Chapter Five The Stillness

(Безмолвие; stillness — неподвижность; тишина)

At first my mouth and throat were parched (сначала у меня пересохло во рту и в горле), and my strength ebbed sensibly (мои силы таяли на глазах: «ощутимо убывали»). I sat about in the darkness of the scullery (я сидел в темной судомойне), in a state of despondent wretchedness (в состоянии крайнего отчаяния; despondent — унылый, подавленный; wretched — несчастный, жалкий). My mind ran on eating (я только и думал, что о еде; to run /up/on — вертеться вокруг чего-л., постоянно возвращаться к чему-л. /о мыслях/). I thought I had become deaf (мне казалось, что я оглох), for the noises of movement I had been accustomed to hear from the pit (потому что шум возни, который я привык слышать из ямы) had ceased absolutely (прекратился совершенно). I did not feel strong enough to crawl noiselessly to the peephole (я не чувствовал себя достаточно сильным = у меня не было даже сил, чтобы бесшумно подползти к смотровой щели), or I would have gone there (иначе я бы пополз туда).

At first my mouth and throat were parched, and my strength ebbed sensibly. I sat about in the darkness of the scullery, in a state of despondent wretchedness. My mind ran on eating. I thought I had become deaf, for the noises of movement I had been accustomed to hear from the pit had ceased absolutely. I did not feel strong enough to crawl noiselessly to the peephole, or I would have gone there.

During these days, in a rambling, inconclusive way (на протяжении этих дней, беспорядочно и хаотично; to ramble — гулять, бродить /бесцельно/; говорить бессвязно, бредить; inconclusive — неокончательный; безрезультативный; незавершенный; to conclude — заканчивать, завершать; прийти к заключению, выводу), I thought much of the curate and of the manner of his death (я много думал о викарии и о том, как он умер: «о способе его смерти»).

On the thirteenth day I drank some more water (на тринадцатый день я выпил еще немного воды), and dozed and thought disjointedly of eating (задремал и бессвязно думал о еде) and of vague impossible plans of escape (и о туманных, невыполнимых планах спасения). Whenever I dozed I dreamt of horrible phantasms (всякий раз, когда я засыпал, мне снились жуткие призраки), of the death of the curate, or of sumptuous dinners (смерть викария или роскошные обеды); but, asleep or awake, I felt a keen pain (но спящий или бодрствующий, я чувствовал острую боль) that urged me to drink again and again (понуждавшую меня пить снова и снова). The light that came into the scullery was no longer grey, but red (свет, проникавший в судомойню, был уже не серым, а красным). To my disordered imagination it seemed the colour of blood (моему расстроенному воображению он казался цвета крови).
throat [Trqut], sumptuous ['sAmptjuqs], blood [blAd]
On the twelfth day my throat was so painful that, taking the chance of alarming the Martians, I attacked the creaking rain-water pump that stood by the sink, and got a couple of glassfuls of blackened and tainted rain water. I was greatly refreshed by this, and emboldened by the fact that no enquiring tentacle followed the noise of my pumping.

During these days, in a rambling, inconclusive way, I thought much of the curate and of the manner of his death.

On the thirteenth day I drank some more water, and dozed and thought disjointedly of eating and of vague impossible plans of escape. Whenever I dozed I dreamt of horrible phantasms, of the death of the curate, or of sumptuous dinners; but, asleep or awake, I felt a keen pain that urged me to drink again and again. The light that came into the scullery was no longer grey, but red. To my disordered imagination it seemed the colour of blood.
On the fourteenth day I went into the kitchen (на четырнадцатый день я выбрался в кухню), and I was surprised to find that the fronds of the red weed (и удивился, обнаружив, что побеги красной травы; frond — ветвь с листьями) had grown right across the hole in the wall (разрослись по всей щели в стене), turning the half-light of the place into a crimson-coloured obscurity (превратив полумрак в темноту с кроваво-красным /оттенком/).

It was early on the fifteenth day (было раннее /утро/ пятнадцатого дня) that I heard a curious, familiar sequence of sounds in the kitchen (когда я услышал любопытные, но знакомые звуки на кухне; sequence — ряд, последовательность), and, listening, identified it as the snuffing and scratching of a dog (и, прислушавшись, понял, что это было фырканье и царапанье собаки; to identify — узнавать, распознавать; to snuff — нюхать, обнюхивать). Going into the kitchen, I saw a dog’s nose (войдя в кухню, я увидел собачий нос) peering in through a break among the ruddy fronds (проглядывавший сквозь красные побеги; to peer — вглядываться; показываться, проглядывать; break — ломание, раскалывание; отверстие, дыра). This greatly surprised me (это здорово удивило меня). At the scent of me he barked shortly (учуяв меня, собака коротко тявкнула; scent — запах).

I thought if I could induce him to come into the place quietly (я подумал, что если получится тихонько заманить: «побудить зайти» ее в кухню) I should be able, perhaps, to kill and eat him (то, возможно, я смогу убить ее и съесть); and in any case, it would be advisable to kill him (в любом случае следовало ее убить; advisable — целесообразный, желательный; to advise — советовать), lest his actions attracted the attention of the Martians (чтобы ее поведение: «действия» не привлекло внимание марсиан; lest — чтобы не, как бы не).

I crept forward, saying “Good dog!” very softly (я пополз вперед, очень ласково говоря: “хорошая собачка”); but he suddenly withdrew his head and disappeared (но она вдруг отдернула голову и исчезла; to withdraw — отдергивать /напр., руку/; отнимать).

It was early on the fifteenth day that I heard a curious, familiar sequence of sounds in the kitchen, and, listening, identified it as the snuffing and scratching of a dog. Going into the kitchen, I saw a dog’s nose peering in through a break among the ruddy fronds. This greatly surprised me. At the scent of me he barked shortly.

I thought if I could induce him to come into the place quietly I should be able, perhaps, to kill and eat him; and in any case, it would be advisable to kill him, lest his actions attracted the attention of the Martians.

I crept forward, saying “Good dog!” very softly; but he suddenly withdrew his head and disappeared.

For a long while I lay close to the peephole (долгое время я лежал возле отверстия), but not daring to move aside the red plants that obscured it (не осмеливаясь раздвинуть красные растения, затемнявшие его). Once or twice I heard a faint pitter-patter like the feet of the dog (несколько раз я слышал легкие постукивания, похожие на звук шагов собаки) going hither and thither on the sand far below me (бегающей туда-сюда по песку где-то далеко внизу), and there were more birdlike sounds, but that was all (и еще слышались звуки, /производимые/ птицами, но больше ничего). At length, encouraged by the silence, I looked out (наконец, воодушевленный тишиной, я выглянул наружу).

Except in the corner, where a multitude of crows hopped and fought (если не считать стаи: «множества» ворон, прыгающих и дерущихся) over the skeletons of the dead the Martians had consumed (над останками: «скелетами» мертвецов, сожранных марсианами; to consume — потреблять; съедать, поглощать), there was not a living thing in the pit (в яме не было ни одного живого существа).
deaf [def], peephole ['pi:phqul], hither ['hIDq]
I listened — I was not deaf — but certainly the pit was still. I heard a sound like the flutter of a bird’s wings, and a hoarse croaking, but that was all.

For a long while I lay close to the peephole, but not daring to move aside the red plants that obscured it. Once or twice I heard a faint pitter-patter like the feet of the dog going hither and thither on the sand far below me, and there were more birdlike sounds, but that was all. At length, encouraged by the silence, I looked out.

Except in the corner, where a multitude of crows hopped and fought over the skeletons of the dead the Martians had consumed, there was not a living thing in the pit.
I stared about me, scarcely believing my eyes (я огляделся вокруг, с трудом веря своим глазам). All the machinery had gone (все механизмы исчезли). Save for the big mound of greyish-blue powder in one corner (кроме огромной кучи серовато-голубой пыли в одном углу), certain bars of aluminium in another, the black birds, and the skeletons of the killed (каких-то брусков алюминия в другом, черных птиц и скелетов убитых), the place was merely an empty circular pit in the sand (это место было просто пустой округлой ямой в песке).

Slowly I thrust myself out through the red weed (медленно я протиснулся наружу сквозь красную траву; to thrust — толкать, тыкать; протискиваться, лезть), and stood upon the mound of rubble (и встал на груду каменных обломков; rubble — бут, бутовый камень, булыжник). I could see in any direction save behind me, to the north (я мог смотреть в любом направлении, кроме как назад, на север; behind — сзади, позади), and neither Martians nor sign of Martians were to be seen (и ни марсиан, ни признаков их /присутствия/ не было видно; sign — знак). The pit dropped sheerly from my feet (яма начиналась прямо у моих ног; to drop — капать; падать; идти круто вниз), but a little way along the rubbish afforded a practicable slope (но немного дальше /груды/ земли образовывали удобный склон; rubbish — хлам, мусор; пустая порода /горн./; to afford — быть в состоянии позволить себе; предоставлять, давать; practicable — осуществимый, реальный; практичный, удобный) to the summit of the ruins (/идущий/ до вершины развалин). My chance of escape had come (мне выпал счастливый случай спастись: «мой шанс на спасение пришел»). I began to tremble (меня стало трясти: «я начал дрожать»).

I hesitated for some time (некоторое время я колебался), and then, in a gust of desperate resolution (но затем, в порыве отчаянной решимости), and with a heart that throbbed violently (и с сильно бьющимся сердцем), I scrambled to the top of the mound (я вскарабкался на вершину этого кургана; mound — насыпь; могильный холм, курган) in which I had been buried so long (под которым я так долго был погребен).
powder ['paudq], circular ['sq:kjulq], resolution ["rezq'lu:S(q)n]
I stared about me, scarcely believing my eyes. All the machinery had gone. Save for the big mound of greyish-blue powder in one corner, certain bars of aluminium in another, the black birds, and the skeletons of the killed, the place was merely an empty circular pit in the sand.

Slowly I thrust myself out through the red weed, and stood upon the mound of rubble. I could see in any direction save behind me, to the north, and neither Martians nor sign of Martians were to be seen. The pit dropped sheerly from my feet, but a little way along the rubbish afforded a practicable slope to the summit of the ruins. My chance of escape had come. I began to tremble.

I hesitated for some time, and then, in a gust of desperate resolution, and with a heart that throbbed violently, I scrambled to the top of the mound in which I had been buried so long.
I looked about again (я снова осмотрелся). To the northward, too, no Martian was visible (к северу также не видно было ни одного марсианина).

When I had last seen this part of Sheen in the daylight (когда я последний раз видел эту часть Шина при дневном свете) it had been a straggling street of comfortable white and red houses (она была = представляла собой улицу с беспорядочно разбросанными уютными белыми и красными домами; to straggle — быть разбросанным, тянуться беспорядочно), interspersed with abundant shady trees (перемежавшимися пышными тенистыми деревьями; to intersperse — разбрасывать, вкрапливать; abundant — обильный, изобилующий). Now I stood on a mound of smashed brickwork, clay, and gravel (теперь я стоял на холме из разбитой кирпичной кладки, глины и гравия), over which spread a multitude of red cactus-shaped plants, knee-high (на котором разрослось множество красных, по форме походивших на кактус, растений высотой до колен; to spread — распространяться), without a solitary terrestrial growth (без единого земного растения; growth — рост, развитие; растительность, поросль) to dispute their footing (которое /могло бы/ препятствовать их распространению; to dispute — спорить, дискутировать; противиться, препятствовать; footing — точка опоры; устойчивое, прочное положение). The trees near me were dead and brown (побуревшие деревья вокруг меня были мертвы), but further a network of red thread scaled the still living stems (но /немного/ дальше по все еще живым стволам ползли красные нити; network — сеть; совокупность; to scale — подниматься, взбираться /по лестнице и т. п./; scale — лестница).

When I had last seen this part of Sheen in the daylight it had been a straggling street of comfortable white and red houses, interspersed with abundant shady trees. Now I stood on a mound of smashed brickwork, clay, and gravel, over which spread a multitude of red cactus-shaped plants, knee-high, without a solitary terrestrial growth to dispute their footing. The trees near me were dead and brown, but further a network of red thread scaled the still living stems.

The day seemed, by contrast with my recent confinement, dazzlingly bright (день казался, после моего недавнего заключения, ослепительно ярким), the sky a glowing blue (а небо — пылающе-голубым). A gentle breeze kept the red weed that covered every scrap of unoccupied ground gently swaying (легкий ветерок качал: «заставлял качаться» красную траву, покрывавшую каждый клочок незанятой земли). And oh! the sweetness of the air (и, о, /Боже/, эта свежесть воздуха)!

The day seemed, by contrast with my recent confinement, dazzlingly bright, the sky a glowing blue. A gentle breeze kept the red weed that covered every scrap of unoccupied ground gently swaying. And oh! the sweetness of the air!

(Что произошло за пятнадцать дней; work — работа; результат труда)

For that moment I touched an emotion beyond the common range of men (в тот момент я испытал чувство, совершенно незнакомое человеку: «вне обычной сферы человека»; to touch — касаться, трогать; соприкасаться), yet one that the poor brutes we dominate know only too well (которое, однако, бедным животным знакомо очень хорошо; only — только /зд. служит для усиления/). I felt as a rabbit might feel returning to his burrow (я чувствовал себя так же, как мог бы чувствовать себя кролик, вернувшийся к своей норе) and suddenly confronted by the work of a dozen busy navies (и вдруг столкнувшийся /там/ с дюжиной работающих землекопов) digging the foundations of a house (роющих /землю/ под фундамент дома).

For that moment I touched an emotion beyond the common range of men, yet one that the poor brutes we dominate know only too well. I felt as a rabbit might feel returning to his burrow and suddenly confronted by the work of a dozen busy navvies digging the foundations of a house.

But so soon as this strangeness had been realized it passed (но как только /я/ осознал это: «эту странность», /мысль/ об этом ушла), and my dominant motive became the hunger of my long and dismal fast (и главным моим ощущением стал голод /после столь/ долгого и изнурительного: «угнетающего» поста). In the direction away from the pit (в стороне от ямы; direction — направление) I saw, beyond a red-covered wall (за стеной, покрытой красной /травой/, я увидел), a patch of garden ground unburied (клочок нетронутой земли в саду; unburied — непогребенный; to bury — хоронить, зарывать в землю). This gave me a hint (это дало мне намек = мне пришла в голову мысль), and I went knee-deep, and sometimes neck-deep, in the red weed (и я побрел /туда/, по колено, а иногда и по шею, /увязая/ в красной траве). The density of the weed gave me a reassuring sense of hiding (плотность травы придавала мне ободряющее ощущение скрытности; to reassure — заверять, уверять, убеждать; успокаивать; утешать).

But so soon as this strangeness had been realized it passed, and my dominant motive became the hunger of my long and dismal fast. In the direction away from the pit I saw, beyond a red-covered wall, a patch of garden ground unburied. This gave me a hint, and I went knee-deep, and sometimes neck-deep, in the red weed. The density of the weed gave me a reassuring sense of hiding.

In the end the red weed succumbed almost as quickly as it had spread (в конечном счете, красная трава погибла почти так же быстро, как до этого разрослась; to succumb — не выдержать, уступить; погибнуть). A cankering disease, due, it is believed, to the action of certain bacteria (язвенная болезнь, /вызванная/, как полагают, действием каких-то бактерий; bacteria — мн. ч. от bacterium — бактерия, микроб), presently seized upon it (в скором времени охватила ее; to seize — хватать; охватить). Now by the action of natural selection (в настоящее время из-за «действия» естественного отбора), all terrestrial plants have acquired a resisting power against bacterial diseases (все земные растения приобрели силу сопротивления = способность сопротивляться болезням, /вызванным/ бактериями) — they never succumb without a severe struggle (они никогда не погибают без серьезной борьбы), but the red weed rotted like a thing already dead (но красная трава разлагалась, как будто была уже погибшей).

In the end the red weed succumbed almost as quickly as it had spread. A cankering disease, due, it is believed, to the action of certain bacteria, presently seized upon it. Now by the action of natural selection, all terrestrial plants have acquired a resisting power against bacterial diseases — they never succumb without a severe struggle, but the red weed rotted like a thing already dead.

My first act on coming to this water was, of course, to slake my thirst (подойдя к воде, первым моим делом было, конечно, утолить жажду). I drank a great deal of it (я выпил ее очень много) and, moved by an impulse, gnawed some fronds of red weed (и, движимый внезапным порывом, сунул в рот несколько листков красной травы; to gnaw — грызть, глодать); but they were watery, and had a sickly, metallic taste (но они были водянистыми и имели противный металлический вкус; sickly — хворый, хилый; тошнотворный, отвратительный). I found the water was sufficiently shallow for me to wade securely (я обнаружил, что было достаточно мелко, чтобы я мог спокойно перейти вброд), although the red weed impeded my feet a little (хотя красная трава немного и опутывала мне ноги; to impede — препятствовать, мешать, задерживать); but the flood evidently got deeper towards the river (но поток явно становился глубже /по мере приближения/ к реке), and I turned back to Mortlake (и я повернул назад к Мортлейку). I managed to make out the road (я сумел разобрать дорогу) by means of occasional ruins of its villas and fences and lamps (по попадающимся время от времени развалинам вилл, изгородям и фонарям; by means of — посредством, при помощи), and so presently I got out of this spate (и таким образом вскоре выбрался из этого половодья; spate — внезапный разлив реки; половодье) and made my way to the hill going up towards Roehampton (и направился к холму, следуя в направлении Рохэмптона) and came out on Putney Common (и вышел на пустошь близ Патни).

My first act on coming to this water was, of course, to slake my thirst. I drank a great deal of it and, moved by an impulse, gnawed some fronds of red weed; but they were watery, and had a sickly, metallic taste. I found the water was sufficiently shallow for me to wade securely, although the red weed impeded my feet a little; but the flood evidently got deeper towards the river, and I turned back to Mortlake. I managed to make out the road by means of occasional ruins of its villas and fences and lamps, and so presently I got out of this spate and made my way to the hill going up towards Roehampton and came out on Putney Common.

After sunset I struggled on along the road towards Putney (после заката я продолжал тащиться по дороге к Патни; to struggle on — продолжать бороться /за существование/; продолжать с трудом делать что-л.), where I think the Heat-Ray must have been used for some reason (где, я полагаю, по какой-то причине /марсиане/ использовали тепловой луч). And in the garden beyond Roehampton I got a quantity of immature potatoes (и в огороде за Рохэмптоном я набрал недозрелого картофеля; garden — сад; огород; quantity — количество), sufficient to stay my hunger (достаточного для того, чтобы утолить мой голод; to stay — останавливать; утолять /боль, голод/). From this garden one looked down upon Putney and the river (с этого места были видны Патни и река). The aspect of the place in the dusk was singularly desolate (вся округа в сумерках была в необычном запустении; aspect — аспект, сторона; /внешний/ вид; desolate — покинутый, одинокий; заброшенный, запущенный): blackened trees, blackened, desolate ruins (почерневшие деревья, темные, заброшенные развалины), and down the hill the sheets of the flooded river (а у подножия холма широкие полосы разлившейся реки), red-tinged with the weed (окрашенные травой в красный цвет). And over all — silence (и повсюду тишина). It filled me with indescribable terror (меня переполнял неописуемый ужас; indescribable — неопределенный, смутный; неописуемый) to think how swiftly that desolating change had come (при мысли /о том/, насколько быстро произошла эти разрушительная перемена).

After sunset I struggled on along the road towards Putney, where I think the Heat-Ray must have been used for some reason. And in the garden beyond Roehampton I got a quantity of immature potatoes, sufficient to stay my hunger. From this garden one looked down upon Putney and the river. The aspect of the place in the dusk was singularly desolate: blackened trees, blackened, desolate ruins, and down the hill the sheets of the flooded river, red-tinged with the weed. And over all — silence. It filled me with indescribable terror to think how swiftly that desolating change had come.