Дальнейшие руководящие положения, данные Гетеанумом Антропософскому обществу

115. Человек проходит свой путь через Космос так, что его взор, обращенный назад, на мир прошлого может быть искажен люциферическими импульсами, а размышление о предстоящем будущем может стать обманчивым вследствие ариманических искушений.

116. Человек находит правильное положение в отношении к люциферическим искажениям, пронизав свой образ мыслей, касающийся познания и жизни сущностью Михаила и миссией Михаила.

117. Но тем самым человек предохраняет себя и от ариманических искушений, так как тот духовный путь во внешнюю природу, к такому побуждает Михаил, приводит в правильное отношение к ариманическому, благодаря тому, что обретается правильное переживание Христа.

Если с духовным переживанием подойти в настоящее время к воздействиям Михаила, то находят возможность духовноведчески пролить свет на космическую сущность свободы.

Это не относится к моей "Философии свободы", которая исходит из чисто человеческих сил познания, когда они могут вступить в область Духа. Чтобы познать то, что познается тут, еще не требуется какого-то совместного действия с существами других миров. Однако, можно сказать, что эта "Философия свободы" подготавливает познание в свободе того, что затем можно испытать при духовном взаимодействии с Михаилом.

И это - следующее. Если свобода действительно должна жить в человеческом деянии, то все совершающееся в ее свете никоим образом не может зависеть от человеческой физической и эфирной организации. "Свободное" деяние может совершаться, исходя лишь из «Я»; и со свободным деянием «Я» может созвучно вибрировать астральное тело, чтобы оно могло перенести это на физическое и эфирное тела. Но это - лишь одна сторона дела. А другая становится ясной как раз в связи с миссией Михаила. То, что переживается человеком в свободе, также не должно каким бы то ни было образом оказывать свое действие на его эфирное или физическое тело. Если бы это произошло, тогда человеку совсем пришлось бы выйти из того, чем он стал в этапах своего развития плод влиянием божественно-духовной сущности и божественно-духовного откровения.

Переживаемое человеком как окружающий его мир, вследствие того, что оно есть лишь божественно-духовное творение, может иметь некое влияние лишь на его духовное существо (то есть на его «Я»). А на его физическую и эфирную организацию может иметь влияние только то, что в потоке развития продолжает быть внутри его собственного существа, а не в его окружении, имея свое начало в сущности и в откровении божественно-духовного. Но это отнюдь не может действовать в человеческом существе одновременно с тем, что живет в элементе свободы.

Это возможно только благодаря тому, что Михаил вносит в развитие нечто такое из самого далекого прошлого, что дает человеку связь с тем божественно-духовным, которое в настоящее время больше не вступает в физическое и эфирное формообразование. Поэтому внутри миссии Михаила развивается почва для общения человека с тем духовным миром, который никак не вмешивается в мир природы.

Возвышающе действует лицезрение того, как через Михаила сущность человека поднимается в духовную сферу, в то время как бессознательное и подсознательное, развертывающие свои действия ниже сферы свободы, все глубже срастаются с материальным.

Положение человека в его отношении к мировому бытию будет становиться в дальнейшем все непонятнее, если он не придет к признанию не только своих отношений к существу природу и к природным процессам, но также и своих отношений к миссии Михаила. - Отношения к природе учатся познавать как нечто такое, что рассматривают извне; отношения же к духовному миру исходят до известной степени из некоей внутренней беседы с сущностным, доступ к которому открывается благодаря тому, что входят в сообразное духу рассмотрение мира.

Итак, человек должен, чтобы смочь пережить импульс свободы, быть в состоянии отстранять от своего существа известные природные воздействия, оказывающие из космоса свое действие на это существо. Это отстранение разыгрывается в подсознании тогда, когда в сознании правят те силы, которые как раз представляют собой жизнь «Я» в свободе. Для человеческого внутреннего восприятия это и есть осознание в нем действия в свободе; для духовных существ, которые связаны с человеком, действуя из других космических сфер, с этим обстоит иначе. Существу из Иерархии Ангелов, имеющему дело с проведением человеческого бытия от одной земной жизни к другой, сразу становится очевидным относительно человеческого деяния в свободе: человек отталкивает от себя космические силы, которые хотят строить его дальше, которые хотят давать его «Я»-организации необходимые физические подпорки, как они давали их ей до наступления эпохи Михаила.

Михаил как существо из Иерархии Архангелов получает свои впечатления с помощью существ из Иерархии Ангелов. Он посвящает себя задаче описанным здесь образом доставлять человеку из духовной части Космоса те силы, которые могут заменить подавляемые силы из природного бытия.

Он достигает этого, приводя свою деятельность в самое полное созвучие с Мистерией Голгофы.

В деятельности Христа внутри земного развития лежат силы, нужные человеку при действии в свободе, - для возмещения подавленных природных импульсов, - человек только должен тогда действительно привести свою душу к внутренней совместной жизни с Христом, о чем уже было сказано в этих сообщениях о миссии Михаила.

Человек осознает себя в некоей действительности, когда он взирает на физическое Солнце и получает от него тепло и свет.

Таким же образом должен он жить по отношению к духовному Солнцу, к Христу, соединившему Свое бытие с бытием Земли, и от Него воспринимать в душу то жизненное, что в духовном мире соответствует теплу и свету.

Он будет чувствовать себя пронизанным "духовным теплом", когда он переживает "Христа в себе". Он скажет себе, ощущая себя в этом пронизании: это тепло освобождает твое человеческое существо из тех уз Космоса, в которых оно может оставаться. Божественно-духовное бытие прадревности должно было привести тебя для достижения свободы в те области, в которых оно не могло оставаться при тебе, но где оно дало тебе Христа, предоставляющего тебе как свободному человеку в своих силах то, что некогда тебе давало божественно-духовное бытие прадревности на пути природы, который тогда был одновременно и путем Духа. Это тепло снова ведет тебя обратно к божественному, из которого ты происходишь.

И в этом чувствовании, в проникновенном душевном тепле срастаются в человеке переживание в Христе и с Христом и переживание подлинной, истинной человечности. "Христос дает мне мое человеческое существо", - это как основное чувствование будет проноситься сквозь душу и волновать ее. А если это чувствование есть, то приходит также и другое, при котором человек чувствует себя вознесенным Христом над одним лишь земным бытием, чувствует себя воедино со звездным окружением Земли - со всем тем, что можно познать в этом окружающем Землю мире небесных светил как божественно-духовное.

И так же обстоит с духовным светом. Человек может вполне почувствовать себя в своей человеческой сущности, обнаружив себя как свободную индивидуальность. Но с этим, однако, связано некое помрачение. Божественно-духовное прадревности больше не светит. Этот изначальный свет снова есть в том свете, который приносит Христос человеческому «Я». В такой совместной жизни с Христом всю душу может солнечно пронизать отрадная мысль: вот, снова есть прадревний великолепный божественный свет; он светит, хотя его сияние никак не природное. И человек соединяется в настоящее время с духовными космическими силами света прошлого, когда он еще не был свободной индивидуальностью. И в этом свете он может найти пути, верно ведущие его человеческую сущность, если он с полным пониманием связывает себя в своей душе с миссией Михаила.

Тогда человек почувствует в духовном тепле импульс, так переносящий его в его космическое будущее, что он в нем может остаться верным изначальным дарам своих божественно-духовных существ, хотя он в их мирах и развился до свободной индивидуальности. И он будет ощущать в свете Духа силу, которая приводит его, имеющего восприятие со все более и более высоким и широким сознанием, к тому миру, где он как свободный человек вновь обретает себя среди Богов, от которых он некогда произошел.

Оставаться в первоначальном бытии, желать сохранить начальные наивные, правящие в человеке благие дары Богов и с трепетом отступить перед полным употреблением свободы, - это приводит человека в современном мире, где все предрасположено к развитию его свободы, к Люциферу, который хочет сделать так, чтобы современный мир был отвергнут.

Предаться современному бытию, захотеть допустить господство одного лишь доступного теперь интеллекту мирового природного бытия, нейтрально относящегося к добру, и желать пережить пользование свободой лишь в интеллекте, - это ведет человека в этом мире современности, в котором развитие должно быть продолжено до глубочайших областей души, когда в верхних ее областях правит свобода, - это ведет к Ариману, который хочет превратить весь современный мир в некий космос интеллектуальной сущности.

В таких областях, где человек чувствует, что его взор, направленный на внешний мир, духовно падает на Михаила, а взгляд во внутрь души духовно падает на Христа, - развивается та душевная и духовная уверенность, благодаря которым он сможет пойти тем космическим путем, на котором он без ущерба для своего происхождения обретет в будущем свое истинное осуществление.

Гетеанум, 9 ноября 1924.

118. Свободным может быть только такое действие, в котором не участвует никакое природное свершение ни внутри, ни вне человека.

119. Этому природному свершению как его полярная противоположность противостоит то, что при свободном действии человеческой индивидуальности в ней подавляется некий природный процесс, который присутствовал бы при несвободном действии и придавал бы человеческому существу космически предопределенную ему форму.

120. Человеку, в своем существе живущему вместе с современной и будущей стадиями мирового развития, эта форма дается не на соответствующих природе, но на соответствующих духу путях, через связь его с Михаилом, благодаря которой он находит также и путь к Христу.

Тот, кто наблюдает отношение Михаила к Ариману, пожалуй, вынужден поставить вопрос: как ведут себя в космической связи эти обе духовные власти, поскольку они обе действуют в развитии интеллектуальных сил.

В прошлом Михаил раскрывал интеллектуальность через Космос. Он делал это как служитель божественно-духовных сил, которые дали жизнь и ему самому, и человеку. И он хочет оставаться при этом отношении к интеллектуальности. Когда интеллектуальность отделилась от божественно-духовных сил, чтобы найти путь во внутренний мир человеческого существа, он принял решение впредь встать в верное отношение к человечеству, чтобы в нем найти свое отношение к интеллектуальности. Но все это он хотел также и в дальнейшем делать только в смысле божественно-духовных сил как их служитель, тех сил, с которыми он, а также и человек связаны своим происхождением. Такова его цель, - чтобы интеллектуальность в будущем текла сквозь сердца людей, но как та сила, какой она была уже вначале, изливаясь из божественно-духовных властей.

Совсем иначе обстоит с этим у Аримана. Это существо с давних пор отделило себя от того направления развития, к которому принадлежат упомянутые божественно-духовные силы. В отдаленнейшем прошлом он поставил рядом с ними себя как самостоятельную космическую силу. - В настоящее время он находится пространственно в том мире, к которому принадлежит человек, но он не развивает никакой силовой связи с существами, правомерно принадлежащими к этому миру. Лишь тогда, когда к этому миру приближается интеллектуальность, отделившаяся от божественно-духовных существ, Ариман находит себя столь родственным этой интеллектуальности, что он через нее может на свой лад связать себя с человечеством. Ибо он уже в отдаленнейшие времена соединился с тем, что человек в настоящее время получает как некий дар из Космоса. Ариман хотел бы, - если бы ему удалось то, что является его намерением, - сделать интеллект, данный человеку, подобным своему собственному.

Так вот, Ариман присвоил себе интеллектуальность в то время, когда он не мог пережить ее в себе внутренне. Она осталась в его существе силой, не имеющей ничего общего с сердцем и душой. Интеллектуальность проистекает от Аримана как леденящий бездушный космический импульс. И те люди, которые захвачены этим импульсом, развивают логику, говорящую безжалостным образом и без любви, как будто лишь для самой себя, - в действительности же в ней говорит Ариман; в этой логике не обнаружить ничего из того, что существует как истинное, внутреннее, сердечно-душевное бытие человека, объединяющее его с тем, что он думает, говорит, делает.

А Михаил никогда не присваивал интеллектуальность себе. Он управляет ею, как божественно-духовной силой, чувствуя свою связь с божественно-духовными властями. Благодаря этому обнаруживается, что в интеллектуальности, пронизанной им, есть возможность быть столь же хорошим выражением сердца, души, как и головы, духа. Ибо Михаил несет в себе все изначальные силы своих Богов и Богов людей. Благодаря этому он не вносит в интеллектуальность ничего леденящего, бездушного, но он обращается к ней внутренне теплым, исполненным душевности образом.

В этом заключается также основание того, почему Михаил странствует через Космос с серьезным ликом и жестом. Быть внутренне так связанным с разумным содержанием Космоса, как Михаил, означает в то же время осуществление требования ничего не вносить в это содержание от субъективного произвола, от желания или вожделения. Иначе логика становится произволом одного существа, вместо того чтобы быть выражением Космоса. Строго держать свое существо как выражение мирового бытия и все, что хочет внутри себя проявиться как собственное существо, оставлять также внутри себя - вот что считает Михаил своей добродетелью. Его помыслы направлены к великим закономерностям Космоса, - об этом говорит его лик; его воля, обращенная к человеку, должна отображать то, что он прозревает в Космосе, - об этом говорит его поза, его жест. Михаил во всем серьезен, серьезность как откровение некоего существа есть отражение Космоса, являющего себя из этого существа; улыбка же есть выражение того, что, исходя из некоего существа, излучается в мир.

Одной из имагинаций Михаила является также следующая: он странствует сквозь ход времен, сущностно неся свет из Космоса как свое существо и формируя тепло из Космоса как дающее откровение собственного существа; он странствует как существо, подобное некоему миру, утверждая себя самого лишь тем, что он утверждает Космос, и низводя на Землю силы со всех концов Вселенной.

Противоположна имагинация Аримана: в своем шествии он хотел бы извлечь из времени и завоевать себе пространство; он имеет вокруг себя тьму, куда он посылает лучи собственного света; чем больше он достигает в своих намерениях, тем сильнее холод вокруг него; он движется как некий мир, который весь сжимается в одном существе - в его собственном, где он утверждает только себя самого через отрицание мира; он движется так, как если бы привел с собой зловещие силы мрачных бездн Земли.

Если человек ищет свободы, не впадая в эгоизм, если свобода становится для него чистой любовью к совершаемому поступку, то у него тогда есть возможность приблизиться к Михаилу. Если же он хочет действовать в свободе при развертывании эгоизма, если свобода становится для него гордым чувством выявить в поступке себя самого, тогда он находится в опасности попасть в область Аримана.

Описанные выше имагинаций вспыхивают из любви человека к самому поступку (Михаил) или же из его эгоистической любви - при поступке - к самому себе (Ариман).

Когда человек чувствует себя как свободное существо вблизи Михаила, то он находится на пути к тому, чтобы нести силу интеллектуальности в себя как в "целостного человека"; правда, он мыслит головой, но его сердце чувствует тьму или свет мысли; воля же излучается существом человека таким образом, что он дает вступать в себя мыслям как намерениям. Человек, делаясь выражением мира, становится все больше и больше человеком; он находит себя тогда, когда он не ищет себя самого, но в любви связывает себя своей волей с миром.

Когда же человек, развертывая свою свободу, подпадает соблазнам Аримана, то он втягивается в интеллектуальность как в духовный автоматизм, в котором он больше не он сам, но некий элемент этого автоматизма. Все его мышление становится головным переживанием; одно это обособляет головное переживание от собственного переживания сердца и собственного переживания воли, угашая собственное бытие. Человек все больше теряет из своего внутреннего сущностно-человеческого выражения, становясь выражением своего эгоистического бытия; он утрачивает себя, в то время как ищет себя; он удаляется от того мира, которому отказывает в любви, но человек подлинно переживает себя лишь тогда, когда любит мир.

Из этого описания хорошо видно, что Михаил есть вождь, ведущий к Христу. Михаил шествует через мир со всей серьезностью своего существа, своего вида, своих деяний в любви. Кто держится Михаила, тот в отношении внешнего мира взращивает любовь. И любовь должна раскрываться, прежде всего, по отношению к внешнему миру, иначе она становится себялюбием.

Если эта любовь погружена в михаилическое настроение, тогда любовь к другому сможет также отразиться в собственное «Я». Он сможет любить без того, чтобы любить себя самого. И на путях такой любви человеческая душа обретает Христа.

Кто держится Михаила, тот взращивает в отношении внешнего мира любовь и благодаря этому он находит то отношение к внутреннему миру своей души, которое приводит его к единению с Христом.

Наступающая ныне эпоха требует прозрения человечества в некий мир, который как духовный мир непосредственно граничит с физически-ощущаемым, в нем можно найти то, что здесь обрисовано как существо Михаила и миссия Михаила. Ибо тот мир, который человек, взирая на этот физический мир, представляет себе как природу, есть вовсе не тот, в котором он непосредственно живет, но - такой, который столь, же глубоко лежит ниже истинно человеческого мира, как михаэлический мир –– над ним. Человек только не замечает, что бессознательно, в то время как он создает себе некий образ своего мира, возникает в сущности другой мир. Рисуя этот образ, он уже готов выключить себя самого и подпасть духовному автоматизму. Человек может сохранить свою человечность только тогда, когда он этому образу, в котором как в естественнонаучном образе природовоззрения он утрачивает себя самого, противопоставляет другой образ, где правит Михаил, где Михаил ведет по пути к Христу. Гетеанум, 16 ноября 1924.

Дальнейшие руководящие положения, данные Гетеанумом Антропософскому обществу

121. Нечто, действующее в мире, например, космические мысли, человек еще не распознает в своем значении для мира, если останавливается при этом на действующем в себе; но надо, познавая, смотреть на тех существ, от которых это действующее исходит; например, в отношении космических мыслей, –– Михаил или Ариман приносит их в мир и несет через мир.

122. То, что, исходя от одного существа в силу его отношения к миру действует целительным и созидающим образом, может оказаться губительным и разрушающим, если исходит от другого существа. Космические мысли несут человека в будущее, когда он воспринимает их от Михаила; они уводят его прочь от приносящего ему благо будущего, если их может дать человеку Ариман.

123. Такие рассмотрения будут все более приводить к преодолению представления о какой-то неопределенной духовности, которая должна пантеистически править в основе вещей; эти рассмотрения приводят к определенной, конкретной духовности, которая может составить себе представления о духовных существах высших Иерархий. Ибо действительность, ведь, повсюду состоит из сущностного, а то, что в ней не сущностно, –– есть деятельность, разыгрывающаяся в отношениях существа к существу. Эти отношения будут поняты только в том случае, если мы сможем бросить взгляд на этих деятельных существ.

Вмешательство Михаила к концу XIX века в развитие мира и человечества является в особенном освещении, когда рассматривают духовную историю предшествовавших веков.

В начале XV века находится тот момент времени, в котором имеет свой исток эпоха души сознательной.

Обнаруживается полный переворот в духовной жизни человечества перед этим моментом времени. Можно проследить, как до того в человеческие воззрения повсюду еще вплетались имагинации. Отдельные личности, правда, уже раньше обрели в своей душевной жизни чистые "понятия", однако, общий душевный склад большинства людей проявляет себя во взаимопроникновении имагинации и представлений, происходящих из чисто физического мира. Так обстоит дело и с представлениями о. природных событиях, и с представлениями об историческом становлении.

Внешние свидетельства вполне подтверждают то, что в этом направлении может открыть духовное наблюдение. На некоторые из них пусть будет тут указано.

Как раз перед наступлением эпохи сознания было записано многое из того, что в предыдущих столетиях думалось и говорилось об исторических событиях. Таким образом, из этого времени до нас дошли "сказания" и тому подобное, дающие верную картину того, как раньше люди представляли себе "историю".

Прекрасный пример - рассказ о "добром Герхарде", сохранившийся в одном стихотворении Рудольфа из Эмса, жившего в первой половине XIII века. "Добрый Герхард" - богатый кельнский купец. Он предпринимает торговое путешествие в Россию, Лифляндию и Пруссию для покупки соболиных мехов. Потом он едет в Дамаск и Ниневию, чтобы приобрести шелковые ткани и тому подобное. Во время обратного путешествия на родину его сбивает с пути буря. В чужой стране, куда он попал, он знакомится с человеком, у которого в плену находятся английские рыцари и невеста английского короля. Герхард отдает все приобретенное им во время путешествия за выкуп пленных. Он берет их на свой корабль и отправляется в обратный путь. Когда корабль доплывает до того места, где пути на родину Герхарда и в Англию расходятся, Герхард отпускает пленных рыцарей на их родину; невесту же короля он оставляет у себя в надежде, что ее жених - король Вильгельм - приедет за ней, как только получит весть об ее освобождении и местонахождении. Наилучшим образом была принята Герхардом королевская невеста и сопровождавшие ее подруги. Как любимая дочь жила она в доме ее освободителя из плена. Проходит много времени, но король все не приезжает за ней. И тогда, чтобы обеспечить будущность своей приемной дочери, Герхард решил обвенчать ее со своим сыном. Ибо можно было подумать, что Вильгельм умер. Уже было в разгаре празднество свадьбы сына Герхарда, как на пиру появился в образе неузнанного пилигрима Вильгельм. Он долго блуждал в поисках своей невесты. После самоотверженного отречения сына Герхарда, его невеста была ему возвращена. Некоторое время они оба еще оставались у Герхарада; затем он оснастил корабль, чтобы доставить их в Англию. Когда вновь восстановленные в своем достоинстве пленники смогли приветствовать Герхарда в Англии, они захотели выбрать королем его. Но он возражает, что привез им их законную королевскую чету. Ведь и они также думали, что Вильгельм умер и хотели выбрать другого короля для страны, в которой во время Вильгельма все пришло в беспорядок. Кельнский купец отклонил все предложенные ему почести и богатства и возвратился назад в Кельн, чтобы быть там и дальше тем простым купцом, каким он был прежде. - История оборачивается так, что саксонский король Отгон I приезжает в Кельн, чтобы познакомиться с "добрым Герхардом". Ибо могучий король подпал искушению притязать на "земную награду" за многое, что он совершил. Узнав же Герхарда, он имеет в нем ощутимый пример того, как простой человек творит неслыханно много добра - отдает все добытые им товары, чтобы освободить пленников; возвращает Вильгельму назад невесту сына; затем все то, что он делает, чтобы снова доставить Вильгельма в Англию, и так далее, - без притязания на какую-либо земную награду, а ожидая награды лишь от Божественной Власти. Люди величают его "добрым Герхардом"; король чувствует, что он получил могучий религиозно-моральный импульс благодаря знакомству с душевным складом Герхарда.

Этот рассказ, схему которого я тут набросал, чтобы нечто мало известное не обозначить всего лишь именами, показывает (пусть с одной стороны, однако, совершенно отчетливо) душевный строй эпохи перед вступлением души сознательной в развитие человечества.

Кто дает воздействовать на себя этому рассказу Рудольфа из Эмса, тот может почувствовать, насколько изменилось переживание земного мира с того времени, когда жил (в Х веке) король Отгон.

Взглянем, как в эпоху души сознательной перед душевным взором человека мир в известной степени "прояснился" для всего постижения физического бытия и становления. Герхард со своими кораблями плывет, в какой-то мере, словно в тумане. Он всегда знает лишь кусочек из того мира, с которым он хочет прийти в связь. В Кельне ничего не знают о том, что происходит в Англии, и нужно целые годы искать человека, живущего в Кельне. Жизнь и владения такого человека, как тот, к которому Герхарда занесло на обратном пути, можно узнать, лишь, если судьбою непосредственно приведен в данное место. К нынешнему проникновению взором в мировые взаимоотношения тогдашнее относится так, как взгляд на широкий ландшафт, освещенный солнцем, - к движению ощупью в густом тумане.

То, что теперь признают "историческим", не имеет никакого отношения к тому, что рассказано в связи с "добрым Герхардом". И тем более - к душевному строю и всему духовному положению эпохи. Именно это, а не конкретные события физического мира переданы в имагинациях.

В этом повествовании отражено то, что человек не только чувствует себя существом, которое живет и действует как одно из звеньев в цепи событий физического мира, но он ощущает вмешательство в свое земное существование духовных, сверхчувственных существ и связь с ними своей воли.

Рассказ о "добром Герхарде" показывает, как сумерки, предшествовавшие узрению физического мира в эпоху души сознательной, направляли взор человека к восприятию духовного мира. Глядели тогда не в дали физического бытия, но более взирали в глубины духовного.

Но как сумеречное (сновидческое) ясновидение являло когда-то человечеству духовный мир, так больше не было в упомянутую эпоху. Имагинации тогда были, но они вставали внутри такого облика человеческой души, который уже сильно стремился к мыслительному. Это обусловило то, что больше не знали, как относится к физическому бытию мир, открывающийся в имагинациях. Поэтому для людей, настойчивее державшихся за мыслительное, имагинации казались произвольными "фантазиями" без реальности.

Больше не знали, что через имагинацию взирают в мир, в котором находятся совсем другой частью своего человеческого существа, чем в физическом. Так, в повествовании оба мира стояли рядом; и оба благодаря направленности рассказа носили такой характер, что можно было подумать, что духовные события, о которых шла речь, разыгрывались среди физических событий и воспринимались таким же образом, как сами эти физические события.

К этому присоединялось то, что во многих таких рассказах физические события были перемешаны между собою. Лица, чьи жизни разделены столетиями, выступают как современники; события смещены или в неверное место или в неверное время.

На факты физического мира человеческая душа смотрит так, как можно взирать лишь на духовное, где время и пространство имеют иное значение, чем для физического; физический мир представляется в имагинациях, вместо того чтобы представляться в мыслях; зато духовный мир так вплетен в рассказ, как если бы имели дело не с другой формой бытия, а с продолжением физических фактов.

Понимание истории, держащееся лишь физического, думает, что тут заимствованы древние имагинации Востока, Греции и так далее и поэтически сплетены с историческим материалом, занимавшим тогда внимание людей. Ведь, в сочинениях Исидора Севильского из VII века имеется настоящее собрание древних "легендарных сюжетов".

Однако это внешний способ рассмотрения. Он имеет некоторое значение лишь для человека, не обладающего никаким пониманием такого склада человеческой души, при котором человек осознает себя и свое бытие еще непосредственно связанными с духовным миром и чувствует стремление выразить свое знание в имагинациях. Тогда, если вместо собственной имагинации употребляется имагинация, переданная исторически, в которую вжилась душа, то это - не существенно. Это происходит оттого, что душа ориентирована на духовный мир так, что она видит включенными в этот мир и свои собственные поступки, и природные события.

Но в самом способе рассказа в период, предшествующий наступлению эпохи сознания можно заметить некоторое заблуждение.

Соответствующее духу наблюдение прозревает в этом заблуждении действие люциферической силы.

То, что побуждает душу принять в содержание своих переживаний имагинации, - это меньше соответствует тем способностям, которые она имела в глубокой древности благодаря сновидческому ясновидению, но больше уже тем, которые существовали от VIII до XIV веков христианского летоисчисления. А эти способности уже больше стремились к мыслительному пониманию чувственно воспринимаемого, В переходное время существуют рядом оба рода способностей. Душа поставлена между старой ориентировкой, направленной на духовный мир и позволяющей видеть физический мир лишь как бы в тумане, и новой, которая направлена к физическим событиям и при которой блекнет духовное восприятие.

В это неустойчивое равновесие человеческой души проникает действие люциферической силы. Она хотела бы помешать человеку обрести полную ориентировку в физическом мире. Она хотела бы его с его сознанием удержать в тех духовных областях, которые подходили для него в далеком прошлом. Она не хотела бы в его сновидчески-имагинативное видение мира дать втекать чисто мыслительному рассмотрению, направленному на понимание физического бытия. Она, пожалуй, может удерживать неправильным образом способность восприятия вдали от физического мира. Но она не может правильным образом сохранять переживание древних имагинации. Она позволяет ему думать в имагинациях, не будучи в состоянии совсем перенести его душевно в тот мир, в котором имагинации являлись бы полноценными.

При наступлении эпохи сознания Люцифер действует так, что из-за него человек не подобающим ему образом переносится в сверхчувственную область, непосредственно примыкающую к физической.

Особенно наглядно это можно увидеть в сказании о "герцоге Эрнсте", принадлежавшем к самым излюбленным и рассказываемым повсюду в широких кругах повествованиям Средневековья.

Герцог Эрнст оказывается в распре с королем, который хочет несправедливо покончить с ним войной. Герцог чувствует себя вынужденным принять участие в крестовом походе на Восток, чтобы тем самым избежать немыслимых отношений с главой государства. В переживаниях, им испытываемых, пока странствование не приводит его к цели, физическое указанным образом, в духе "легенд" переплетается с духовным. Герцог, например, на своем пути попадает к одному народу, у которого головы сформированы как у журавля. Его корабли прибивает к "магнитной горе", которая их притягивает к себе, так что люди, оказавшиеся вблизи этой горы, уже не могут возвратиться обратно, а должны плачевно погибнуть. Герцог Эрнст и его свита спасаются тем, что зашивают себя в кожи, и грифы, привыкшие завладевать как своей добычей людьми, прибитыми к магнитной горе, уносят их на гору, откуда они, прорезав кожи, уходят во время отсутствия грифов. Дальнейшее странствование приводит его к народу, имеющему такие длинные уши, что они могут быть обернуты вокруг тела как одежда; затем - к другому, имеющему такие большие ноги, что во время дождя люди могут ложиться на землю, а ноги раскрывать над собой, как зонтик. Он попадает к карликам, к великанам и так далее. Многое подобное рассказывается в связи с крестовым походом герцога Эрнста. Сказание не дает правильным образом почувствовать, как везде, где выступают имагинации, имеет место ориентировка на духовный мир, как события тут передаются в образах, развертывающихся в астральном мире и связанных с волей и судьбой земных людей.

Так обстоит и с прекрасной "Песней о Роланде", в которой прославляется поход Карла Великого в Испанию против язычников. Там даже говорится, - со ссылкой на Библию, - что для того, чтобы Карл Великий мог достигнуть намеченной им цели, Солнце задержалось в своем пути, так что один день стал столь же длинен, как два.

А в "Песне о Нибелунгах" видно, как та же самая форма, которая, сохранившись в северных странах, содержит в чистоте восприятие духовного мира, в то время как в средней Европе имагинации близко подходят к физической жизни. В северной форме повествования выражено, что имагинации относятся к "астральному миру"; а в средне-европейской версии "Песни о Нибелунгах" имагинации проскальзывают в восприятие физического мира.

Также и в сказании о герцоге Эрнсте имагинации, появляющиеся там, в действительности относятся к тому, что между опытами в физической сфере переживается человеком в "астральном мире", между опыта в физической сфере, переживается человеком в "астральном мире", к которому человек принадлежит так же, как и к физическому.

Обратив на все это духовный взор, можно увидеть, что вступление в эпоху сознания означает вырастание из той фазы развития, в которой человечество было бы побеждено люциферическими силами, если бы через душу сознательную - с ее силой интеллектуальности - в человеческое существо не пришел новый импульс развития. Душа сознательная препятствует той ориентировке на духовный мир, которая хочет увлечь человека на пути заблуждения; человеческий взор обращается к физическому миру. Все, что происходит в этом направлении, избавляет человечество от вводящей его в заблуждение люциферической власти.

В это время ради человечества из духовного мира уже действует Михаил. Он из сверхчувственного мира подготовляет свое позднейшее деяние. Он из сверхчувственного мира подготовляет свое позднейшее деяние. Он дает человечеству импульсы, охраняющие такое древнее отношение к божественно-духовному миру, которое не принимает люциферического характера.

Затем, в последнюю треть XIX века сам Михаил проникает в физический мир с той своей деятельностью, которую он с XV века до XIX века предварительно развивал из сверхчувственного мира.

Человечество должно было некоторое врем проходить свое духовное развитие так, чтобы оно высвободилось от того взаимоотношения с духовным миром, какое угрожало стать чем-то невозможным. После этого благодаря миссии Михаила развитие было направлено на те пути, на которых поступательный ход земного человечества снова обретает благотворное для него отношение к духовному миру.

Так стоит в своем деянии Михаил между люциферическим образом мира и ариманическим мировым рассудком. Образ мира становится у него исполненным мудрости откровением о мире, и оно раскрывает мировой разум как божественное мировое деяние. В этом мировом деянии живет Христова забота о человечестве, которая из михаилического откровения о мире может таким образом открыться человеческому сердцу.

(Далее следуют второе и третье рассмотрения.) Гетеанум, 23 ноября 1924.