Хан Аттила и тамгастанабаши Деряба

10.Хан Аттила и тамгастанабаши Деряба

– Я торопился к тебе, меняя одного усталого коня за другим, с важным известием, – начал свой доклад славянский ант. – В Византии приняли решение ответить на требование покойного великого кагана Ругилы и направили для разрешения споров с нами к Дунаю посольство. Послы хотят встретиться с нами в пограничных землях в самое ближайшее время. Выбор места и времени встречи любезно предоставлен нам. Руководят дипломатической делегацией два важных чиновника: Плинт и Эпиген, оба являются немолодыми и опытными мужами.

– Ты был у хана Беледы? – в ответ спросил, прищурив глаза (признак злости) сенгир Аттила.

– Нет, мой великий хан, я сразу явился к тебе, к верховному кагану Беледе я поеду после тебя, ведь он имеет свое ордо намного севернее, в районе города Аквинкума, – ответил твердо, ни капли не страшась гнева молодого хана, много повидавший на своем веку глава всех гуннских таможен.

– Хорошо, продолжай дальше, – милостиво соизволил хуннагурский сенгир Аттила.

– Я полагаю, тебе, мой великий хан, известно, что два года назад наш покойный каган Ругила (да будет ему уготована достойная встреча у небесных костров нашего всевышнего бога!) предъявил пергаментное требование императору Восточного Рума Федосию II по четырем пунктам: первое, увеличить ежегодный размер дани золотом вдвое; второе, отказаться от поддержки враждебных гуннам сарматов в северных румийских дунайских провинциях; третье, открыть три новых беспошлинных рынка в провинции Мезии¹⁰⁶ и, четвертое, выслать и выдать назад всех перебежчиков из гуннских владений, независимо от того, гунны они или не гунны, – тамгастанабаши тем временем развернул один из пергаментных свитков, хранившихся в толстом кожаном футляре и разложил его перед ханом восточного крыла, – вот здесь изложены все эти требования и стоит собственноручная подпись самого верховного кагана Ругилы.

– И как относятся там, в Константинополе, к этим нашим условиям сохранения мира на нашей южной границе?

– Я думаю, что август-император Федосий II не хочет выполнять ни одного из названных требований, но боится, что мы можем начать поход на их столицу Константинополь. Сам Федосий два года затягивал с ответом на наш пергамент, ссылаясь то на смерть кагана Ругилы, то на отсутствие у нас в степи законно избранных верховных правителей. А теперь он поставил, как я предполагаю, секретную задачу своим послам: как можно дольше тянуть с проведением переговоров, а на переговорах не брать на себя никаких конкретных обязательств, давая двояко толкуемые уклончивые ответы.

– Но ведь так не может долго продолжаться! Эти византийцы должны все же дать нам конкретный ответ. Как говорят у сабиров, беременная верблюдица через год должна все же принести верблюжонка, таковы законы Тенгири-хана. Это означает, что всему есть начало и есть конец.

– Но ведь беременная верблюдица может принести и мертвого верблюжонка, мой хан, а нам же нужен только живой и здоровый...

– Говори дальше, что ты предлагаешь? Какие у тебя планы, тамгастанабаши?

– Я полагаю, что вам двоим, тебе и хану Беледе, необходимо встретиться с византийскими послами в пограничных землях на Дунае, провести с ними переговоры и помочь появлению на свет живого и веселого верблюжонка.

– Да, ты прав, и при этом надо ошеломить этих послов, подавить их нашей волей и заставить принять наши условия. Правильно ты говоришь, любезный тамгастанабаши!

– Я думаю также проехать дальше к кагану Беледе и согласовать с ним наше предварительное решение, мой хан. Ну, а потом будем действовать, как говорят у византийских румийцев, на дипломатическом поле битвы.

– А что происходит в Западном Руме, дорогой тамгастанабаши? Ведь у тебя есть сведения об этом?

– Да, мой хан, у меня есть некоторая информация. Там в Галлии набирает силу полководец Флавий Аэций. После того, как восемь лет назад ты, мой хан, сходил с шестью туменами к нему на помощь через Альпы в Среднюю Галлию, он все усиливается и усиливается и растет по служебной карьере.

– Да, тогда по заданию кагана Ругилы я спешил туда помочь Аэцию и спасти от гибели новоизбранного западного румийского императора Иоганнеса, но не успел, взбунтовавшиеся легионеры уже казнили этого несчастного правителя.

– Но ты, мой хан, успел на помощь румийскому знатному воинскому начальнику Флавию Аэцию. Он с тех пор всегда использует в своих интересах славу гуннского имени. Чуть только начинают активизироваться его недруги, то он сразу же пугает их нашими туменами.

– Что же делать, ведь мы не можем не помогать ему, он же много своих юных лет провел в наших степях, участвовал в двух наших походах, будучи заложником-аманатом при дворе великого кагана Ругилы. А зачем он приезжал к нам, а точнее, к Беледе, в прошлом году?

– Мой хан, все с той же целью. Там августейшая правительница – опекунша своего сына Валентиниана III – Галла Плацидия стала на него косо смотреть. Ей докладывали его недоброжелатели, что он зазнался, стал чванливым и ведет уже себя как император Рума; она всему этому поверила и велела ему прибыть в Равенну для объяснений. Он же сделал огромный крюк, заехал сначала к нам, а уже потом направился к своей правительнице. Какой там был у них разговор, я не знаю, но после Равенны этот Аэций снова пошел в гору. Он был лишь заместителем командующего румийскими галльскими войсками, а стал уже командующим.

– А ты что, не хочешь идти служить в румийскую армию? Поверь мне: и тебе, и мне будет только полезно побывать в шкуре румийского солдата. Мы узнаем, чем же их хваленая армия отличается от наших народных войск и почему они в течении двенадцати столетий одерживают, большей частью, только блестящие победы. Так ты согласен?

И также совершено внезапно с похмельных мыслей у гунна Аттилы вырвалось:

– Согласен!

– Видишь ли, многоуважаемый наш куратор, мы решили воспользоваться правом, дарованным нам справедливыми румийскими законами под названием «Законы двенадцати таблиц», и отправиться на военную службу в румийский легион в любое место Империи. Иди в сенат и выскажи там наше пожелание, – и вандальский аманат сжал левый кулак и помахал им по-германски перед своей грудью в знак решимости

И буквально на второй день обоим высокородным тайчи было объявлено, что их пожелание удовлетворено, и они должны немедленно отправляться в Северную Галлию к городу Диводуру¹⁰⁹, где квартирует 136-й вспомогательный конно-штурмовой легион. Почти два месяца добирались два молодых приятеля до места назначения в сопровождении малоразговорчивого сурового немолодого офицера этого подразделения. И когда поздней весной однажды вечером они в грозовую дождливую погоду были представлены начальнику легиона – легату, то юный сенгир Аттила и его деятельный сотоварищ Гейзерих были поражены, увидев перед собой правильно сложенного атлетического вида молодого человека, почти юношу, на вид немногим старше новоприбывших легионеров-аманатов. Он был в офицерском железном шлеме с ярким плюмажем, красном пурпурном коротком плаще поверх прекрасно отделанных округлых медных доспехов, под доспехами была голубая туника с широким розовым окаймлением (знак знатного патрицианского сословия), на ногах плетенные ременные сандалии. Толстые шипы этой обуви для хождения по пересеченной местности в совокупности с высокой воинской головной защитой значительно увеличивали рост человека, стоящего перед обоими приятелями-аманатами. Бронзовый от загара цвет кожи, пропорциональная форма лица в сочетании с небесно-голубыми глазами придавали молодому легату некую привлекательность – красивое всегда манит к себе. «Какой он молодой для должности легата!» – с восхищением отметил про себя юный гуннский сенгир.

Командир легиона шагнул к своим новоявленным солдатам-аманатам и обратился к гунну:

– Каков был твой путь? Не болела ли у тебя печень? Не было ли у вас в селении джута? Здоров ли твой скот?

Удивление сенгира Аттилы возрастало – к нему обращались на чистом биттогурско-хуннагурском диалекте гуннского языка с традиционным степным приветствием. Видя замешательство юного степняка, молодой командир румийского легиона счел необходимым далее пояснить по-гуннски:

– Я четыре года был аманатом при дворе великого гуннского кагана Ругилы и прибыл оттуда совсем недавно. Меня звать Флавий Аэций.

Сенгиру Аттиле вспомнилось, что это имя было на слуху в необъятной гуннской степи. О румийском юноше-аманате говорили как о смелом и умном воине, который быстро дослужился за два похода до должности биттогурского тысячника. Так вот он каков, этот разумный храбрец!

– А ты, выявляется, от природы прихрамываешь? – теперь легат обращался к вандалу Гейзериху уже по-готски: – Как же ты будешь служить?

– Буду служить! – упрямо закивал головой и решительно замахал левым кулаком перед своей грудью германский тайчи.

– Хорошо, будешь служить, но никаких поблажек тебе не будет, – молодой румийский аристократ говорил уже по-латински: – В римских легионах для солдат имеются две напасти. Первое, это, так называемая, «болезнь легионеров», особо тяжелая форма простуды от нахождения в сырых местах около воды, когда сильно болит грудь и как будто ее по окружности стягивают кольцом, и когда кашель раздирает горло и воспаляются глаза и нос. Против этой болезни надо есть много лука, чеснока и капусты. Другого лекарства нет. Второе, это очень много строительных работ. Ведь быть легионером – это, значит, не только воевать и упражняться в воинских приемах, но и очень много работать; вам самим придется строить такой укрепленный лагерь, – и легат рукой показал в сторону высокой длинной насыпной стены, окаймленной снаружи широким рвом с водой, – сооружать помещения для хранения оружия и провианта, прорубать лесные просеки и прокладывать дороги, возводить городские стены и здания, в общем, вам полагается стать первоклассными строителями. Ясно?

– Ясно, – хором отвечали оба молодых аманата.

– А теперь вы направляетесь в баню, там вас помоют, обстригут и переоденут. Эй, центурион, уведи их с собой! – приказал блистательный светлоглазый красавец-легат.

Вот такие воспоминания молниеносно пронеслись в памяти гуннского хана восточного крыла сенгира Аттилы, когда пожилой тамгастанабаши степного государства Деряба произносил имя Флавия Аэция.