Анна андреева андрей Дмитриевич



бет5/7
Дата23.06.2016
өлшемі0.55 Mb.
#155809
1   2   3   4   5   6   7

БОННЭР. (Шлёпает его по затылку). Сократ ты мой многомудрый. Что ж, ссылка так ссылка. Хорошо, что не каторга.
Темнота.

ГОЛОС ГЕНПРОКУРОРА. Сахаров Андрей Дмитриевич, несмотря на неоднократные предупреждения, продолжает заниматься деятельностью, наносящей ущерб интересам государства, совершив действия, за которые законом предусмотрена уголовная ответственность. Сахаров систематически распространяет заведомо ложные измышления, позволяет себе клеветнические высказывания о советском строе и коммунистической партии. Высказывания Сахарова широко используются враждебными советскому народу силами и наносят ущерб интересам государства. В связи с систематическим совершением действий Сахаровым, порочащих его как награждённого, и принимая во внимание многочисленные предложения советской общественности, Президиум Верховного совета СССР постановляет: лишить Сахарова Андрея Дмитриевича звания Героя социалистического труда, всех орденов и медалей, званий лауреата Ленинской и Государственных премий. Принято решение о высылке Сахарова из Москвы в место, исключающее преступные контакты с иностранными гражданами. Таким местом выбран город Горький. Жене Сахарова Боннэр Елене Георгиевне из соображений гуманности разрешено сопровождать его в период ссылки.
Горький. Квартира, которую определяют как место пребывания в ссылке Андрея Дмитриевича и Боннэр.

БОННЭР. А просторно – четыре комнаты. Кухня. Холодильник. Ванная. Сортир. Унитаз засран, ну, этого можно было ожидать. Могли бы обстановку поприличнее подобрать. Уныло как-то. Холодрыга. (Присматривается к термометру). Ого! Всего одиннадцать градусов. Это что специально - холодом пытать ссыльных? Негуманно.

Появляется Старший уполномоченный КГБ и Кураторы.

СТАРШИЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ. Я старший уполномоченный КГБ Сидоров. Мне поручено проинформировать вас о порядке вашего нахождения в городе Горький. Первое: вы не имеете права покидать пределы города Горький. Второе: за вами установлен гласный надзор. (Поворачивается к Кураторам). Это ваши кураторы из Комитета государственной безопасности - майор Чупров и капитан Шувалов. Если у вас возникнут какие вопросы, обращайтесь к ним. Третье: вы не имеете права иметь контакты с иностранцами. Под контактами понимаются встречи, разговоры, в том числе и телефонные. Четвёртое: вы не имеете право на почтовую и телефонную связь с заграницей. Пятое: вы обязаны три раза в месяц отмечаться в городском управление внутренних дел. При неявке будете подвергнуты принудительному приводу.

БОННЭР. Я не вижу здесь телефона.

СТАРШИЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ. Телефон вам не положен. Ближайший переговорный пункт – на почте. Шестое: раз в месяц ссыльному Сахарову разрешена встреча с родственниками.

Старший уполномоченный и Кураторы исчезают.

БОННЭР. Не иметь контакты с иностранцами! Какие могут быть иностранцы в закрытом городе? Впрочем, поконтактируем… (Включает транзистор).

«ГОЛОСА». Сообщения о высылке Андрея Дмитриевича - непрерывная тема.

БОННЭР. Ладно, спать. У нас был трудный день. Хорошо, что захватила пледы.

Укладываются спать. Звонок в дверь.

БОННЭР. (Смотрит на часы). Час ночи. Наверное, кураторы жаждут осуществить гласный надзор. Пора им уже: ссыльные пять часов без надзора.

Долгий звонок в дверь.

Андрей Дмитриевич встаёт, открывает дверь. Врываются двое Мужчин. То ли пьяны, то ли изображают алкогольное состояние.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Мы рабочие. Представители, так сказать, гегемона. И желаем посмотреть, какой такой Сахаров! Ты Сахаров?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я Сахаров. Вы выпили, потому разговора у нас не получится.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Желаем потолковать с тобой по-нашему, по-рабочему. (Достаёт из кармана пистолет). Ну, так что – будем говорить или как? Ты почему против интернациональной помощи братскому афганскому народу?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Это не братская помощь, а агрессия против суверенного государства.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Какие слова знаешь – суверенный! Я рубану по-простому: пляшешь ты под дудку Америки. И эта… как её фамилия? Ну, неважно. Еврейка, короче. Это она тебя подзуживает.

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Я одобряю политику нашего государства. Она правильная, политика. Миролюбивая!

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. На фронте таких предателей, как ты, вешали, а тебя, подонка, мы раздавим как таракана. Почему ты против русских?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я не против русских. Я за то…

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Я был в Таллине! Это русский город. Но мяса для нас, русских, там нет. Продают только эстонцам. Это как понимать? А ты защищаешь фашистов.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я не защищаю фашистов, я выступаю за то…

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Имей в виду, долго ты здесь не задержишься. Для тебя подобрано местечко поуютнее, километрах в тридцати отсюда.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Санаторий, так сказать. Там людей быстренько в идиотов превращают! Вправят там тебе мозги.

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты Иуда! Готов лизать зад Рейгану! Америкосы и так вооружены против нас до зубов, а ты, сучье отродье, призываешь их вооружаться ещё больше… (Размахивает пистолетом). Раздавлю!

ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Устроим тебе такой Афганистан, что обделаешься! Прямо сейчас устроим!

Появляется Боннэр.

БОННЭР. Андрей, с кем это ты? (Отворачивается от амбре, идущего от посетителей, машет ладонью).

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Что, не нравится русский дух? Терпи. О, как зыркает! (Андрею Дмитриевичу). Ты что - русской бабы не мог найти? А этой сучке пора в Израиловку. Или… (Наставляет на Боннэр пистолет. Щелчок. Появляется огонёк – это зажигалка).

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. (Отталкивает Первого). Вон отсюда!

ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Но-но-но! Аккуратнее с ручонками-то. А то сейчас вот этим (показывает пудовый кулак) оприходую тебя. Будешь в гробу смирно лежать.

Появляются Кураторы. Выталкивают Мужчин из квартиры.

БОННЭР. Гэбисты. Мне страшно, Адик.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Не бойся. Это проверка нашей силы духа. Мы – сильнее.

Горький. Квартира. Боннэр заклеивает окна. Андрей Дмитриевич пишет за столом.

БОННЭР. Как сифонит! Последнее окно заклею и наступит благодать как в субтропиках. (Смотрит комнатный термометр). Только 14! Полюс холода! (Всматривается в окно). Боже, сколько ж лоботрясов по нашу душу… Двое гавриков топчутся на углу у аптеки. Ещё один у другого угла. Ага, на скамейке читает газету – тоже наш. Двое в штатском ходят туда-сюда от остановки до дома. А ты, скотинка, чего там пялишься? (Показывает кулак). В бинокль из окна соседнего дома наблюдает. Итого семь человек на страже: как бы ни устроили побег два старых слабых человека. Проще соорудить колючую проволку, вышки с часовыми расставить. (Пауза). Слушай, что я сочинила.

Из московского окна

Площадь Красная видна,

А из нашего окошка

Только улица немножко,

Только мусор и говно.

Лучше не смотреть в окно,

Где гуляют топтуны -

Представители страны.

Андрей Дмитриевич подходит, обнимает сзади Боннэр.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Знаешь, о чём я думаю?

БОННЭР. Догадываюсь. О своём любимом реликтовом излучении, о чём же ещё?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. И о нём тоже. Представляешь, до меня только что дошло: в последние доли секунды испарения чёрных минидыр рождаются все частицы, в том числе магнитные монополи и струны.

БОННЭР. Это мы в чёрной дыре, а не монополи и струны.

Звонок в дверь.

БОННЭР. Наверное, кураторы. Давненько за нами не надзирали.

Андрей Дмитриевич открывает дверь. На пороге Почтальон.

ПОЧТАЛЬОН. Вам телеграмма. Распишитесь вот здесь.

Андрей Дмитриевич расписывается. Разворачивает телеграмму, читает.

БОННЭР. Что там? (Берёт листок, читает). «Был герой, лауреат, стал же трижды ренегат. И теперь с своей Боннэр продаёт СССР. Предал он детей, жену, всех коллег, свою страну. Ради этой старой суки дело всей науки. То ли он сошёл с ума, то ли горе от ума». (Рвёт телеграмму). КГБ развлекается. Боже, ну за что мне такое.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Погоди минутку

Уходит в кабинет, возвращается с большим листом бумаги, на котором написано:

истина = любовь.



АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Смотри, какую прекрасную формулу я вывел. Лучшую в своей жизни.

БОННЭР. Наша любовь выше формул. (Целует Андрея Дмитриевича).

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Так вот, больше всего я думаю о твоих глазах, Люсенька.

БОННЭР. О моих глазах? И что же ты видишь в моих глазах?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. С первой же встречи меня увлекли твои глаза. Это был как электрический удар – твой взгляд. В нём невероятная магическая сила. Твои глаза. В них твоя сущность, в них вся ты - гордая, открытая, добрая.

БОННЭР. Говори, говори – мне приятно.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Ты маняще-недоступная. Недосягаемая. Шаловливая. Агрессивно-покорная. Язвительная. Мягкая.

БОННЭР. Я счастлива. Целуй, целуй.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Ты с первой встречи привлекла меня жизнерадостным взглядом на жизнь.

БОННЭР. Ты удивительный. Единственный и неповторимый. Мужчины много говорили мне сладостных слов, но всё какая-то фальшь. За красивыми словами скрывалось желание соблазнить меня. А ты единственный, который понимает и принимает меня искренне. Без всякой задней мысли.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. А вот задние мысли у меня имеются. (Увлекает её на кровать). И вполне конкретные…

БОННЭР. Неужто насильничать будешь?! Скромную, беззащитную поселянку…
Горький. Квартира. Андрей Дмитриевич сидит за столом.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Дурак! Болван!

БОННЭР. Ну, что дурачок, это давно известно. Но почему болван?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Болван! (Раскрывает брошюру). Вот! Статья Гейдельштейна о суперсимметрии - ничего не понимаю. Смотрю как коза в афишу. А это! (Хватает книгу). Доклады на семинарах Николя Бессе - смог уловить лишь завязку. Страшно далеко убежала математика за последние годы! Я в отчаянии: не догоняю. А ведь у меня были талантливые работы, были! Я был близок к идее суперсимметрии. Идея суперструны витала в голове! Но, Боже, как же мне не хватает эрудиции!

БОННЭР. Не раскисай. Ты у меня гений. Утрёшь всем нос.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. В космологии происходят величайшие события, а я где-то на дальней окраине понимания. Не поверишь, с трудом соображаю в грассматовых числах

БОННЭР. Да, без грассматовых чисел исключительно в дворники дорога.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Ты смеёшься, а для меня трагедия. Грассматовыми числами свободно оперируют аспиранты. С горя занялся геометрией Лобачевского – на уровне школьного математического кружка. Решил пару задач – приятно. Хотя и смешно: академик всё же.

Боннэр хватает за левую половину груди. Валится на диван.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люсенька! Люся! Что с тобой?

БОННЭР. Сердце… Сердце. Колет – мочи нет. Дай нитроглицерин.

Андрей Дмитриевич лихорадочно ищет лекарство, находит. Даёт Боннэр. Она погружается в забытье. На минуту-другую придёт в себя, обведёт мутным взором комнату и вновь проваливается в сонливую безучастность. Приходит в себя, делает жест: сядь рядом. Он осторожно присаживается на кровать. Берёт её вялую руку.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Что, Люсенька? Что, родненькая?

БОННЭР. (с трудом). Хочу тебе сказать… очень важное… может, это мои последние слова…

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люсенька! Всё будет хорошо, мы ещё…

БОННЭР. (Жестом останавливает его). Я врач. Разбираюсь в том, что со мной происходит… Сердце моё вконец изношено. Чувствую: вот-вот остановится. Это инфаркт. Если меня не станет…

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люсенька!

БОННЭР. Я давно разгадала цель гэбистов – убить меня, чтобы тебе сделать больней. Они давно нащупали твоё слабое место – это я. Цель – довести меня до смерти за твою стойкость… За любовь ко мне… Когда они меня уничтожат, сделают всё, чтобы снова превратить тебя в советского учёного.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я тебя не предам. Нет! Нет! Не предам. А если… Если тебя убьют, то я не буду жить.

БОННЭР. Ты это серьёзно?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люсенька, без тебя жизни для меня нет.

БОННЭР. Жизнь не кончается со смертью другого человека. Даже самого близкого.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Самого любимого!

БОННЭР. Обещай мне одну вещь…

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Обещаю.

БОННЭР. Прежде, чем распоряжаться своей жизнью после моей смерти, выжди полгода. Обещаешь?

Он медлит с ответом.

БОННЭР. Обещаешь?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Обещаю.

Она закрывает глаза.

Звонок в дверь.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Кто это?

Открывает дверь. На пороге Врач.

Врач молча проходит в комнату, осматривает Боннэр.

ВРАЧ. Инфаркта нет. Есть некоторая отрицательная динамика. В госпитализации нет необходимости. (Уходит).

БОННЭР. Врёт. Я знаю: инфаркт. Слушай, а откуда они узнали, что мне плохо? Мы же не вызывали врача. (Осматривается). Жучки. Подслушивают.

Звонок в дверь.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Врач вернулся.

Открывает дверь. На пороге Старший уполномоченный.

СТАРШИЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ. Гражданин Сахаров, вы находитесь в Горьком более четырёх лет. За это время вы не изменили своего поведения. Вы продолжаете составлять клеветнические заявления, которые передаёте за границу. Ваша клевета наносит ущерб Советскому государству. Вы окончательно встали на позицию наших врагов. Встали под влиянием вашей жены Елены Боннэр, которая является агентом ЦРУ…

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я не согласен с вашей…

СТАРШИЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ. Вашего согласия не требуется. В случае, если Боннэр будет повторять клеветнические выпады, она, согласно советским законам, будет предана суду.

Величественно разворачивается и покидает квартиру.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. На вашей совести будет моя жизнь! Я объявляю голодовку!

Горький. Квартира. Полумрак. Андрей Дмитриевич пишет за столом.

ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. «Президенту Академии наук СССР академику Александрову. Глубокоуважаемый Анатолий Петрович!»

ГОЛОС БОННЭР. Ну, какой он глубокоуважаемый! Как ты можешь так обращаться к подонку?

ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. Так положено обращаться. «Глубокоуважаемый Анатолий Петрович! Я обращаюсь к Вам в самый трагический момент своей жизни. Я прошу Вас поддержать просьбу о поездке жены, Елены Георгиевны Боннэр, за рубеж для лечения болезни глаз и сердца. У моей жены произошёл обширный крупноочаговый инфаркт. Единственная возможность спасения жены — поездка за рубеж для операции. Я прошу о помощи Вас, как президента Академии, и как человека, знавшего меня многие десятилетия. Если же Вы не сочтете возможным поддержать мою просьбу о поездке жены, я объявлю бессрочную голодовку».

ГОЛОС БОННЭР. Подотрётся он твоим письмом.

ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. Ещё напишу Зельдичу. Марк поможет.

ГОЛОС БОННЭР. Как же! Жди от Зельдича подмоги. Что-то он не подал голос, когда тебя сюда отправили.

ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. Люся, нужно учитывать обстоятельства. А сейчас он поможет. Он мой друг.

ГОЛОС БОННЭР. У тебя с ним нет ничего общего.

ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. Мы 20 лет вместе проработали. Нас объединяет физика.

ГОЛОС БОННЭР. Тысячи занимаются физикой. Не каждого ж считать другом.

ГОЛОС КОРРЕСПОНДЕНТА. (с британским акцентом). Господин президент Академии наук Александров, каково сейчас положение академика Сахарова?

ГОЛОС АЛЕКСАНДРОВА. Мы отправили Сахарова в Горький, чтобы защитить его от нападений со стороны разгневанных граждан.

ГОЛОС БОННЭР. Слава Богу, спаситель отыскался.

ГОЛОС АЛЕКСАНДРОВА. Великодушие и мягкость научной общественности по отношению к Сахарову поистине заслуживают одобрения наших западных коллег. К сожалению, в последний период поведение академика Сахарова обусловлено серьёзным психическим сдвигом. А по поводу жены академика Сахарова могу сказать следующее: мы не дадим ей шантажировать нас своим инфарктом.

ГОЛОС АНДРЕЯ ДМИТРИЕВИЧА. Значит, голодовка!
Горький Квартира. Андрей Дмитриевич стоит на весах. Боннэр смотрит на деления.

БОННЭР. Минус восемь килограммов. (Записывает в тетрадь). Немного потерял за две недели. (Осматривает мужа). Одутловатость заметная. Это нормально. Ноги мёрзнут?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. А должны?

БОННЭР. При голодовке обязательно. (Пауза). Адик, может, прекратим? Перед нами стена. Железобетонная. Их ничем не прошибёшь.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Опять ты о своём! Голодовка до победного конца. (Замечает на столе газеты, письма). Почта пришла?

БОННЭР. Да. Ой, совсем забыла! Тебе письмо от Зельдича. (Находит конверт, передаёт Андрею Дмитриевичу).

Андрей Дмитриевич распечатывает конверт, достаёт листок, читает. Откладывает.

БОННЭР. Что пишет?

Андрей Дмитриевич не отвечает. Боннэр берёт листок, читает.

БОННЭР. Понятно. Трус он, твой Марик. Трус и подонок.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Не суди его строго. Мне по-человечески страшно жалко его.

БОННЭР. Ах, не суди! Ах, жалко! (Хватает листок, читает). «Андрей, извини, но я не могу вмешаться. Моё вмешательство ухудшит и без того моё шаткое положение». Страдалец ты наш. Ага, вот самое интересное! «Твою голодовку я не поддерживаю. Меня тоже не выпускают за границу, но я же не объявляю голодовку. Мои возможности помочь тебе практически нулевые». За границу его, видите ли, не выпускают! Подонок!

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Марка можно понять, войти в его положение.

БОННЭР. Дурак он! Похотливый дурак!

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люся, прошу…

БОННЭР. Дурак и похабник. Я всё скажу про него! Всё! Помнишь, ты брал меня на научную конференцию в Ереван?

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Помню! Конференция по гравитации. Ты показала мне свою любимую Армению. Мы славно там время провели.

БОННЭР. А помнишь, вечерами сидели в ресторанчике? В компании Алиханова… Леонтовича… И твой Марик.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Оркестрик маленький помню. Танго играл.

БОННЭР. На танго меня приглашал твой Марик. За задницу, между прочим, щупал. А ты его другом считаешь. А его звонки потом! Когда вернулись в Москву. (Передразнивает). «Люся! Вы обольстительны. Вы мне постоянно снитесь. Голенькой». Это что?! Он за кого меня принимает? Он не просто бабник, а пакостник. Мелкий шкодливый пакостник. Мания величия, что он секс-гигант. А ведь замухрышка! Дело не в том, что я ему тогда нравилась – в этом нет сомнений! – а что он по натуре пакостник. А ты ему потакал!

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я только…

БОННЭР. Молчи! Потакал и потакаешь – и не спорь. Он же на тебе всю жизнь ездил! Он же ничто! Ноль! А ты…

Резко распахивает дверь, в квартиру врываются Санитары. Последним появляется Главврач.

ГЛАВРРАЧ. Андрей Дмитриевич я главврач областной клиники. К нам поступают просьбы трудящихся о вашей госпитализации.

БОННЭР. Какие они заботливые, эти трудящиеся! До всего им есть дело.

ГЛАВВРАЧ. Елена Георгиевна, вы, как человек, обладающий медицинскими знаниями, должны понимать, что на тринадцатый день голодовки необходимо стационарное наблюдение. (Андрею Дмитриевичу). Андрей Дмитриевич, есть серьёзные опасения за вашу жизнь, настоятельно рекомендую лечь в больницу.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Мной выдвинуто требование, чтобы моей жене разрешили выехать за границу для операции. Я не прекращу голодовку, пока не будут удовлетворены это требование.

ГЛАВВРАЧ. Ваше здоровье в опасности. Мы, врачи, призваны спасти вас. Сейчас мы отвезём вас в больницу. Вам будет предоставлена квалифицированная медицинская помощь.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Никуда я не поеду.

ГЛАВВРАЧ. В данной ситуации не вам решать, ехать или не ехать. (Санитарам). А что мы застыли? Не в театре.

Санитары хватают Андрея Дмитриевича, волокут на диван.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Люсенька! Мне делают укол! Люсенька!

БОННЭР. (Рвётся к мужу, её удерживают Санитары.) Пустите меня! Пустите! Андрюша!

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Убийцы! Люсенька, береги себя!

ГЛАВВРАЧ. Ну, чего вы копаетесь?! Привяжите его!

Андрея Дмитриевича выносят привязанного к носилкам.

БОННЭР. (Бьётся в истерике). Мерзавцы! Убийцы! Ненавижу вас! Ненавижу!
Больница, палата. Андрей Дмитриевич лежит на кровати. Входят Главврач и Медсестра с подносом, на котором тарелки. Ставит поднос на тумбочку.

Андрей Дмитриевич резким движением опрокидывает поднос.

ГЛАВВРАЧ. Ну, прямо как дитё малое. Вы хотя бы санитарок наших пожалели – опять им убирать.

АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Я прекращу голодовку только после предоставления выезда на лечение за границу моей жене.

ГЛАВВРАЧ. В нашем государстве есть все условия для оказание медицинской помощи вашей супруге. Она отказывается. Не можем же мы насильно делать операцию на сердце. Андрей Дмитриевич, Андрей Дмитриевич, дорогой вы мой человек. (ласково треплет его по плечу). Не бережёте вы себя, не бережёте. Вот и приходится помимо вашей воли заниматься вашим здоровьем. (Приоткрывает дверь). Входите.

В палату вваливается четверо Санитаров. Входит Завотделением.

ГЛАВВРАЧ. Лариса Ивановна заведует у нас отделением реанимации. Если вы окажетесь в критической ситуации, она вас спасёт. Десятки людей вытащила с того света.


Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет