Андре Конт-Спонвиль Философский словарь

Европа (Europe)

Европа – на самом деле не континент, а мыс Азии. Это и не государство, а общность, состоящая к тому же из независимых государств. Сколько войн вели они между собой в прошлом! Какие столкновения интересов и амбиций бушуют здесь сегодня! Ни исторически, ни географически Европа не может быть ничем, кроме абстракции или идеала. Поэтому ей следует быть либо идеальной, либо перестать быть вообще, во всяком случае, перестать быть чем-то стоящим, что имеет смысл защищать. Европы не существует, ее еще нужно создать. Иными словами, она существует лишь благодаря проблемам, которые ей приходится решать, и первой из которых является ее собственное существование. Европа имеет смысл лишь в той мере, в какой мы этого хотим, и такой, какой мы хотим ее видеть. Не континент, не государство, но труд, битва и требовательность. Та Европа, что лежит перед нами, ничуть не меньше, чем та, что осталась позади. Но она сохраняет свое значение – и будет сохранять его в будущем только при условии, если останется верной себе, какой была всегда. Эта верность, разумеется, не отменяет критического отношения к себе; впрочем, критика, в том числе рефлексивная, есть часть ее прошлого. Это верность Сократу, Монтеню, Юму, Канту… и самим себе. Европа – наши корни и наша цель, место, где мы живем, и наша судьба. Европа – задача, которую нам предстоит решить.

Главным вопросом, конечно, остается тот, которым задавался еще Руссо. Что делает народ народом? Для строящейся Европы этот вопрос звучит так: что заставляет разные народы, сохраняя свои различия, стремиться слиться в один народ и до каких пределов может доходить это слияние? От ответа на него зависит, какие институты установятся в Европе, которую из двух моделей – федеративную или конфедеративную – мы предпочтем. Объединение республик, т. е. конфедерация, или Объединенная республика, т. е. федерация? Национальный суверенитет для каждой страны или наднациональный суверенитет для всех сразу? Каждый из этих путей имеет свои достоинства, и оба трудны. Но отказ от выбора между этими двумя возможностями будет самым верным способом перечеркнуть их обе.

Вместе с тем любые институты останутся пустым звуком, если Европа не сумеет решить главную проблему, стоящую перед ней, а именно сохранить свой дух или, что означает то же самое, свою цивилизацию. Европа – не раса, это экономическое, политическое и культурное пространство. В первую очередь культурное. Экономика – не более чем средство. Политика – не более чем средство. Но чему они служат? Определенным ценностям, определенным традициям, определенным идеалам – иными словами, определенной цивилизации. И эта цивилизация – исторический факт. Европа в первую очередь была римской империей, вынужденным «брачным союзом» Афин и Иерусалима, заключенным пред алтарем их завоевателя, которого они понемножку начали приобщать к цивилизации. Именно из этого союза мы и вышли, и продолжать свое движение вперед мы сможем только в том случае, если ему не изменим. Реми Брагназывает это «римским путем». Быть европейцем значит существовать с постоянным ощущением внутреннего напряжения «между приобщением к классицизму и преодолением духовного варварства». Европа, подлинная Европа, это Возрождение, вернее, «непрерывная череда “Возрождений”, составляющая историю европейской культуры», по словам того же Реми Брага («Европа: римский путь», с. 165). Это бесконечное колебание, беспрестанное качание между Возрождением и декадансом, между Просвещением и обскурантизмом, между верностью и варварством. Верность и в данном случае подразумевает самокритику, ибо быть европейцем в этом смысле означает хранить верность лучшей части Европы, какой она предстает на высочайших вершинах своей истории. «Наша священная родина Европа», – сказал Стефан Цвейг. И мы должны выбрать, что именно на нашей родине достойно того, чтобы его отстаивать.

Часто можно слышать, что европейская цивилизация превратилась в мировую, во всяком случае в западную, цивилизацию и что она уже ничем не отличается (или отличается все меньше) от дочерней американской цивилизации. В этом утверждении есть доля истины, но в том-то и опасность. Подобное растворение, которое Европа порой принимает за свою крупнейшую победу, способно обернуться ее последним поражением. Беспрецедентное развитие средств связи и обмена не может не привести в масштабах планеты к стиранию различий. Значит ли это, что мы обречены на одинаковость? На неудержимую экспансию субкультуры с лейблом «made in USA» , с ее эстетикой фастфудов и телевизионных сериалов со смехом зрителей за кадром? Неужели будущее человека – это шоу-бизнес? А будущее Европы – неизбежная американизация? Это не наверняка так, но это вполне возможно. И это – лишний повод европейцам испытать тревогу и приготовиться к борьбе. Против чего они должны бороться? Против варварства, которое все еще сидит в них, даже если это варварство импортного пошиба, ибо оно способно погрести их под собой. Ради чего бороться? Ради Возрождения Европы, а это значит, ради самой Европы.

Единица (Unité)

Факт существования в качестве одного. Не путать с единственностью (фактом существования в качестве единственного) и c единством (фактом объединения в одно целое), хотя и то и другое немыслимы без единицы. Если бы не единица, как мы могли бы сказать о какой-то вещи, что она – единственная? Если бы не единица, как бы мы могли сказать о других вещах, что их много? Если бы не единица, если бы не единица… Почему так удобно считать на пальцах? Потому что каждый палец – это единица. «Множественность предполагает единичность», – сказал Лейбниц. Множество сущностей – это сущность, повторенная множество раз. «Сущность, не имеющая единственного числа, не может быть подлинной сущностью». Поэтому единичность первична, во всяком случае для мышления. Наверное, этим объясняется метафизическое преимущество Единицы. А что, если природа мыслить не умеет?

Единичный (Singulier)

Означает только один элемент данного множества. Противостоит универсальному (означающему все в целом), общему (означающему большую часть элементов) и особенному (означающему ряд элементов). В бытовом языке слово «единичный» иногда употребляют как синоним слов «редкий» или «странный». В философском контексте этого употребления следует избегать. Самый обычный индивидуум при всей своей банальности остается единичным, ибо единичность есть универсальная особенность индивидуумов.

Единственность (Unicité)

Свойство быть одним в своем роде, уникальность. Можно согласиться с Лейбницем, утверждавшим, что единственность – свойство всякой сущности (принцип неразличимости), однако с небольшой поправкой: это свойство присуще сущностям в разной мере. Два листа одного дерева хоть и различаются между собой, но все-таки они менее уникальны, чем существо, вообще ни на что не похожее и не входящее в качестве элемента ни в одно множество. В этом смысле Бог и все сущее более уникальны, чем их творения и содержание, и, может быть, только Бог и сущее в целом и являются абсолютными уникумами.

Естественное (Naturel)

В широком, классическом смысле слова – все, что не является сверхъестественным. В узком и современном – все, что не является порождением культуры. Последнее толкование остается проблематичным. Если человек, как я полагаю, является частью природы, разве не является ее частью и его культура?

Тем не менее в рассуждениях о мире людей довольно удобно пользоваться различением естественного (того, что передается с помощью генов и обладает признаком универсальности) и культурного (того, что передается через воспитание и проявляется в различных правилах). Например, половое влечение носит естественный характер, но реализация этого влечения в жизни и способ его удовлетворения или неудовлетворения суть явления культурного порядка. Способность к продолжению рода естественна, но обзаведение потомством (и, что еще важнее, его воспитание) диктуется культурой. Голод – естественное ощущение. Гастрономия и поведение за столом – явления культуры. В этом отношении интересно рассмотреть проблему запрета на инцест, как это делает Леви-Строс. Судя по всему, отрицательное отношение к инцесту подтверждает и универсальность природы, и частный регламентирующий характер культуры (нам не известно ни одно человеческое общество, в котором не действовал бы запрет на кровосмешение, однако в разных обществах он выступает в различных формах и имеет различные ограничения). По мнению Леви-Строса, решение этой проблемы заключается в том, что запрет на инцест принадлежит к явлениям и того и другого порядка, поскольку обеспечивает переход от природы (способности к деторождению) к культуре (образованию родственных связей), от родственных связей к брачному союзу, от семьи к обществу. Следовательно, первое слово все-таки остается за природой, как, впрочем, за ней же остается и последнее слово, поскольку человек смертен.

Естественное Право (Droit Naturel)

Право, «вписанное» в природу или разум вне зависимости от того или иного действующего законодательства; своего рода право, предшествующее всякой правовой системе, универсальное и служащее основой и нормой для различных видов действующего права. На практике каждый вкладывает в понятие естественного права свои собственные представления (скажем, Локк (106) включал в него свободу, равенство, частную собственность и смертную казнь), что, конечно, очень удобно, но, к сожалению, не решает ни одну реально существующую проблему. Что говорят природа или разум об абортах, эвтаназии или смертной казни? О праве на труд и предпринимательство? О легализации легких наркотиков? О том, какой государственный строй лучше других? В зависимости от поддерживаемой концепции естественного права им можно обосновать и превосходство абсолютной монархии (Гоббс), и превосходство демократии (Спиноза). Уже одно это свидетельствует о крайней обтекаемости понятия. Возьмем, например, права человека. Они определяются не природой, а человечностью, не разумом, а волей. Что касается моего личного мнения, то я бы сказал, что естественное право это вообще не право, а простая констатация фактического расклада сил, царящего в обществе. «Под правом природы я понимаю законы или правила, согласно которым все совершается, то есть самую мощь природы. И потому, – пишет Спиноза, – естественное право всей природы, каждого индивидуума, следовательно, простирается столь далеко, сколь далеко простирается их мощь. Значит, все то, что каждый человек совершает по законам своей природы, он совершает по высшему праву природы и имеет в отношении природы столько права, какой мощью обладает» («Политический трактат», глава II, 4). Именно таким образом, уточняет философ в другом сочинении, рыбы по «естественному праву владеют водой, и притом бо́льшие пожирают меньших» («Богословско-политический трактат», глава XVI). Это и есть закон джунглей, от которого нас отделяет только действующее право.

жүктеу/скачать 3.81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: