Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова г. В. Плеханов
жүктеу/скачать 1.67 Mb.
|
Эпигоны. Из анархистов нашего времени некоторые, как, например, Джон Генри Макай, автор книги «Анархисты. Культурные очерки конца XIX столетия», все еще придерживаются индивидуализма, тогда как другие, а их гораздо больше, называют себя «коммунистами». Они составляют потомство Бакунина в анархизме. На самых различных язы- 222 ках они создали довольно объемистую литературу; и это она своей «пропагандой действия» наделала так много шума. Апостолом этой школы является русский эмигрант П. А. Кропоткин. Мы не будем останавливаться на разборе доктрины современных индивидуалистических анархистов, даже их братья коммунистические анархисты относятся к ним, как к буржуа *). Перейдем непосредственно к анархистскому коммунизму. Какова точка зрения этого нового вида коммунизма? «Метод, которого придерживается анархистский мыслитель, совершенно отличается от метода утопистов», уверяет нас Кропоткин. «Анархистский мыслитель, чтобы установить наилучшие, по его мнению, условия для достижения счастья человечества, не прибегает к метафизическим концепциям (каково «естественное право», «обязанности государства» и т. д.). Наоборот, он идет по пути, начертанному современной эволюционной философией... Он изучает челове-ческое общество в его настоящем и прошлом. Не наделяя ни человечества, ни еди-ничных индивидуумов качествами более высокими, чем они обладают в действитель-ности, он рассматривает общество лишь как скопление (агрегат) организмов, пытаясь найти наилучшие способы согласовать, в интересах благополучия рода, потребности индивидуума с потребностями кооперации. Он изучает общество, пытается разгадать его тенденции в прошлом и настоящем, его неотложные интеллектуальные и эконо-мические потребности и в этом отношении указывает лишь направление, в котором совершается развитие **). Итак, коммунистические анархисты не имеют больше ничего об- *) Немногие индивидуалисты, которые встречаются среди анархистов, сильны только в своей критике государства и закона. Что же касается их идеалов созидания нового, то одни впадают в идиллию, которую они сами никогда не осуществляли бы на практике, тогда как другие, как издатели бостонского «Liberty», совершенно растворяются в современной буржуазной системе. В защиту своего индивидуализма они восстановляют государство со всеми его атрибутами (закон, полиция и всем прочим) после того, как они его так мужественно отрицали. Еще другие, как Оберон Герберт, причалили к «Property Defense League» («Лиги для защиты земельной собственности»). «La Révolte». № 38, 1893, статья об анархии. **) «Anarchist Communism: its basis and principles». By Peter Kropotkine, Republished by permission of the Editor from the Nineteenth Centure of February and August 1887, London. 223 щего с утопистами. Они при выработке своего «идеала» и не думают опираться на метафизические понятия, как естественное право, обязанности государства и т. д. Правда ли это? Что касается «обязанностей государства», Кропоткин вполне прав: было бы слишком смешно, если бы анархисты предлагали государству исчезнуть и при этом апеллировали к его обязанностям. Но что касается «естественных прав», то Кропоткин безусловно ошибается. Нескольких цитат достаточно, чтобы доказать это. Уже в «Бюллетене Юрской федерации» (№ 3, 1877) мы находим следующее характерное заявление: «Суверенитет народа может существовать только при наличности пол-нейшей автономии индивидуумов и групп». Разве эта полнейшая автономия не «метафизическое понятие»? «Бюллетень Юрской федерации» был органом коллективистского анархизма. В действительности нет никакой разницы между анархистским коллективизмом и анархистским коммунизмом. Тем не менее, во избежание упрека, что мы коммунистов делаем ответственными за коллективистов, остановимся на «коммунистических» воззваниях, разбирая их не только по духу, но и дословно. Осенью 1892 г. несколько «товарищей» предстали пред версальским судом присяж-ных по поводу кражи динамита в «Soisy-sous-Etiolles». Среди подсудимых был один по имени Этиеван. Последний составил доклад об анархистски-коммунистических принципах. Но суд лишил его слова. Тогда анархистский орган «La Revolte» взялся обнародовать эту записку, с большим трудом раздобыв точную, вполне согласующуюся с оригиналом копию. «Объяснения Этиевана» произвели сенсацию в анархистском мире, и даже «образованные» люди, как Октав Мирбо, с уважением цитировали их наряду с сочинениями таких «теоретиков», как Бакунин, Кропоткин, «несравненный Прудон» и «аристократический Спенсер» (!). Вот метод аргументации Этиевана. Ни одна идея нам не врождена; каждая из них порождается бесконечно различными, многочисленными впечатлениями, воспринимаемыми нами при помощи наших органов чувств. Каждое действие индивидуума — результат одной или многих идей. Человек, таким образом, не ответственен. Если бы ответственность существовала, то в таком случае воля должна была бы определять ощущения, ощущения — идеи, а идеи, в свою очередь, — действия. Но так как, наоборот, ощущения определяют волю, то свободный выбор невозможен, всякая награда, как и наказание, одинаково несправедливы, как бы ни было велико благодеяние или вред. «Без достаточного критерия нельзя судить ни людей, ни 224 их действий, а этого критерия нет. Во всяком случае, он не в законе, ибо истинная справедливость неизменна, а законы меняются. С законами происходит то же самое, что со всеми остальными (!) вещами («comme de tout le reste»). Ибо, если эти законы хороши, то к чему депутаты и сенаторы, меняющие их? Если они плохи, то к чему судебные чиновники, применяющие их?» После такого изложения «свободы» Этиеван переходит к «равенству». Все существа, начиная с растения-животного до человека, снабжены более или менее совершенными органами, назначение которых — служить этим существам. Следователь-но, все существа, по ясной воле матери природы, имеют право пользоваться своими органами. «Так, имея ноги, мы имеем право на любое пространство, которое в состоянии пройти; имея легкие, мы имеем право на весь воздух, который можем вдыхать; имея мозг, мы имеем право на все, что думаем сами и можем усвоить из мыслей другого; обладая способностью речи, мы в праве говорить все, что можем; имея уши, мы имеем право слушать все, что можем услышать, — и на все это мы имеем право пото-му, что имеем право на жизнь, и потому что все это составляет жизнь. Это истинные права человека! Излишне их декретировать: они существуют точно так же, как суще-ствует солнце, они не начертаны ни в какой конституции, ни в каком законе, но впи-саны неизгладимыми буквами в великую книгу природы и не знают давности. От ли-чинки до слона, от былинки до дуба, от атома до созвездия, — все возвещает об этом». Если это не «метафизические идеи» худшего сорта, не жестокая карикатура на метафизический материализм XVIII века, если это «эволюционная философия», то надо признать, что последняя не имеет ничего общего с научным движением нашего времени. Послушаем другой авторитет. Дадим слово некогда знаменитой книге Жан Грава «La société mourante et l'anarchie» («Умирающее общество и анархия») — книге, еще недавно запрещенной французской юстицией, нашедшей ее опасной, между тем как она лишь чрезвычайно смешна. «Анархия это — отрицание авторитета. Авторитет выводит свое право на суще-ствование из необходимости охранять социальные институты, как семью, религию, собственность и др. Для утверждения и обеспечения своей власти он создал целую 225 сеть механизмов. Самые главные из них: закон, судопроизводство, армия, законода-тельная и исполнительная власть и т. д. Таким образом, анархистская идея, вынуж-денная давать ответ на все, сталкиваться со всеми социальными предрассудками, должна была проникнуть в глубь всех человеческих знаний и доказать, что ее поня-тия согласуются с физиологической и психологической природой человека и совер-шенно соответствуют наблюдениям законов природы в то время, как современная организация построена наперекор всякой логике и разуму... Анархисты, восставая против авторитета, должны были одновременно бороться и против всех тех учрежде-ний, защищать которые стала власть, и необходимость которых она пытается дока-зать, желая тем самым оправдать свое собственное существование» *). Мы видим, что было «развитием» «анархистской идеи». Эта идея «отрицала» авторитет. Чтобы защитить себя, авторитет ссылался на семью, религию, собственность. Тогда «идея» сочла себя вынужденной атаковать эти учреждения, по-видимому, раньше ею вовсе не замеченные; в то же время «идея», желая придать вес своим понятиям, проникла в глубь всех человеческих знаний (иногда и несчастье в пользу). Все это является лишь делом случая, простым следствием неожиданного оборота, который придал авторитет спору, завязавшемуся между ним и «идеей». Нам кажется, что анархистская идея, как бы она ни была богата человеческими знаниями, ничуть не коммунистична; она таит про себя свое знание и оставляет бедных «товарищей» в полном невежестве. Кропоткин может, сколько угодно, петь хвалу анархистскому мыслителю, но ему никогда не удастся доказать, что его друг Грав сумел подняться хоть немного выше уровня самой жалкой метафизики. Пусть Кропоткин вторично прочтет анархистские брошюры Элизе Реклю, этого «великого теоретика» перед господом и скажет, положа руку на сердце, имеется ли в них что-нибудь, кроме апелляции к справедливости, свободе и другим «метафизическим понятиям». Да, наконец, и сам Кропоткин вовсе не так эмансипировался от «метафизики», как он думает. Далеко нет! Вот, например, что сказал он 12 октября 1879 г. на генеральном собрании Юрской федерации в Шо-де-Фоне: «Было время, когда за анархистами отрицали чуть ли не *) См. там же, стр. 1—2. 226 право на существование. Генеральный совет Интернационала обходился с ними, как с мятежниками, пресса — как с мечтателями, и чуть ли не весь мир — как с глупцами. Это время прошло. Анархистская партия доказала свою жизненную силу; она преодо-лела всевозможные преграды, задерживавшие ее развитие; теперь она признана (кем? Г. П.). Для этого необходимо было прежде всего, чтобы партия вела борьбу на почве теории, чтобы она выставила свой идеал будущего общества, чтобы она доказала идеал, более того — она должна была доказать, что идеал этот не плод кабинетных мечтаний, а вытекает непосредственно из народных стремлений, вполне согласуясь с историческим прогрессом культуры и идей. Эта работа выполнена»... Разве эта погоня за наилучшим идеалом будущего общества не представляет собою утопический метод чистейшей воды? Правда, Кропоткин пытается «доказать», что этот идеал не продукт кабинетных измышлений, а вытекает из народных стремлений и согласуется с историческим развитием культуры и идей. Какой утопист не пытается утверждать то же самое? Все зависит от ценности доказательств, и в этом отношении наш любезный соотечественник неизмеримо слабее великих утопистов, которых он трактует, как метафизиков, не имея при этом ни малейшего понятия о методе современной социальной науки. Но прежде, чем исследовать ценность доказательств, познакомимся с самим идеалом. Как представляет себе анархистское общество Кропоткин? Революционные политики «якобинцы» (Кропоткин ненавидит якобинцев еще больше, чем ненавидела их наша любезная императрица Екатерина II), занятые исключитель-но реорганизацией государственной машины, предоставляли народу умирать с голоду. Анархисты будут действовать иначе. Они разрушат государство и побудят народ к экспроприации богатых, а когда экспроприация начнется, то они составят инвентарь всеобщего богатства и организуют распределение. «Все будет совершено самим народом. Развяжите только народу руки, и через неделю будет налажено с изумительной правильностью снабжение съестными припа-сами. В этом может сомневаться только тот, кто никогда не видел трудящуюся массу за работой и всю жизнь провел, уткнувшись носом в свитки. Поговорите об органи-заторском таланте народа — этого непризнанного гения — с теми, которые видели его в день борьбы на баррикадах Парижа (Кропоткин его не видел. — Г. П.) или не-давно в Лондоне, во время большой стачки, когда нужно было про- 227 кормить миллионы голодных, — они вам скажут, насколько народ выше этих бюро-кратических домоседов». Система, положенная в основу всеобщего потребления жизненных припасов, будет очень справедливой и ничуть не якобинской. «Существует только одна, единственная, соответствующая чувству справедливо-сти и действительно практичная система: брать, сколько угодно (дословно — гру-дой), из того, что есть в избытке, и выдача пайками того, что приходится распреде-лять с умеренностью. Из 350 миллионов, населяющих Европу, — 200 миллионов вполне еще следуют этой естественной практике», что, между прочим, доказывает, что анархистский идеал вытекает из «народных стре-млений». То же самое применимо и по отношению к одежде и жилищу. Народ устроит все по тому же способу. «Произойдет переворот, это несомненно. Только переворот этот не должен приве-сти к сплошным потерям; последние должны быть сведены до минимума. И тем — мы не устанем повторять это, — что мы будем обращаться к заинтересованным, а не в бюро, мы достигнем наименьшей суммы неприятностей для всех» *). Таким образом, с первых дней революции мы будем иметь организацию. Капризы суверенных «индивидуумов» будут удерживаться в границах благоразумия потребностями общества и логикой положения вещей. И все-таки будет полная и окончательная анархия; индивидуальная свобода будет спасена и неприкосновенна. Это кажется невероятным, но это так: есть анархия, но есть и организация; существуют правила, обязательные для каждого; несмотря на это, каждый делает, что ему угодно. Вы этого не понимаете? Дело чрезвычайно просто. Эта организация не будет делом рук «авторитарных» революционеров; все эти обязательные, но все-таки анархические предписания будут возвещены самим народом, этим непризнанным гением, а народ очень умен; кто видел дни борьбы на баррикадах, — тот об этом может рассказать **). *) Там же, стр. 111. **) В виду того, что Кропоткин был в Лондоне во время большой стачки на доках и имел возможность лично ознакомиться со способом доставки жизненных припасов забастовщикам, то мы считаем нужным констатировать, что дело происходило иначе, чем можно заключить но выше приведенным словам Кропоткина. Организованный Комитет, состоявший из представителей профессиональных союзов и поддерживаемым государственными социалистами (Чемпион) и социал-демократами (Берне, Манн, Маркс-Эве-линг), заключил договоры с торговцами съестными припасами; он разда- 228
Но что будет, если этот непризнанный гений сделает глупость создать столь ненавистное Кропоткину «бюро»? Что, если он, как это было в марте 1871 г., назначит себе революционное «правительство»? Тогда мы скажем, что народ ошибся, мы попытаемся привить ему более правильный образ мыслей и, в случае необходимости, будем швырять бомбами в тех, кто заседает в «креслах» (Sesseldrücker). Мы будем заставлять народ организовываться, а его организации мы будем разрушать. Так осуществляется великий анархистский идеал — в воображении. Во имя свободы индивидуума, подчиняют действия индивидуума и всей партии революционеров действиям «народа», заставляют индивидуума тонуть в массе. Раз только освоишься с этим логическим процессом, то не сталкиваешься уже ни с какими трудностями, и тогда можно хвастать своей «неавторитарностью» и «неутопичностью». Нет ничего легче, нет ничего приятнее. Но для того, чтобы потреблять, надо и производить. Кропоткин это знает до того основательно, что дает по этому случаю «авторитаристу» Марксу хороший урок. «Зло современной организации заключается не в том, что «прибавочная стои-мость» производства достается капиталисту, как это утверждают Родбертус и Маркс, суживая таким образом социалистическое мировоззрение и общие основные идеи о господстве капитала. Сама прибавочная стоимость является след- вал забастовщикам марки, по которым они получали у торговцев известное количество припасов. Поставщикам платили из сумм, образовавшихся от денежных сборов, значительную часть которых внесло буржуазное общество, побуждаемое буржуазными газетами. Раздача съестных припасов бастующим или лишившимся из-за стачки заработка производилась Армией Спасения, строго централизованным, бюрократически организованным учреждением и другими филантропическими обществами. Но все это имеет весьма мало общего с доставкой и раздачей съестных припасов «на другой день после революции», с организацией так называемой «службы снабжения съестными припасами». Съестные припасы были в наличности, и вопрос состоял только в их закупке и раздаче в целях оказания помощи; «народ», т. е. бастующие, как раз в этом отношении не помог себе сам, ему помогали другие. Мимоходом — неверно и то, что якобинцы занимались только политикой и предоставляли народу умирать с голоду. Законы о «максимуме» и общественные магазины съестных припасов указывают на то, что не мало попыток было сделано для регулирования вопроса о жизненных припасах в благоприятном для народа смысле. Крупные голодные бунты разразились лишь после падения якобинцев (Примечание не-мецкого переводчика). 229 ствием более глубоких причин. Зло заключается в том, что вместо простого неизрас-ходованного данным поколением избытка, вообще существует какая бы то ни было «прибавочная стоимость». Ибо для образования «прибавочной стоимости» мужчины, женщины и дети, вынуждаемые голодом, должны продавать свою рабочую силу за минимальную долю той стоимости, которую они производят и — главное — могут произвести (Бедный Маркс, не имевший никакого представления об этих глубоких истинах изложенных, хотя и несколько туманно, ученым князем! Г. П.)... Действи-тельно, недостаточно разделить на равные части реализованную прибыль какой-ни-будь отрасли производства, если одновременно приходится эксплуатировать тысячи других рабочих. Все дело в том, чтобы при наименьшей затрате человеческой энер-гии произвести наибольшее количество продуктов, необходимых для всеобщего бла-га» (курсив Кропоткина). Мы, жалкие невежды-марксисты, оказывается, никогда и не слыхали, что социалистическое общество предполагает планомерную организацию общественного процесса производства. Так как Кропоткин нам это открывает, то разумнее всего обратиться к нему же за разделениями, в каком именно виде произойдет эта организация. И по данному вопросу он сообщает нам весьма интересные вещи. «Представим себе общество, состоящее из многих миллионов людей, занятых сельским хозяйством и во всевозможных отраслях индустрии, — например, Париж с департаментом Сены и Уазы. Допустим, что в этом обществе все дети упражняются одинаково как в умственном, так и физическом труде. Допустим дальше, что все взрослые, кроме женщин, занятых воспитанием детей, обязуются с двадцати или двадцати двух до сорока пяти или пятидесятилетнего возраста работать ежедневно пять часов, выбирая работу в любой отрасли полезного труда. Подобное общество сможет с своей стороны взамен обеспечить членам привольное существование, более реальное, чем то, которым ныне пользуется буржуазия. И каждый трудящийся член этого общества будет располагать ежедневно по крайней мере пятью часами, которые он сможет посвятить науке и другим индивидуальным потребностям, не относящим-ся к категории необходимых; впоследствии, с ростом человеческой производитель- 230 ности, все то, что теперь считается недоступной роскошью, — также будет внесено в категорию необходимых потребностей» *). В анархистском обществе не будет никаких авторитетов, а только договор (снова вы здесь, господин Прудон! мы видим, что вы все еще здравствуете!), в силу которого бесконечно свободные индивидуумы «обязуются» работать в той или другой «свободной коммуне». Договор это — справедливость, свобода и равенство, это — Прудон, Кропоткин и прочие угодники. Но в то же время с договором шутить нельзя! Он вовсе не такое беззащитное существо, каким кажется. И в самом деле — пусть-ка подписавшему свободный договор неугодно будет выполнять свои обязанности. Тогда он будет выгнан из свободной коммуны и подвергнется опасности умереть с голода — перспектива не из веселых. Предположим, что известная группа лиц добровольно соединилась для какого-нибудь предприятия, для успеха которого ревностно работают все, за исключением одного члена, весьма неаккуратно исполняющего обязанности; неужели из-за него придется распустить всю группу или назначить президента, который налагал бы кары, или быть может, как в школах, — раздавать контрольные марки? Ясно, что ничего подобного не сделают, а в один прекрасный день обратятся к товарищу, подвергающему опасности все предприятие со следующими словами: «Друг, мы охотно работали бы вместе, но так как ты часто манкируешь и небрежно исполняешь свою работу, мы принуждены расстаться. Поищи других товарищей, которые захотят мириться с твоей небрежностью!» **) Это в сущности довольно резко, но за то посмотрите, как с внешней стороны все соблюдено, как сохранен анархистский принцип... на словах. Поистине, мы не будем удивлены, если в анархистски-коммунистском обществе найдутся люди, гильотинированные только потому, что их сумели убедить в пользе этого, или по крайней мере — в силу свободно заключенного договора Вдобавок это анархистское средство образумления ленивых «свободных индивидуумов» совершенно «естественно»: оно теперь применяется «всюду, во всех отраслях промышленности на ряду со всевозможными штрафными системами, вычетами из жалованья, надзорами и т. п. Рабочий может являться в мастерскую в положенное время, но если он плохо исполняет свою работу, если мешает своим товарищам небрежностью или другими погрешностями, если он ссорится, — тогда конец. Его принуждают оставить мастерскую» ***). Ясно, насколько гар- *) «La Conquête du Pain», стр. 128— 129. **) Там же, стр. 201 — 202. ***) Там же, стр. 202. 231 монирует анархистский «идеал» с «тенденциями»... капиталистического общества. Впрочем, такие крайние меры будут применяться чрезвычайно редко. Освобожденные от ига государства и капиталистической эксплуатации, индивидуумы сами, по собственному свободному побуждению, будут удовлетворять потребности великой совокупности — общества. Все совершится при посредстве «свободного соглашения». «Итак, гражданки и граждане, пусть другие проповедуют индустриальную казар-му и монастырь авторитарного коммунизма, мы же заявляем, что тенденция обще-ства развивается в противоположном направлении. Мы видим, как свободно организуются миллионы групп для удовлетворения всевозможных потребностей человека; одни группы составляются по кварталам, улицам, домам, другие же подают друг другу руки через стены городов, через границы и океаны (!). Все они составлены из человеческих существ, свободно нашедших друг друга — существ, которые, выпол-нив труд производства, соединяются для потребления, или для производства предме-тов роскоши, или же для развития наук. Это и есть тенденция XIX столетия, и мы ей следуем, мы желаем только ее дальнейшего свободного развития без препятствий со стороны правительств. Свобода индивидууму! «Возьмите камешки, — сказал Фурье, — положите их в коробку и встряхните ее, — образуется такая мозаика, какой вам никогда не получить, если бы вы поручили кому-нибудь разложить их в гармониче-ском порядке» *). Один остроумный человек сказал, что символ веры анархистов сводится к двум ста-тьям фантастического закона:
Это соблазнительный «идеал», осуществление которого, к несчастью, только мало ве-роятно. Что это за «свободное соглашение», которое существует, по Кропоткину, даже в капиталистическом обществе? Для подтверждения он *) «L'anarchie dans l'évolution socialiste (conférence faite а la salle Levis»), Paris, p. 20—21. 232
приводит примеры двоякого рода: а) относящиеся к производству и обращению товаров; б) относящиеся к области всевозможных любительских обществ, как ученые, филантропические и т. п. «Возьмем все большие предприятия, как Суэцкий канал, трансатлантическое па-роходство, телеграф, соединяющий обе Америки, возьмем, словом, всю организацию торговли, обеспечивающую нам возможность получать каждое утро хлеб у булочника, мясо у мясника, все, что вам необходимо в магазинах. Разве все это дело госу-дарства? Конечно, теперь мы платим посредникам страшно дорого. Тем больше осно-вания для их устранения, но не следует думать, что нужно поручить заботу о нашем питании и одежде правительству». Удивительная история. Мы начали с того, что ругали Маркса, который не думал ни о чем другом, как об уничтожении «прибавочной стоимости», и не имел понятия об орга-низации производства, а кончаем мы требованием упразднения прибыли «посредников» и проповедью — поскольку дело касается производства — буржуазного «laisser faire, laisser passer». Маркс, не без основания, мог бы воскликнуть: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». Мы все знаем, что значит «свободное соглашение» предпринимателей, и можем толь-ко удивляться «абсолютной» наивности человека, видящего в этом соглашении предве-стник коммунизма. Как раз это анархистское «соглашение» и необходимо устранить для того, чтобы производители перестали быть рабами своих же продуктов *). Что касается действительно свободно организовавшихся обществ ученых, художников, филантропов и т. п., то Кропоткин сам знает, чего стоит этот пример. Такие общества «составляются из человеческих существ, которые свободно сходятся по выполнении своей производительной работы». Хотя это не совсем верно, — потому что в подобных обществах часто не встретишь ни одного производителя, — все же это доказывает, что свободным можно быть, только покончив свои счеты с производством. Поэтому, пресловутая «тенденция XIX столетия» ничего не говорит нам по интересующему нас вопросу: именно, как можно будет согласовать безграничную свободу индивидуума с экономическими потребностями коммунистического общества. И так как одна эта «тенден-ция» составляет весь научный аппарат нашего «анархистского мыслителя», то мы прину-ждены заключить, что его апелляция к науке только простая фраза; что он, несмотря на свое презрение к утопистам, *) Кропоткин говорит о «Суэцком канале». Почему не о Панаме? 233 сам является одним из наименее проницательных утопистов — обыкновенным охотником за «наилучшим идеалом». «Свободное соглашение» творит чудеса, если не в анархистском обществе, к несчастью, еще не существующем, то, по меньшей мере, в анархистской аргументации. «С падением современного общества индивидуумы не будут нуждаться больше в накоплении богатств для будущего, — что, впрочем, станет невозможным за упразд-нением денег или ценных знаков; так как в новом обществе каждому обеспечивается удовлетворение всех потребностей, и стимулом индивидуумов будет лишь идеал по-стоянного стремления к лучшему; так как отношения индивидуумов или групп не будут больше основываться на торговом обмене, при котором каждый участник толь-ко старается одурачить своего партнера (свободное соглашение буржуа, упомянутое Кропоткиным! Г. П.), то общение возникнет на почве взаимных услуг, при которых частному интересу не останется никакой роли, соглашение облегчится и исчезнут причины раздора» *). Вопрос: Как будет удовлетворять новое общество потребности своих членов? Как обеспечит оно им уверенность в завтрашнем дне? Ответ: Посредством свободного согла-шения. Вопрос: Возможно ли будет производство, опирающееся только на свободное соглашение индивидуумов? Ответ: Вполне! И чтобы в этом убедиться, нужно только предположить, что завтрашний день обеспечен; что все потребности удовлетворены, — словом, что производство, благодаря свободному соглашению, совершается беспрепятственно. Как сильны в логике эти товарищи и как прекрасен идеал, основанием которого служит нелогичная предпосылка! Ибо единственной основой идеала анархистских коммунистов служит это petitio principii; они берут предпосылкой именно то, что должно быть доказано. Товарищ Грав, «глубокий мыслитель», особенно богат предпосылками. Как только ему встречается затруднение, он «предполагает», что это затруднение уже пало, и тогда все устраивается к лучшему в этом лучшем из идеалов. «Глубокий» Грав менее осторожен, чем «ученый» Кропоткин. Он также — единственный, которому удается довести «идеал» до «абсолютной» бессмыслицы. Он спрашивает, как поступить, если в «обществе на *) J. Grave. «La Société au lendemain de la Révolution», Paris, 1888-p. 61—62. 234
другой день после революции» найдется отец, который откажется давать какое бы то ни было образование своему ребенку. Отец — индивидуум с неограниченными правами. Он следует анархистскому правилу: «делай все, что хочешь». Никто не имеет, стало быть, права его образумить. Но и ребенок, в свою очередь, тоже может делать все, что он хочет, а он хочет учиться. Как разрешить этот конфликт; как выйти из этого затруднения, не нарушая святых законов анархии? — При помощи простой «предпосылки». «Вследствие того, что отношения (между гражданами. — Г. П.) будут многооб-разнее и более проникнуты братскими чувствами, чем в современном обществе, осно-ванном на антагонизме интересов, ребенок, проникшись тем, что он ежедневно видит и слышит вокруг себя, легко освободится от влияния родителей и найдет необходи-мую ему помощь для приобретения знаний, в которых они ему отказывают. Тем ско-рее это будет в тех случаях, когда ребенок, слишком несчастный под властью роди-телей, оставит их, чтобы стать под защиту более симпатичных ему людей, а родители уже не будут в состоянии вернуть своего раба при содействии жандармов, как это разрешает закон теперь» *). Это не ребенок убегает от своих родителей, это утопист старается спастись от непреодолимых логических трудностей. И все-таки его соломонов суд показался товарищам таким премудрым, что приведенные здесь слова были дословно цитированы Эмилем Дарно в его книге: «La société future» («Будущее общество»), Soix 1890, p. 26, — книге, специально предназначенной для популяризации ученых хитросплетений Грава. «Анархия, эта противогосударственная система социализма, имеет двойное проис-хождение. Она продукт двух наиболее крупных умственных течений на почве эко-номической и политической, которые характеризуют наше столетие, в особенности его вторую половину. Вместе со всеми социалистами анархисты утверждают, что частное владение землею, капиталом и машинами уже близится к концу, что оно обречено на исчезновение, и что все орудия производства должны стать и действи-тельно будут достоянием общества, что они будут находиться в ведении самих про-изводителей общественного богатства. И в полном согласии с самыми передовыми представителями политического ра- *) Там же, стр. 99. 235
Что касается социализма, то большинство анархистов доходят до его конечных выводов, т. е. до полного отрицания системы наемного труда и до коммунизма. Что же касается политической организации, то они, развивая вышеупомянутую часть ра-дикальной программы, приходят к заключению, что конечная цель общества — све-сти на нет функции правительства, т. е. они приходят к обществу без правительства, к анархии. Далее анархисты утверждают, что достижение идеала социальной и политической организации не должно откладывать на будущие столетия, и что в нашей социальной организации следует признавать жизнеспособными и благодетельными для общежи-тия только те изменения, которые согласуются с вышеупомянутым двойным идеалом и приближают нас к нему» *). Кропоткин открывает нам в удивительно ясной форме происхождение и природу своего «идеала». Этот идеал, подобно бакунинскому, действительно, «двойной»; он в самом деле рожден от связи буржуазного радикализма, или, вернее, манчестерства с коммунизмом, подобно тому, как Иисус был рожден пречистой девой Марией и св. духом. Эти обе природы анархистского идеала так же трудно совместить, как две природы сына божьего. Но одна из этих природ, по-видимому, побеждает под конец вторую. Анархисты «желают» начать с непосредственного осуществления того, что Кропоткин называет «конечной целью общества» («The ultimate aim of society»), т. е., с разрушения государства. Их исходная точка всегда безграничная свобода индивидуума. Манчестерство — прежде всего, коммунизм идет лишь следом **). Но, чтобы успокоить нас относительно вероятной судьбы этой второй натуры их идеала, анархисты беспрерывно воспевают мудрость, доброту и преду- *) «Anarchist Communism», p. 3. **) «L'Anarchia и il funzionamento armonico di tutte le autonomie risolveteci nella eguaglianza totale della condizioni umane». L'anarchia nella scienza e nell' evoluzione (Traduzione dello Spagnuolo), Prato (Toscana), 1802, p. 26. (По-русски: «Анархия — это гармоническое функционирование всех самоопределений, растворенных в полнейшем равенстве всех человеческих условий». Анархия в науке и в развитии. С испанского). 236 смотрительность человека «будущего». Он будет настолько совершенен, что, без сомнения, будет знать, как организовать коммунистическое производство. Он будет настолько совершенен, что, восхищаясь им, задаешься вопросом, почему же не доверить ему немного «власти». IV. жүктеу/скачать 1.67 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|