Антуан Венгер рим и москва

7 апреля — 27 мая 1919 АФГАНИСТАН

20 мая 1920 ИРАН

2 июня — 29 ноября 1920 ТУРЦИЯ

31 декабря 1920 ФИНЛЯНДИЯ. 29 ноября 1939 года

отношения были прерваны, 12 марта

1940 – восстановлены; новый разрыв –

22 июня 1941 года; восстановление

дипломатических контактов – 6 августа

1945 года.

27 апреля 1921 ПОЛЬША

5 ноября 1921 МОНГОЛИЯ

16 апреля 1922 ГЕРМАНИЯ. 22 июня 1941 года

отношения были прерваны в связи с

вероломной агрессией фашистского Рейха

против СССР.

2—8 февраля 1924 ВЕЛИКОБРИТАНИЯ. 26 мая 1927 года

отношения были прерваны, 17—23 июня

1929 года — восстановлены.

7—11 февраля 1924 ИТАЛИЯ. 22 июня 1942 года отношения

прерваны в связи с объявлением

итальянским правительством войны

Советскому Союзу; восстановлены —

25 октября 1944 года.

15 февраля — 10 марта 1924 НОРВЕГИЯ

25—29 февраля 1924 АВСТРИЯ. Прерванные в марте 1928 года

отношения были восстановлены в октябре

1945 года.

8 марта 1924 ГРЕЦИЯ

15—18 марта 1924 ШВЕЦИЯ

31 мая 1924 КИТАЙ

18 июня 1924 ДАНИЯ. Прерванные 22 июня 1941 года

отношения восстановлены 10–16 мая

1945 года.

4 августа 1924 МЕКСИКА. В январе 1930 года

мексиканская миссия была отозвана;

10–12 ноября 1942 года отношения восстановлены.
6 августа 1924 ХИДЖАЗ (16—19 февраля 1926 года

установлены отношения с королевством

Хиджаза, Неджда и присоединенных

областей). С 1932 года — Королевство

Саудовская Аравия. Дипломатические

миссии не были созданы, представители

не были аккредитованы.

4 июля — 4 сентября 1924 АЛБАНИЯ. В декабря 1961 года

посольство СССР было отозвано.

28 октября 1924 ФРАНЦИЯ. Прерванные 30 июня 1941

года отношения были восстановлены

23 октября 1944 года.

Победа левых сил на выборах 1924 года ускорила установление официальных дипломатических отношений. 6 октября 1924 года состоялось заседание консультативной комиссии под председательством сенатора от департамента Ло де Монзи. Он, как и Эррио, бывал в СССР и также был сторонником "дипломатии присутствия в Кремле". Позиция де Монзи была такова: советское правительство существует уже более пяти лет. В области политики, права и в социальных вопросах оно придерживается принципов, сильно отличающихся от тех, к которым привыкли мы в Европе; но — как бы то ни было — этот режим управляет восемьюдесятью миллионами человек. В сложившейся ситуации просто невозможно продолжать игнорировать его существование. Нужно сначала признать Москву, а потом уже решать все спорные вопросы — признание вовсе не означает отказ от претензий.

Невё, по-прежнему продолжавший служение в Макеевке, вдали от центров мировой политики, был удивлен медлительностью французского правительства в признании Советского Союза. "Наша пресса пишет, что французское правительство собирается признать правительство России. Скудоумие наших радикалов не знает границ: они кричат по любому поводу, что они — дети 1789 года, но, когда речь заходит о признании русской революции, самой что ни на есть прямой наследницы революции французской, они начинают разводить церемонии. Если установятся нормальные отношения, то, несомненно, станет возможно более свободно ездить отсюда во Францию, а из Франции — сюда".

26 сентября 1924 года из своего "Несуществующего аббатства", как он называл Макеевку, Невё отправил письмо Кенару, в котором говорилось: "На днях в газетах был опубликован состав комиссии де Монзи, которая должна изучить вопрос признания нашего СССР Францией. Француз, встречавшийся в прошлом году в Москве с этим де Монзи, сказал мне, что это оптимистически настроенный и наивный энтузиаст. Нуланс — типичный холодный радикал; что касается Гренара, то если это тот самый Гренар, который был нашим консулом в Одессе в 1914 году во время мобилизации, — я могу сказать, что он был тогда отнюдь не на высоте. Эррио — если судить по отрывкам из его речей в Лондоне и Женеве, напечатанным в наших газетах, — просто шут гороховый. Наши заявляют, что они без нетерпения, но с интересом ожидают решения этого ареопага. Промысел Божий, никогда не торопивший события, как того, возможно, хотелось бы нам, и сейчас ожидает, пока эти навозные жуки разгребут свою помойку и расчистят широкий путь. Когда же, наконец, они закончат?"

17 октября комиссия де Монзи представила кабинету Эррио свой доклад. Рекомендовалось: 1. полностью признать СССР; 2. предложить возобновление нормальных отношений; 3. напомнить о претензиях Франции; 4. обещать помощь экономическому развитию России после того, как "доверие Франции будет надлежащим образом подтверждено".

28 октября Эррио направил председателю Совнаркома Рыкову и наркому иностранных дел Чичерину следующую телеграмму:

"Париж, 28 октября 1924.

В подтверждение заявления министерства от 17 июня 1924 года и Вашего письма от 19 июля 1924 года Правительство Республики, верное дружбе, связывающей русский и французский народы, с сего дня признает де-юре Правительство Союза Советских Социалистических Республик как законное правительство на территории бывшей Российской Империи, где его власть признается населением, и как преемника всех предшествующих русских правительств. <...> Нужно сейчас же признать, что важнейшим правилом в отношениях между нашими странами должно быть невмешательство во внутренние дела".

Ночью того же дня на Кэ-д'Орсэ пришел ответ из Кремля:

"Москва, 29 октября 1924.

Г-ну Эррио, Председателю Совета, Париж.

Центральный Исполнительный Комитет Союза Советских Социалистических Республик с большим удовлетворением принимает предложение Правительства Франции целиком и полностью восстановить регулярные дипломатические отношения между Союзом Советских Социалистических Республик и Францией, осуществив в дальнейшем обмен послами и немедленно начав переговоры с целью установления дружественных отношений между народами Союза Советских Социалистических Республик и Франции.

Как и французское Правительство, Центральный Исполнительный Комитет Союза Советских Социалистических Республик считает, что взаимное невмешательство во внутренние дела является неотъемлемым условием установления отношений с любым государством вообще, и с Францией в частности, и с удовлетворением принимает заявление Правительства Франции по этому поводу"^xcix.

Первым официальным актом восстановления отношений была состоявшаяся 6 ноября передача Раковскому дворца русского посольства на улице Гренелль. 3 декабря в Париж прибыл советский посол Красин. 15 декабря 1924 года послом Франции в СССР был назначен Жан Эрбетт. 30 октября в "L'Information" появилась его статья, где отмечалось: "Восстанавливая дипломатические отношения и не опасаясь того, что они могут быть сведены на нет политическими или экономическими противоречиями, правительства Парижа и Москвы внесут свой вклад в дело мирного решения этой важнейшей проблемы (мира в Европе). Никто не получит от этого такой выгоды, как пограничные с Россией государства. Их безопасность зависит от этого "общего мира", который не возможен без франко-русских отношений". С такими надеждами в январе 1925 года Эрбетт отправился в Москву.

(ЧИЧЕРИН)?

Эрбетт выдал о. Невё прекрасную аттестацию. "Посол Франции, — говорилось в этом документе, — ознакомился с положением о. Невё, с 1907 года исполняющего обязанности настоятеля прихода в Макеевке, и с его трудами на благо населения этого рабочего города, которому он оказывал помощь без учета национальности, социального положения, вероисповедания и других различий. Посольство Франции сделает все от него зависящее и будет ходатайствовать перед представителями центральной власти Союза Советских Социалистических Республик оказать содействие гуманитарным трудам Преподобного Отца Невё на общее благо и ради поддержания хороших отношений между обеими странами".

Констатируя эти благоприятные перемены, Невё продолжал с нетерпением ожидать урегулирования статуса Католической Церкви в России.

Невё — епископ in petto

Благословения и ободрения, пришедшие из Рима, никоим образом не повлияли на ход дел. "Если имя города Рима — ROMA — прочесть наоборот, то получится AMOR — любовь. Пора перейти к конкретным делам; бесполезно ожидать реставрации монархии. Советская власть держится крепко, несмотря на все свои поражения и все попытки внутренних и внешних врагов свергнуть ее. Для меня становится все более очевидно, что наркомы хотят гражданского мира; помочь им осуществить эти намерения — благородное дело. Как ни печально это признавать, схизматики поняли ситуацию гораздо лучше нас: они добиваются регистрации своих общин, которые теперь могут существовать, не нарушая законы СССР. У обновленцев есть свой синод, который активно занимается решением текущих вопросов, их газеты и журналы выходят в девяти городах страны, у них есть богословские факультеты в Москве и Ленинграде, пастырские курсы в Вологде, Курске, Одессе и Краснодаре (бывший Екатеринодар на Кубани). Должны открыться еще одни курсы во Владимире. Они издают книги, брошюры, альманахи и листовки, организуют публичные лекции на религиозные темы. Одним словом, они являют собой организованную и активную структуру.

К сторонникам патриаршей Церкви большевики благоволят гораздо меньше из-за неясности ее отношения к правительству; однако и у староцерковников есть свой глава — местоблюститель патриаршего престола митрополит Крутицкий Петр, назначенный патриархом Тихоном перед своей смертью.

Сектанты организованы просто блестяще: они проповедуют, издают литературу, новообращенные идут к ним миллионами. В одной Макеевке около трехсот баптистов, причем они вербуют себе сторонников даже среди католиков. Одни только католики продолжают оставаться на заднем плане. До сих пор среди них не было сделано ни одной попытки раскола, тогда как закон способствует появлению независимых религиозных объединений. Католики знают, что они не могут создать религиозную организацию сами по себе — без иерархии и вне иерархии. Но поскольку центр иерархии находится в Риме, Риму нужно со всей серьезностью подойти к решению этой проблемы. Ведь горячие головы есть везде; если все будет продолжаться в том же духе, то со временем и в России можно ожидать появления своих «старо-католиков» или создания своей «маленькой Церкви»".

После описания положения в Великороссии Невё переходит к Украине. "Немного статистики. К началу 1925 года в Украинской автокефальной Церкви было 30 епископов "обновленческого" толка и 3000 церквей. У тихоновцев на Украине было 27 епископов. Еще 30 епископов принадлежало к так называемым "самосвятам". Это новое ответвление православия было основано "епископом" Василием Липкивским, который был рукоположен не архиереями, а "собором" священников и мирян! У этих самосвятов есть целая иерархия. Все они — украинские националисты: у них уже 1500 приходов; епископат, конечно же, — женатый, вдовым клирикам разрешено вступать в повторный брак и т.д. Одним словом, это еще более радикальные обновленцы, чем все остальные. Что уж говорить о сектах, которые на Украине множатся столь же стремительно, как и в других регионах. Многие из сектантов считают, что Советы — это власть антихриста, и говорят о наступающем конце света. Соперничающие церкви находятся в состоянии вражды. "Тихоновцы" и "обновленцы" взаимно отлучили друг друга, причем первые не признают действительность таинств, совершенных последними и в случае возвращения в лоно патриаршей Церкви повторяют все таинства заново.

На съезде коммунистической партии тоже разгорелись горячие споры. Коммунары Петрограда по целому ряду вопросов заняли особую позицию. Зиновьеву и Каменеву — двум руководителям высочайшего ранга — устроили изрядную нахлобучку, обвинив их в пессимизме. Однако, несмотря на все это, победила партийная дисциплина: диссиденты признали свои ошибки, и все решения были приняты единогласно. Товарищ Бухарин, крупный теоретик, обладающий поистине ленинским антицерковным огоньком, сделал доклад о Комсомоле. Среди членов этой организации есть такие полубандитские круги, которые считают, что партия занимает слишком мягкую позицию: она стала оппортунистической и вырождается; следует придерживаться жесткой линии Либкнех-та, считают они, и устраивать массовые расстрелы!"

Заканчивая этот анализ ситуации в Советском Союзе, Невё пишет, что через ассумпционистов в Турции ему стало известно, что "по России собирается совершить поездку о. д'Эрбиньи". Об этом человеке, которому суждено было рукоположить его во епископа и сделать представителем папы в России, Невё отзывался тогда без малейшего энтузиазма — скорее, даже с некоторой досадой. "Я прекрасно понимал, что рано или поздно, несмотря на все мои многочисленные и настоятельные просьбы прислать сюда кого-нибудь из наших Отцов, нас обгонят эти господа. У иезуитов нет в России ни одного своего дома. Но если о. д'Эрбиньи выдают паспорт, то почему его не получают ассумпционисты? Макеевка находится не на краю света. Сюда можно добраться из Константинополя через Одессу, Севастополь или Новороссийск. А потом — на поезде. Мы, елки-палки, находимся в архицивилизованной стране! И поезда здесь ходят регулярно. И опаздывают они гораздо реже, чем при покойном императоре Николае".

Почему Орден Успения не заботится о замещении одесского прихода, который раньше окормляли отцы-ассумпционисты? "И потом, раз уж аппетит приходит во время еды, то почему бы не подумать и о французской церкви св. Людовика в Москве? Маленькая французская колония и послы католических стран будут рады видеть настоятелем своего соотечественника. Здесь никто не проповедует по-французски. Думаю, посольство помогло бы решить этот вопрос в нашу пользу. Довольно сложно будет решить проблему с жильем, но, думаю, и здесь удастся как-нибудь обойтись. Польский приход обеспечит интенциями для месс. Священнику, занявшему это место, конечно, придется жить довольно скромно (но ведь и апостолы не каждый день ветчину ели), зато он сможет очень быстро войти в курс дела. Заняв этот приход, мы сможем регулярно получать точную и быструю информацию, а заодно — посматривать одним глазом на то наследие, которое обещал своим чадам отец д'Альзон!"

Что касается последнего пункта письма о. Невё, то здесь суждено было сбыться всем его — казавшимся совершенно несбыточными — мечтам: 20 ноября 1925 года в обстановке строжайшей секретности кардинал Гаспарри попросил прокурора ассумпциони-стов о. Ромуальда ответить на вопросы анкеты о кандидате в епископы. Этим кандидатом был о. Невё. На последний вопрос — о том, в каких отношениях находится Невё с правительством, — отец-прокурор ответил, что тот "всегда сохранял хладнокровие в переговорах с Советами. В настоящее время отношения стали менее напряженными"^c.

4 марта 1926 года о. Жерве Кенар был вызван к Пию XI, который сообщил ему о своем намерении назначить о. Невё апостольским администратором Москвы. Папа спросил генерала ассумпци-онистов, выйдет ли, по его мнению, из Невё, единственного французского священника, оставшегося в Донбассе, хороший епископ. Он часто информировал Рим о религиозной обстановке в России; кардинал Гаспарри передавал эту информацию папе, который читал ее с большим интересом. Пий XI уже на протяжении долгого времени искал пути отправки в Россию священников и установления там хотя бы временной иерархии. Он спросил у Кенара, не было ли среди его монахов бывших инженеров или техников, которые могли бы устроиться работать на один из тех заводов, которые открывались тогда в большом количестве с помощью Германии. Немцы старались таким образом вооружить свою армию, ускользая от контроля со стороны победителей (Святому Отцу было известно о секретных пунктах Рапалльского договора).

На следующий день после этой беседы, 5 марта, о. Кенар послал Невё письмо, которое я не смог найти ни в бумагах Кенара, ни в фонде Невё, но о котором известно из ответа Невё от 20 марта. Он понял, что его переводят в Москву на приход св. Людовика. Это стоило того, чтобы покинуть Макеевку. Но ему казалось, что в Риме не учли такой важный фактор, как "нынешнее законодательство, которое предоставляет самим верующим мирянам право выбирать себе настоятеля. Вести себя так, словно все вопросы уже решены, явно преждевременно; на мой взгляд, лучше иметь синицу в клетке, чем журавля в небе. Я буду крепко держаться за свое сорочье гнездо и сдамся только получив личный приказ Ахилла (Акилле Ратти — Пий XI)". Письмо о. Жерве настолько смутило Невё, что он добавил к своему ответу следующий постскриптум: "У меня родилась идея. Может, стоит подождать с окончательным решением до тех пор, пока я смогу приехать в Рим и лично побеседовать с Вами и доном Пьетро (кардиналом Гаспарри), чтобы более подробно ознакомить Вас с положением дел. Следует исключить любые недомолвки, поскольку действовать нам предстоит вместе, причем я буду поступать так, как Вы скажете. Думаю, мне надо вести себя именно так".

Остается лишь удивляться, что Невё, обычно столь проницательный, не сразу понял довольно прозрачные указания, содержавшиеся в письме о. Кенара. Но уже 7 апреля 1926 года он писал одному ассумпционистскому монаху: "Некий игнатианец (иезуит) должен был прибыть на Благовещение (25 марта) в Москву, чтобы осуществить Невёроятный проект Папы Ратти: Невё расстается с Макеевкой и, окруженный почетом, посвящает себя другим трудам. Благовещение давно прошло, а о путешественнике так ничего и не слышно. Ничего не понимаю". Он добавляет: "Господи! Как много бы я дал, чтобы увидеть лицо друга. Я уже почти не надеюсь на такое счастье — ведь до сих пор меня постигали одни разочарования".

Интересно одно совпадение: в тот самый день, когда о. Кенар отправил Невё столь сильно взволновавшее его послание, тот писал отцу-генералу, что ознакомился с брошюрой о. д'Эрбиньи о поездке в Москву в октябре 1925 года: "Жду Р. Биньи (д'Эрбиньи): информаторы, пробывшие в стране всего четыре дня и разводящие после этого длиннющие речи... должны быть весьма забавны!.."

Разводивший "длиннющие" и "забавные" речи д'Эрбиньи оказался тем самым человеком, которому суждено было осуществить то, чего постоянно добивался Невё с 1922 года, — создать католическую иерархию в России, совершив епископскую хиротонию Невё и поставив его во главе этой иерархии. По иронии судьбы, а может быть, по иронии кардинала Гаспарри, д'Эрбиньи получил титул епископа Илионского, а Невё — епископа Цитрусского. Д'Эрбиньи действительно стал тем самым троянским (то есть илионским) конем, из чрева которого в русский тыл был высажен "экзотический плод" — Цитрусский епископ Невё.

Кем же был этот о. д'Эрбиньи, каковы его заслуги, что знал он о России, почему именно ему Пий XI поручил такую трудную и тонкую миссию?^ci

На сцене появляется д'Эрбиньи

Став преподавателем богословия в Ангене, о. д'Эрбиньи довольно рано проявил интерес к России, опубликовав в 1911 году примечательную книгу о Владимире Соловьеве. Стремительное наступление немцев в 1914 году вынудило его остаться на оккупированной территории. Используя знание немецкого языка, молодой священник по мере сил помогал гражданскому населению.

16 мая 1920 года д'Эрбиньи присутствует на канонизации Жанны д'Арк, которая по семейным преданиям считалась его двоюродной бабушкой в четырнадцатом поколении. 29 октября 1921 года о. Мишель был назначен профессором философии Григорианского института. 12 января 1922 года вместе с группой студентов он был принят Бенедиктом XV, который попросил Мишеля посвятить свои молитвы и труды России. 21 января Бенедикт XV скончался. Избранный папой 6 февраля Пий XI продолжил деятельность своего предшественника по оказанию помощи голодающим России. Он хотел назначить о. д'Эрбиньи членом папской миссии помощи, но Советы не пожелали, чтобы в ее составе были граждане стран, участвовавших в интервенции. Таким образом, с первых дней своего понтификата Пий XI оказывал доверие этому иезуиту, который зарекомендовал себя как прекрасный специалист по России. Когда Советы готовили суд над патриархом Тихоном, д'Эрбиньи по просьбе папы поехал в Ригу, надеясь проникнуть в Россию и побывать в качестве наблюдателя на этом процессе. Суд не состоялся, и д'Эрбиньи был отозван в Рим телеграммой генерала иезуитов о. Ледуховского, который назначил его директором Папского Восточного института.

Этот институт, основанный Бенедиктом XV 15 октября 1917 года, сначала возглавлял дон Шустер, аббат римской базилики св. Павла Вне Стен, ставший в дальнейшем кардиналом-архиепископом Миланским. Преподавали там бенедиктинец о. Пласид де Ме-естер и трое ассумпционистов — отцы Жюжи, Суарн и Вайе. Для укрепления единомыслия Пий XI решил передать руководство институтом и преподавание в нем исключительно Обществу Иисуса. Мишель д'Эрбиньи прибыл в Рим 15 октября 1922 года.

В 1923 году Пий XI поручил о. д'Эрбиньи пастырскую миссию среди русских эмигрантов в Германии, и 3 мая 1923 года статс-секретарь кардинал Гаспарри выдал ему дипломатический паспорт Святого Престола. Именно тогда произошла первая его встреча с монсеньером Пачелли, нунцием в Мюнхене и Берлине. 11 мая 1923 года, на следующий день после праздника Вознесения, д'Эрбиньи выехал из Рима в Берлин. Вскоре туда же прибыл Пачелли. В то время в Берлине находилось около 200 000 русских эмигрантов. "Моя миссия, — писал д'Эрбиньи матери, — не имеет ничего общего с политикой. Я должен заниматься исключительно религиозными вопросами, встающими перед русскими". Одним из результатов его первой миссии было присоединение к Католической Церкви архимандрита Сергия Дабича, являвшегося на протяжении шести лет клириком русской миссии в Греции, а затем — благочинным русских приходов в Австрии, Венгрии и Германии^cii.