Сенгир-хан Аттила на пути к Сингидуну-Белеграду

17.Сенгир-хан Аттила на пути к Сингидуну-Белеграду

Все остальные конные отряды должны были идти к объявленному месту сбора к городу Сингидуну отдаленными степными и нагорными дорогами, не просматривающимися восточнорумийской пограничной стражей со своих сторожевых башен. Но и они, в целях скрытности, должны были передвигаться только ночами, а днем хорониться в лесах, ущельях, за скалами и отдыхать.

Еженощно около своего орду в южнокарпатских предгорьях восточный гуннский хан и командующий воинскими силами левого крыла сенгир Аттила встречал и провожал проходящие в полной темноте степные тумены. Шли смелые приземистые, узкоглазые и темноволосые сабиры, боевая доблесть, неустрашимость и неукротимость которых вошла в поговорку среди всех гуннских народов. «Сабир бол!» (Будь смелым как сабир!) желали гуннские родители своим сыновьям. На другую ночь прошли отряды не менее отчаянных коренастых, редкобородых и желтолицых акациров. В последующие ночи проходили на марше удалые голубоглазые, светловолосые и широкобородые утургуры; лихие синеглазые, русоволосые и густоусые кутургуры. На ускоренных рысях спешили в последующие ночи бесстрашные кареглазые, темноволосые и безбородые кангары. Горячили своих тонконогих коней храбрые высокорослые, черноглазые и чернобородые роксоланы. И самыми последними на десятую ночь прошли бестрепетные светлоглазые, широкоплечие и красноволосые южные остготы и аламаны и мужественные зеленоглазые, русоволосые и светлобородые анты и венеды.

Восточный хан Аттила приостанавливал движение очередной колонны, к нему на быстрых рысях спешили командиры тысяч – минбаши с желтыми продольными нашивками на головных уборах и докладывали о состоянии дел во вверенных им боевых подразделениях. Командующий левым крылом гуннских войск самолично делал краткий объезд военной процессии и выборочно осматривал оружие, экипировку и снаряжение какого-либо произвольно избранного нукера. Но, большей частью, оказывалось, что соблюдены все заповеди степного боевого адата. У каждого осмотренного нукера было три лошади: подседельная, заводная с уложенным на ней боевым остроотточенным оружием и грузовая с необходимой зимней одеждой, припасом питания на один месяц для самого воина и неприкосновенного запаса зернового фуража для трех коней. Этой еды и фуража считалось достаточным для прибытия на место набега и на первые дни сражений, ну а далее кормиться следовало уже из анбаров и складов поверженных народов и племен.

Все шесть с половиной туменов войск левого восточного гуннского крыла прошли перед строгим взглядом сенгира Аттилы. Он познакомился лично со всеми минбаши из всех гуннских и союзных племен. Ведь командир тысячи -это основной военный начальник в походе и в бою, поскольку степные воины предпочитают идти в бой, совершать различные обманные маневры и обходы и снова обрушиваться на врага преимущественно в составе боевой тысячи.

С каждым тысячником восточный гуннский хан беседовал обстоятельно, интересовался боевым настроем – рухом идущих в военное сапари джигитов, шутил, находил для него ободряющее и похвальное слово, и почти все минбаши (за исключением разве утургуров, у которых не прошла кандидатура их вождя племени Атакама на должность хана левого крыла) остались довольными и польщенными таким доброжелательным и участливым человеческим отношением к ним, простым тарханам, самого царственного сенгир-хана Аттилы, потомка благословенного и святого шаньюя Хуханве, жившего двадцать четыре поколения тому назад в благодатных горах Алты-Тао.

Восточный гуннский правитель Аттила приглашал к себе несколько раз утургурского предводителя сенгира Атакама; последний оставался в качестве главноначальствующего во всей гуннской степи на время отсутствия обоих верховных соправителей, уходящих в долгий боевой поход; а поход этот, по всей вероятности, не мог иметь окончания в этом году, ведь не будут же гунны зимой через альпийские горы возвращаться назад в свои долины. Но молодой сенгир-хан Атакам вначале прислал через гонцов устный ответ, что имеет неотложные государственные дела на реке Пирет, а после вообще не дал никакого ответа. Видимо, он был сильно обижен, что его не избрали вторым младшим ханом, ведь его предок Моду является самым почитаемым шаньюем-сенгиром среди прочих прославленных гуннских правителей: Тумена, Лаошаня, Хуханве и Чиджи. А туменбаши и командующий левым гуннским крылом Аттила просто-напросто хотел не только высказать ему устные пожелания достойно править оставшимся народом во время их, обоих соправителей, отсутствия, а также желал вручить ему важную пергаментную карту северных восточнорумийских провинций с зарисовками и записями всех пограничных гарнизонов и количества пребывающих там легионов. Эти секретные сведения он совсем недавно получил тайно от старшины румийских купцов в гуннских землях почтенного Вариния Пизона.

На своем неизменном иноходце саврасой масти, в сопровождении полусотни хуннагурских и сабирских телохранителей, второй гуннский хан Аттила в дождливый день ранней осени покачивался в кожаном нешироком румийском седле, придерживая левой рукой полы распахивающегося от порывистого ветра полотняного плаща с капюшоном-башлыком. Он был в приподнятом настроении, несмотря на ненастную погоду. Уже третий день моросил этот нудный мелкий дождь, а он все не сходил с седла, не считая четырех-пяти румийских часов для скоротечного ужина и короткого сна под сводами маленькой кожаной палатки. Он торопился к Сингидуну-Белеграду, туда, где был объявлен сбор войск левого гуннского крыла с целью выступления в поход на румийскую Галлию. Там его должен был дожидаться личный представитель от ушедшего уже далеко вперед главного жаувизиря ага Усура.

Сверкнула далеко на юге за вспенившимися водами Дуная яркая, пронизывающая все небо вспышка молнии. И только через долгое время прошелся сверху невидимой шумной колесницей протяжный громкий раскат грома. Снова блеснула молния, но уже ближе, по эту сторону дунайского потока.

И припомнились туменбаши Аттиле те далекие годы, когда он, будучи совсем юным командиром румийского воинского отделения в восемь человек – контуберналием, вместе со своими солдатами в военном лагере в Северной Галлии в такой же дождливый день изучал устройство и работу огромной боевой машины – катапульты, которая швыряла громадные, фунтов на триста, округлые камни при помощи натянутых, как тетива луков, тугих широких кожаных ремней, а эти ремни надо было отводить назад посредством железных, крутящихся с помощью ручки устройств; а под моросящим дождем кожаные ремни скользили и механизмы заедало. Причем существовали нормативы, в пять румийских минут необходимо было метнуть один каменный снаряд, который мог лететь, имея убойную и пробивную силу, до половины румийской мили. Одно такое боевое орудие обслуживали две контуберии: одна основная техническая, а другая запасная штурмовая. Хотя аманат Аттила служил в штурмовой контуберии, но был обязан знать работу катапульты не хуже легионеров из технических подразделений.

Тогда была точно такая же непогода, блистала молния и грохотал гром, небо было наглухо затянуто свинцовыми тяжелыми тучами, беспрестанно сверху низвергались торсуки холодного дождя и казалось этому никогда не будет конца. И вдруг яркая вспышка молнии ударила в их боевую машину, раздался треск и разлетелись искры, от огромной катапульты, которую в разобранном виде возили на четырех длинных телегах, остались только одни дымящиеся головешки. Стоящие рядом молодые легионеры не пострадали. В сознании юного командира контуберии Аттилы вначале не было никакой мысли, но затем мгновенно пришел неистовый страх: ведь вспышка небесного огня могла на месте поразить и его. Но хвала всевышнему покровителю дерзновенных гуннов, всеблагостному Тенгири-ате, он уберег своего земного последователя тайчи Аттилу, сына Мундзука, от огненного своего гнева!

Наблюдавший на пригорке за воинской учебой молодых легионеров блестящий, в красном коротком плаще и со сверкающим оружием, командир легиона моложавый пропретор Флавий Аэций прибежал к месту попадания молнии, сломя голову. Чувствовалось, что он также был выведен из своего беспристрастного расположения духа. Выстроив всех находившихся поблизости новобранцев вокруг сгоревшего дотла боевого орудия, он обратился к ним с речью. Мокнувшие под дождем солдаты 136-го вспомогательно-технического легиона пытались запомнить то, что говорил им их главный легионный начальник:

– Боги благосклонны к нам. Ни один человек не пострадал. Ну, а обуглившаяся катапульта – это дело наживное. Солдаты, запомните раз и навсегда, – и румийский оратор начал считать, сопровождая свою речь счетными действиями по-гуннски (именно по-гуннски – так велика была сила привычки), разгибая пальцы из сжатой пятерни, – во-первых, при молнии нельзя стоять около металлических предметов, а здесь в катапульте было много железных частей; во-вторых, нельзя стоять под отдельно растущими и высокими деревьями, молния обычно бьет в них; в-третьих, нельзя стоять на возвышении около воды, там вы тоже можете стать жертвой огненного удара; в-четвертых, молния чаще всего ударяет в дуб, тополь, ель и сосну, держитесь от них подальше, и в-пятых, в ожидании молнии нельзя ни в коем случае бежать куда-либо, лучше остановитесь и переждите на одном месте.

– Уважаемый легат, а где же можно прятаться во время такого ненастья и молнии? – поинтересовался молодой гунн-контуберналий Аттила, уже весь вымокший от все усиливающегося небесного водного низвержения. – То нельзя, это нельзя, а что можно?

Также промокший командир легиона Аэций снял с головы мокрый металлический шлем с вымокшим и поникшим плюмажем и ответил легионеру-новобранцу по-гуннски:

– Адам руга билгемиш Тенгири булла ас¹⁵⁹, – и продолжил далее по-латински: – Молния не бьет в березу, клен и на ровное открытое место. А на все в этом мире только воля верховного божественного владыки Юпитера – бога неба, грома и молнии.

Мелкий противный, надоедливый дождь сопровождал восточного гуннского хана Аттилу еще несколько дней и ночей, вплоть до города Белеграда, где он был встречен старшим шаманом всех своих войск абой Айбарсом, который прибыл сюда уже много дней назад и давал наставления молодым сотенным целителям, лекарям и знахарям.