Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова

Мы уже знаем, что «революционный синдикализм» является одним из плодов этого, по-своему бурного времени. Этого не отрицает ни один ив двух уже известных нам итальянских его теоретиков, т. е. ни Арт. Лабриола, ни Э. Леонэ. Но ни тот, ни другой, конечно, не согла­сился бы признать, что свойства этого плода обгоняются прежде всею недостатками того слоя итальянской интеллигенции, который, примыкая

107

Злая ирония судьбы заключается здесь в том, что именно тем са­мым людям, которые особенно громко кричат против интеллигенции, в высочайшей степени свойственны ее наиболее вредные и наиболее жал­кие слабости.

XVI

«Вечные истины», возвещаемые новейшим «манчестерством», тощи, как знаменитые библейские коровы. С их помощью не может быть объяснено никакое историческое явление. А так как с явлениями этого рода г. Леонэ все-таки приходится иметь дело, по крайней мере там, где подымается речь о ходе и задачах современного рабочего движения, то он видит себя вынужденным снова и снова обращаться к Марксу и снова всячески терзать его учение для того, чтобы приспособить его к своей точки зрения «либериста».

108

«Первая формулировка марксистской мысли,— говорит он,— заклю­чалась в завоевании политической власти рабочим классом. Значительно углубляя значение термина «завоевание», научный синдикализм дает ему наиболее «правильное истолкование, соответствующее, впрочем, и бук­вальному его смыслу. В своей односторонней избирательной деятель­ности социалистическая партия исказила первоначальное практическое значение принципа завоевания власти тем, что смешивала власть с конституированным государством буржуазии, т. е. с использованием государственных механизмов буржуазии» (стр. 135—136).

Что хочет наш автор сказать словами: «смешивала власть с кон­ституированным государством буржуазии»? В чем здесь «смешение»? Где ошибка? В том ли, что «конституированное государство» считается «механизмом» власти господствующего класса? Но это есть не более как простое признание факта, потому что ведь государство, в самом деле, служит таким механизмом, как это признает, впрочем, и г. Леонэ несколькими строчками ниже сам же ссылающийся на слова Энгельса ^государство, это — та организация, которая предпринимается ¹) бур­жуазным обществом для сохранения в целости общих условий си­стемы капиталистического производства». Или, может быть, ошибка заключается здесь, по мнению г. Леонэ, в том, что неприятная ему партия считала возможным «использовать» для своих целей создан­ный развитием буржуазного общества государственный механизм, не делая в нем никаких изменений? Если это так, то г. Леонэ опять го­ворит «то, чего не было», так как еще генеральный совет Междуна­родною Товарищества Рабочих в своем манифесте по поводу Париж-

¹) Примечание для г. Кирдецова. Слово: «предпринимается» тут совсем неуместно, сказали бы вы хоть «создается».

109

Всякое орудие должно соответствовать той цели, которой оно служит. Это вполне понятно; но не менее понятно и то, что невоз­можно переделать никакое орудие, не взяв его в руки, не овладев им, не получив возможности распорядиться им по своему усмотрению. А эта свечная истина» опять ставит нас лицом к лицу с вопросом о завоевании политической власти. И, чтобы разделаться с этим неотвязным «прокля­тым вопросом», г. Леонэ дает, наконец, следующий ответ на него:

«Не какая-нибудь более или менее многочисленная социалисти­ческая фракция, не та или иная более или менее революционная социа­листическая партия завоевывает и пользуется государственным меха­низмом для передачи ему управления производительными силами. За­воевание, или, лучше, приобретение государственной власти пролета­риатом заключается в том, что последний непосредственно возводится во время революционного периода, во время перехода от настоящего к будущему, в руководители производством. Социалистическая рево­люция, таким образом, означает перемещение общественной оси с политического управления государства на центральную власть пролета­риата, т. е. на ту пролетарскую власть, которая, как внутренний ме­ханизм, рождается из стихийной федерации всех его естественных органов — синдикатов» (стр. 136).

Но ответ ли это, полно? ... Что это значит: переместить обще­ственную ось с политического управления государства на центральную власть пролетариата? Если тут есть какая-нибудь мысль, то она так закутана в неуклюжую, беспомощную, псевдоученую терминологию, что до нее чрезвычайно трудно добраться. Общественная ось «пере­местится» на центральную власть пролетариата. Пусть будет так. Но, стало быть, «во время перехода от настоящего к будущему» у нас бу­дет власть и притом центральная. Чем же эта власть отличается от той, о завоевании которой говорил учредительный манифест Интер­национала? Как видно, тем, что она не будет иметь политического ха-

110

Кроме того, интересно знать, будет ли иметь «центральная власть» пролетариата принудительный характер? Если — нет, то что же изме­нится в том случае, когда ее совсем не будет? И чем отличается «кон­цепция» нашего синдикалиста от старой, избитой анархической «кон­цепции»? А если — да, то новая власть явится именно политической властью, о «приобретении» которой мы и ведем беседу с г. Леонэ. Правда, к «концепции» этой власти нас приведет окольный и весьма рискованный путь обхода существующей власти; но «концепция» все-таки будет налицо, и ее наличность лишний раз покажет нам, что даже «научные синдикалисты» не могут придумать такого способа устра­нения капитализма, который сделал бы излишним «приобретение» по­литической власти пролетариатом. Другими словами, в этом случае,—

111

Однако будем справедливы. В основе того, что наговорил нам об этом предмете г. Леонэ, лежит дельная мысль, только выражена она очень плохо, вероятно, потому, что слишком плохо продумана. С устра­нением капиталистических отношений производства исчезнет разде­ление общества на классы, а с его исчезновением мало-помалу изме­нится и характер той принудительной власти, от которой не может отказаться и никогда не откажется ни одно общество, желающее со­хранить свое существование. Функция этой власти все более и более станет сводиться к простому заведованию производством, вследствие чего власть эта все менее и менее будет походить на государственную власть, свойственную разделенному на классы обществу, и все более и более будет становиться выражением «общественною разума». Не анар­хия, а панархия является «конечной целью» политического развития человечества. Но существование нового общества,— с иными, новыми, отношениями производства,— составляет необходимое предварительное условие такого развития. А новое общество не возникнет, если проле­тариат не приобретет политической власти. Вот почему смешно и не­лепо было бы начинать с «разрушения государства», а еще смешнее, и еще нелепее — с его игнорирования.

Наконец, обратим внимание еще на следующее место в сделанной мною выписке. По словам г. Леонэ, власть должна быть «приобретена» не какой-нибудь фракцией или партией, а всем рабочим классом. Но если рабочий начнет стремиться к «приобретению» политической власти; если он выступит на арену политической борьбы, то он по необходи­мости сложится в политическую партию, партию рабочего класса. Дру­гого пути нет. В политической борьбе без политических партий дело обойтись не может. Я знаю, разумеется, обычные разглагольствования синдикалистов на ту тему, что если уж необходима политическая борьба, то ее может вести федерация профессиональных союзов (син­дикатов). Леонэ тоже говорит о такой федерации, называя ее к тому же стихийной: именно стихийная федерация синдикатов должна «при­обрести», по его мнению, центральную власть. Но что значит — «сти­хийная»? Об этом очень стоит потолковать с г. Леонэ.

112

Обратимся опять к его книге «Синдикализм». В ней на стр. 118 го­ворится:

«Профессиональный синдикат, вытекающий из основного факта экономии, именно как необходимость, а не в силу чудесного влияния идей, придуманных в рабочем кабинете какого-нибудь утописта или любого социального апостола,— таким образом, синдикат становится ти­гелем классового сознания. Это сознание, плазмирующее и направляю­щее сознательную волю ассоциированных рабочих по направлению общества равных, не есть идеалистическая зараза, словесно про­изведенное распространение идей некоторых ясновидящих, предусмотри­тельных лиц, а само дитя дела, действия и синдикальной практики» (стр. 118).

Я не хочу останавливаться здесь на отмеченной уже мною выше не­излечимой внутренней противоречивости философско-исторических идей нашего автора; я не буду толковать о том, что сам себя побивает тот человек, который, стремясь придать рабочему учению «волюнтирный» характер, в то же время приурочивает все свои упования к силе необходимости, противополагаемой им сознательным действиям отдель­ных лиц; я не стану спрашивать, имеет ли сторонник «волюнтарности» логическое право презрительно говорить о «распространении идеи» Я только отмечаю приведенные мною строки и читаю дальше:

«Из густых туч, если так позволительно выразиться, слепых инте­ресов, толкающих рабочие массы к улучшению своих условий существо­вания, выливается позже свет классового сознания; это совершается не вопреки прямому и частному эгоизму рабочих, а через посредство его выражения и благодаря его проявлению внутри неизбежной формы про­фессионального союза» (стр. 119).

Оставляя в стороне вопрос об эгоизме («закон об эгоизме», по странному выражению г. Кирдецова), мы видим, что профессиональным союз должен стремиться охватить всех тех рабочих, которые, под влия­нием «основного факта экономии», хотят бороться за улучшение усло­вий своего существования. И г. Леонэ тут совершенно прав, что с ним крайне редко случается. Эта «стихийная» борьба за улучшение условий существования ведет к тому, что «позже» из «густых туч слепых инте­ресов выливается свет классового сознания». Это тоже вполне пра­вильно, хотя и выражено нелепо, напыщенным «штилем». Но тут-то мы и подходим к ядру вопроса.

113

Дело в том, что не у всех же рабочих, объединенных синдикатом, свет классового сознания выливается в одно и то же время из «густых туч» и т. д. Само собою понятно, что у одних этот свет «выливается» раньше, у других — позже: одни уже понимают необходимость устра­нения капиталистических отношений производства, а другие задумы­ваются только о том, чтобы улучшить условия своего существования на основе капиталистических производственных отношений; в головах одних уже возникли правильные общественные взгляды, между тем как в головах других таких взглядов пока еще нет. И как ни пренебрегает наш «волюнтарный» автор идеями, но ясно, что и ему полезно спросить себя, нельзя ли как-нибудь «использовать» сознательность передовых рабочих. Я знаю, разумеется, что, по его мнению, сознательные рабочие должны, действуя в профессиональном союзе, толкать вперед бессознательных, способствовать прояснению их «светом классового сознания». И я очень рад, что он так думает: это показывает, что даже он, так плохо понимающий в теории историческое значе­ние идеи, все-таки видит себя иногда вынужденным отвести им на пра­ктике очень важную роль. Но я утверждаю, что, по своему печальному обыкновению, он и здесь не умеет быть себе верным. У него выходит, что передовые рабочие, понявшие, в чем состоит конечная цель движе­ния, должны ограничиться деятельностью в профессиональных союзах. Но это было бы невыгодно для того же движения. Для него будет гораздо лучше, если передовые рабочие, продолжая свою деятельность внутри профессиональных союзов, в то же самое время сплотятся в особую организацию, которая явится как бы авангардом пролетариата. Отли­чительной чертой этого авангарда явится именно его сознательность, понимание им конечной цели движения. Если в профессиональный союз будут привлекаться,— и непременно должны привлекаться,— между про­чим, и такие пролетарии, которые подчиняются только «закону об эго­изме» и думают только о наиболее выгодных условиях продажи своей рабочей силы, то в передовой отряд пролетариата войдут,— и непре­менно должны войти,— такие пролетарии, которые смотрят на дело уже не с точки зрения личного или профессионального «эгоизма», а с точки зрения «эгоизма» классового, который в данном случае совпа­дает с самым широким альтруизмом, потому что интересы рабочего класса совпадают теперь с интересами всего человечества, за исключе­нием эксплуататоров. Передовой отряд пролетариата будет освещать дорогу всей пролетарской массе и вести борьбу за интересы всего класса в его целом. Он будет представителем классовой борьбы по преимуще-

ству. И один он только и может представлять ее надлежащим образом именно по той причине, что пока еще только он и сознает с надлежа­щей ясностью и широтою ее задачи: ведь это признает,— да что при­знает! — это категорически утверждает сам г. Леонэ. «Но всякая клас­совая борьба есть борьба политическая». Поэтому наша организация передовых рабочих, ведущая борьбу за интересы всего класса, а не за интересы отдельных групп или отдельных профессий, по необходимости примет политический характер, т. е. станет или будет стремиться стать политической партией. Это до такой степени неизбежно, что процесс выделения в политическую партию рабочих, понявших конечную цел, движения и условия осуществления этой цели, начинается, так сказать, самопроизвольно всюду, где сознание организованных в профессиональ­ные союзы рабочих приближается в своем развитии к той точке, кото­рую я охотно назвал бы точкой перехода количества в качество, стихий­ности в сознательность, чисто экономической борьбы в борьбу поли­тическую, служащую средством великого экономического преобразо­вания. Пример: современная Англия, особенно недавний Гулльский кон­гресс английской рабочей партии.

И именно потому, что этот процесс неизбежен, неразумно, не­расчетливо, вредно пытаться избежать его, а полезно, разумно, расчет­ливо способствовать тому, чтобы он совершился с возможно большей выгодой для всего движения. А еще того более следует избегать тех ошибок, которые могли бы сделать этот необходимый переход источни­ком смуты и раскола. А источником смуты и раскола он становится каждый раз, когда начинается противопоставление партии профес­сиональным союзам. Такое противопоставление может произойти двоя­ким путем: во-первых, можно пренебрегать партией во имя союзов; во-вторых, можно пренебрегать союзами, смотреть на них сверху вниз во имя партии. В первом повинны итальянские и другие синдикалисты; во втором — некоторые из наших российских будто бы марксистов. И те и другие сильно вредят движению, так что отрицательное отношение и к тем и к другим есть в некотором роде «начало премудрости» для организованного пролетариата.

Когда имеешь дело с теоретиками «революционного» синдика­лизма, нужно запастись терпением. Мы с читателем обнаружили не­мало терпения. Поэтому я хочу, для отдыха, посмеяться.

В приложении к своей книге г. Леонэ уверяет нас, что в Аргентине синдикальное движение, более чем где бы то ни было, приближается к типичной схеме прямой антигосударственной политики, какой она

115

Это hoch komisch, как говорят немцы. Во-первых, взять Аргентину за идеал рабочего движения может даже и между синдикалистами только такой человек, который не знает, как обстоит дело с аргентин­скими рабочими синдикатами: мы ясно видим из доклада, представлен­ного аргентинской партией международному съезду прошлого ¹) года в Штутгарте, что профессиональное движение еще не вышло в этой стране из «хаотического состояния». Анархистам удалось там приобре­сти влияние на некоторую часть организованных рабочих и внушить им отвращение к «политике». Но симпатии г. Леонэ к анархистам,— тоже, ведь, «либеристы!» — вряд ли доходят до того, чтобы он мог открыто радоваться успехам анархизма. Другая же часть организован­ных рабочих Аргентины («Всеобщий рабочий союз») не отрицает поли­тического действия и даже прямо признает его в своем уставе. Правда, «Всеобщий рабочий союз» до сих пор еще не дал,— как говорит назван­ный мною доклад,— практического применения своим политическим взглядам. Уж не это ли обстоятельство так понравилось нашему автору? Если — да, то его радует просто-напросто неразвитое состояние движе­ния. И в таком случае Боливия и Чили могли бы, пожалуй, доставить ему еще больше радости, нежели Аргентина.

Во-вторых, даже и Аргентина, с ее «хаотическим» состоянием рабочего движения, далеко не так близка к идеалу синдикализма, как это вообразил бедный Э. Леонэ. В ней — увы! — тоже есть, кроме зародышей синдикальных организаций, своя партия, первый съезд которой состоялся в Буэнос-Айресе в 1896 году, и которая высту­пает даже на выборах. В 1896 г. она получила, правда, только 100 голосов, но в 1904 году за нее подано было 1.254 голоса, и ей уда­лось провести своего депутата, доктора Альфредо Л. Панацио. Словом, даже и в идеальную Аргентину проникла зараза «государствен­ности» ²).

Но как бы там ни происходило дело в Аргентине, а видно, что наша старая Европа очень мало утешает ходом своего рабочего движения нашего «либериста». И это, конечно, очень похвально со стороны старой Европы!

116

В теоретическом отношении итальянский «революционный» синди­кализм представляет собою нечто до последней степени бедное и прямо жалкое. В практическом отношении он тоже крайне слаб. Даже на недавнем съезде железнодорожных рабочих,— в среде которых влияние «революционных» синдикалистов сильнее, нежели где-нибудь,— победа досталась так называемым интегралистам, т. е. тому «центру» итальян­ской партии, который, отвергая крайности, стоит,— по известному и очень удачному выражению Энрико Ферри,— за реформы, но против реформистов, за синдикаты, но против синдикалистов. Огромное боль­шинство итальянских рабочих отвергает «революционный» синдикализм. Ввиду этого могло бы, пожалуй, показаться непонятным, каким обра­зом итальянская партия до сих пор не умеет справиться с горстью лю­дей, которые при всем своем умственном убожестве и своей практиче­ской слабосильности все-таки грозят разъединить силы пролетариата и при каждом удобном и даже неудобном случае показывают себя ее злей­шими врагами. Другими словами: как ни слабо влияние «революцион­ных» синдикалистов на пролетарскую среду в Италии, но все-таки оно сильнее, чем этого можно было бы ожидать ввиду полной, изумитель­ной несостоятельности их взглядов. Чем же это объясняется?