Анна андреева андрей Дмитриевич
жүктеу/скачать 0.55 Mb.
|
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Клавинька! Ты ещё до ста лет… КЛАВА. Не успокаивай. Ты знаешь и я знаю: дни мои сосчитаны. Обещай: не будешь жениться. Подумай о наших детях. О Тане. О Любе. О Диме. (Плачет). Если у тебя появится женщина, ты сделаешь их несчастными. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Обещаю, обещаю. Клава закрывает глаза. Делает угасающий знак рукой: выключи телевизор. Андрей Дмитриевич выключает телевизор. Темнота. Квартира Сахарова. Андрей Дмитриевич и Зельдич. Портрет Клавы в траурной рамке. ЗЕЛЬДИЧ. Держись. Тяжело, я понимаю. Столько лет вместе. Как дети? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люба с друзьями в Крым уехала. Таня иногда забегает, но у неё своя семья. Дима со мной. Обходим с ним окрестные кафе и рестораны. Каждый день обедаем в новом. И у нас правило: каждая еда – какое-нибудь одно блюдо, но в большом количестве. ЗЕЛЬДИЧ. Что ты всё дома и дома. Жизнь продолжается. Выбирайся в свет. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (О своём). Когда Клава была жива, я её не замечал. Ушла – и я обнаружил: она занимала в моей жизни огромное место. С ней было одиночество, но оно делилось на двоих. А теперь одиночество навалилось на меня одного. ЗЕЛЬДИЧ. Ну не так всё трагично. Ты не одинок. Я с тобой. В институте тебя любят. Кстати, твоя последняя работа по барионной асимметрии Вселенной – это прорыв. Я восхищён. Доложишь её на пятничном семинаре. Кабинет Министра атомной промышленности. Министр сидит за столом. Входит Андрей Дмитриевич. МИНИСТР. Знаешь, что лежит перед мной? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Нет. МИНИСТР. Твои, с позволения сказать, «Размышления». Подбросил ты западным клеветникам подарочек. Вражеское радио с утра до вечера трезвонит: Захаров! Захаров! Отец советской водородной бомбы! А Зельдич, Харитон, Забабахин, Гинзбург, Давыденко кто? Подкидыши? А их вклад не меньше твоего. Много не себя берёшь. Вот тебе бумага, вот ручка – пиши отлуп. Пиши: я, Сахаров Андрей Дмитриевич, не имею никакого отношения к клеветнической стряпне под названием «Размышления»… АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Извините, но писать, как вы выражаетесь, отлуп не собираюсь. МИНИСТР. Как это не собираешься? Ведь клевета! АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Это действительно моя статья, и она отражает мои убеждения. МИНИСТР. Это бред, а не убеждения. В твоей статье много вредной путаницы. Ты противопоставляешь начальству интеллигенцию. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я не противопоставляю, я просто… МИНИСТР. Да читал я! Читал твои сопли. Но разве мы, руководители, не есть истинная народная интеллигенция? Вот я, министр, откуда появился? С самых низов. С Будённым в Первой конной головы белой сволочи рубал. Генеральных секретарей не с Луны нам присылают. Они начинали путь от станка, от сохи. Леонид Ильич – из рабочих! Куда уж народнее. Ну, а рассуждения о конвергенции – это вообще ни в какие ворота. Утопия. Нет, не утопия. Бред! Вредный идеологический бред. Нет никакой гуманизации капитализма! АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Но я как раз… МИНИСТР. Дай мне сказать! А ты капиталистов спросил: нужна им твоя конвергенция? Да и спрашивать не надо! У них одно на уме: как бы уничтожить нас. Социализм – это смерть для них. Мы социализм добыли большой кровью и никому не отдадим его на растерзание. Зря что ли мы в Первой конной с Будённым? Теперь об управлении страной. Тут ты пишешь, что при Сталине… АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Но я привожу цитату из Ленина… МИНИСТР. Дай мне сказать! Тоже нашёлся знаток Ленина. Легко упрекать Сталина за жестокость, за репрессии, за лагеря. Но без твёрдой руки нельзя было сделать огромное дело – восстановить разрушенное войной хозяйство, ликвидировать американскую атомную монополию. Мы всё вынесли! Мы обязаны быть сильными. Сильней, чем капиталисты – тогда будет мир. Вопрос стоит так: или мы, или они. Как в Гражданскую. Мы с Будённым… А ты: конвергенция, сближение, перенять лучшие черты у капитализма… И откуда, интересно, ты таких пораженческих мыслей поднабрался? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Это мои мысли. Выстраданные. Без свободы мнений, без открытого обсуждения вопросов прогресс общества невозможен. МИНИСТР. Да-а, болезнь зашла в тебя глубже, чем казалось… В общем так: я пишу приказ о переводе тебя с Объекта. С такими взглядами тебя надо держать подальше от государственных секретов. Москва. Физический институт. Андрей Дмитриевич у доски делает сообщение. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Свидетельством начального горячего состояния Вселенной является реликтовое излучение. В своей работе я исхожу из горячей модели и из следующего многозначительного факта – во Вселенной имеется барионная асимметрия. При этом, что требует особенного объяснения, барионов гораздо меньше, чем фотонов реликтового излучения – примерно одна стомиллионная или даже миллиардная доля. Сам факт существования барионной асимметрии свидетельствует об отсутствии в природе закона сохранения барионного заряда. (Кладёт мел на доску). В аудитории повисает тишина. ЗЕЛЬДИЧ. Андрей Дмитриевич, у вас всё? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Да. К доске выскакивает Первый Физик. ПЕРВЫЙ ФИЗИК. Если это верно, тогда исключительно важно. Если это неверно, тоже исключительно важно. ЗЕЛЬДИЧ. (поворачивается к аудитории). Ещё какие мнения, соображения? Вопросы? ВТОРОЙ ФИЗИК. Неожиданная гипотеза. Настолько сумасшедшая, что выглядит истинной. ЗЕЛЬДИЧ. Понятно. Мне нужна газета. Кто у нас грамотный? Второй Физик лезет в портфель, достаёт «Правду», протягивает Зельдичу. Тот берёт газету, стелет ёё на пол у ног Андрея Дмитриевича, встаёт на колени. ЗЕЛЬДИЧ. Андрей Дмитриевич! Умоляю! Брось заниматься разной ерундой! АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (ему неловко). Марк Борисович, да что ты! Поднимись. Что ты имеешь в виду под ерундой? ЗЕЛЬДИЧ. Ты знаешь, о чём я. (Поднимается с колен). Андрей, ты же гений. Гений в физике. Брось ты эту грязь! Политику я имею в виду. Брось графоманство! Ведь в космологии есть проблемы, которые кроме тебя никто не сможет решить. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Под графоманством ты имеешь в виду мой трактат? Это не графоманство, это новый взгляд на мир. ЗЕЛЬДИЧ. Хорошо, не графоманство. Рассуждения. Но детские! Ну, что за наивные мысли о демократии. Упаси, Господь, нас от таких глыб. Ты представляешь, что будет, если у нас вдруг воцарится демократия? Нет-нет, не отвечай – твои доводы знаю. Послушай мои. Действительно, народные массы, то, сё, гласность, свобода, митинги, марши. А кончится - самоуправством. Восторжествуют подонки демагогические. Демократия – это демагогия и ничего больше… АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Но на Западе… ЗЕЛЬДИЧ. Ты был на Западе? Нет. Потому не знаешь, как там механизм устроен и кто его заводит. А у нас если грянет демократия – разграбят всё, что можно, а потом распродадут Россию по кусочкам. У русского человека что ведущее в натуре? Хапнуть! Ты недоволен нынешними порядками? И я недоволен. Многие недовольны. Ну так верный путь исправить эти порядки – делать что-то реальное, а не воздух словесами сотрясать. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Слово и есть реальное дело. Слово способно изменить мир. ЗЕЛЬДИЧ. Мечтатель ты наш. Витаешь где-то там... Телефонный звонок. Андрей Дмитриевич берёт трубку. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Сахаров. ГОЛОС ЧАЛИДЗЕ. Андрей Дмитриевич, вам звонит Валерий Чалидзе. Вам о чём-нибудь говорит моя фамилия? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Да. Я слышал, что вы правозащитник, редактор самиздатовского журнала «Общественные проблемы». ГОЛОС ЧАЛИДЗЕ. Что ж, это облегчит разговор. Не возражаете встретиться? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Согласен. ГОЛОС ЧАЛИДЗЕ. Замечательно. Приезжайте ко мне. Запишите адрес… Андрей Дмитриевич пишет на бумажке, кладёт трубку. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Правозащитник Чалидзе звонил. Приглашает встретиться. ЗЕЛЬДИЧ. Андрей, ты теряешь разум. Квартира Чалидзе. ЧАЛИДЗЕ. Андрей Дмитриевич, мы создаём Комитет прав человека. Предлагаю вам стать членом комитета. Будем на полную мощь использовать такую влиятельную фигуру как вы. Пора по-серьёзному браться за защиту любого, кто открыто проявляет несогласие с Системой и попадает по колёса репрессивной машины. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Ваше предложение заслуживает внимания. Но меня смущает юридический уклон в работе Комитета – я физик, не юрист. ЧАЛИДЗЕ. Я придерживаюсь принципа: если не я, то кто? Если не вы, то кто? Согласны? Андрей Дмитриевич кивает головой. ЧАЛИДЗЕ. Ну, вот и замечательно. (Раздвигает стол, ставит стулья). Поздравляю: вы член Комитета. Это большая честь. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Благодарю за доверие. Я пойду. ЧАЛИДЗЕ. Никуда вы не пойдёте. Сейчас подвалит народ. Наши! У меня сегодня день рождения – неужели проигнорируете такое событие? Появляются Диссиденты. Представляются Андрею Дмитриевичу. ПЕРВЫЙ ДИССИДЕНТ. Андрей Твердохлебов. Физик-теоретик. ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. Сергей Ковалёв. Биолог. ТРЕТИЙ ДИССИДЕНТ. Григорий Подъяпольский. Литератор. ЧЕТВЁРТЫЙ ДИССИДЕНТ. Григорий Померанц. Историк. ШЕСТОЙ ДИССИДЕНТ. Великанова. Татьяна. Православная. ЧАЛИДЗЕ. Рассаживаемся, друзья. ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. Главное посадить академика Сахарова. И надолго! Жизнерадостный смех. ЧАЛИДЗЕ. Андрей Дмитриевич, первый тост – ваш. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Мой? Да я… ЧАЛИДЗЕ. Вы в некотором роде именинник, новый член Комитета. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Встаёт, задумывается. Поворачивается к Чалидзе). Извините, Валерий, первый тост будет не о вас. Знаете, у меня неожиданное чувство счастья. Почему неожиданное? Потому что я его давно не испытывал. Последний раз это было… (Пауза). Неважно, когда было. Сейчас такое же волнующее, даже восторженное чувство. Счастье, что узнал всех вас. Мне не хватало таких людей, как вы. Искренних. Честных. Да, я встречал честных. И искренние найдутся среди моих знакомых. Найдутся и те, кто не боится высказываться честно. Правда, в узком кругу. На кухне. Но они не переходят черту, за которой – противостояние Системе. А вы – за чертой. Сознательно выбрали позицию – против. Вы против беззакония. Против нарушения прав человека. Я где-то слышал выражение «молодые штурманы будущей бури». Вы – штурманы. Бури. Будущей. Пусть сильнее грянет буря! За вас. Все выпивают. Завязывается разговор – громче, громче. ПЕРВЫЙ ДИССИДЕНТ. Андрей Дмитриевич, эпиграфом к своему трактату вы выбрали высокие строки «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой!» Почему вы выбрали именно эти слова? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Строки Гёте близки мне активным героическим романтизмом. Они отвечают моему мироощущению – жизнь прекрасна и трагична. В статье хотел выразить трагические, необычайно жизненные для меня вещи. Это призыв преодолеть вызовы эпохи. Выслушивают. Возвращаются к застольным разговорам. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Наклоняется к Чалидзе). Валерий, а кто вон та женщина? У неё смелый профиль. Поза царственная. ЧАЛИДЗЕ. Это Боннэр. Елена. Но все зовут её Люсей. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Фамилия необычная. Она француженка? ЧАЛИДЗЕ. Есть в ней французская кровь. Тётя в Париже, ездит иногда к ней. Но ведущая её национальность – еврейка. Есть в Люсе и значительная доля армянской крови. Отец Геворк Алиханов расстрелян. В тридцать седьмом. Мать сидела при Сталине. Люся самоотверженно помогает политзаключённым. У неё обострённое чувство справедливости. К Андрею Дмитриевичу подсаживается Второй диссидент. ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. Андрей Дмитриевич, я внимательно прочитал ваш трактат. Это большой труд. Но у меня возникли некоторые замечания. Только не обижайтесь. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я открыт для критики. ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. Понимаете, неглубокие у вас оценки этой античеловечной системы… Социализм я имею в виду. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Но я пишу… ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. Читал я, читал! Вы идеализируете социализм. А это учение для дураков. Но мы-то с вами не дураки. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Мне, однако, представляется, что… ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. Вы оторваны от жизни, потому плохо представляете, в какой стране живёте. И масштабнее надо мыслить. Эту трухлявую посудину под названием СССР надо раскачать и опрокинуть. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. В своём трактате я… ВТОРОЙ ДИССИДЕНТ. И тон вашей статьи примиренческий. Спокойный. Можно даже сказать, пораженческий. А надо, чтобы статья гудела как набат. Подходит Чалидзе. ЧАЛИДЗЕ. Андрей Дмитриевич, идёмте - познакомлю вас с Люсей. Москва. Квартира Сахарова. Андрей Дмитриевич слушает радио. Входит Зельдич. «ГОЛОСА». Отец советской водородной бомбы Андрей Сахаров в своей работе утверждает, что мир будет спасён, если руководители каждой из систем признают полную победу другой системы в термоядерной войне… Александр Солженицын считает, что Сахаров упускает возможность существования в Советском Союзе живых национальных сил… Профессор Принстонского университета Авраам Раби отмечает: Сахаров питает куда большее уважение к демократическому процессу, чем большая часть новых левых. По мнению профессора Теллера, физик Сахаров говорит свободно и независимо, будто принадлежит к американскому интеллектуальному истеблишменту… Андрей Дмитриевич выключает радио. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Недавно передали: по данным Международной книжной ассоциации общий тираж моего трактата 18 миллионов экземпляров. Третье место после Мао Цзэдуна и Ленина. Но впереди Жоржа Сименона и Агаты Кристи! Мой трактат увлекательнее детективов. ЗЕЛЬДИЧ. На меня большие числа не действуют. Ты написал ярко, убедительно, но - не сказал ничего нового. Уход от сталинщины, от кошмарного прошлого – бесспорно, даже и обсуждать это смешно. А в остальном банальность на банальности. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Извини, не угодил тебе. ЗЕЛЬДИЧ. Да ты не обижайся! Я по-дружески. Меня другое печалит: подрывные силы используют тебя – вот и вся конвергенция. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Ты ещё скажи, что меня финансирует госдеп! ЗЕЛЬДИЧ. Не исключено. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Марк! Ты в своём уме?! ЗЕЛЬДИЧ. Я-то в своём, а вот ты… У тебя же здесь (показывает на голову) мозги были. Гениальные. А теперь, такое впечатление, у тебя вместо головы репа. Теперь понятно, почему не появляешься на научных семинарах, забросил теорию барионной асимметрии. У тебя занятие поувлекательнее – общаться с обделёнными умом людишками. Москва, квартира Сахаровых. Андрей Дмитриевич и Боннэр АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Понимаете, Люся, я мучаюсь. Мучаюсь, что занимаюсь обманом: прокричали на весь мир, что наш Комитет вызвался защищать права человека, а как раз защитить человека и не можем. Мне пишут письма, а них душераздирающие истории. Ко мне прямо сюда, в квартиру, валом жалобщики. А я ничем не могу помочь. Никому. Получается, обманываю надежды людей. БОННЭР. Это всё ненужная рефлексия, Андрей Дмитриевич… АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Обращайтесь ко мне по имени - Андрей. Я же называю вас – Люся. БОННЭР. Хорошо. По имени и в самом деле удобнее. Всё очень просто, Андрей: мы, правозащитники, призваны не для помощи так называемым простым людям. С их проблемами – в очереди на квартиру обошли, семейные дрязги, незаконные увольнения, премию зажали - и прочей дребеденью пусть разбираются власти. На то они и власти, чтобы беспокоиться о своём народе. Наша задача – создать в обществе настроение нетерпимости к самой власти. Мы помогаем тем, кто выступает против тиранической системы. Кто подвергается давлению. Кто страдает за народ. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Полностью с вами согласен. Но я мало что могу. БОННЭР. Вы многое можете. У вас имя, которое знает весь мир. Имя надо использовать на полную катушку. Завтра суд над Шихом. (Замечает непонимающий взгляд Андрея Дмитриевича). Ших – так мы называем Юру Шихановича. Самоотверженный человек. Подписал письмо в защиту Есенина-Вольпина, и Шиха уволили из университета. А потом арестовали. Вот кому нужна помощь. Завтра в суде будем протестовать. Москва. Улица. Здание суда. У входа Человек в штатском, на левом рукаве повязка дружинника. Подходят Андрей Дмитриевич, Боннэр, Диссиденты. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Человеку в штатском). Я академик Сахаров. ЧЕЛОВЕК В ШТАТСКОМ. Ну и что? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я член комитета по защите прав человека. ЧЕЛОВЕК В ШТАТСКОМ. Ну и что? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я хочу пройти на судебное заседание. ЧЕЛОВЕК В ШТАТСКОМ. Ну и что? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Судят нашего друга Юрия Шихановича. ЧЕЛОВЕК В ШТАТСКОМ. Ну и что? ПЕРВЫЙ ДИССИДЕНТ. Друзья, навалимся! Диссиденты отталкивают Человека в штатском. Пытаются открыть дверь суда. Дверь с треском распахивается, выскакивают Люди в штатском, вытесняют Диссидентов на улицу, валят их на землю. Двое Людей в штатском заламывают руки Андрею Дмитриевичу. Боннэр подскакивает к Человеку в штатском, даёт ему пощёчину. Её волокут в машину. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Рвётся к Боннэр). Люся! Люся! ЧЕЛОВЕК В ШТАТСКОМ. Мы вашу бандитскую шайку в бараний рог скрутим. Появляются иностранные Корреспонденты. Тянут микрофоны к Андрею Дмитриевичу. КОРРЕСПОНДЕНТЫ. Андрей Сахаров, что вы думаете о визите Никсона в Москву… Академик Сахаров, правда, что вы написали письмо Киссинджеру? Что вы думаете о поправке Джексона-Веника? Андрей Сахаров, какова ваша позиция по противоракетной системе? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я считаю нужным заявить, что советские власти без закона бросили за решётку тысячи честных людей. Единственная вина которых – они борются за свободу. Надо сделать эту страну правовым государством, когда никто не сможет командовать судьёй, следователем, прокурором. Мы обязаны стать страной без преследования за убеждения. Сейчас мы переживаем такой момент истории, когда решительная поддержка Западом принципов открытого общества, прав человека являются абсолютной необходимостью... Москва. Квартира Сахарова. Андрей Дмитриевич и Зельдич. ЗЕЛЬДИЧ. У меня к тебе серьёзный разговор. Я перечитал твой трактат. И был неправ, когда говорил, что в нём детские мысли. В нём дух новаторства, конструктивное начало. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. А если есть конструктивное начало – присоединяйся! Если ты, если Капица, Леонтович… кто ещё? Женя Забабахин, Бруно Понтекорво, Георгий Флёров, ещё с десяток академиков поставят подписи под моим трактатом, то власти призадумаются. Пойдут на демократические изменение в обществе. Пойдут на диалог с оппозицией. ЗЕЛЬДИЧ. Я имею в виду другое - конструктивное начало твоего трактата надо реализовать в конкретных делах. Важно дело, а не словеса. Дело! Почему бы тебе не выйти с предложением: создать при Совете Министров группу экспертов? Эта группа помогла бы стране перестроить советскую технику и науку в прогрессивном духе. Ты, естественно, во главе комитета. Вот чем ты можешь быть полезен стране, народу. Это будет по-настоящему конструктивно. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Это несерьёзный разговор. Ты предлагаешь улучшать тоталитарную систему. ЗЕЛЬДИЧ. Может, и так: улучшать. Чтобы у системы проявилось человеческое лицо. Я сторонник теории малых дел. Во всём нужна постепенность. Страна исчерпала лимит революций. Изменения возможны только сверху. К верхам нужно обращаться. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Между прочим, первый вариант своего трактата я направил Брежневу. Ответа не дождался. ЗЕЛЬДИЧ. Может, он размышляет, как лучше тебе ответить. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Понимаю: шутка. А если серьёзно: наши вожди не нуждаются в советах снизу. ЗЕЛЬДИЧ. Жалко тебя. Суетишься. По мелочам размениваешься. А в физике сейчас такие захватывающие горизонты распахиваются. (Пауза). Слышал, ты связался с этой… как её?.. Боннэр… АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Марк, ты мне друг, но даже другу я не позволю лезть в свою личную жизнь. Извини за резкость. ЗЕЛЬДИЧ. Я не лезу. Просто сочувствую тебе. Сам накидываешь петлю на шею. Слышал, собираешься на суд над Щаранским? АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я буду там. Чтобы противостоять беззаконию. ЗЕЛЬДИЧ. Щаранский – у него не всё ладно здесь (Стучит по голове). Он из психушки не вылезает. Твои неразборчивые связи приведут к тому, что ты поставишь себя (с нажимом) по ту сторону. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. А я уже, как ты выразился, по ту сторону. И на той стороне, то есть уже на этой стороне – правда. Правда истории, правда человека. ЗЕЛЬДИЧ. Ты делаешь огромную ошибку. Непоправимую. Москва. Квартира Боннэр. 1972 год. Боннэр и её Подруга. ПОДРУГА. Люсь, слушай, это правда, что у тебя со знаменитым Сахаровым как бы роман? БОННЭР. Роман не роман. Даже и не знаю, как определить… ПОДРУГА. Но было? БОННЭР. Всё-то тебе, Зоечка, надо знать! Не было. ПОДРУГА. А как он выглядит? По «голосам»: Сахаров, Сахаров, академик, отец водородной бомбы, а карточку по радио не показывают. БОННЭР. (Вынимает из стола фотографию). Вот, смотри. Тут Адику около сорока. ПОДРУГА. Как ты его назвала? Адик? БОННЭР. Да, Адик. Его так в детстве мама называла. Я, правда, обращаюсь к нему Андрей Дмитриевич. (Смотрит фотографию). Тут у него вид самодовольный. А на самом деле он очень стеснительный. Знаешь, что поразило: он неискажён советской системой. Из его рассказа поняла, почему неискажён: в школу он пошёл только в шестой класс. До тринадцати лет домашнее воспитание и обучение. жүктеу/скачать 0.55 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|