Когда остановился смирный гнедой мерин шамана Айбарса

84.Когда остановился смирный гнедой мерин шамана Айбарса

– Слушай, высокочтимый кам-ага Айбарс, я буду говорить, обращаясь к тебе. Как говорят у нас в степи, обращенные к закопченному казану речи может слушать и невестка-гелин.

Длинные руки этельбера Мамы с крупными кулаками уперлись в его бока, словно он собирался петь долгую гуннскую песнь, но он стал говорить тихо, так чтобы не услышали извне. Немолодого сабирского провидца взяло подозрение, а не подслушивал ли этот хуннагурский шаман их с сенгиром Аттилой негромкий разговор.

– Слушай, кам-ага Айбарс, предположим, хан Аттила одержит победу, тогда для вас все будет хорошо. Но также и предположим, что в единоборстве победит хан Беледа. Тогда к вам в сабирское племя будет назначен согласно адата новый хан и не обязательно он должен будет происходить из сабиров. Ведь и ваш нынешний хан Аттила не является сабиром. И тогда новый хан может и не благоволить к женам и детям бывшего предводителя вашего племени. А все имущество проигравшего, как говорится в правилах великого адата, должно перейти к выигравшему. Так что и жены, и дети бывшего хана, уж точно, останутся без средств существования. До начала поединка нынешний сабирский хан Аттила может отказаться участвовать в нем. Благо и повод есть хороший – нельзя никогда и ни при каких условиях противодействовать верховной власти гуннов, которую осуществляет только один великий каган. И такое законопослушание будет угодно высоким богам.

Сабирский знахарь-ведун Айбарс посмотрел краем глаза на хуннагурского сенгира и сабирского хана Аттилу, тот незаметно отрицательно покачал головой справа налево. Тогда немолодой кам сказал мягким голосом и также тихо молодому шаману Маме:

– Этельбер Мама, ты забываешь одно. Я нахожусь здесь не на общегуннском курултае, а на совете старейшин твоего племени хуннагуров. И ты, и сенгир Беледа, и сенгир Аттила присутствуют здесь как члены этого великого племени. И потому я не имею права вмешиваться в ваши хуннагурские дела. Спасибо тебе, хуннагур Мама, за столь заботливое участие в судьбе твоего соплеменника Аттилы.

Уже было раннее утро, когда старейшины пригласили через этельбера Барсиха в большой шатыр сенгира Беледу с его доверенным лицом молодым шаманом Мамой и сенгира Аттилу с его доверенным лицом старым шаманом Айбарсом. Снова приподнялся на правое колено белоголовый со сгорбленной спиной торага Кадер и, сощурив глаза от падающих через открытые двери (в помещении было жарко от множества людей и потому дверной полог был поднят) первых солнечных лучей, сказал, немного по-старчески проглатывая звуки вследствие отсутствия нижнего ряда зубов:

– Мы, совет старейшин племени хуннагуров, объявили должность племенного хана свободной. На нее претендуют двое: бывший хан сенгир Беледа и сенгир Аттила. Никто из них уступить добровольно в пользу другого не хочет. Следовательно, по обычаям нашего племени хуннагуров они должны вступить в единоборство. Не изменил ли ты, о сенгир Беледа, своё мнение и согласен ли сразиться в таймасе с сенгиром Аттилой? ,

– Не изменил, согласен, о высокородные тарханы.

– Не изменил ли ты, о сенгир Аттила, своё мнение и согласен ли ты сразиться в таймасе с сенгиром Беледой?

– Не изменил, согласен, о высокородные тарханы.

– В таком случае объявляю волю совета. Поединок состоится сегодня днем пополудни, когда зимнее солнце будет стоять высоко в небе и не будет бить в глаза, чтобы ни у кого из сражающихся не было бы более лучших условий. Для единоборства следует быть по пояс обнаженным, иметь взнузданного и неоседланного коня, лук и три стрелы, мечи и кинжалы. Вначале будете метать друг в друга стрелы на расстояние до ста шагов. Если никому не удастся победить, то тогда сразитесь на конях на шешке. Если и здесь ни у кого не будет успеха, то тогда будете продолжать таймас без лошадей на ногах, используя канжары. Но из единоборства живым должен выйти только один из вас. Главным судьей таймаса и «закрывающим глаза» проигравшему назначается уважаемый жаувизирь гуннов туменбаши биттогур Усур.

Снаружи раздался шум, кто-то пытался пройти к юрте совета старейшин, но хуннагурские воины, охранявшие подходы к шатыру, не пускали его и отговаривали. Но желающий посетить заседание совета старейшин был шумно настойчив. Главный старейшина с согнутой спиной и свисающими до плеч жидкими седыми волосами бек Кадер переглянулся с жаувизирем Усуром и знаком повелел дежурному у двери минбаши Барсиху ввести упрямца. Это был также немолодой длинноволосый хуннагур в добротных зимних одеждах.

– А это ты, тархан Эмек⁵²⁰, – покачал головой старый торага, – ты что-то хочешь нам поведать очень важное, коли так бесцеремонно нарушаешь ход нашего собрания?

– Многоуважаемые высокородные тарханы, – начал свою речь вошедший старик-хуннагур с зелеными глазами, он держал перед собой в обеих руках нечто длинное (около трех четвертей роста среднего человека) и широкое (толщиной в три ладони), завернутое в серую шерстяную материю, – я пасу свой скот сам, так как у меня, как у многих наших тарханов, уже давно нет молодых пленных малаев, а старые уже выкупились. Вчера вечером около леса я собирал своих коров и телок (у меня их около двадцати), овец (у меня их не больше ста) и коз (около пятидесяти), чтобы отогнать их к аулу. Но одна телка пришла с поврежденным копытом, из которого сочилась кровь. В конце зимы на мягкой заснеженной лужайке она не могла бы поранить себе копыто просто так, там должен был быть твердый и острый предмет. Я пошел по кровавым пятнам следа в чащу и среди наваленных веток из-под земли торчало острие этого удивительного меча.

И хуннагурский тархан развернул сверток. У присутствующих от изумления стали круглыми глаза. Никто из них не видел такого большого (более трех локтей длины) меча с широким блестящим и острым лезвием, на котором налипли комочки черной земли. Эфес оружия был изготовлен из золота, на набалдашнике имелись драгоценные красные рубины, синие сапфиры и голубые алмазы. По всей рукоятке виднелись вкрапления черного жемчуга, которые на фоне желтого металла образовывали какую-то надпись. Сидящий слева от двери хуннагурский шаман Мама взял из рук тархана Эмека тяжелый меч, прочитал надпись и пришел в замешательство. Кам сабиров Айбарс также взял это оружие в руки, быстро пробежал глазами по его ручке и смущенное выражение появилось на его лице.

– Что это вы как рыбы, только открываете рты! – воскликнул раздраженно прошедший к двери престарелый жаувизирь всех гуннов этельбер Усур, подхватил блестящий меч в свои руки, вгляделся в надпись на золотом эфесе, тоже открыл растерянно рот и, ничего не говоря, понес и передал блистающее оружие председателю совета хуннагурских старейшин беку Кадеру.

– Читай громко! – потребовали заинтригованные старики-хуннагуры.

Торага по слогам, видно, не очень был силен в грамоте, прочитал косые гуннские письмена на ручке меча справа налево:

– Аар, бог войны – Аттиле, сыну Мундзука, – и озадаченно он посмотрел на окружающих, – ведь Аар – это наш древний бог, еще благоволивший нам в далеких степях за Ээртысом и за Алты-Тао, он является покровителем наших боевых туменов, огня, железа, оружия и кузнецов, – и белобородый старец повернул голову в сторону сидящего справа от двери рядом с шаманом Айбарсом сенгира Аттилы: – О, благородный тархан, сын Мундзука, на тебя обратил свой взор древний гуннский бог войны Аар и шлет тебе этот священный меч. Возьми его, он по праву твой.'

Хуннагурский высокородный тархан Беледа во время чтения надписи сидел полностью потерянный и сам не свой. А при последних словах тораги Кадера кровь отхлынула с его лица и он стал весь каким-то сонным и неживым, как снулая рыба, давно выброшенная на речной берег. «Кажется, великий каган Беледа, всегда требующий как себялюбец не только уважения, но и любви к себе, уже впадает в панику, -думалось главному шаману восточного гуннского крыла Айбарсу, – а это на ближайшее время нам и требуется. Ведь здесь уже проявляют уважение и признаки любви не к нему».

– Тархан Эмек, – торжественно провозгласил торага, – тебе полагается награда. От имени совета старейшин я жалую тебе (из своих стад) девятку черных быков.

Зимой солнце не подымается так высоко над землей и не зависает в зените прямо над головой, как летом, а проходит в Паннонии южнее и стороной и солнечные лучи всегда в это время года падают с юга. И потому, когда назначенный советом хуннагурских старейшин судьей поединка – «закрывающим глаза» проигравшему участнику -главный жаувизирь биттогурский этельбер Усур отмерил сто шагов и в таком диаметре выкладывал со своим помощником хуннагурским минбаши Барсихом черным арканом на белом снегу круг, то он отметил особыми красными арканами расстояние в десять шагов с восточной и западной сторон этого круга, только оттуда разрешалось метать стрелы. На южной и северной оконечностях очерченной волосяными веревками окружности немного поодаль расположились верхоконные наблюдатели и зрители из биттогурских и хуннагурских воинов.

Небо ясное, но все еще зябко, руки однако не стынут, чувствуется, что весна уже на пороге. Со стороны захода солнца у берегов речки Хатун высится золотой, в солнечных лучах сверху и золотисто-снежных у основания, частокол тростников, а перед ним в различных местах клочками произрастают низкие кустарники тальника, на толстых ветках которых искрится серебряная морозная пыль. В низкорослых тальниковых порослях виднеются редкие, не потерявшие свой цвет даже зимой, желтые твердые и узкие листья осоки.

Конные зрители хуннагуры и биттогуры в количестве около двух тысяч воинов не издали ни звука. Нечему было радоваться, ведь, в сущности, здесь один высокородный гунн убил другого высокородного гунна, что было абсолютно недопустимо для обыкновенных харахунов и недозволительно для простых тарханов. Только в тишине фыркали кони и все продолжал скакать по кругу приученный к повиновению верный степной, крепкобокий и умный карий жеребец погибшего хуннагурского туменбаши Беледы.

Судья смертельного состязания сошел с коня около лежащего на правом боку хуннагурского темника, с торчащим из-под левого плечевого сгиба концом стрелы с черным лебединым оперением, перевернул его на спину, наступая своими мягкими мокасами на темно-красные кровяные лужицы, прощупал сердце и сделал знак рукой, указывая направление вверх, куда ушел дух бывшего хана хуннагуров Беледы.

Среди конных зрителей началось движение. Сотники подавали команды на построение. На мгновение главному шаману восточного гуннского крыла Айбарсу почудилось, что он увидел в растекающейся по заснеженной равнине конной толпе довольное лицо молодого хуннагурского сотника Газанулы из личной тысячи сабирского хана Аттилы, но знахарь-провидец сразу же потерял его из виду.

Хуннагурские джигиты из тысячи минбаши Барсиха тихо переговаривались в своих рядах:

– Теперь у нас новый хан!

– Говорят, он очень добычливый туменбаши.

Биттогурские воины перекидывались фразами:

– Меткий лучник, этот новый хан хуннагуров!

– Бери выше, нукер, мы присутствовали при восхождении на каганство нового великого кагана всех гуннов!

– Но для этого нужно решение общегуннского курултая.

– Какое решение еще нужно, разве есть воитель храбрее, умнее и удачливее этого сенгира Аттилы?

– Ну тогда мы вскоре пойдем в победоносные походы, которые принесут нам много золота и серебра.

– И захватим там у изнеженных румийцев их луноликих и белотелых жен и дочерей!

– И добудем себе много удойных коров и жирных быков!