Те из читателей, которым покажется убедительным этот вывод, могут сделать нам новое и последнее возражение. Они могут сказать нам, что вся наша аргументация основывается на том предположении, что г. Тихомиров только подержит власть в своих руках, а не удержит ее на более долгое время. Что будет, если революционеры последуют указаниям Ткачева, а не Тихомирова, если оправдается мнение П. Л. Лаврова, который уже десять лет тому назад говорил, что «диктатуру вырывает из рук диктаторов только новая революция»?
5. Вероятные последствия захвата власти социалистами.
Что будет тогда? О, тогда произойдет позорнейшее фиаско русской социалистической партии! Она вынуждена будет взяться за дело такой «организации», для которой у нее не хватит ни сил, ни понимания. Все соединится для того, чтобы нанести ей поражение: собственная неподготовленность, вражда высших сословий и сельской буржуазии, равнодушие народа к ее организаторским планам, общая неразвитость наших экономических отношений. Русская социалистическая партия даст лишь новый исторический пример для подтверждения мысли, высказанной Энгельсом по поводу крестьянской войны в Германии. «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость овладеть властью в то время, когда движение
330
еще не достаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство. Возможное для такого вождя зависит не от его воли, а от уровня, достигнутого противоположностью интересов различных классов, уровня, в свою очередь, зависящего от степени развития материальных условий существования, отношений производства и обмена. С другой стороны, то, что такой вождь должен делать, то, чего требует от него его собственная партия, также зависит не от него, но в то же время и не от степени развития классовой борьбы и не от ее условий; он остается связанным своими прежними доктринами и требованиями, которые также вытекают не из взаимного положения общественных классов в данный момент, не от временных, более или менее случайных отношений производства и обмена, — но обусловливаются способностью этого вождя к пониманию общих результатов социального и политического движения. Таким образом, перед ним неизбежно вырастет неразрешимая дилемма: что он может сделать — противоречит всем его предыдущим поступкам, его принципам и непосредственным интересам его партии; что он должен был бы делать — оказывается неисполнимым. Словом, он будет вынужден отстаивать не свою собственную партию, не свой собственный класс, а тот класс, для господства которого уже созрело движение. Он должен будет в интересах именно этого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего собственного класса фразами, обещаниями и уверениями в том, что интересы другого класса являются его собственными интересами. Кто раз попал в это ложное положение — тот пропал безвозвратно».
Отсюда следует, что очень заблуждается г. Тихомиров, воображающий, что захват власти революционерами послужил бы «исходным пунктом революции». Совершенно наоборот: такой «захват» послужил бы лишь сигналом реакции. Он не упрочил бы влияния передовых сил страны, но, истощивши их первой, бесплодной попыткой, он обеспечил бы торжество консервативных и реакционных партий. Русская революция не только отклонилась бы от дорогого и единственно понятного нашим якобинцам образца французской революции, но представляла бы, своим ходом, прямую противоположность этой последней. Между тем, как, до известного времени, каждая новая волна французской революции выносила на историческую арену новую, более крайнюю партию — наши доморощенные якобинцы свели бы к нулю соответствующий период русской революции. Разбитые и дискредитированные, они удалились бы со сцены под градом вражеских обвинений и насме-
331
шек, а оставшиеся без руководителей, нестройные и несплоченные массы народа не смогли бы одолеть систематического сопротивления своих неприятелей. Народные восстания, в самом лучшем случае, окончились бы лишь низвержением остатков старого режима, не принеся трудящемуся классу тех реформ, которые касаются его интересов прямым и непосредственным образом.
По замечанию Маркса, великие события дважды повторяются в истории: в первый раз они являются трагедией, во второй — фарсом. История французских якобинцев представляет собою величественную, полную жгучего интереса, трагедию. История же заговорщицких планов новейших бланкистов (русских и иностранных), несмотря на героизм отдельных личностей, остается фарсом, трагикомизм которого заключается в полной неспособности действующих лиц понять смысл и характер предстоящей рабочей революции.
ГЛАВА V.
Истинные задачи социалистов в России.
1. Социал-демократы и «зуботычины».
Итак, «русский социализм, как он выразился в партии Народной Воли», до тех пор останется чуждым великим задачам европейского социализма, пока он не покинет безвозвратно своего промежуточного положения между анархизмом Бакунина и бланкизмом Ткачева, т. е. пока он не признает бесплодности теоретических построений г. Тихомирова.
Но так как эти построения представляют собою последнюю, отчаянную попытку оживить наши революционные теории доброго старого времени, то, возвысившись до такого признания, наш социализм перестанет быть «русским» и сольется со всемирным социализмом, «как он выразился» в сочинениях Маркса, Энгельса и отчасти Лассаля.
Его сторонники поймут тогда, что:
Коммунистическая революция рабочего класса никоим образом не может вырасти из того мещанско-крестьянского социализма, проповедниками которого являются в настоящее время почти все наши революционеры.
По внутреннему характеру своей организации, сельская община
332
прежде всего стремится уступить место буржуазным, а не коммунистическим формам общежития.
При переходе к этим последним, ей предстоит не активная, а пассивная роль; она не в состоянии двинуть Россию на путь коммунизма; она может только менее сопротивляться такому движению, чем мелкое подворное землевладение.
Инициативу коммунистического движения может взять на себя лишь рабочий класс наших промышленных центров, — класс,
Освобождение которого может быть достигнуто только путем его собственных сознательных усилий.
Раз понявши эти простые истины, русские социалисты «из привилегированной среды» оставят помыслы о захвате власти, предоставляя его нашей рабочей социалистической партии будущего. Их усилия направятся тогда лишь к созданию такой партии и к устранению всех условий, неблагоприятных для ее роста и развития.
Само собою понятно, что такого рода деятельность не может иметь ничего общего с тем объединением рабочего класса посредством «обезземеления, штрафов и зуботычин», о котором говорит т. Тихомиров, как об исходе, единственно возможном в настоящее время для русских социал-демократов. Одной этой выдумки было бы достаточно для увековечения литературного имени нашего автора, если бы она, подобно всем прочим его выводам, не отличалась полным отсутствием оригинальности. Наш автор и в этом случае повторил лишь то, что давно уже говорилось и печаталось нашими легальными и нелегальными народниками. Даже беллетристы «мужиковствующего» направления отводили марксистам в своих произведениях роль каких-то приспешников капитализма. Года два тому назад г. Эртель поместил в «Вестнике Европы» повесть «Волконская барышня». В этом забавном произведении фигурируют и либеральный землевладелец, и просвещенный буржуа, и народник — занимающийся отчасти собиранием песен, а отчасти амурами с героиней повести, — и, наконец, марксист, посвятивший свои силы на усовершенствование земледельческой культуры в имении либерала-помещика. Эртелевский марксист не любит, правда, «штрафов и зуботычин», но он приходит в восторг при одной мысли о приобретении помещиком какой-нибудь новой машины, не говорим уже завода или фабрики. Он так проникся интересами капитализма, что немедленно заключает тесный и братский союз с упомянутым уже просвещенным буржуа, как только последний приезжает в гости к его патрону. Такая «программа», действительно, не заключает в себе ничего привле-
333
нательного, но в этом не виноват ни марксизм вообще, ни упомянутый марксист в частности. Этот последний мог придумать лишь такую программу, какой угодно было наградить его г. Эртелю. Давно уже замечено, что яблоко не далеко падает от яблони, и что герои беллетристических произведений не бывают догадливее их авторов. В подтверждение этой старой истины можно было бы привести то новое доказательство, что сам эртелевский народник говорит целый ряд ни с чем не сообразных вещей, например, в разговоре с марксистом, которого он уверяет, что теперь Марксу «пришел карачун», вследствие появления каких-то новых статей в каких-то русских журналах (уж не статей ли г. В. В. в «Отеч. Записках»?). Если читатель примет в соображение эту истину, то, снимая вину с «марксиста», он тем более снисходительно должен будет отнестись к самому марксизму, преступление которого заключается лишь в том, что его не в силах были понять и оценить русские самобытники.
При сколько-нибудь внимательном отношении к вопросу, очевидно, что социал-демократы не только никогда и нигде не могут быть союзниками буржуазии в деле порабощения рабочих, но, наоборот, только они и могут организовать серьезный отпор капиталистической эксплуатации. Для наглядности опять обратимся к практическому примеру. Припомним современное положение ткачей-кустарников и посмотрим, как могут и должны отнестись к ним различные социалистические фракции. Об анархистах говорить много нечего. Они рекомендовали бы кустарям «пропаганду действием», посоветовали бы им взорвать тот или другой трактир, изувечить того или другого фабриканта. Никакого система-тического образа действий не может указать программа, главной особенностью которой является отрицание всякой логической последовательности, всякой системы. Для нас интереснее бланкисты. На родине Бланки, во Франции, последователи этого замечательного человека представляют собою людей систематического образа действий лишь постольку, поскольку программа их утрачивает свои отличительные свойства и сливается с программой «рабочей партии», как это мы видим в выборной агитации, в пропаганде классовой борьбы и т. д., и т. д. В тех же случаях, когда бланкисты сохраняют во всей неприкосновенности свой «особый отпечаток», их образ действий теряет всякую руководящую нить и сводится к формуле — «шумим, братец, шумим!». Сегодня они агитируют в пользу поднесения почетного револьвера Березовскому, завтра требуют уничтожения постоянной армии, послезавтра горячатся по поводу «Искупительной Капеллы» и т. п. Такого рода
334
«шумная» деятельность, разумеется, невозможна для русских последователей Бланки, т. е. для явных или тайных сторонников «Набата». В России агитационная деятельность бланкистов по необходимости сводится, главнейшим образом, к «террору»; организационная — к созданию тайных обществ заговорщиков. Спрашивается, какую роль может играть при этом кустарь, как таковой, т. е. не затерявшийся среди интеллигенции, а остающийся при своем ремесле и при всех тех отношениях к капиталу, которые навязаны ему историей? В террористической борьбе могут принимать участие только отдельные личности. Приглашать же кустарей к сплочению в одну рабочую партию теперь несвоевременно, так как «рабочий», способный к классовой диктатуре, почти не существует, стало быть, политической власти ему «не доставишь» и т. д. Ткачам остается уповать на будущее и поддерживать революционную партию в ее стремлении к захвату власти, в той надежде, что результатом такого захвата будет «начало социалистической организации России»:
Вот приедет барин,
Барин нас рассудит!
Но «барин» может опоздать своим приездом, он может совсем не приехать, может подвергнуться изгнанию тотчас по приезде, не успевши положить знаменитое «начало». Какую же практическую, непосредственную пользу принесет кустарям революционное движение? Уяснит ли оно им их собственное положение, научит ли оно их дружному, организованно-му отстаиванию своих интересов?
Нет, не научит! А если и научит, то лишь случайно и мимоходом, так как главные усилия бланкистов направляются вовсе не в сторону социалистической пропаганды между рабочими. Мы уже видели, что тихомировская революция надеется собрать народные силы вокруг таких «пунктов», для уяснения которых «не нужно никакой особенной пропаганды». А между тем, для серьезной и действительно успешной борьбы кустарей с их эксплуататорами, необходима именно «особенная пропаганда». Отсюда следует, что при всем своем желании «брать народ, как он есть», русские бланкисты не могут не игнорировать целого ряда его практических нужд и потребностей.
В какое положение станет к кустарям русский социал-демократ, так часто и так настойчиво обвиняемый в фантазерстве и непрактичности? Зная, что освобождение рабочих долж-но быть делом самих рабочих, и что степень капиталистической эксплуатации определяется, между прочим, уровнем потребностей и развития эксплуатируемых, он
335
постарается побудить рабочих к самостоятельной борьбе против капитала. Так как разрозненные усилия рабочих отдельных фабрик и мастерских не могут обеспечить удачного исхода такой борьбы, то ему нужно будет сообщить ей классовый характер. Для этого ему придется энергично и настойчиво вести «ту особенную пропаганду», которая называется пропагандой социализма. Но мы знаем уже, что всякая классовая борьба есть борьба политическая. Поэтому пропаганда нашего социал-демократа должна будет немедленно принять социально-политический характер. Он скажет рабочим: «возвышение уровня вашего материального благосостояния возможно лишь при решительном вмешательстве со стороны государства. Одним из вас, именно тем, которые почти окончательно стали уже фабричными рабочими, оно может и должно помочь, прежде всего, путем законодательного ограждения интересов: взрослых работников, женщин и детей; те же из вас, мелкое самостоятельное производство которых еще борется против капитализма, могут упрочить свое положение лишь посредством кредита, выдаваемого государством рабочим ассоциациям. Но не всякое государство возьмет на себя роль вашего союзника. Государство будет всецело на вашей стороне лишь тогда, когда оно всецело будет вашим, рабочим государством. К этой цели и должны быть направлены все ваши усилия. А пока эта цель не достигнута, вы должны заставлять делать вам уступки даже враждебное вам государство. Не забывайте притом, что уступки эти будут тем решительнее, чем решительнее вы будете их требовать, чем сильнее будет ваша партия. Создавайте же такую партию, сплачивайтесь в одну грозную и дисциплинированную силу. Когда вам удастся одержать окончательную победу, тогда вы совсем сбросите иго капитала, а до той поры вы будете держать его хоть в какой-нибудь узде и предохраните, по крайней мере, себя и своих детей от физического, нравственного и умственного вырождения. У вас есть только два выхода из вашего современного положения: или борьба, или полное подчинение капиталу. Я зову с собою тех, которые хотят бороться!»
Как вы думаете, читатель, не будет ли такого рода деятельность наиболее практичною из всех возможных? Вы скажете, что успехи ее будут слишком медленны и неверны. Допустим, что так; но другие роды деятельности сулят еще менее верные успехи. Ни анархическая «пропаганда действием», ни бланкистские заговоры — ни на шаг не подвинут классовой борьбы в России, а от хода этой борьбы только и зависит эмансипация рабочих.
Социал-демократ, конечно, сделает лишь то, что может; но пре-
336
имущество его положения заключается в том. что он может сделать для рабочего класса гораздо больше, чем всякий другой «социалист-революционер». Он внесет в рабочий класс сознание, без которого невозможно начало серьезной борьбы с капиталом. А раз внеся это сознание, он придаст революционному движению такую силу, прочность и интенсивность, о каких невозможно и мечтать, оставаясь при старых «программах».
И заметьте, что нашему социал-демократу вовсе не нужно «хлопотать (характерное для русского человека выражение!) о создании класса, во имя которого он хочет действовать». Только при полном незнании экономических отношений современной России можно быть в неведении относительно того бесспорного обстоятельства, что класс этот частью создан, частью все скорее и скорее создается неумолимым ходом общественного развития. Только при полном непонимании исторической роли всенивелирующего капитала — можно сравнивать положение нашего рабочего класса с более или менее исключительным положением нашего «дворянства». Французским англоманам конца прошлого и начала нынешнего столетия не удалось пересадить на свою почву аристократических учреждений Англии; но французская рабочая партия может, ни мало не впадая в утопию, держаться той же самой программы, что и английская демократическая федерация. Откуда такое различие? Это секрет, который, впрочем, без труда откроет сам г. Тихомиров, если он внимательно прочтет хотя бы «Манифест Коммунистической партии». Рекомендуя ему это замечательное произведение, мы, с своей стороны, скажем еще несколько слов о задачах социалистов того «направления, которое считает историческою неизбежностью русский капитализм», и к которому принадлежим мы сами.
Наиболее обыкновенным доводом против этого направления, — доводом, если не «от разума», то от сердца, — является указание на невозможность быстрого развития революционного движения в России, в том случае, если шансы его будут приурочены лишь к силе и росту русского рабочего класса. Это-то соображение и возбуждает — с одной стороны, склонность к самобытным программам, а с другой — уже упомянутое опасение того, что самим революционерам придется, пожалуй, определиться на службу русскому капиталу. Этот довод не замедлят, конечно, выставить и против нашей аргументации.
Мы считаем, поэтому, нелишним обратить внимание читателей на странную непоследовательность людей, от которых приходится слышать возражения, подобные только что при-веденному. Именно эта непосле-
337
довательность наглядно показывает, что многие из так называемых учеников Чернышевского усвоили одни результаты его исследований, не составивши себе ни малейшего понятия о методе своего учителя.
Когда заходит речь о вероятной судьбе русского капитализма или об его влиянии на наши политические отношения, то народники начинают обыкновенно с указания на то, несомненное будто бы, обстоятельство, что капитализм наш находится на той же ступени развития, на какой стоял он «в западной Европе» более века тому назад. Из этого делается тот вывод, что целое столетие должно пройти прежде, чем капитализм сослужит нашей истории ту же «службу», которую он сослужил истории «Запада». Это долго; а так как наша интеллигенция давно уже привыкла подставлять на место революционного развития свою революционную волю, то она обращает свои взоры на общину и ссылается «а доказанную Чернышевским возможность непосредственного перехода ее в социалистическую форму общежития. Таким образом, она апеллирует к вероятности полного устранения одной из фаз общественного развития — в значительной степени потому, что не понимает возможности сокращения продолжительности этой фазы. Ей и на мысль не приходит, что полное устранение данного исторического периода есть лишь частный случай его сокращения, и что, доказывая возможность первого, мы тем самым, и притом в гораздо более сильной степени, подтверждаем вероятность — второго.
Мы видели уже выше, на примере П. Н. Ткачева, что эта грубая логическая ошибка легла в основание программы наших бланкистов. Но, к сожалению, ее повторяют не одни бланкисты.
Очень и очень многие думают, что социальная революция может совершиться в России «теперь, или очень нескоро, быть может, никогда», т. е., другими словами, или на основе наших современных экономических отношений, или на основе того строя, создание и упрочение которого отходит в самую туманную даль. Но мы знаем уже, — и этому учит нас история той же западной Европы, — что для капитализма труден был только первый шаг, и что его непрерывное движение от «Запада» к Востоку совершается с постоянно возрастающим ускорением. Не только развитие русского капитализма не может быть так же медленно, как было оно, например, в Англии, но и самое существование его не может иметь такой продолжительности, какая выпала на его долю а «западноевропейских странах». Наш капитализм отцветет, не успевши окончательно расцвесть, за это ручается нам могучее влияние международных отношений. Но что дело подвигается, тем не менее, к его более
338
или менее полному торжеству — в этом также невозможно сомневаться. Ни голословные отрицания уже существующего факта, ни скорбные возгласы по поводу распадения старых, «вековых» форм народного общежития — ничто не остановит страны, «ступившей на след естественного закона своего развития». Но это развитие может быть более или менее медленным, роды окажутся более или менее мучительными — в зависимости от комбинации всех общественных и международных отношений данной страны. Более или менее благоприятный для рабочего класса характер такой комбинации, в свою очередь, зависит от поведения людей,. понявших смысл предстоящей их стране эволюции. Развитие капитализма в Германии застало рабочий класс на более высокой ступени развития, чем в Англии или во Франции, а потому и отпор капиталистической эксплуатации в этой стране был быстрее и решительнее. Немецкие коммунисты и не думали определяться на службу капитализму. Они знали, что более или менее близкая победа рабочего класса зависит, между прочим, от влияния на этот класс людей, понявших смысл исторического развития. Они деятельно взялись за пропаганду в рабочей среде, и успех превзошел их ожидания. Почему бы нам нельзя было последовать их примеру?
Фабрикант так же не мыслим без рабочего, как античный «господин» был, по замечанию Аристотеля, не мыслим без раба. Развитие буржуазии предполагает развитие рабочего класса; исторический рост капитализма представляет собою двусторонний процесс, при чем на каждой из его сторон группируется соответствующий общественный класс. В целом, каждый из этих классов прикован к своему месту «крепче, чем цепи Вулкана приковывали Прометея к скале». В капиталистическом обществе товар господствует над производителем и предписывает ему его поведение. Но для отдельных личностей есть возможность сознательного выбора между каждым из противоположных полюсов. К таким личностям принадлежат наши так называемые «интеллигентные люди». От их собственного нравственного и умственного развития будет зависеть то или другое отношение их к делу рабочего класса. И никакие софизмы не могут дать нравственного оправдания социалисту, перебежавшему в лагерь эксплуататоров. Да и софизмы-то, возможные в этом случае, настолько жалки и бессильны, что ни на минуту не могут показаться убедительными человеку, умеющему правильно построить хоть один силлогизм.
Лишь при свойственной нашим самобытникам прямолинейности и угловатости воззрений, возможны толки о логической необходимости
339
личного участия социалиста в процессе капиталистического развития страны. Самобытник привык подставлять на место исторического развития свою собственную волю, привык довольствоваться догматическим миросозерцанием, вместо критического. Он рассуждает так: капитализм неизбежен, как переходная фаза; поэтому необходимы люди, которые создавали бы капиталистические отношения. А между тем я не могу уже служить рыцарям первоначального накопления, я не могу «грабить рабочего с чистой совестью и энергией». Что — если будет много подобных мне людей? Что — если все проникнутся моими взглядами? Тогда не будет капитализма, который неизбежен, как переходная фаза, и т. д. Бедный самобытник попадает, таким образом, в настоящий логический круг посылок, за которым следуют новые концентрические круги умозаключений. Не лучше ли «временно отречься от социализма и приложить свои силы к расширению и укреплению капитализма, если он так безусловно необходим»! «С какой стати, — говорит г. Тихомиров, — мы будем самого рабочего напитывать социалистическими идеями, отвлекающими в этом классе лучшие силы от стремления к капиталистической карьере, которую никто не совершает успешнее, чем выходцы из самих рабочих?» Мы успеем вернуться к социализму, когда капитализм исполнит свою историческую миссию, и т. д. Самобытник вечно живет в мире готовых и резко определенных фактов и понятий; не имея ни малейшего представления о процессе возникновения этих фактов и понятий. Поэтому, управляясь кое-как с каждым из них в отдельности, он совершенно теряет ив виду их взаимную связь и зависимость.
Он исходит из того предположения, что без развития капитализма невозможно успешное распространение социалистических идей. Но, стремясь, как можно скорее, привести к абсурду взгляды своих противников, он немедленно забывает это предположение и начинает толковать о том, что быстрое распространение социалистических идей помешает развитию капитализма. Он соглашается признать одно явление следствием, другое — причиной; но он опасается, что следствие явится раньше причины и тем помешает ей обнаружить свое действие, т. е. вызвать это самое следствие. Наш самобытник попадает, таким образом, в ту самую яму абсурда, которую он так старательно рыл своим противникам. Этим последним остается лишь вытаскивать его на божий свет с помощью следующего, весьма простого, рассуждения.
Достарыңызбен бөлісу: |