* * *
«Папа» Зенгер умер.
В течение четырех лет бомбежек и последних нескольких дней артобстрелов 78-летний ветеран Первой мировой войны не поддавался устрашению. В реальности Эрне Зенгер пришлось пустить в ход все средства убеждения, чтобы удержать Конрада от встречи с его друзьями-ветеранами. Она заставила мужа копать яму-тайник в саду. Конрад решил, что неплохо бы спрятать вместе с джемами старую армейскую саблю, чтобы русские не нашли в доме оружия.
Как только работа была закончена, Конрад, несмотря на мольбы всей семьи, вышел на улицу.
Его изрезанное шрапнелью тело они нашли в кустах перед выжженными развалинами дома пастора Мартина [374] Нимеллера, в нескольких шагах от собственного дома. Под свистящими вокруг снарядами семья привезла Конрада домой в ручной тележке. Эрна шла рядом с тележкой и вспоминала о последнем небольшом разногласии с Конрадом относительно цитаты из Библии, наиболее соответствующей их времени. Конрад настаивал на том, что следует жить по 90-му псалму, особенно по четвертому стиху: «Ибо тысяча лет на твой взгляд это всего лишь вчерашний день и бодрствование в ночи». Эрна не согласилась. «Лично я считаю, — сказала она, — что это слишком пессимистично. Я предпочитаю 46-й: «Бог — наш приют и сила, самая насущная помощь в беде».
Гроб найти было невозможно, а идти на кладбище — слишком опасно. Они не могли оставить тело в теплом доме, и положили его на крыльце. Из двух дощечек Эрна сколотила крест, осторожно вложила его в руки мужа и пожалела, что не сказала ему, что он был прав, ибо продолжение 90-го псалма: «Нас поглощает твой гнев и мучит твоя ярость».
* * *
Отец Бернард Хаппих взглянул на заметки к своей проповеди. Часовню Далемского дома заливал мягкий желтый свет свечей, но снаружи небо к востоку от Вильмерсдорфа было кроваво-красным. Артиллерийский обстрел, разбудивший сестер в три часа ночи, все еще продолжался, хотя прошло больше двенадцати часов. Где-то неподалеку зазвенели выбитые стекла, и сокрушительный удар сотряс здание. С улицы донеслись громкие крики, затем грохот зенитки, расположенной через дорогу от родильного дома и сиротского приюта.
Монахини, сидевшие перед отцом Хаппихом, не шелохнулись. Пристально разглядывая их, он увидел, что, подчиняясь приказу матери-настоятельницы Кунегундес, женщины сняли тяжелые серебряные кресты, которые обычно носили. Вместо них к их одежде были прикреплены маленькие, не бросающиеся в глаза металлические распятия — так называемые смертные кресты. Серебряные кресты были спрятаны вместе со всеми кольцами и часами.
Отец Хаппих и сам подготовился. В его далемском домике запаковали большой ящик. Отец Хаппих положил в него некоторые медицинские инструменты, лекарства, бинты и [375] белые простыни, пожертвованные соседями. До принятия священного сана отец Хаппих получил медицинскую степень и теперь работал не только священником, но и врачом; каждый день он посещал жертв обстрелов, лечил истерики и шоки. Его белый медицинский халат теперь видели не реже его сутаны.
Отец Хаппих снова обвел взглядом стайку монахинь, медсестер и послушниц и мысленно попросил Господа внушить ему верные слова.
«В ближайшем будущем нас ждет советская оккупация, — начал он. — Страшные слухи ходят о русских. Отчасти они оправдываются, хотя не следует обобщать.
Если кому-то из вас, здесь присутствующих, суждено перенести нечто плохое, помните историю маленькой святой Агнесы. Ей было двенадцать лет, когда ей приказали молиться фальшивым богам. Она воздела руки к Христу, перекрестилась, и за это с нее сорвали одежды и пытали перед толпой язычников. Но это не устрашило ее, хотя язычники были тронуты до слез. Некоторые из них стали хвалить ее и даже предлагали жениться, но она ответила: «Христос — мой жених». Ее приговорили к смерти. С минуту она молилась, а потом ее обезглавили, и ангелы унесли ее в Рай».
Отец Хаппих умолк, затем продолжил: «Вы должны помнить, что, как и в случае со святой Агнесой, если касаются вашего тела, когда вы этого не хотите, ваше вечное вознаграждение на небесах будет удвоено, ибо все вы будете нести мученический венец. Следовательно, вы не должны чувствовать себя виновными... вы невиновны».
Он шел по проходу под последнее песнопение: «Я нуждаюсь в Твоем присутствии каждый час... что, кроме Твоей милости, может разрушить власть сатаны?» Это были слова древнего гимна «Будь верен Мне».
* * *
На главном коммутаторе телефонной станции междугородной связи на Винтерфельдштрассе в Шенеберге по мере того, как русские захватывали окраинные районы, один за другим гасли огоньки. И все же операторы были так же деловиты, как всегда. Вместо того чтобы спускаться в подвал-убежище, старший оператор Элизабет Мильбранд и оператор [376] Шарлотта Бурместер принесли шезлонги с матрасами и подушками в свой офис; обе женщины намеревались до последней возможности оставаться на пятом этаже, где располагался главный коммутатор.
Вдруг взревели все репродукторы в здании. Оператора Елену Шрэдер охватила радость. На пятом этаже операторы Мильбранд и Бурместер жадно впитывали новости, чтобы передать их в те районы, куда еще можно было дозвониться. «Внимание! Внимание! — сказал диктор. — Не волнуйтесь. Армия генерала Венка соединилась с американцами. Они наступают на Берлин. Мужайтесь! Берлин не потерян!»
* * *
Русские взломали внешний обвод городских укреплений и пробивались ко. второму. Они продвигались пригнувшись за танками «Т-34» и самоходками, сражались на улицах, дорогах, в проулках и скверах. Дорогу им прокладывали закаленные десантные гвардейские соединения Конева и Жукова и танкисты в кожаных шлемах, представители четырех великих танковых армий. За ними шеренга за шеренгой шла пехота. Это было странное воинство. Его формировали из выходцев из всех республик Советского Союза, и — кроме отборных гвардейских полков — солдаты сильно различались, как по облику, так и по походному обмундированию. Солдаты говорили на стольких языках и диалектах, что зачастую офицеры не понимали речь собственных подчиненных{59}.
В Красной армии служили русские и белорусы, украинцы и карелы, грузины и казахи, армяне и азербайджанцы, башкиры, мордва, татары, сибиряки, узбеки, монголы и казаки. Некоторые носили темно-коричневую форму, другие — форму цвета хаки или серо-зеленую. У кого-то были [377] темные штаны и гимнастерки всех цветов, от черного до бежевого. И головные уборы были самыми разными: кожаные шлемы с болтающимися наушниками, меховые ушанки, потрепанные пилотки. И казалось, у всех было автоматическое оружие. Они шли пешком, ехали верхом, на мотоциклах и подводах, на трофейном транспорте самых разных марок, и все они стремились к Берлину.
Достарыңызбен бөлісу: |