людей не так ужасны, если есть кто то там, опять поднимает в верх указательный палец, кто когда то любил их здесь Кирил допивает чай встает и уходит, он не замечает Франца, потому, что того как бы и не существует. В комнату входит мать Кирила в белом подвенечном платье, она садится за стол и кладет руки перед собой, одна на другую. Мать. Зачем ты все время ходишь сюда, они сами справятся со своим, в чем ты им можеш помочь, ты, который убивал людей Франц. Я их убивал на войне! Мать. А вот и нет, вот и не всегда. Ты убил молдаванина, у которого в руках не было ничего кроме пучка соломы. Франц. Я его убивал, потому что мне показалось, что у него есть оружие, мне пок5азалось, что он хотел убить меня. Мать. Такие как ты проверяются на войне, если бы ты был менее расторопен и более доверчив, если бы ты погиб от своей слабости, от ошибки, от жалости к другому, которого может быть и желать не стоило, не сидел бы ты тут передо мной, неприкаянным грешником. Франц. Ей грозит опасность – ей и ему. Я хочу им помочь. Хочу хоть бы что-то из возможного пустить не погибельному пути. Мать. И напрасно, все пути находятся в нем, и только Он один знает, какую гибель мы заслуживаем. То, что ты пытаешься сделать, не делает тебе чести, а только говорит о том, что ты все еще чувствуешь в себе человека, надеюсь, что только как привычку к форме. Мать встает и уходит, Франц остается один. Франц (как бы для самого себя). Конечно, я неправильно жил, без достаточной жертвы, но ведь почти все, которые пока еще живы, вскоре окажутся на моем месте, они все с ошибками, которые равны преступлениям! И все-таки, я еще чего-то хочу, во мне все еще не до конца остатки бывшего человека. Это в корне неверно, но вместе с тем, вместе с тем (Франц поднимает вверх указательный палец, и в эту же секунду в комнату влетает растрепанная Наташа. Она, не замечая призрак, подскакивает к шкафу, что-то вытаскивает из него и так же мгновенно исчезает). Франц. Учитывая сколько в ней сил и энергии, это она должна была спасать меня! (Обращается к залу). Вот вы все умрете, и не останется от вас на земле даже следа, так делайте что-нибудь, хотя бы детей, они заполнят собой оставшуюся после Вас пустоту! Дверь в комнату Кирилла и Наташи открывает ключ, скрежетание в замке, в комнату проникают двое. Оба молоды в плащах, шляпах и перчатках. Они ворошат одежду в платяном шкафу, роются в ящиках комода. Первая шляпа. Не похоже на то, что она где-то состояла, слишком много женского, несущественного. Вторая шляпа открывает маленький ящичек, достает старые письма. Говорит, как бы для самого себя. Письма еще с гражданской, муж у старухи, что померла, видать был беляком. Первая шляпа. В общем, так Кочубей, девка чистая, хоть и блядь, можно использовать. Закрыв шкаф и ящики комода незваные гости тихо, ссутулившись, как мыши из сказки, Гофмана, покидают комнату. Франц с недоумением следивший за людьми в шляпах во время обыска встает и так же покидает комнату. Наташа и ее новые друзья, Игорь и Иван, на улице в кафе. В углу сцены зажженный фонарь. На столе бутылки вина, стаканы, пепельница, сигареты, какая-то снедь, например, маслины, сырные тосты. Наташа. (Восторженно). Вам так хлопали, я думала – у меня лопнут барабанные перепонки. Иван. Настоящее искусство всегда привлекательно, Шекспиру на первом представлении тоже много и хорошо хлопали, а дядя Ваня, – это наш советский дедушка Лир. Наташа. Вы все так внимательны ко мне, эта лиса (лезет в пакет и достает оттуда шикарный хвост черно-бурой лисы), она ведь стоит большие деньги, за что такая щедрость ко мне, несчастной эмигрантке? Игорь. Считайте это подарком от Советского правительства. Это залог будущей дружбы. (Наташа накидывает на плечи черно-бурый хвост и поднимает бокал вина). Наташа. За наши теплые отношения, за то, что бы была забыта эта ужасная гражданская распря… (потом словно немного подумав)… за СССР. (Иван и Игорь переглянулись и, взяв со стола бокалы, чокнулись с девушкой). Иван. Один наш прославленный драматург пишет сейчас пьесу об эмиграции, там все будет – вредительство, работа на немцев, подвиги во имя общей победы. Мы планируем. Провести премьеру спектакля в Париже, потом поедем в Москву, а дальше по всем странам народной демократии. Вы же когда-то играли в любительских спектаклях? Наташа. Верно, играла, и как я вижу, вы об этом осведомлены. Иван. Конечно, осведомлен, ведь мы ищем актрису на главную роль. Наташа. В Париже много хороших актрис. Иван. Верно, актрис много, но они нерусские, а нам нужна русская, чтобы говорить могла без акцента, и чтобы была не враждебной ко своей Великой Родине. Наташа. Я, конечно же, не враждебна, я просто ничего не знаю о ней, о Великой Родине. Иван. Ну что же, Наташа, я могу рассказать вам о советской стране. Это шестая часть суши, это одна треть всех полезных ископаемых мира, это десятая часть всей электроэнергии, вырабатываемой в мире, это самая читающая страна в мире, это бесплатное образование, здравоохранение и почти бесплатная культура. Наташа. Вот это и пугает. Иван. Что пугает? Наташа. Пугает, что о6на бесплатная, культура. На мой взгляд культура должна быть платной, бесплатная культура может оказаться вовсе и не культурой, а чем-то еще, поводом к действию, снотворным, средством для возбуждения злости. Иван. Наша культура воспитывает людей, она учит их правильно смотреть на вещи. Наташа. А я вот, Ваня, неправильный человек, я неправильно смотрю на вещи, мне бы подстраиваться под вас, не возражать, я ведь в зависимом положении. Работы нет, специальности тоже, всю войну я спала с мужчинами за деньги, с немцами спала, вот как я низко пала. Потом мать у меня нашлась, через столько лет после бегства. Нашлась и умерла! Брат у меня появился, он не хочет, чтобы я спала с мужиками за деньги, кормит меня, не дает искать приключений, а меня тянет к мужчинам, я к ним привыкла, у меня их всегда было много. Были любимые, были не очень, но я не отказывала, даже так отдавалась, без денег, а вы говорите – суша, ископаемые. Да что они вообще значат эти ваши культуры, если внутри девушки такой великий пожар! Вот вы, Игорь и Ваня, вы не принадлежите к моему сексуальному типу, к типу, который я предпочитаю, но при определенных обстоятельствах, при наличии вина, помещения и прочих сопутствующих вещей я могу изменить свое мнение. Вот, к примеру, тип женщины-матери, в чистом виде он редко встречается. Она, женщина-мать, всегда хлопочет – еда, дети, муж, редко когда она его любит – терпит, привыкла, а он знает это и относится к ней, как к большой банке с вареньем. Если она любит, то на расстоянии, не хочет нарушать супружескую верность, однако в конечном итоге, мысли о доме вытесняют влюбленность из ее сердца. Женщина-ребенок всегда живет за счет близких, она может где-то работать или не работать совсем, может где-то учиться или вообще ничего не знать. Существо дела это не меняет. Женщина-ребенок обладает очаровательной прелестью, социальной бесполезностью и может рассчитывать только на большие чувства, но уж если они есть – блаженствует и может утешиться малым – игрушками, музыкой, книжками, лишь бы все это ее занимало. Она забывает выключить газ на плите, и у нее часто прокисают продукты. Между женщиной-матерью и женщиной-ребенком находится великое множество смешанных типов, в которых с той или иной силой проступают обрисованные ранее половины. Женщина-шлюха находится по середине, как остановленный между двумя полосами маятник. Она любит давать мужчинам, хотя радость от этого у нее может быть и ниже среднего, ее привлекает сама возможность большого оргазма, сама вероятность этого чрезвычайно значительного для нее события. Женщина-шлюха – это тот тип, которому принадлежу и я, мы может брать деньги, а можем и пренебречь ими, однако любим подарки, внимание и заботу. Почти никогда не испытываем благодарности! Вот эта лиса, она прелестная, эта лиса, но у меня такое чувство, что она всегда была на моей шее, чуть ли не с самого рождения! Игорь. После всего, что мы услышали, трудно сохранить самообладание. Наташа. А вы его не сохраняйте, самообладание. Что вам с ним делать? Применения никакого, одно волнение и некомфорт. Наташа встает. Наташа (сощурившись). Спасибо за подарки, милые дамы и блистательные господа (деланным голосом кривляки). Мне так не хватает любви и тепла. (Не меняя тона). Жду любых предложений со стороны моей новой и главной Родины. Наташа уходит в одну сторону, Игорь и Иван в другую. Смена декораций. На сцене импровизированный зал со сценой и стульями. На сцене одна Наташа. Напротив нее на стульях сидят Игорь и Иван. Иван начинает читать краткое содержание пьесы. Иван. Итак, Наташульчик, товарища из посольства подготовили материальчик. Пьеса Офонарелова «Советский Париж». Краткое содержание. Разведчица Татьяна заброшена в немецкий тыл с передатчиком и напарником. В Бельгии разведывательная сеть провалена провокатором. Тане чудом удается избежать ареста напарник погибает в засаде гестапо. Через партизан Таня перебирается во Францию. Командир партизанского отряда старый «Маки» Жан, убежденный коммунист, а дед его, участник парижской коммуны, а прапрадед, опытный санкюлот, по семейному преданию несший на пике голову маркизы Де Ломбаль. В отряде Жан ухаживает за Таней, но она непреклонна. В ней еще живет любовь к погибшему напарнику, который по легенде был ее мужем. Принципиальность Тани у всех на виду, и ей поручают самые ответственные поручения, подрывы мостов, нападения на военные части и устранение наибольших мерзавцев. Все задания Таня выполняет с блеском и изобретательностью. За голову Тани немцы назначают награду в пятьдесят тысяч франков, и один из новеньких в отряде Жана, позарившись на деньги, становится предателем. Ночью, когда весь отряд спит, он связывает спящую Таню, имеющую во Франции кличку Николь, и уж было совсем, с удачей сдает ее колаброцианистом Петена, но чувствительный Жан в последнюю минуту просыпается и спасает юную героиню из коварных объятий. Однако сам получает смертельную пулю. Умирая на руках верных бойцов, поручает Тане-Николь командование отрядом. И мстит Таня-Николь за погибшего Жана, которого уже успела полюбить и пишет ему письма, и читает вслух эти письма самой себе, а у немцев под ногами горит земля, летят под откос эшелоны, горят аэродромы и рвутся склады с боеприпасами. И вот, в громе горячих сражений, чуткая Таня-Николь нащупывает русскую линию, связывающую ее с соотечественниками, преимущественно с белыми эмигрантами. Вера и темперамент Тани-Николь делает свое дело и перевербовнные белогвардейцы массой идут в отряды. В финале Таня!Николь въезжает в Париж на трофейном немецком танке, перекрашенном в ярко-красный цвет. Она высовывается на полтуловища из танковой башни и держит в руках два флага, один трехцветный французский, а второй наш советский, алый, с серпом и молотом. Да здравствует красный Париж! Да здравствует Сталин! Да здравствует Де Голь! Так заканчивается эта незамысловатая пьеса.
И тут Иван смешался, он понял, что сказал лишнее. Откашлявшись, он взял графин с водой и немного налил в стакан. Иван. Будешь репетировать? (Жизнеутверждающе). Наташа Буду! Смена декораций. Радостная улыбающаяся девушка несет из одного конца сцены в другой флажки, на которых написано – Москва, Бухарест, Прага, Будапешт, Варшава. Девушка носит из конца в конец сцены флажки с названиями европейских столиц, поглощенных советским режимом. За ней едет муляж деревянного танка, из которого высовывается Наташа с флагами в руках. На лице ее довольная и чуть снисходительная улыбка. Фонограмма грохота танковых гусениц сливается с криками «Браво!» и «Ура!» Победное движение Наташи по Европе никак не затронуло жизнь ее брата Кирилла. Комната Кирилла и Клавдии Леонидовны, та же, что и в начале пьесы. Андрей и Кирилл за столом, на столе бутылка советской водки «Столичная» с гостиницей «Москва» на этикетке. Кирилл. Сколько на меня за этот год всего навалилось! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Оккупация, мамина смерть, Наташка дура, чертова большевичка. Почти год как уехала, а ведь только нашли друг друга. Что у них там, в Совдепии медом, что ли, намазано? Андрей. Свинья, конечно, но ведь можно и ее понять. Кирилл. Как это понять? С какой это стати? Брат я ей или не брат? (Разливает по рюмкам). Я не ожидал такого разворота событий. Пьеса дурацкая, сплошная пропаганда, а ведь поди ж ты, глаза у нее горят, пафос, голос и все прочее. Наваждение какое-то, иначе никак и не назовешь. Мизансцены тут передо мной разыгрывала, падала, вставала, снова падала, актриса погорелого театра. Андрей. Да ладно, тебе, может быть ей сейчас хорошо. Может, сам Сталин дает в Кремле прием в ее честь. Кирилл. Может и дает, только мне от этого не легче. Увезли девочку, голову ей заморочили. (Снова разливает водку, закусывают). Кирилл. До войны было лучше, до войны они, красножопые, так в душу к нам не лезли. До войны они тихие были. Нашпионят, похитят кого-нибудь или убьют – и тишина. А так, чтобы в каждый дом, такого не было. Теперь они обнаглели, советские, вечера, советские фильмы (заплетающимся языком), балеты, кордебалеты и прочие прелести пропаганды. Девушек наших увозят, жен, сестер, матерей. Гнусные варвары. И приходит свобода, голая, великолепная, как холодное северное солнце. Она, свобода, лезет к нам на руки пушистым котенком, а затем превращается в саблю. И мы этой саблей завоевываем разные, еще большие, свободы, и грустно нам становится, а потом, все исчезает. Мы умираем. И завоеванный мир оказывается нам вовсе не нужен, потому, как мы уже слабо заинтересованы в нем. Я, Андрюша, пойду и убью Келера, эта сволочь совратила мою замечательную белогвардейскую сестричку, она красным флагом размахивает, ты представляешь, размахивает вовсю. Андрей. Может, уже не размахивает? Кирилл. А что же ей там делать? Размахивает, конечно. Только, наверно, устала размахивать. Андрей. Ты поспи, мы сегодня много выпили. А я пойду. Кирилл делает бессмысленный жест рукой. Андрей выходит из комнаты. Он по-прежнему сидит за столом, свесив голову на грудь. Затем как бы приходит в себя и бессмысленно сосредоточенным взглядом окидывает комнату. Кирилл. Я убью эту сволочь. Глаза его останавливаются на бутылке с водкой, он наливает рюмку, но не пьет, закуривает сигарету. Кирилл. Я не хочу жить, мне противно жить, я… не хочу эту водку, но пью ее, потому как рядом она! Мне бы сейчас уехать, в какую-нибудь теплую страну, на острова, да, на острова, и ни о чем не подозревать, и ни о чем ни думать. Просто жить, спать и есть, но нет у меня таких возможностей, нет и все! Тушит сигарету, выпивает рюмку водки, и снова роняет голову на грудь. В комнате начинается стук часов, сначала тихий, потом все громче и громче. В комнату входит Франц. Он подходит к спящему, кладет ему руку на голову и говорит. Франц. Нельзя никого убивать, на свете и без нас столько зла, подумайте об этом. А ведь по сути, ненависть к конкретному человеку – это начало великой любви ко всем, кого мы еще не знаем! Кирилл вскидывает голову вверх. Франц, как тень, отходит в глубину комнаты. Опираясь рукою на стол Кирилл поднимается, подходит к большому приемнику и включает его, загорается подсветка на шкале. Он крутит ручку настройки. Разнообразные, характерные звуки радио эфира рвутся на волю. Кирилл. Москва, как много в этом слове, для сердца русского слилось. Через несколько секунд находит советскую станцию. Звучит песня: «За фабричной заставой, где закаты в дыму, жил парнишка кудрявый, лет шестнадцать ему. Парню очень хотелось счастье здесь увидать, за рабочее дело он ушел умирать». Кирилл садится за стол и снова роняет голову на грудь. Франц остается стоять во тьме, в глубине комнаты. Песня продолжает звучать. Конец
жүктеу/скачать 234.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|