Антон Павлович Чехов Том 30. Письма 1904. Надписи
Чехову Ал. П., 19 апреля 1904*
жүктеу/скачать 3.33 Mb.
|
Чехову Ал. П., 19 апреля 1904*4409. Ал. П. ЧЕХОВУ 19 апреля 1904 г. Ялта.
Многоуважаемый Артарксеркс Павлович, рекомендуемая дача* напоминает мне тот кофе, который хорош тем, что в нем нет цикория, и плох тем, что в нем нет кофе. В участке этом много километров, но нет дома, нужно строиться. Строиться же значило бы дать нажиться некоторым лицам предосудительного поведения (о присутствующих я не говорю). Нового ничего нет, все по-старому. 1-го мая уеду в Москву, Леонтьевский пер., д. Катык. Пиши сюда письма, по возможности почтительные. Первородством не гордись*, ибо главное не первородство, а ум Греческий дидаскалос*3 будет у тебя после десятого мая. С женой и с педами4. Поживут только до 20 сентября, к сожалению больше не могут, как я ни уговариваю. Будь здоров, подтяни брюки. Поклон твоему семейству.
Повторяю: не гордись первородством! Книппер-Чеховой О. Л., 20 апреля 1904*4410. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ 20 апреля 1904 г. Ялта.
Милая моя собака, сегодня получил письмо от Соболевского*, редактора «Русских ведомостей». Он пишет про дачу Езучевского: «дача расположена в самом лучшем месте Царицына, безусловно сухом, построена она и приспособлена для удобного, постоянного, круглый год, житья… Если вы захотите устроиться там, то нельзя сомневаться, что материальная выгода в условиях с Вами будет у них на последнем плане». Далее он пишет, что в царицынском пруду несколько лет назад был пойман осетр в 3 пуда. Сегодня же я напишу Соболевскому, что ты приедешь в Москву 1 мая и с Езучевской будешь видеться 2 или 3 и что, по всей вероятности, кончишь с ней. А пятого уже переберемся*. Ну-с, пошлю тебе еще одно или два письма, а затем стоп машина. Уеду я из Ялты не без удовольствия; скучно здесь, весны нет, да и нездоровится. Вчера бегал не менее пяти раз, хотя не ем ничего особенного, держу диету, – и кашель. А зубов я себе не починил до сих пор; вчера ездил в город к Островскому и не застал его дома, уехал он в Алушту. Без жены мне очень скучно, а заводить любовницу боюсь. Здесь Евтихий Карпов*, суворинский режиссер; вчера была у меня Ильинская и говорила, что он собирается ко мне*. Идет дождь. Получил письмо от Лазаревского из Владивостока*. Если, как ты пишешь, письма мои приходят неаккуратно, то твои куролесят как пьяные. Получаю сразу по два письма. Очевидно они, т. е. письма, задерживаются где-нибудь и прочитываются. Ведь это так нужно! Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это все равно, что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно. В Цикаде*, как ты пишешь, есть что-то новенькое, пусть так, но таланта актерского в ней совсем нет. По натуре она босяк, праздношатай, а не актер. Будь здорова, не скучай, не хандри, скоро увидишься со своим супругом. Обнимаю тебя и дергаю за ножку. Твой А. На конверте: Петербург. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой-Книппер. Мойка 61. Соболевскому В. М., 20 апреля 1904*4411. В. М. СОБОЛЕВСКОМУ 20 апреля 1904 г. Ялта.
Дорогой Василий Михайлович, будьте так добры, повидайте В. И. Сизова* и передайте ему мою большую просьбу – повидаться с г-жой Езучевской и передать ей, что 1-го мая моя жена приедет в Москву (теперь она в Петербурге) и явится к ней для переговоров насчет дачи. Думаю, что дело устроится, что мы с Вами поудим трехпудовых осетров, хотя денежные дела мои не обретаются в порядке и придется еще думать… Я выеду из Ялты 1 мая, в Москве буду 3-го и побываю у Вас около 5-го*. Я теперь живу недалеко от Вас, в Леонтьевском переулке (д. Катык, где живет великий Шаляпин*). Дачу Снегирева около Алексина я знаю, там хорошо*, но дует постоянно ветер и у берега Оки такой негостеприимный вид; к тому же от Москвы далеко, в Туле пересадка. Нет, уж Царицыно лучше. В Ялте нет еще настоящего тепла, сегодня прохладно, небо хмурится, а завтра, вероятно, задует неистовый ветер и будет дуть дня три без передышки. У меня расстройство кишечника и кашель, и это тянется уже несколько недель; и мне кажется, что всему этому немало способствует здешний климат, который я люблю и презираю, как любят и презирают хорошеньких, но скверных женщин. За Ваше письмо и за хлопоты большое Вам спасибо*. Читаю с большим удовольствием «Русские ведомости», и по моему мнению, г. В. М.*, несмотря на некоторую однотонность своих статей, все-таки пока самый интересный и самый правдивый и пониманию доступный военный писатель. Однотонен же он, мне кажется, потому, что фактов маловато, а писать приходится много. Но вот разовьется война, тогда и это исчезнет само собой. Итак, до скорого свидания! Крепко жму руку и еще раз сердечно благодарю. Будьте здоровы и благополучны. Ваш А. Чехов. Книппер-Чеховой О. Л., 22 апреля 1904*4412. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ 22 апреля 1904 г. Ялта.
Дуся моя, жена, пишу тебе последнее письмо, а затем, если понадобится, буду посылать телеграммы. Вчера я был нездоров, сегодня тоже, но сегодня мне все-таки легче; не ем ничего кроме яиц и супа. Идет дождь, погода мерзкая, холодная. Все-таки несмотря на болезнь и на дождь сегодня я ездил к зубному врачу*. В сражении участвовал 22 стр<елковый> сибирский полк*, а ведь в этом полку дядя Саша! Не выходит он у меня из головы*. Пишут, что убито и ранено 9 ротных командиров, а дядя Саша как раз ротный. Ну да бог милостив, уцелеет Саша, твой милейший дядя. Воображаю, как он утомлен, как сердит! Был вчера у меня Евтихий Карпов*, суворинский режиссер, бездарный драматург, обладатель бездонно-грандиозных претензий. Устарели сии фигуры, и мне скучно с ними, скучна до одурения их неискренняя приветливость. В Москву я приеду утром, скорые поезда уже начали ходить. О, мое одеяло! О, телячьи котлеты! Собачка, собачка, я так соскучился по тебе! Обнимаю тебя и целую. Веди себя хорошо. А если разлюбила или охладела, то так и скажи, не стесняйся. Насчет дачи в Царицыне я писал тебе*. О письме*, полученном мною от Соболевского насчет дачи, была уже речь. Ну, Христос с тобой, радость.
На конверте: Петербург. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой-Книппер. Мойка 61. Чеховой М. П., 23 апреля 1904*4413. М. П. ЧЕХОВОЙ 23 апреля 1904 г. Ялта.
Милая Маша, я выеду из Ялты 1-го мая, приеду в Москву 3-го утром. Так решил. Хотел выехать раньше, но нельзя, починяю зубы*. У нас по обыкновению все благополучно. Настя ходит с тетрадкой и учит роль*, кухарка поет, а кушанья подают горячие, ничего не ем кроме супа, желудок расстроен и проч. и проч. Шнап каждый день ходит на базар, Тузик сердится, Шарик чувствует себя мещанином и робко помахивает хвостом. Мать здорова. Погода холодная, неприятная. Будь здорова и весела. Твой Антон. Книппер-Чеховой О. Л., 25 апреля 1904*4414. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ 25 апреля 1904 г. Ялта.
На бланке: Москва. Леонтьевский, дом Катык. Чеховой. Книппер-Чеховой О. Л., 26 апреля 1904*4415. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ 26 апреля 1904 г. Ялта.
На бланке: Петербург. Марксу А. Ф., 27 апреля 1904*4416. А. Ф. МАРКСУ 27 апреля 1904 г. Ялта.
Многоуважаемый Адольф Федорович! Возвращаю Вам корректуру «Вишневого сада»*, исправленную наконец по экземпляру, присланному из «Знания»*. В субботу 1 мая я уезжаю в Москву. Мой московский адрес: Леонтьевский пер., д. Катык. Как долго пробуду я в Москве, мне неизвестно, а потому прошу Вас высылать* мне «Ниву» и «Атлас» по прежнему адресу, т. е. в Ялту. Желаю Вам всего хорошего.
На конверте: Петербург. Его высокоблагородию Адольфу Федоровичу Марксу. Ул. Гоголя 22. Пятницкому К. П., 27 апреля 1904*4417. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 27 апреля 1904 г. Ялта.
Многоуважаемый Константин Петрович, я получил I том «Сборника»* и затем корректуру II тома*, приношу Вам сердечную благодарность. В своей пьесе на 85 странице* я нашел довольно неприятную опечатку. Дуняша (в средних строках) говорит: «оставьте мне в покое». Надо: «оставьте меня в покое». Если не поздно, то исправьте пожалуйста. В субботу 1 мая я уезжаю в Москву. Мой московский адрес: Леонтьевский пер., д. Катык. Это там, где живет Шаляпин*. Нового в Ялте ничего нет, все по-старому. Сегодня получил письмо от Амфитеатрова*: он в восторге от Бунинского рассказа, а также от Леонидо-Андреевского*. Мне тоже первая книжка сборника очень понравилась*. Второй еще не читал*. Крепко жму руку и еще раз благодарю. Искренно преданный А. Чехов. Зальца А. И., 29 апреля 1904*4418. А. И. ЗАЛЬЦА 29 апреля 1904 г. Ялта.
Милый дядя Саша, как Вы поживаете, как себя чувствуете? Сегодня я пишу Вам из Ялты, а послезавтра уезжаю в Москву. Наш московский адрес: Леонтьевский пер., д. Катык. Это там, где живет Шаляпин. Если Вы здоровы и все идет благополучно, то слава богу; если же нездоровится или дело не ладится, то вспомните и сообразите, что все на этом свете кончается, кончится и война, и Вы рано или поздно будете в Москве. Крепко жму руку и целую Вас. В Москве буду говорить о Вас с Олей. Она часто вспоминает о Вас в своих письмах. Ваш А. Чехов. Гольцеву В. А., 4 мая 1904*4419. В. А. ГОЛЬЦЕВУ 4 мая 1904 г. Москва.
Милый Виктор Александрович, вчера я приехал в Москву, но не выхожу* и, вероятно, не скоро еще выйду; у меня расстройство кишечника – с самой Святой недели. Пришли мне рукописи на дом* и в свободную минутку, буде таковая случится, побывай у меня*. Наш новый адрес: Леонтьевский, д. Катык. Живем на 3-м этаже, но есть подъемная машина. Целую тебя, крепко жму руку.
Чеховой Е. Я., 4 мая 1904*4420. Е. Я. ЧЕХОВОЙ 4 мая 1904 г. Москва.
Милая мама, всю дорогу я был нездоров, ничего не ел, теперь же в Москве мне полегчало. Маша здорова. Она приедет в Ялту 16 мая*. Нового ничего нет, все благополучно. Ольга тоже здорова и Вам кланяется. Квартира здесь очень хорошая. Подниматься по лестнице не нужно, есть подъемная машина. Погода в Москве хорошая, весенняя, идет сейчас дождь; березы уже зеленые. Кланяйтесь Марьюшке*, Арсению* и Насте*, Целую Вам руку и остаюсь любящий Вас
Куприну А. И., 5 мая 1904*4421. А. И. КУПРИНУ 5 мая 1904 г. Москва.
Милый Александр Иванович, мне передавали, что Вы сердились на меня за то, что я не дал Вам билета на «Вишнев<ый> сад»* (17 января) или пообещал место, которое показалось Вам чуть ли не галереей. Уверяю Вас честным словом, у меня* до последнего момента хранился для Вас билет 2 (или даже, кажется, 1-го) ряда, что я ждал Вас и очень пожалел, когда мне сказали, что Вы уехали в Троицкую лавру* по какому-то делу, внезапно Вас туда потребовавшему. Галереи я не мог предложить Вам*; я мог предложить только партер или место в первом ряду бельэтажа. Я приехал в Москву, нездоров! Собираюсь читать Ваш рассказ в «Мире божьем»*. Не собираетесь ли Вы на войну?* Может ли случиться, что Вас возьмут туда? Крепко жму руку, будьте здоровы и благополучны.
Куркину П. И., 6 мая 1904*4422. П. И. КУРКИНУ 6 мая 1904 г. Москва.
Крепко жму руку. Ваш А. Чехов. 6 мая 1904. На обороте: Здесь. Доктору Петру Ивановичу Куркину. Тверская, Мебл. к-ты «Гельсингфорс». Миролюбову В. С., 6 мая 1904*4423. В. С. МИРОЛЮБОВУ 6 мая 1904 г. Москва.
Мой адрес: Москва, Леонтьевский пер., д. Катык. Желаю Вам всего хорошего, жму руку.
На обороте: Петербург. Виктору Сергеевичу Миролюбову. Невский 88. Гольцеву В. А., 10 мая 1904*4424. В. А. ГОЛЬЦЕВУ 10 мая 1904 г. Москва.
Жму руку. Будь здоров. Твой А. Чехов. 10 май 1904. На обороте: Здесь. Виктору Александровичу Гольцеву. Ваганьковский пер., д. Куманина, редакция «Русской мысли». Соболевскому В. М., 13 мая 1904*4425. В. М. СОБОЛЕВСКОМУ 13 мая 1904 г. Москва.
Дорогой Василий Михайлович, я давно уже в Москве, не был же у Вас потому, что нездоров*, не встаю с постели; у меня катар кишок, плеврит*, при этом высокая температура. Всего Вам хорошего! Будьте здоровы и благополучны! Обнимаю Вас крепко.
Миролюбову В. С., 16 мая 1904*4426. В. С. МИРОЛЮБОВУ 16 мая 1904 г. Москва.
Статью Волжского читал*. Большое спасибо. Крепко жму руку, всего Вам хорошего!
На обороте: Петербург. Его высокоблагородию Виктору Сергеевичу Миролюбову. Невский 88, в редакцию «Журнала для всех». Чеховой М. П., 16 мая 1904*4427. М. П. ЧЕХОВОЙ 16 мая 1904 г. Москва.
Милая Маша, здоровье мое лучше. Ем то же, что и ел. Лежу, но думаю, что через 2–3 дня начну уже вставать. Мои растения* в кабинете не вели выносить на ночь на чистый воздух. Пинценектицию надо поливать каждые три дня (т. е. 3, 6, 9, 12… числа), как я говорил Арсению. Нового ничего нет. Будь здорова*, думай поменьше, ложись попозже и читай побольше*. Сегодня дождь, не холодно. Погода установилась. Привет мамаше, Жоржу. Напиши, что нового, кто приехал в Ялту, о чем говорят. Будь здорова.
Пятницкому К. П., 18 мая 1904*4428. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 18 мая 1904 г. Москва.
Многоуважаемый Константин Петрович! Будьте добры, пришлите мне первую страницу «Вишневого сада»*, заключающую в себе список действующих лиц. Этим Вы меня очень обяжете. Если же второй том «Сборника» выйдет на этих днях*, этак, примерно, дня через три-четыре, то страницы, о которой я пишу, не присылайте. Я нездоров, лежу в постели. Доктора посылают меня за границу*, куда я и поеду, вероятно, 1 июня. Мой адрес: Москва, Леонтьевский пер., д. Катык. Если Алексей Максимович теперь в Петербурге или около и Вы видаетесь с ним, то передайте ему мой поклон и пожелание всего хорошего. Нельзя ли мне получить хотя на одни сутки его новую пьесу?* Я прочел бы и тотчас же возвратил бы, не задерживая ни на одну минуту. Первый том «Сборника» мне очень нравится*. Жму Вам руку и остаюсь искренно Вас уважающим и преданным. А. Чехов. Чеховой М. П., 19 мая 1904*4429. М. П. ЧЕХОВОЙ 19 мая 1904 г. Москва.
Милая Маша, здоровье мое поправляется, но все же с постели меня еще не спускают*, я лежу от утра до вечера и готов реветь от скуки. Температура нормальная, расстройств не бывает, ем то же самое, что и при тебе ел; прибавили только котлету из филе и желе из черники. Очень хочется кофе. Газеты и журналы, все без исключения, прикажи складывать у меня на столе, что рядом с большим столом. Погода прохладная. Как только будет теплый день, поеду проехаться* – так прописал мне герр доктор*. Сегодня был у меня Сытин. Вчера был Маклаков. Нового ничего нет. Интересных писем не получаю. За границу поедем, вероятно, 1-го июня – так говорим по крайней мере. Привет мамаше. Передай Софье Павловне, что письмо от нее я получил*, шлю ей за Бородулина* большое спасибо и буду ждать продолжения. Бабушке*, Арсению* и Насте* поклон. Будь здорова и благополучна. Тебя очень качало на пароходе?* Ведь была буря. Скажи Жоржу*, чтобы он написал мне. Доволен ли он мылом. Целую тебя и желаю всего самого лучшего. Твой А. На конверте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Средину Л. В., 22 мая 1904*4430. Л. В. СРЕДИНУ 22 мая 1904 г. Москва.
Дорогой Леонид Валентинович, я, как приехал в Москву, с той же минуты залег в постель и лежу до сих пор. У меня жестокий катар кишок и плеврит. К счастью, попался хороший доктор, некий Таубе, немец, который, не мудрствуя лукаво, запретил мне кофе, яйца, посадил на диету, и желудок мой теперь почти исправился. 2-го июня уезжаю за границу, по предписанию Таубе*, в Шварцвальд, буду там лечиться у какого-то немца*. Знаете, голубчик, я полечился теперь у немцев и вижу, сколько вреда, зла причинили и причиняли мне Остроумов, Щуровский et tutti quanti, которые только разговаривали со мной, не лечили меня, говорили, что понос лечить не следует, так как он стал привычным. Ежедневно, по предписанию докторов, я съедал до 8 яиц, а яйца оказываются слабительным. Ну да черт с ними, я зол и намучился, так что, быть может, и неправ. А Вы как поживаете? Напишите мне хоть две строчки. И мой совет: лечитесь у немцев! В России вздор, а не медицина, одно только вздорное словотолчение, начиная с согревающих компрессов, которые вызвали во мне плеврит и которые, как оказывается теперь, вредны, заменены спиртовыми компрессами. Меня мучили 20 лет!! В Москве очень хорошая погода, но я не выхожу, в постели. Быть может, послезавтра поеду кататься с Ольгой*. Заграничный адрес мой будет Вам известен, но Вы напишите мне, пока я еще в Москве. Софье Петровне*, Зиночке* и Анатолию* шлю привет и пожелание всего хорошего. Моя жена при больном муже – это золото, никогда еще не видел таких сиделок. Значит, хорошо, что я женился, очень хорошо, иначе не знаю, что бы я теперь и делал. Крепко жму руку и низко кланяюсь. Будьте благополучны и здоровы. Ваш А. Чехов. На конверте: Ялта. Доктору Леониду Валентиновичу Средину. Чеховой М. П., 22 мая 1904*4431. М. П. ЧЕХОВОЙ 22 мая 1904 г. Москва.
Милая Маша, я все еще в постели, ни разу не одевался, не выходил, и все в том же положении, в каком был, когда ты уезжала. Третьего дня* ни с того ни с сего меня хватил плеврит, теперь все благополучно. Как бы там ни было, на 2-е июня заказаны билеты, мы уезжаем в Берлин, потом в Шварцвальд. Дышать я стал лучше, одышка уже слабее. Доктором своим я доволен. Теперь у меня уже не бывает поносов, и такого удобства я не испытывал чуть ли не с 25 лет. Таубе отрицает* совершенно согревающие компрессы из воды, он находит их вредными. У меня на боку лежал компресс из спирта (тряпка мочится в спирту, выжимается и кладется на больное место, как водяной компресс, с клеенкой и проч.). Приходил вчера Ваня*. Он поедет в Ялту, но понять нельзя, когда поедет. Он старается, чтобы его не понимали. Займись, пожалуйста, ватерклозетной ямой. Прикажи выкачать ее (поливка фруктовых деревьев) и сделай покрышку из рельсов и цемента. Поговори с Бабакаем; и скажи Арсению, чтобы он держался подальше от ямы, не провалился бы. Приходил вчера Гольцев*, в подпитии. Говорит, что замучился, что устал, что едет отдыхать и проч. Фигура весьма не новая. Заграничный адрес пришлю. Поклонись Мамаше и будь здорова. Через 2–3 дня опять буду писать. Целую тебя.
На конверте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Пятницкому К. П., 25 мая 1904*4432. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 25 мая 1904 г. Москва.
Многоуважаемый Константин Петрович! Я болен, по совету врачей 3-го июня уезжаю за границу. Не найдете ли Вы возможным теперь же выслать мне гонорар за «Вишневый сад»*? Если не представится Вам затруднений, то благоволите выслать переводом через банкирскую контору Юнкера, чем очень меня обяжете. Желаю Вам всего хорошего. Искренно Вас уважающий и преданный
Чеховой М. П., 25 мая 1904*4433. М. П. ЧЕХОВОЙ 25 мая 1904 г. Москва.
Милая Маша, 3-го июня мы уезжаем за границу*. Будь добра, распорядись, чтобы немедленно Арсений побывал на почте и заявил там, что меня в Москве уже нет. Мои письма и вообще корреспонденцию получай ты, потом будешь высылать мне, по усмотрению своему, по три-четыре письма в одном конверте. Адрес заграничный пришлю немедля. Все газеты и журналы складывай на столе, что рядом с моим письменным. Ваня собирается*, но когда соберется, с Соней* ли, или один – не пойму. Поклонись всем. В Москве шел снег*. Целую тебя.
На конверте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Альтшуллеру И. Н., 26 мая 1904*4434. И. Н. АЛЬТШУЛЛЕРУ 26 мая 1904 г. Москва.
Дорогой Исаак Наумович, я как приехал в Москву, так с той поры все лежу в постели*, и днем и ночью, ни разу еще не одевался. Поручение, которое Вы дали мне насчет Хмелева*, я, конечно, не исполнил. Да и если бы я был здоров, то и тогда едва ли сделал бы что-нибудь. Хмелев теперь очень занят, видеть его трудно. Поносов у меня теперь нет; теперь стражду запорами. Третьего дня заболел какой-то инфекцией, после обеда поднимается температура, и потом не спишь всю ночь. Кашель слабее. 3-го июня уезжаю за границу в Шварцвальд, в августе буду в Ялте. Ах, как одолели меня клизмы! Кофе уже дают*, и я пью с удовольствием, а яйца и мягкий хлеб воспрещены. Крепко жму руку. Теперь я лежу на диване и по целым дням от нечего делать все браню Остроумова и Щуровского*. Большое удовольствие.
Сегодня первая ночь, которую я проспал хорошо. На конверте:
Маклакову В. А., 26 мая 1904*4435. В. А. МАКЛАКОВУ 26 мая 1904 г. Москва.
На обороте: Здесь. Василию Алексеевичу Маклакову. Новинский бульв<ар>, д<ом> Плевако. Щукину С. Н., 27 мая 1904*4436. С. Н. ЩУКИНУ 27 мая 1904 г. Москва.
Дорогой отец Сергий, вчера я по делу, Вас интересующему*, беседовал с одним очень известным адвокатом*, теперь сообщаю его мнение. Пусть г. Н. немедленно забирает все необходимые документы, невеста его – тоже, и, уехав в другую губернию, например Херсонскую, повенчаются там. Повенчавшись, пусть возвращаются домой, пусть молчат и живут. Это не есть преступление (не кровосмешение ведь), а лишь нарушение давно принятого обычая. Если через 2–3 года кто-нибудь донесет на них или узнает, заинтересуется, дело дойдет до суда, то все-таки, как бы там ни было, дети признаются законными. И тогда, когда затеется дело (в сущности пустяковое), можно уже будет подать прошение на высочайшее имя. Высочайшая власть не разрешает того, что запрещено законом (поэтому не следует подавать прошения о вступлении в брак), но высочайшая власть пользуется широчайшим правом прощать, и прощает обыкновенно то, что неизбежно. Не знаю, так ли я пишу. Простите, я в постели, болен, болен со 2 мая, не одевался ни разу с той поры. Других поручений Ваших исполнить не могу*. 3-го уезжаю за границу. Адрес мой заграничный узнаете у сестры, напишите мне, как решил и как поступил г. Н. Крепко жму руку, желаю всего хорошего.
На конверте: Ялта. Отцу Сергию Николаевичу Щукину. Женская гимназия. Зальца А. И., 28 мая 1904*4437. А. И. ЗАЛЬЦА 28 мая 1904 г. Москва. Рукой О. Л. Книппер-Чеховой:
Милый мой дядя Саша, я тебе не писала и потому я – свинья, хотя ты знаешь, к какой породе я принадлежу по части письмописания, и потому пойми и прости. К тому же я очень долгое время была убеждена, что до тебя письма все равно не дойдут. Спасибо тебе за открытку*. Мы с Ант. Павл. часто, часто вспоминаем и говорим о тебе. Ант. Павл., ложась спать, говорит: А где-то теперь дядя Саша спит и на чем? Я никак не пойму, где ты был во время Тюренченского боя?* Лежал с прострелом? Открытка была после боя*, и ни слова о Тюренчене. Писать о войне тебе нечего, ты сам там, знаешь все и, вероятно, чуешь, как вся интеллигенция относится к этой войне. Приедешь – много будем беседовать. Ну, хочешь кое-что о нас услышать? Сейчас у меня лично очень нерадостно: Ант. Павл. хворает весь май. Сильно обострился его катар кишок, был к тому же плеврит, теперь страшная слабость, нудность, настроение адское, погода мерзейшая. Доктор* посылает в Шварцвальд, в Баденвейлер, куда мы и двигаем. Я взяла купе до Берлина на 3-ье июня, но не знаю, можно ли будет выехать. Очень мне тяжело это время, рисуются страшные картины. Ну, бог милостив, поправится Ант. Павл. за границей. Одна радость – он теперь стал лечиться и слушается доктора. Это, кажется, первый раз в жизни. Он велел тебя крепко целовать, велел сказать, что вспоминает тебя каждый день и послал тебе несколько писем. Мама* уезжает на днях опять на Зильт и навестит Володю в Дрездене. Володя успевает, профессор* хвалит. В Петербурге мы играли хорошо. «Вишневый сад» имел огромный успех. Были с Костей у д<яди> Вани в Кронштадте. Обнимаю и целую Вас, милый мой дядя Саша! Я по Вас очень соскучился, хочу видеть! Ваш Антон. Рукой О. Л. Книппер-Чеховой: Вот я отошла, а он и приписал. Ты рад?* Война удручает, делает всю жизнь неприятной. Будь здоров, милый, славный дядя Саша. «Мы отдохнем, мы увидим, как все зло земное…»* Я тебя люблю, знаешь ты? Целую тебя крепко и обнимаю и жду твоего возвращения. Оля. Садовскому Б. А., 28 мая 1904*4438. Б. А. САДОВСКОМУ 28 мая 1904 г. Москва.
Возвращаю Вашу поэму*. Мне лично кажется, что по форме она превосходна, но ведь стихи – не моя стихия: я в них понимаю мало. Что касается содержания, то в нем не чувствуется убежденности. Например, Ваш Прокаженный говорит:
Не смея выглянуть в окно. Непонятно, для чего прокаженному понадобился изысканный костюм и почему он не смеет выглянуть? Вообще в поступках Вашего героя часто отсутствует логика, тогда как в искусстве, как и в жизни, ничего случайного не бывает. Желаю Вам всего хорошего.
Вишневскому А. Л., 30 мая 1904*4439. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ 30 мая 1904 г. Москва.
Никому не говорите о содержании этого письма, не говорите Таубе. Ваш А. Чехов. Жду ответа. На обороте:
Пятницкому К. П., 31 мая 1904*4440. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 31 мая 1904 г. Москва.
Многоуважаемый Константин Петрович! Ваше письмо было для меня совершенной неожиданностью*. Отчего Вы не написали мне об этом раньше*, по крайней мере месяц – два назад? Я бы тогда задержал у себя корректуру пьесы* и не выпускал бы ее до января или дольше, теперь же, во время этой болезни, мне и в голову не могло прийти о том, что Маркс может выпустить пьесу теперь же*, и я, прочитав корректуру, отослал ему*, решительно ни о чем не думая. Как быть? Сегодня же я напишу Марксу и думаю, что он исполнит мою просьбу. Мне кажется, что издание «Вишневого сада» Маркса не причинит Вам ни малейших убытков*. Он издает только для театров*, к тому же «Знание» пользуется таким широким кругом читателей и почитателей, что для него уже немыслимы никакие конкуренты. 4500 рублей я получил*, приношу Вам сердечную благодарность. А я все еще в постели, на положении настоящего больного. 3-го июня уезжаю в Шварцвальд. Мой адрес: Германия, Badenweiler, Anton Tschekhoff. Желаю Вам всего хорошего и прошу поклониться Алексею Максимовичу, если Вы его увидите. Будьте здоровы и благополучны. Искренно преданный
Марксу А. Ф., 31 мая 1904*4441. А. Ф. МАРКСУ 31 мая 1904 г. Москва.
Многоуважаемый Адольф Федорович! По предписанию врачей 3-го июня я уезжаю за границу, вот мой адрес: Германия, Badenweiler, post. rest. В августе или даже ранее я буду уже дома, в России. Корректура «Вишневого сада», мною подписанная, уже послана Вам*. Я послал Вам корректуру и теперь убедительно прошу не выпускать моей пьесы в свет*, пока я не кончу ее; мне хочется прибавить еще характеристику действующих лиц. И у меня договор с книжной торговлей «Знание» – не выпускать пьесы до определенного срока. Желаю Вам всего хорошего. Искренно Вас уважающий и преданный А. Чехов. На конверте: Петербург. Его высокоблагородию Адольфу Федоровичу Марксу. Ул. Гоголя 22. Семенову С. Т., 31 мая 1904*4442. С. Т. СЕМЕНОВУ 31 мая 1904 г. Москва.
От всего сердца благодарю Вас за дорогой подарок*, многоуважаемый Сергей Терентьевич, и крепко жму Вам руку. Теперь я со 2-го мая безвыходно сижу дома, лежу в постели, так как очень нездоров, 3-го июня доктора посылают меня за границу, и только, простите, в августе, по возвращении, я буду иметь возможность выслать Вам свою книжку. Дома у меня ни одной моей книжки. Я Вас давно знаю и давно уважаю – и как писателя и как человека*. Грустно мне только, что редко приходится видеть Вас*. Крепко жму руку и еще раз благодарю. Искренно Вас уважающий, преданный А. Чехов. На конверте: Волоколамск. Сергею Терентьевичу Семенову. д. Андреевская. Чеховой М. П., 31 мая 1904*4443. М. П. ЧЕХОВОЙ 31 мая 1904 г. Москва.
Милая Маша, представь, сегодня я только в первый раз надевал сапоги и сюртук*, все же время до этого лежал или бродил в халате и туфлях и сегодня в первый раз я выехал на улицу. Со мной что-то произошло: было расстройство желудка, а потом вдруг я перестал спать ночи от тянущих болей в ногах и руках; не спать было мучительно, казалось даже, что начинается у меня спинная сухотка. И это все благодаря омерзительной погоде, дождям и снегам. Только сегодня я уже хожу. Третьего июня уезжаем за границу. Напиши мне туда, когда понадобятся тебе деньги для домашних расходов. Адрес: Германия, Badenweiler, H-rrn Anton Tschekhoff. Едва ли теперь успею купить тебе часы; отложу до августа, когда возвращусь. Ольга тебе кланяется. Поклон и привет мамаше. Целую тебя и жму руку. Будь здорова.
Пиши мне за границу каждые 3–4 дня, хоть открытые письма (марка – 4 коп.; нужно к существующему 3-копеечному штемпелю доклеивать одну марку в одну копейку; а закрытое письмо – 10 коп.). На конверте:
Любимову Л. И., 2 июня 1904*4444. Л. И. ЛЮБИМОВУ 2 июня 1904 г. Москва.
Многоуважаемый Леонид Иванович! Я болен*, со 2-го мая лежу в постели и завтра уезжаю лечиться за границу, но тем не менее все-таки мне удастся сделать что-нибудь для Вашего сына Александра Леонидовича. Сегодня я уже направил одного господина, который будет иметь разговор с ректором, а завтра поговорю с другим*. Возвращусь я в конце июля или в первых числах августа и тогда употреблю все от меня зависящее, чтобы желание Ваше, которому я сочувствую всей душой, исполнилось. Позвольте поблагодарить Вас за Ваше доброе*, превосходное письмо и пожелать Вам и Вашему семейству всего хорошего. Искренно Вас уважающий и преданный А. Чехов. Пятницкому К. П., 2 июня 1904*4445. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 2 июня 1904 г. Москва.
Многоуважаемый Константин Петрович! Сейчас я получил от Маркса телеграмму* такого содержания: «Крайне огорчен невозможностью исполнить Вашу просьбу и удивлен, что не предупредили меня своевременно. Теперь пьеса почти закончена печатанием и поправок сделать уже нельзя, затем о выходе пьесы помещено объявление в номере 23 „Нивы“, которого уже отпечатано около ста тысяч экземпляров, часть которых сегодня разослана; отказывать в высылке объявленной книги для меня более чем неудобно, поэтому при всем желании не могу теперь ничего сделать. Маркс». Виноват во всем этом, конечно, я, так как не задержал у себя корректуры*; виноваты и Вы, так как напомнили мне об этом задержании, когда «Сборник» уже вышел. Но опять-таки повторяю: у Маркса свои покупатели, совершенно свои, у «Знания» – свои, и Маркс не причинит Вам убытка ни на один сантим. Завтра уезжаю. Мой адрес: Германия, Badenweiler, H-rrn A. Tschechow. Желаю Вам всего хорошего. Искренно преданный А. Чехов. Гольцеву В. А., 3 июня 1904*4446. В. А. ГОЛЬЦЕВУ 3 июня 1904 г. Москва.
Милый Виктор Александрович, как раз перед отъездом я получил прилагаемое письмо*. Это пишет дьякон Любимов, учитель нескольких городских училищ, очень хороший, превосходный человек. Нельзя ли сделать что-нибудь? Подумай, голубчик! Дьякон беден, а теперь приходится посылать в Дерпт сыну. Уезжаю*. Крепко обнимаю тебя. Буду писать. Твой А. Чехов. Письмо сохрани!* Пятницкому К. П., 3 июня 1904*4447. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 3 июня 1904 г. Москва.
На бланке: Петербург. Николаевская 4. Пятницкому Чеховой М. П., 3 июня 1904*4448. М. П. ЧЕХОВОЙ 3 июня 1904 г. Москва.
На бланке: Ялта Чеховой. Вишневскому А. Л., 6 (19) июня 1904*4449. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ 6 (19) июня 1904 г. Берлин.
Дорогой Александр Леонидович, здравствуйте! Пишу Вам сие из Берлина, где в настоящее время Ваш покорный слуга ест за десятерых, спит чудесно и вообще живет недурно. Здоровье с каждым днем все лучше и лучше, и сегодня ездили уж в Thiergarten, а это далеко. Спасибо Вам, голубчик, за те тысячи крупных и мелких услуг, которые Вы мне дружески оказывали, пока я был нездоров в Москве. Желаю Вам чудесного, превосходного лета. Будьте здоровы и веселы, целую Вас.
На обороте: Александру Леонидовичу Вишневскому. Ессентуки. Rußland. Kaukasus. Чеховой М. П., 6 (19) июня 1904*4450. М. П. ЧЕХОВОЙ 6 (19) июня 1904 г. Берлин.
Милая Маша, пишу тебе из Берлина, где я живу уже сутки. В Москве после твоего отъезда* стало очень холодно, пошел снег, и, вероятно, от этого я простудился, началась у меня ломота в ногах и руках, я не спал ночей, сильно похудел, впрыскивал морфий, принимал тысячи всяких лекарств и с благодарностью вспоминаю только об одном героине, прописанном мне когда-то Альтшуллером. К отъезду я стал все-таки набираться сил, появился аппетит, стал я впрыскивать в себя мышьяк и проч. и проч. и наконец в четверг выехал за границу* очень худой, с очень худыми, тощими ногами. Ехал хорошо, приятно*. Здесь в Берлине заняли уютный номер* в лучшей гостинице, живу я тут с большим удовольствием и давно уже не ел так хорошо, с таким аппетитом, как здесь. Хлеб здесь изумительный, я объедаюсь им, кофе превосходный, про обеды уж и говорить нечего. Кто не бывал за границей, тот не знает, что значит хороший хлеб. Здесь нет порядочного чаю (у нас свой), нет закусок, зато все остальное великолепно, хотя и дешевле, чем у нас. Я уже отъелся и сегодня даже ездил далеко в Тиргартен, хотя было прохладно. Итак, стало быть, скажи мамаше и всем, кому это интересно, что я выздоравливаю, или даже уже выздоровел, ноги уже не болят, поносов нет, начинаю полнеть и уже целый день на ногах, не лежу. Завтра у меня будет* здешняя знаменитость – проф. Эвальд, специалист по кишечным болезням; ему писал обо мне д-р Таубе. Вчера пил чудесное пиво. В Ялте ли Ваня?* За два дня до моего отъезда он был у меня в Москве и затем исчез, больше я его не видел. И признаюсь, меня беспокоила всю дорогу мысль о нем, где он и почему вдруг исчез. Напиши мне пожалуйста, в чем дело. Послезавтра уезжаем в Badenweiler. Адрес пришлю. Напиши, есть ли деньги, когда высылать чек. Берлин мне очень нравится, хотя здесь и прохладно сегодня. Читаю немецкие газеты*. Слухи о том, что в здешних газетах очень бранят русских, преувеличены. Ну, будь здорова и весела, да хранят тебя ангелы небесные. Поклонись мамаше, скажи ей, что теперь все обстоит благополучно. В августе приеду в Ялту. Бабушке*, Арсению* и Насте* тоже поклон. И Варваре Константиновне* тоже. Целую тебя. Твой А. Чехов. Мы забыли взять с собой халат. На конверте:
Чеховой М. П., 8 (21) июня 1904*4451. М. П. ЧЕХОВОЙ 8 (21) июня 1904 г. Берлин.
Милая Маша, сегодня мы уезжаем из Берлина на свое длительное местопребывание, на границу Швейцарии, где, вероятно, будет и очень скучно и очень жарко. Мой адрес: Германия, Badenweiler. Herrn Anton Tschechow. Так мою фамилию печатают здесь на моих книжках*, стало быть, и я так должен писать ее. В Берлине немножко холодно, но хорошо. Самое нехорошее здесь, резко бросающееся в глаза – это костюмы местных дам. Страшная безвкусица, нигде не одеваются так мерзко, с совершенным отсутствием вкуса. Не видел ни одной красивой и ни одной, которая не была бы обшита какой-нибудь нелепой тесьмой. Теперь я понимаю, почему московским немцам так туго прививается вкус. Зато здесь, в Берлине, живут очень удобно, едят вкусно, берут за все недорого, лошади сытые, собаки, которые здесь запрягаются в тележки, тоже сытые, на улицах чистота, порядок. Здесь проездом Екатерина Павловна*; у нее дети заболели корью, она в отчаянии. Вчера я виделся с ней. Ноги у меня уже не болят, ем превосходно, сплю хорошо, катаюсь по Берлину; только вот беда: одышка. Сегодня купил себе летний костюм, егерских фуфаек и проч. и проч. Гораздо дешевле, чем в Москве. Адрес мой теперь есть у тебя, пиши же и присылай письма*; несколько писем в один конверт, посылать заказным. Посылай только те, которые не покажутся тебе пустяковыми. Привет* мамаше и Ване. Живите и, если можно, не хандрите. Крепко жму руку и целую.
На обороте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Rußland. Krim. Иоллосу Г. Б., 10 (23) июня 1904*4452. Г. Б. ИОЛЛОСУ 10 (23) июня 1904 г. Баденвейлер. Рукой О. Л. Книппер-Чеховой:
Многоуважаемый Григорий Борисович, Антон Павлович очень просит Вас, как только будет свободная минутка, съездить в банкирскую конт<ору> Мендельсона (Jägerstraße, 49) и попросить его переслать нам денег по прилагаемому векселю. Там что-то объясняли, что надо им прислать и бланк, и вексель, Антону Павловичу показалось неясно, и потому он решился побеспокоить Вас. Будьте здоровы. Ант. Павл. чувствует себя недурно, но от дороги мы оба очень устали. Здесь хорошо, тепло, сочно, птицы поют, но еще не устроились как следует, не решили, жить ли в отеле или в Privatwohnung5. Примите мой привет.
Карточку Вашу жду*. Подпись, число, название газеты и Берлин – вот что нужно на фотографии. Подпись, впрочем, в конце. Я был бы совершенно здоров, если бы не одышка*. Ноги прошли совершенно. Здешний д-р Schwoerer хороший доктор, порядочный человек, по-видимому, и знает свое дело прекрасно. За Берлин я Вам бесконечно благодарен* и очень рад и доволен, что познакомился наконец с Вами. Желаю Вам всего хорошего, будьте здоровы и благополучны.
Сколько я должен Вам за книги?* Иорданову П. Ф., 12 (25) июня 1904*4453. П. Ф. ИОРДАНОВУ 12 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.
Многоуважаемый Павел Федорович, будьте добры, сообщите мне, получили ли Вы книжную посылку*, отправленную Вам мною из Москвы в первых числах июня? Я оставил книги в Москве с просьбой переслать их немедленно, а сам уехал. С первых чисел мая я очень заболел, похудел очень, ослабел, не спал ночей, а теперь я посажен на диету (ем очень много) и живу за границей. Мой адрес: Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechoff или Tschechow – так печатают сами немцы, мои переводчики*. Как будто поправляюсь. Не дает мне хорошо двигаться эмфизема. Но, спасибо немцам, они научили меня, как надо есть и что есть. Ведь у меня ежедневно с 20 лет расстройство кишечника! Ах, немцы! Как они (за весьма <не>большими исключениями) пунктуальны! Запретили немцы пить кофе*, который я так люблю. Требуют, чтобы я пил вино, от которого я давно уже отвык. Ну, будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего. Правда ли, что в Таганроге холодно? В Берлине холодище. Нигде нет такого хорошего хлеба, как у немцев; и кормят они необыкновенно. Я, больной, в Москве питался сухими сухариками из домашнего хлеба, так как во всей Москве нет порядочного, здорового хлеба. Однако простите, я наскучил Вам пустяками. Крепко жму руку.
Badenweiler – это курорт в Шварцвальде, на юге Германии. У меня в Москве болели руки и ноги; даже думал, уж не табес* ли начинается. Но ничего, бог миловал, едва выехал из московской квартиры* и сел в вагон, как боль стала проходить. На конверте: Таганрог. Его высокоблагородию Павлу Федоровичу Иорданову. Rußland. Куркину П. И., 12 (25) июня 1904*4454. П. И. КУРКИНУ 2 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.
Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechow, Villa Friederike. Ноги у меня уже совсем не болят, я хорошо сплю, великолепно ем, только одышка* – от эмфиземы и сильнейшей худобы, приобретенной в Москве за май. Здоровье входит не золотниками, а пудами. Badenweiler хорошее местечко*, теплое, удобное для жизни, дешевое, но, вероятно, уже дня через три я начну помышлять о том, куда бы удрать от скуки. Пишите, дорогой мой, подлинней, умоляю Вас. Будьте здоровы и благополучны. Ваш А. Чехов. 12/25 июня 1904. На обороте: Москва. Тверская, Мебл. к-ты «Гельсингфорс». Доктору Петру Ивановичу Куркину. Rußland. Moskau. Соболевскому В. М., 12 (25) июня 1904*4455. В. М. СОБОЛЕВСКОМУ 12 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.
Дорогой Василий Михайлович, большое Вам спасибо за «Русские ведомости»*, которые я получаю здесь с первого дня приезда и которые действуют на меня, как согревающее солнце; читаю я их по утрам с громадным удовольствием. Еще большее спасибо шлю Вам и низко кланяюсь за знакомство с Г. Б. Иоллосом*. Это превосходный человек, в высшей степени интересный, любезный и бесконечно обязательный. Я три дня прожил в Берлине и все три дня чувствовал на себе заботу Иоллоса. К сожалению, у меня еще совсем не работали ноги, чувствовал я себя, особенно в первые дни, неважно, и мне нельзя было отдать себя в его полное распоряжение хотя на два часа. Он показал бы мне в Берлине много хорошего. Насколько я мог его понять, понятия о себе он очень скромного и не знает точно, каким успехом у нас в Москве да и в России пользуются его Письма из Берлина*. Здоровье мое поправляется, входит в меня пудами, а не золотниками. Ноги уже давно не болят, точно и не болели, ем я помногу и с аппетитом; осталась только одышка от эмфиземы и слабость от худобы, приобретенной мною за время болезни. Лечит меня здесь хороший врач*, умный и знающий. Это д-р Schwoerer, женатый на нашей московской Живаго. Badenweiler очень оригинальный курорт*, но в чем его оригинальность, я еще не уяснил себе. Масса зелени, впечатление гор, очень тепло, домики и отели, стоящие особняком в зелени. Я живу в небольшом особняке-пансионе*, с массой солнца (до 7 час. вечера) и великолепнейшим садом, платим 16 марок в сутки за двоих (комната, обед, ужин, кофе). Кормят добросовестно, даже очень. Но, воображаю, какая здесь скука вообще! Кстати же, сегодня с раннего утра идет дождь, я сижу в комнате и слушаю, как под и над крышей гудит ветер. Немцы или утеряли вкус, или никогда у них его не было: немецкие дамы одеваются не безвкусно, а прямо-таки гнусно, мужчины тоже, нет во всем Берлине ни одной красивой, не обезображенной своим нарядом. Зато по хозяйственной части они молодцы, достигли высот, для нас недосягаемых. Я уже надоел Вам своей болтовней? Позвольте же мне еще раз крепко поблагодарить Вас и за газету, и за Иоллоса, и за Ваши посещения в Москве, которые были так кстати и так мне приятны. Вашего отношения ко мне я никогда не забуду. Будьте здоровы, благополучны, да пошлет Вам бог теплого лета. В Берлине холодно, кстати сказать. Обнимаю Вас крепко и жму руку. Ваш А. Чехов. Чеховой М. П., 12 (25) июня 1904*4456. М. П. ЧЕХОВОЙ 12 (25) июня 1904 г. Баденвейлер.
Милая Маша, уже третьи сутки я живу на месте, мне предназначенном; вот мой, буде желаешь, более подробный адрес: Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechow, Villa Friederike*. Эта Villa Friederike, как и все здешние дома и виллы, стоит особняком, в роскошном садике, на солнце, которое светит и греет до 7 час. вечера (позже я ухожу в комнаты). Мы живем здесь и платим пансион. За 14 или 16 марок в сутки мы вдвоем получаем комнату, залитую солнцем, с рукомойниками, с кроватями и проч. и проч., с письменным столом, и главное – с чудеснейшей водой, похожей на зельтерскую. Впечатление кругом – большой сад, за садом горы, покрытые лесом, людей мало, движения на улице мало, уход за садом и цветами великолепный, но сегодня вдруг ни с того ни с сего пошел дождь, я сижу безвыходно в комнате, и уже начинает казаться, что дня через три я начну подумывать о том, как бы удрать. Масло продолжаю есть в громадном количестве – и без всяких последствий. Молока не переношу. Доктор здешний Schwoerer (женатый на москвичке Живаго) оказался и знающим, и порядочным. Отсюда в Ялту мы*, быть может, приедем морем через Триест или какую-нибудь другую гавань. Здоровье входит в меня не золотниками, а пудами. По крайней мере, я научился здесь, как питаться. Кофе запрещают мне совершенно, говорят, что он слабительное. Яйца уже начинаю есть понемногу. Ах, как немки скверно одеваются! Я живу в нижнем этаже. Если б ты знала, какое здесь солнце! Не жжет, а ласкает. У меня удобное кресло, на котором я лежу или сижу. Часы непременно куплю, я не забыл. Как здоровье мамаши? Как ее настроение? Напиши мне. Поклонись ей. Ольга ходит здесь к зубному врачу, очень хорошему. Ну, будь здорова и весела. На днях еще напишу письмо. Этой бумаги я купил очень много в Берлине*, и конвертов тоже. Целую тебя, жму руку. Твой А. Арсению, бабушке и Насте поклон*. Поклонись, кстати сказать, и Синани. А Ваня где? Приехал ли он в Ялту? Если он в Ялте, то привет и ему. На конверте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Rußland. Krim. Чеховой Е. Я., 13 (26) июня 1904*4457. Е. Я. ЧЕХОВОЙ 13 (26) июня 1904 г. Баденвейлер.
Книпперу В. Л. (Нардову), 15 (28) июня 1904*4458. В. Л. КНИППЕРУ (НАРДОВУ) 15 (28) июня 1904 г. Баденвейлер.
Поклон и привет Эле*. Завтра Оля уезжает* на несколько часов в Базель, там галерея Бёклина. Крепко жму руку и желаю всего хорошего. Будьте веселее*.
15/28 июня 1904. На обороте рукой О. Л. Книппер-Чеховой:
Чеховой М. П., 16 (29) июня 1904*4459. М. П. ЧЕХОВОЙ 16 (29) июня 1904 г. Баденвейлер.
Милая Маша, сегодня получил от тебя первое письмо-открытку, большое спасибо. Я живу среди немцев, уже привык и к комнате своей и к режиму, но никак не могу привыкнуть к немецкой тишине и спокойствию. В доме и вне дома ни звука, только в 7 час. утра и в полдень играет в саду музыка, дорогая, но очень бездарная. Не чувствуется ни одной капли таланта ни в чем, ни одной капли вкуса, но зато порядок и честность, хоть отбавляй. Наша русская жизнь гораздо талантливее, а про итальянскую или французскую и говорить нечего. Здоровье мое поправилось, я, когда хожу, уже не замечаю того, что я болен, хожу себе и все, одышка меньше, ничего не болит, только осталась после болезни сильнейшая худоба; ноги тонкие, каких у меня никогда не было. Доктора немцы перевернули всю мою жизнь. В 7 час. утра я пью чай в постели, почему-то непременно в постели, в 7½ приходит немец вроде массажиста и обтирает меня всего водой, и это, оказывается, недурно, затем я должен полежать немного, встать и в 8 час. пить желудевое какао и съедать при этом громадное количество масла. В 10 час. овсянка, протертая, необыкновенно вкусная и ароматичная, не похожая на нашу русскую. Свежий воздух, на солнце. Чтение газет. В час дня обед, причем я ем не все блюда, а только те, которые, по предписанию доктора-немца, выбирает для меня Ольга. В 4 час. опять какао. В 7 ужин. Перед сном чашка чаю из земляники – это для сна. Во всем этом много шарлатанства, но много и в самом деле хорошего, полезного, например овсянка. Овсянки здешней я привезу с собой. Ольга уехала сейчас в Швейцарию, в Базель лечить свои зубы. В 5 час. вечера будет дома. Меня неистово тянет в Италию. Я очень рад, что Ваня у нас, поклонись ему*. Мамаше тоже поклонись. Что в женской гимназии?* Варв<ара> Конст<антиновна> не уходит? Бородулин жив? Сообщи Софье Павловне мой адрес, пусть напишет мне про Бородулина. У вас все благополучно, очень рад. Здесь я пробуду, вероятно, еще три недели, отсюда ненадолго в Италию, потом в Ялту, быть может морем. Пиши почаще. Скажи и Ване, чтобы писал. Будь здорова и благополучна, целую тебя.
Мой адрес: Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechow. Больше ничего не нужно. На конверте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Rußland, Krim. Россолимо Г. И., 17 (30) июня 1904*4460. Г. И. РОССОЛИМО 17 (30) июня 1904 г. Баденвейлер.
На всякий случай позвольте сообщить Вам свой адрес: Германия, Badenweiler, Herrn Anton Tschechow. Здесь я пробуду еще 3–4 недели, потом поеду в сев<ерную> Италию*, потом к себе в Ялту. Вашего дружеского участия я никогда не забуду*, спасибо Вам большое, очень и очень большое. Крепко жму руку и кланяюсь низко. Ваш А. Чехов. 17 июня 1904 г. На обороте: Доктору Григорию Ивановичу Россолимо. Скатертный пер., с<обственный> д<ом>. Москва. Rußland. Moskau. Алексеевой М. П. (Лилиной), 19 июня (2 июля) 1904*4461. М. П. АЛЕКСЕЕВОЙ (ЛИЛИНОЙ) 19 июня (2 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Мы живем здесь очень сытно, покойно, но скучновато. Здоровье мое поправляется. Низко Вам кланяюсь и целую руку. Будьте здоровы и благополучны.
На обороте: Марии Петровне Алексеевой. У Красных ворот, д. Алексеева. Москва. Rußland. Moskau. Пятницкому К. П., 19 июня (2 июля) 1904*4462. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 19 июня (2 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Многоуважаемый Константин Петрович, со 2-го мая я был очень болен, все время лежал в постели, и, как теперь понимаю, я не подумал о том, о чем надлежало подумать* именно мне, и потому во всей этой неприятной истории, хочешь не хочешь, бо́льшую долю вины я должен взять на себя*. Убытки я могу пополнить только разве возвратом 4500 р*., которые Вы получите от меня в конце июля, когда я вернусь в Россию, и принятием на свою долю тех убытков, которые издание может понести от плохой продажи. Так я решил и убедительно прошу Вас согласиться на это. Юридически можно решить все дело только таким образом: Вы подаете на меня в суд (на что я даю Вам свое полное согласие, веря, что это нисколько не изменит наших хороших отношений); тогда я приглашаю в качестве поверенного Грузенберга, и он уж от меня ведет дело с Марксом*, требуя от него пополнения убытков, которые Вы понесли и за которые я отвечаю. Итак: или мирным порядком я уплачиваю Вам 4500 и убытки, или же дело решается судебным порядком. Я стою, конечно, за второе. Все, что бы я теперь ни писал Марксу*, бесполезно. Я прекращаю с ним всякие сношения, так как считаю себя обманутым довольно мелко и глупо*, да и все, что бы я ни писал ему теперь, не имело бы для него ровно никакого значения. Простите, что я в Вашу тихую издательскую жизнь внес такое беспокойство. Что делать, у меня всегда случается что-нибудь с пьесой, и каждая моя пьеса почему-то рождается на свет со скандалом, и от своих пьес я не испытывал никогда обычного авторского, а что-то довольно странное. Во всяком случае, Вы не волнуйтесь очень и не сердитесь; я в худшем положении, чем Вы. Мой адрес: Badenweiler, Herrn Anton Tschehow. Германия. Мне нездоровится*. Крепко жму руку и остаюсь искренно Вас уважающий. А. Чехов. Пятницкому К. П., 19 июня (2 июля) 1904: Телеграмма*4463. К. П. ПЯТНИЦКОМУ 19 июня (2 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Tschechow. На бланке:
Чеховой М. П., 21 июня (4 июля) 1904*4464. М. П. ЧЕХОВОЙ 21 июня (4 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Милая Маша, посылаю тебе чек* на 1200 р.; из этих денег 400 руб. оставь себе, а 800 р. вышли мне по такому адресу: Денежное на восемьсот (800) рублей, acht hundert Rubel. Германия, Баденвейлер. Антону Павловичу Чехову. Badenweiler. Herrn Anton Tschechow. от М. Чеховой. Положи в конверт русские деньги и ступай на почту, там поступят так, как бы ты отправляла деньги в Бахмут. Дела мои ничего себе, только Баденвейлер стал надоедать, уж очень много здесь немецкой тишины и порядка. В Италии иначе. Сегодня за обедом подавали вареную баранину, что за кушанье! Обед весь великолепен, но у метрдотелей такие важные морды, что становится не по себе. Тебе бы надо побывать за границей. Я видел, как ехали в Швейцарию Савицкая и Муратова, можно им позавидовать, несмотря на III класс. Здесь погода не особенно хорошая; почти каждый день дождь. Доктор Швёрер, который меня лечит*, т. е. делает визиты, оказывается, служит божком для нашего Таубе; что он прописывает, то прописывает и Таубе, так что лечение мое мало чем отличается от московского. То же глупое какао, та же овсянка. Кланяйся мамаше, Ване и Жоржику*, пожелай им всяких благ. Пиши мне почаще. Я получаю очень мало писем*. Ольга починила себе зубы изумительно хорошо, на всю жизнь. Теперь у нее золотые коренные зубы. И я тоже хочу, да никак не соберусь; зубной доктор наезжает сюда только раз в неделю из Базеля. Большой искусник. Ну, целую тебя и жму руку. Теперь будьте покойны, все обстоит благополучно. Твой Антон. На конверте: Einschreiben. Rußland, Jalta. F-lein Marie Tschechow. Ялта. Марии Павловне Чеховой. Чеховой М. П., 22 июня (5 июля) 1904*4465. М. П. ЧЕХОВОЙ 22 июня (5 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Марки не бросай, оставляй для меня. Погода сегодня (22 июня) здесь очень хорошая, теплая, я здоров, чувствую себя лучше, чем вчера. Одышка у меня меньше, чем была в Ялте. Живем мы в Hotel Sommer*, здесь хорошо, а в Villa Friederike было уж очень по-обывательски. Рядом с нами почта. Обедаем и ужинаем (в час и в 7½ час.) превосходнейше, по-немецки. Ну, будь здорова, весела, в августе или раньше увидимся. Поклон мамаше, Ване и Жоржу. Скажи Жоржу, чтобы он написал мне.
На обороте: Марии Павловне Чеховой. Ялта. Rußland. Krim. Чеховой М. П., 26 июня (9 июля) 1904*4466. М. П. ЧЕХОВОЙ 26 июня (9 июля) 1904 г. Баденвейлер.
И ночи здесь теплые. Спим с открытыми окнами, с жалюзи. Кстати сказать, я уже сплю хорошо, как и прежде, очевидно, дела мои по части здравия пошли на поправку по-настоящему. Поклонись мамаше, Ване, Жоржу, бабушке и всей братии. Скоро буду еще писать. Целую тебя и желаю всяких благ. Твой Антон. 26 июня 1904. На обороте: Марии Павловне Чеховой. Ялта. Rußland. Krim. Россолимо Г. И., 28 июня (11 июля) 1904*4467. Г. И. РОССОЛИМО 28 июня (11 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Дорогой Григорий Иванович, а я к Вам с просьбой. Вы как-то рассказывали мне вечерком* про свое путешествие мимо Афона, с Л. Л. Толстым… Вы шли из Марселя в Одессу? На Австрийском Ллойде? Если это так, то, ради создателя, поскорее берите перо и пишите мне, в какой день пароход выходит из Марселя* и в каком часу, сколько дней идет до Одессы, в какой час дня или ночи приходит в Одессу, можно ли на нем иметь комфорт, например каюту для меня и для жены, хороший стол, чистоту… вообще остались ли Вы сами довольны. Мне главным образом нужны спокойствие и все то, что страдающему одышкой потребно. Умоляю Вас, напишите! Напишите также цену билетов. У меня все дни была повышена температура*, а сегодня все благополучно, чувствую себя здоровым, особенно когда не хожу, т. е. не чувствую одышки. Одышка тяжелая, просто хоть караул кричи, даже минутами падаю духом. Потерял я всего 15 фунтов весу. Здесь жара невыносимая, просто хоть караул кричи, а легкого платья у меня нет, точно в Швецию приехал. Говорят, везде очень жарко – по крайней мере на юге. Итак, жду ответа с большим нетерпением. Простите, голубчик, за беспокойство, не сердитесь, авось и мне когда-нибудь удастся отплатить Вам тем же, утешаю себя этой мыслью… Что за отчаянная скучища этот немецкий курорт Баденвейлер! Крепко жму руку, низко кланяюсь и шлю привет Вашей жене. Будьте здоровы и счастливы. Ваш А. Чехов. Чеховой М. П., 28 июня (11 июля) 1904*4468. М. П. ЧЕХОВОЙ 28 июня (11 июля) 1904 г. Баденвейлер.
Милая Маша, здесь жара наступила жестокая, застала меня врасплох, так как у меня с собой все зимние костюмы, я задыхаюсь и мечтаю о том, чтобы выехать отсюда*. Но куда? Хотел я в Италию на Комо, но там все разбежались от жары. Везде на юге Европы жарко. Я хотел проплыть от Триеста до Одессы на пароходе, но не знаю, насколько это теперь, в июне-июле, возможно. Может ли Жоржик справиться, какие там пароходы? Удобные ли? Долго ли тянутся остановки, хорош ли стол и проч. и проч.? Для меня это была бы незаменимая прогулка, если только пароход хорош, а не плох. Жоржик оказал бы мне великую услугу, если бы в мой счет телеграфировал мне. Телеграмма должна быть такая: «Badenweiler Tschechow. Bien. 16. Vendredi». Это значит: bien – пароход хорош, 16 – число дней путешествия, Vendredi – день отхода парохода из Триеста. Конечно, это я даю только форму телеграммы, и если пароход пойдет в четверг, то уж Vendredi писать не подобает. Если будет немножко жарко, то это не беда; у меня будет костюм из фланели. А по железной дороге, признаться, я побаиваюсь ехать. В вагоне теперь задохнешься, особенно при моей одышке, которая усиливается от малейшего пустяка. К тому же от Вены до самой Одессы спальных вагонов нет, будет беспокойно. Да и по железной дороге приедешь домой скорей, чем нужно, а я еще не нагулялся. Очень жарко, хоть раздевайся. Не знаю, что и делать. Ольга поехала в Фрейбург заказывать мне фланел<евый> костюм*, здесь в Баденвейлере ни портных, ни сапожников. Для образца она взяла мой костюм, сшитый Дюшаром. Питаюсь я очень вкусно, но неважно, то и дело расстраиваю желудок. Масла здешнего есть мне нельзя. Очевидно, желудок мой испорчен безнадежно, поправить его едва ли возможно чем-нибудь, кроме поста, т. е. не есть ничего – и баста. А от одышки единственное лекарство – это не двигаться*. Ни одной прилично одетой немки, безвкусица, наводящая уныние. Ну, будь здорова и весела, поклон мамаше, Ване, Жоржу, бабушке и всем прочим. Пиши. Целую тебя, жму руку.
На конверте: Ялта. Марии Павловне Чеховой. Rußland. Krim. жүктеу/скачать 3.33 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|