Библиотека научного социализма под общей редакцией Д. Рязанова

372

истины, что полное освобождение трудящегося класса возможно будет лишь тогда, когда класс этот захватит всю государственную власть в свои руки и провозгласит республику социальную и демократическую.

1) Развивать сознательность в среде ваших товарищей, 2) органи­зовывать и сплачивать их силы, 3) направлять эти силы на завоевание тех политических прав, которые дали бы вам возможность добиться неко­торых экономических реформ уже в настоящее время, а главное облег­чили бы вам вашу окончательную победу в будущем.

Ведите же настойчивее это дело! Мы живем накануне важных со­бытий, и русскому рабочему классу необходимо явиться сознательным участником в этих событиях, а не жалкой массой рабов, над которой не издевается только ленивый!

Предисловие к брошюре «Кто чем живет?» С. Дикштейна.

Предлагаемая брошюра была написана по-польски и для польских рабочих. Поэтому могут сказать, пожалуй, что все изложенное в ней не применимо к положению русских рабочих и что русским людям не следует читать книги, написанные польскими «бунтовщиками». Мудре­цов, способных сделать такое замечание, немало даже между писа­телями, газетчиками и журналистами, а потому мы и хотим заранее сказать об этом несколько слов.

Во-первых, рабочим неприлично, да и не расчет, так же вра­ждебно относиться к польским «бунтовщикам», как относятся к ним царь, полицейские и чиновники.

Царю, конечно, и приятно и выгодно сохранить свою власть над Польшей: чем больше у него подданных, тем он «могущественнее», тем больше податей собирается в его казну, тем больше ему уважения от соседних государей.

Чиновники служат царю за деньги, «по вольному найму», и уже по одному этому должны поддерживать хозяйские интересы; за усердие в усмирении бунтовщиков царь награждает крестами, деньгами и зе­млями, отнятыми у владельцев, получивших их законным путем, по на­следству или покупкой, но так или иначе замешанных в восстании. Мало ли земель разворовали русские чиновники в Польше!

Полиция... ну та за тем и существует, чтобы «тащить и не пущать», как выражается один русский писатель. Те из рабочих, которым прихо­дилось участвовать в стачках, на себе испытали, как охотно «усмиряет» полиция не только польских, но и русских бунтовщиков. Для полицей­ского бунтовщиком является всякий человек, восстающий против какой-

374

Все это понятно. Но непонятно, какая может быть выгода русскому рабочему народу от угнетения Польши и поляков. Разве благодаря этому увеличивается крестьянский надел? Или возрастает заработок фабрич­ного или всякого другого рабочего? Или уменьшаются подати и налоги? Ничуть не бывало. Напротив, подати увеличиваются, потому что для «усмирения» поляков нужны войска, а для содержания войск нужны деньги, а деньги берутся опять-таки с крестьян и рабочих. То, что вы­годно царю и чиновникам, приносит один только убыток рабочему народу.

Но это не все. Чем больше у нашего царя средств угнетать другие народы, тем больше у него возможности притеснять свой собственный народ. В случае надобности, он легко может обратить против русского народа всех тех солдат и всех тех чиновников, которые привыкли бить, грабить и разбойничать в завоеванных землях. Русские рабочие должны помнить, что ни один народ не может быть свободен до тех пор, пока он не перестанет угнетать другие народы.

Не ненависть, а сочувствие должно возбуждать в них стремление угнетенных народов к своему освобождению. «Бунт» — не преступление, а великое и святое дело, когда отдельный класс или целый народ вос­стает против насилия, за свое счастье, за свою свободу и независимость.

Но и это не все. Книжечка, которую мы предлагаем теперь чита­телям, написана человеком, который стремился не только к освобожде­нию Польши от царского гнета. Этого ему было мало. Он был социалист, то есть он хотел освободить рабочий народ от гнета кулаков, фабри­кантов и помещиков. Он затем и написал свою книжечку, чтобы выяс­нить рабочим, откуда берется такой общественный порядок, при кото­ром десятки, сотни и тысячи мужчин, женщин и даже детей должны надрывать себя тяжелым трудом для обогащения одного какого-нибудь «предпринимателя». Прочтите эту книжечку, и вы увидите, что такие порядки в Польше происходят от тех же причин, как и в России. А придется вам прочесть перевод подобной же книги с немецкого или с французского языка, — вы увидите, что те же самые причины суще­ствуют и в Германии, и во Франции. Во всех цивилизованных (образо­ванных) странах рабочий класс страдает от одних и тех же причин, а потому, когда социалисты указывают, как устранить эти причины, то указания их применимы ко всем цивилизованным странам. Конечно, в

375

Вот почему рабочие всех стран должны считать, — а отчасти уже и считают, — себя братьями. Полное, окончательное и всестороннее осво­бождение труда есть та общая, великая цель, для достижения которой рабочие всех стран должны соединиться вместе, позабывши ту нелюбовь к людям другого языка и других обычаев, которая свойственна лишь диким и необразованным народам.

Русским рабочим пора уже отказаться от таких предрассудков, пора им откликнуться на тот призыв, который в среде всех цивилизо­ванных народов раздается уже с 1848 года:

Пролетарии ¹) всех стран, соединяйтесь!

Теперь читатель видит, почему мы сочли нужным напечатать эту книжечку. Она написана очень хорошо, а этого достаточно, чтобы перевести социалистическое сочинение на русский, как и на всякий дру­гой, язык. Переводчица хотела было несколько изменить выражения автора ²), имея в виду русских читателей. Там, где автор, описывая положение рабочих в других странах, прибавляет, что это — совсем «как в Польше», она хотела поставить — «совсем как в России». Но нам по­казалось это излишним. Русский рабочий и сам увидит, что его поло­жение ничем не лучше, — если еще не хуже, — положения рабочих других стран. Постоянные же указания на бедствия польских рабочих не бес­полезны для русского читателя. Они лишний раз напомнят ему, что русский рабочий должен видеть в польском рабочем не врага, а брата.

В заключение два слова о самом авторе этой брошюры.

Звали его Симон (по-польски Шимон) Дикштейн. Но этим именем он не подписывался под своими сочинениями, а выбрал, как это часто бывает между писателями, другое имя (псевдоним). Он называл себя Яном Млотом (Иваном Молотом). Он родился в 1858 год в Варшаве от очень бедных родителей. С детства он отличался большими способ­ностями, пятнадцати лет окончил уже гимназический курс, а еще через пять лет получил уже степень кандидата университета. Тогда перед ним открылась дорога если не к богатству, то, по крайней мере, к спокойной и обеспеченной жизни ученого. Трудолюбивый и даровитый, он мог при­обрести громкое имя в науке. Но не это привлекало его. Как раз к

¹) Пролетарием называется человек, не имеющий ни земли, ни орудий труда, ни капитала и вынужденный продавать свою рабочую силу, наниматься к хозяину, чтобы не умерить с голоду.

²) Автором сочинения называется человек, его написавший.

376

Казалось, что этот ученый, честный и даровитый молодой чело­век нашел, как говорится, свое призвание. Он учился и работал на пользу дорогого ему дела; а это все, что ему было нужно. Но в его характере была одна черта, не позволявшая ему успокоиться на сде­ланном. Он никогда не был доволен собой. У очень многих людей та­кое недовольство ведет лишь к новым успехам: постоянно стремясь к лучшему, они действительно становятся лучше, чище, возвышеннее. Но у Дикштейна эта черта была развита до такой степени, что превра­тилась в болезнь. Вечно недовольный собой, он переставал верить в свои силы, переставал считать полезной свою писательскую деятельность, а жить без пользы для дела он не хотел, да и не мог. Под влиянием та­кого настроения он принял яду и умер 6 июля (н. ст.) 1884 года в Берне, откуда его перевезли потом для похорон в Женеву.

Нужно ли говорить, что об его безвременной смерти горько пожа­лели все, хоть немного его знавшие. Тело его провожали на кладбище социалисты самых различных народностей. Поляки и немцы, русские и французы со слезами опускали в могилу гроб честного и скромного Дика. Один старый французский революционер рыдал, как ребенок, по­вторяя, что он любил его как сына. Польская социалистическая пар­тия лишилась таким образом очень полезного деятеля. Но мы думаем, что, прочитавши предлагаемую брошюру, русские рабочие также по-

¹) Зоологией называется наука о животных.

37 7

Женева, 20 марта 1885 года.

Приложение к брошюре С. Дикштейна «Кто чем живет?»

Стоимость всякого продукта определяется количеством труда, за­траченного на его производство (т. е. на его изготовление). Это при­знано всеми учеными. Но у человека, не знакомого с наукой, может явиться такая мысль: если стоимость всякого продукта будет тем больше, чем больше труда потрачено на его производство, то неумелый и неловкий сапожник, провозившийся над своими сапогами гораздо больше, чем нужно, получит за них больше, чем опытный мастер, работающий хорошо и скоро. Но такое рассуждение ошибочно.

Наука говорит не о той излишней трате времени и труда, которая происходит от неловкости рабочего. Этот излишний труд есть труд ненужный, затраченный им без надобности, только по неумению. Наука говорит о труде необходимом, без которого обойтись невозможно. А этот необходимый труд также бывает не всегда одинаков. Всякому известно, что на швейной машине скорее можно шить, чем без машины. Пока не было швейных машин, трудом, необходимым на шитье, ска­жем, рубашки, был труд средней (т. е. не самой хорошей и не самой плохой) швеи, работающей с помощью иголки. Когда же были изобре­тены швейные машины, труд, необходимый для шитья рубашки, стал меньше, потому что на машине ее можно сшить скорее. Швея, у кото­рой нет машины, конечно, так же долго, как и прежде, провозится над рубашкой; но теперь некоторая часть ее труда уже не будет считаться необходимой. Какая именно часть? А вот какая. Если на машине можно шить втрое скорее, чем без машины, то только третья часть труда на­шей швеи будет трудом необходимым. Положим, что она провозилась с рубашкой шесть часов, а на машине можно было бы сшить ее в два часа. Тогда шесть часов труда нашей швеи будут равняться только двум часам необходимого труда. Вот почему введение машин всегда ра­зоряет ремесленников, работающих ручными инструментами.

Но это еще не конец. Чтобы мой труд был трудом необходимым, нужно, чтобы произведенные мною продукты были нужны обществу, чтобы на них был спрос, как говорят ученые. Возьмем хоть ткацкое дело. Полотно к всякие ткани, конечно, нужны людям; это такой про-

378

Но положим, что нужно было десять тысяч штук полотна, а приго­товили их двадцать тысяч. Выходит, что полотна приготовили вдвое больше, чем требовалось, значит, и труда на его производство истра­тили вдвое больше, чем нужно. Излишний труд не есть необходимый труд. Если половина всех сработанных кусков была приготовлена без надобности, то и труд, затраченный на производство этой половины, будет трудом излишним, а вовсе не необходимым. Если люди, пригото­вившие полотно (сами ткачи или их хозяева), станут продавать полотно все разом, то стоимость полотна будет вдвое меньше, чем должна была бы быть по настоящему. Каждый из них понесет убыток, каждый из них увидит, что половину своего времени истратил даром, что его труд только на половину был трудом необходимым. Если же половина людей, изготовивших полотно, ухитрится вывезти его на рынок прежде, чем привезет его другая половина, то им, пожалуй, удастся продать его именно сообразно с количеством труда, затраченного на его производ­ство. Но тогда другая половина «производителей» полотна совсем не най­дет покупщиков, их труд окажется совершенно излишним; значит и стоимость их полотна будет равна нулю, потому что на производство этого полотна вовсе не затрачено необходимого труда. Но их может от­части выручить дешевизна их товаров. И вот каким образом.

Видя, что нет спроса на их полотно, они будут, что называется, навязывать его покупателям, будут все больше и больше понижать его цену. Тогда многие из тех людей, которые из бедности не могли по­купать полотна, когда оно продавалось по настоящей цене, купят его теперь за бесценок. Кроме того, некоторые из зажиточных людей по­желают купить его в запас опять-таки потому, что соблазнятся деше­визной. Благодаря этому, наши запоздавшие продавцы полотна вернут кое-что из своих «издержек производства», но без убытка, и без боль­шого убытка, дело все-таки не обойдется.

Но кому же охота работать в убыток, задаром? Видя, что спрос на полотно упал, люди, занимающиеся его производством, будут приго­товлять его меньше. Тогда поднимется его цена. Если полотна приго-

379

товят на этот раз ровно столько, сколько его требуется, то весь труд, затраченный на его производство, будет трупом необходимым. А если полотна приготовят меньше, чем требуется, то цена его подрастет еще больше, так что производители получат больше, чем следует. Тогда вместо убытков они получат огромные барыши. Но на большие ба­рыши охотников много. Явятся другие производители полотна; они также вывезут его на рынок. Тогда цена его опять упадет, и т. д.

То же самое можно сказать обо всяком другом продукте. Следует только помнить, что под количеством труда, необходи­мого на производство какого-нибудь продукта, нельзя понимать труд рабочего одного какого-нибудь ремесла. Так, например, в замке за­ключается труд не только слесаря, но также и рудокопа, добывающего железную руду, рабочих, занимающихся выплавкою руды, изготовле­нием полосового железа, перевозкой и т. д., и т. д. Все эти рабочие способствовали приготовлению если не самого замка, то материала для него. А потому труд всех этих рабочих должен идти в расчет при опре­делении стоимости замка.

Точно также, когда мы сравнивали труд швей, не имеющей швейной машины, то для полноты нужно было упомянуть еще вот о чем. Сама швейная машина приготовлена трудом рабочих. Поэтому она также имеет стоимость. Стоимость эта уменьшается от употребления машины; подержанная машина всегда дешевле новой. Но та стоимость, которая утрачена швейной машиной, переносится на сшитые, с ее помощью, вещи. И это понятно. В рубашке, сшитой на машине, заключается, между прочим, труд рабочих, сделавших машину. Значит, если говорить совсем точно, то шесть часов труда швеи, рабо­тающей без машины, не будет равняться, - как мы сказали,- 2 часам необходимого труда. Работая без машины, она не переносит на сши­тую ею рубашку той стоимости, которую теряет эта машина от упо­требления. Поэтому, хотя она шьет втрое медленнее, чем шила бы на машине, но шесть часов ее груда будут равняться ужо не двум, а ска­жем, 2 с четвертью или двум с половиною часам необходимого труда. Само собою разумеется, что эта маленькая разница не улучшит ее бед­ственного положения, происходящего от введения машин.

Предисловие к «Речи о свободе торговли» К. Маркса.

Предлагая читателям русский перевод «Речи о свободе торговли», мы находим не лишним сделать несколько предварительных замечаний.

Перевод сделан нами с нового немецкого издания «Речи», так как французский оригинал ее, вышедший в 1847 году в Брюсселе, давно уже стал библиографическою редкостью, и мы не могли достать его у книгопродавцев. Мы знаем, конечно, что всякое произведение удобнее всего переводить с того языка, на котором оно было написано. Но, кроме упомянутой уже невозможности достать французский подлинник, нас оправдывает, в данном случае, и то обстоятельство, что немецкое изда­ние «Речи» сделано было при участии Фридриха Энгельса. Этого до­вольно, чтобы поручиться за точность немецкого перевода.

В немецком издании «Речь о свободе торговли» составляет прило­жение к переводу другого, более известного, сочинения Маркса «Ни­щета философии». Ответ на «Философию нищеты» г. Прудона. Сочине­ние это также переведено на русский язык и составит следующий, пя­тый, выпуск «Библиотеки Современного Социализма». Но нам не хоте­лось откладывать издания «Речи», и потому мы решились выпустить ее отдельной брошюрой.

Едва ли нужно опираться на какие-нибудь частные сообщения для доказательства «своевременности» русского издания того или другого из сочинений автора «Капитала». Заметим, впрочем, что в настоящее время вопрос о покровительственной системе и свободе торговли при надлежит к числу самых важных вопросов русской экономической по­литики.

Мы боялись не того, что читатели найдут «Речь о свободе тор­говли» неинтересной, а того, что для некоторых из них она будет не­понятной, вследствие малого знакомства с теми историческими собы-

381

Законодательное регулирование хлебной торговли в Англии, как и в других странах, проходит через весь период господства так назы­ваемой меркантильной системы. Но нам нет надобности начинать свой очерк с этого отдаленного времени. История хлебных законов интере­сует нас теперь лишь постольку, поскольку она является отражением борьбы классов в новейшем, капиталистическом обществе. Эта сторона дела может быть изложена в немногих словах.

По мере того, как росло и развивалось торговое и промышленное значение Англии, возрастало также и ее население. Вместе с этим уве­личивался, разумеется, и спрос на хлеб и другие земледельческие про­дукты. Естественно также, что предложение этих продуктов стремилось придти в соответствие со спросом, и английское земледелие, получив новый толчок от развития промышленности, делало весьма значитель­ные успехи. Само сельское хозяйство все более и более принимало ка­питалистический характер. Это вело к увеличению цен на землю, к возрастанию доходов землевладельцев. Чтобы вполне воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств, землевладельческой пар­тии нужно было лишь оградить себя от иностранной конкуренции, ко­торая могла бы повести к понижению хлебных цен, а следовательно, и поземельной ренты. Само собою понятно, что английская аристократия хорошо понимала эту опасность и, не смущаясь учением буржуазной экономии о свободе торговли, постаралась ограничить ввоз иностран­ного хлеба в Англию. Не входя в излишние подробности, мы напоми­наем читателю, что уже в 1791 году землевладельцам удалось провести закон, на основании которого свободный ввоз хлеба в страну допу­скался только в том случае, когда цена пшеницы на внутреннем рынке поднималась выше 55 шиллингов за квартер. В 1801 году эта минималь­ная норма была возвышена до 63 шиллингов.

Политические события начала текущего столетия, казалось, сами шли навстречу экономическим стремлениям английской землевладель­ческой партии. В 1806 году (21 ноября) Наполеон декретировал так называемую континентальную блокаду, в силу которой континенталь­ные государства должны были прекратить всякие торговые сношения с

382

Англией. Волей или неволей, вследствие угроз или даже прямого наси­лия, бóльшая часть европейских государств должна была подчиниться условиям этой блокады. Прямым последствием ее для Англии была по­теря континентальных рынков, на которых она сбывала свои мануфак­турные изделия и закупала сырье. Теперь английским землевладельцам нечего было бояться конкуренции, по крайней мере, европейских госу­дарств. Страна вынуждена была довольствоваться своими собственными земледельческими продуктами. Это дало новый толчок английскому зе­мледелию. К нему обратились многие из тех капиталов, которые уже не находили себе выгодного приложения в лишившейся сбыта промыш­ленности. Интенсивная культура сделала огромные успехи; самые пло­хие участки земли подвергались теперь тщательной обработке. Но это усовершенствованное земледелие требовало больших затрат и для сво­его процветания необходимо предполагало высокие цены на хлеб. По­этому, когда рушилось господство Наполеона, а с ним вместе пала и континентальная система, то английские землевладельцы снова должны были подумать о новом, еще более действительном ограждении своих интересов путем законодательства. Не далее, как в 1812 году, цена пше­ницы в Англии доходила до 155 шиллингов за квартер. В 1814 году она опустилась до 66 шиллингов. Землевладельческая партия не нуждалась в повторении такого урока и уже в следующем году, пользуясь своим преобладающим влиянием в обеих палатах парламента, она провела но­вый хлебный закон, по которому свободный ввоз хлеба в Англию до­пускался лишь в том случае, когда цена на пшеницу стояла не ниже 80 шиллингов за квартер. Хлебные цены, обеспеченные таким образом английским землевладельцам, более чем в два раза превышали цены. существовавшие в то время на контингенте. Теперь поземельная аристократия могла уже не опасаться за свои доходы, но это законо­дательное ограждение ее интересов привело ее к столкновению с бур­жуазией.

383

Возвышая эти последние, хлебные законы, тем самым возвышали и заработную плату. Само собою разумеется, что, будучи нарушено в. ту или другую сторону, равновесие между ценами жизненных припасов и заработной платы никогда не восстановляется немедленно. «Жесто­кость» закона заработной платы, между прочим, именно в том и за­ключается, что при возрастании цен жизненных припасов сама зара­ботная плата только тогда начинает подниматься, когда бедствия и ли­шения уменьшат предложение рабочих рук на рынке. Поэтому в нашей метафоре не будет никакого преувеличения, если мы скажем, что зара­ботная плата поднимается лишь по трупам рабочих — в том случае, когда увеличение цен жизненных припасов не сопровождается соответ­ствующим ему возвышением спроса на рабочую силу. Но это последнее представляет собою лишь редкое исключение из общего правила.

Таким образом, возвышение пошлин на хлеб необходимо должно было повести за собою многие бедствия в среде рабочего класса. Но не эти бедствия смущали английскую буржуазию. И теория, и практика го­ворили ей, что при прочих равных условиях высота прибыли на ка­питал обратно пропорциональна высоте заработной платы, и что при низкой плате можно дешевле продавать товары, не понижая этим уровня прибыли. Чтобы повысить уровень прибыли на капитал, нужно было, следовательно, понизить заработную плату, т. е. удешевить содержание рабочего. Хлебные законы были главными препятствиями к достижению этой цели, а потому английская буржуазия естественно должна была добиваться их отмены. Но как могла она сделать это? Хорошо понимая свои интересы, землевладельцы плохо поддавались на теоретические до­воды в пользу свободы торговли. Оставалось принудить их к тому, на что они не соглашались добровольно. И так как английская буржуазия не была заражена предрассудками, характеризующими наших народни­ков, то она и решилась употребить политические средства для достиже­ния своих экономических целей. Борьба против хлебных законов при­няла характер политической борьбы между поземельной аристократией и торгово-промышленной буржуазией. «Бесполезно было нападать на эту вредную меру (т. е. на хлебные законы) до тех пор, пока заведование всеми делами страны целиком находилось в руках людей, в инте­ресах которых мера эта была принята, — справедливо замечает Мольз-

384

Как ни мало соответствовала совершившаяся реформа ожиданиям народа, который во многих местах и давно уже требовал всеобщего изби­рательного права, — но буржуазии она развязала руки. Преобладаю­щее влияние поземельной аристократии в парламенте было подорвано, и попытка добиться отмены хлебных законов перестала быть безна­дежною.

Попытка эта удалась, конечно, не сразу. Первоначально даже и в реформированном парламенте огромное большинство членов было про­тив отмены хлебных законов. Но сторонники свободной торговли не унывали.

Они знали силу общественного мнения в Англии, и потому прежде всего позаботились о том, чтобы склонить его на свою сторону. С этой целью в разных местах страны они образовывали ассоциации против хлебных законов, а в 1838 году, по инициативе манчестерской торго­вой палаты, парламенту была уже представлена петиция, в которой го­ворилось, что «без немедленной отмены хлебных законов английским мануфактурам грозит неминуемое разорение» и что «только полнейшая свобода торговли могла бы обеспечить процветание промышленности и спокойствие страны». И так как Нижняя палата отвергла эту петицию, . то фритредеры (сторонники свободной торговли) решились доказать, что в стране действительно не будет спокойствия до тех пор, пока их требование не будет исполнено. «Из наших больших городов мы соста­вим Лигу для борьбы против гнусностей нашей феодальной аристокра­тии, — воскликнул Ричард Кобден на одном собрании, — и пусть разва­лины замков на Рейне и Эльбе напоминают нашим противникам о судьбе,

385

— «An anti-corn Law-League!» (Лигу против хлебных законов), — подхватил один из присутствующих.

— «Yes, an anti-corn Law-League!» (Да, Лигу против хлебных за­конов), — отвечал Кобден.

Предложение было принято, и уже в самом начале 1839 года «Лига против хлебных законов» получила прочную организацию. Манчестер был избран центром, в котором сосредоточивалось все управление Лиги. Во главе всего дела стоял исполнительный совет из пятидесяти членов. Каждый из членов этого совета, в свою очередь, руководил какой-ни­будь ветвью организации. Один заведовал избирательным комитетом, другой — торговым, третий — финансовым, четвертый — комитетом для переписки и т. д. С этими комитетами связывались рабочие и даже дамские подкомитеты, которые вели агитацию в самых различных слоях общества. Наконец, всевозможные местные ассоциации распространяли влияние лигистов по всей стране. И так как Лига возникла по мысли бо­гатых промышленников, то ей никогда не приходилось страдать от того недостатка в денежных средствах, который парализует иногда самые энергические усилия рабочих обществ. Напротив, она имела возмож­ность затрачивать огромные суммы на свою агитацию и действительно не отступала ни перед какими издержками. Газеты, книги, брошюры, ли­стки, воззвания, митинги, избирательная агитация — все было пущено в ход для борьбы с неприятелем. Сила и значение Лиги возрастали с ка­ждым годом.

На ее сторону стали переходить не только политические деятели, но даже духовные лица. В 1841 году в Манчестере собралось до 700 свя­щенников различных вероисповеданий, которые объявили в своей резо­люции, что «хлебные законы нарушают законы Спасителя и суживают благодеяния Провидения».

Не довольствуясь всем этим, Лига придумала еще одно средство, которое должно было дать ей новую силу в парламенте. Именно, Кобден предложил членам и сторонникам Лиги приобретать земельные участки, которые давали бы им право голоса при парламентских выборах. Мысль эта приводилась в исполнение так энергично, что вскоре во многих из­бирательных округах большинство состояло из противников хлебных законов. Тогда уже невозможно было сомневаться в исходе начатого лигистами дела. Их ряды стали пополняться перебежчиками из лагеря протекционистов. Сам Роберт Пиль, глава тогдашнего торийского ми-

386

нистерства, понял, что дальнейшее упорство было бы бесполезно. 27 января 1846 года он внес билль, в котором, рядом с другими мерами в пользу свободной торговли, предлагал сперва понизить хлебные по­шлины, а затем и совсем отменить их по прошествии 3 лет, т. е. в фев­рале 1849 г. Несмотря на сопротивление протекционистов, билль этот прошел в обеих палатах ¹) и уже в июне 1846 года получил силу закона.

Мы уже говорили, что парламентская реформа 1832 года во многом не удовлетворила народных ожиданий. Она дала избирательное право средним, но не низшим классам английского населения. Отсюда возникло стремление пролетариата сложиться в особую политическую партию. Между тем как буржуазия, опираясь на свои политические права, могла непосредственно взяться за осуществление своих экономических целей, — пролетариату нужно было еще завоевать себе те права, без которых нечего было и думать о необходимых для него экономических реформах. Бог почему, почти одновременно с возникновением «Лиги против хлеб­ных законов», началось движение чартистов или сторонников народной хартии. Чартисты требовали всеобщего избирательного права, избрания членов парламента лишь на один год (annual parliaments), тайной по­дачи голосов, отмены того ценза, с которым связывалось право быть избранным в депутаты; законного денежного вознаграждения депутатам, которое позволяло бы выбирать их из рабочих, наконец, нового, более равномерного разделения страны на избирательные округа. Когда все эти требования были формулированы, вожаки движения сказали себе: «Вот наша хартия; мы будем агитировать в ее пользу и никогда не удо­вольствуемся чем-нибудь меньшим». Держась этого правила, они, есте-

387

Таково было, в общих чертах, взаимное положение различных пар­тий в Англии в период агитации против хлебных законов.

_________________

Зная это положение, не трудно уже следить за аргументацией на­шего автора, и мы тотчас же закончили бы свое предисловие, если бы не считали нужным обратить внимание читателей еще на одно обстоя­тельство, касающееся уже чисто формальной стороны рассуждений Маркса.

Русские социалисты хорошо знают, что интересы рабочего класса диаметрально противоположны интересам буржуазии. Но из этого бес­спорного положения они делали и делают до сих пор не всегда правиль­ные выводы. Так, например, применяя его к политике, многие из наших социалистов были когда-то убеждены, что падение абсолютизма принесло бы вред русскому «народу», так как оно было бы «выгодно буржуазии». Тяжелые уроки жизни заставили их отказаться от этого грубого пред­рассудка. Но относительно экономических явлений он и до сих пор со­хранил еще всю свою силу. До сих пор еще огромное большинство рус­ских социалистов рассуждает приблизительно таким образом: так как, при настоящих условиях, каждый шаг на пути промышленного развития нашей страны пойдет прежде всего на пользу буржуазии, то мы не же­лаем этого развития и готовы лучше поддерживать существующий по-

388

389

Женева, 20 апреля 1885 года.

Забастовка в России.

(Морозовская стачка) ¹)

Две недели тому назад происходил во Владимире (центральная Рос­сия) процесс, к которому привлечено было около тридцати рабочих по обвинению в участии в забастовке, имевшей место в январе 1885 года на ткацкой фабрике миллионера Морозова, который один занимает свыше двадцати тысяч рабочих в разных местностях Владимирской губернии.

Этот образцовый капиталист, пользуясь свирепствующим промыш­ленным кризисом, ухитрился понизить заработную плату 6.000 ткачей упомянутой фабрики, подвергая их штрафам, часто превосходящим 50% более чем скромного «дохода» рабочих.

Измученные притеснениями и потеряв всякое терпение, ткачи объявили забастовку и заявили, что возобновят работу лишь при условии некоторого повышения заработной платы и отмены практиковавшейся на фабрике системы штрафов. При этом они, однако, отнюдь не требо­вали полной отмены штрафов, — они ограничивали свое требование на­зна-чением арбитражной комиссии, составленной наполовину из рабочих и наполовину из мастеров и уполномоченной выносить постановления о штрафах.

Директор фабрики отказался удовлетворить скромные требования рабочих, и телеграфировал Морозову, находившемуся в Москве. Послед­ний тотчас же обратился к генерал-губернатору этого «священного» города с просьбою предоставить в его распоряжение войска. Нечего го­ворить, что князь Долгоруков (генерал-губернатор) пошел навстречу же­ла-нию Морозова: батальон пехоты был немедленно послан во Владимир.

Владимирский губернатор, со своей стороны, примчался на место за­бастовки, в сопровождении прокурора, жандармов, казаков и целой стаи

¹) „Le Socialiste", organe du parti ouvrier, 26 июня 1885 г.

391

Но рабочие не могли отнестись спокойно к этой гнусности. Сообще­ние об аресте товарищей распространяется среди рабочих, возмущение охватывает всех стачечников, бьют в набат — и толпа набрасывается на жандармов. Арестованные были освобождены, а толпа стачечников, мстя за насилие, разгромила квартиру директора фабрики и лавку, в которой г. Морозов, практикуя truck-system, продавал своим рабочим всякого рода товары.

Испуганный губернатор велит подтянуть подкрепления, и возмуще­ние рабочих усмиряется вооруженной силой. Несколько времени спустя администрация фабрики уступает рабочим в некоторых пунктах — и ра­боты возобновляются. По окончании забастовки сотни рабочих были арестованы и затем высланы на родину. Около пятидесяти из них пред­стали в январе этого года пред судом и присуждены были, на основании русского закона, воспрещающего стачки, к тюремному заключению на сроки от 15 дней до 2 месяцев.

Не довольствуясь этим, прокурор, сверх того, привлек к суду 33 стачечников по обвинению в том, что они «ограбили» квартиру дирек­тора и лавку г. Морозова, а также и в оказании сопротивления воору­женной силе. В своем обвинительном акте прокурор особенно подчерк­нул, что Волков и Мосеенко, два главных вожака забастовки, уже давно принадлежали к социалистической партии и что они уже в 1878 г. организовали забастовку в Петербурге, — обстоятельство, за кото­рое они поплатились ссылкой в Сибирь, откуда они лишь недавно возвра­тились. Несмотря, однако, на все рвение, проявленное прокурором, чтобы добиться примерного осуждения обвиняемых, присяжные заседатели, на которых, видимо, произвела глубокое впечатление обнаруженная на суде картина подлостей, совершавшихся администрацией фабрики, ответили отрицательно на все 101 (сто один) вопрос обвинения. Председатель окружного суда приказал тогда отпустить обвиняемых на свободу.

Процесс вызвал к себе огромный интерес в России, где он несомнен­но явится исходным пунктом нового фазиса рабочего движения. При-

392

Принимая во внимание жестокий режим, которому подвержена Россия, можно, к несчастью, предсказать, что все оправданные бу­дут сосланы в Сибирь и что социалисты Волков и Мосеенко не избегнут рук царских жандармов.

Предисловие и примечания к брошюре «Чего хотят социал-демократы».

Предисловие к первому изданию.

Содержание предлагаемой брошюры само говорит за себя и не нуждается в похвалах со стороны издателей. Оно заимствовано нами из замечательного сочинения Геда и Лафарга «Programme du parti ouvrier». Нами сделаны лишь примечания, которыми мы хотели пока­зать, что все посылки современного социализма признаются и буржуаз­ными учеными. Таким образом, спорить можно только о выводах, но » здесь спор едва ли может быть продолжителен: противники современ­ного социализма, т. е. марксизма, неоднократно сами печатно заявляли, что раз признана правильность лежащих в его основании посылок, то необходимо согласиться с выводами.

Примечания.

1. «Необходимость совокупных усилий в борьбе как с органической, так и с неорганической природой... ведет к аппроприации как движимой, так с течением времени, по мере оседания племен, и недвижимой соб­ственности не частными лицами или семьями, а целыми группами инди­видуумов разного пола, ведущими хозяйство сообща». Максим Кова­левский, «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения», Москва 1879, стр. 4—5, «вопреки тому, что можно было бы допустить a priori, важнейший и необходимейший вид движи­мого имущества — пища, вместо того, чтобы быть объектом индивидуаль­ного присвоения со стороны того или другого из дикарей, принадлежит совокупности членов племени в общую собственность». Ibid., стр. 29.

394

2. Просим читателя не забывать того, что сказано нами в конце предыдущего примечания. Первобытный коммунизм разлагается в силу своего собственного несовершенства. Насилие и обман только ускоряют тот ход вещей, который неизбежен по причинам чисто экономическим. «Даже в том случае, если мы исключим всякую возможность грабежа, насилия и обмана, если мы допустим, что всякая частная собственность первоначально основывалась на личном труде ее обладателя и затем во все дальнейшее время только равные стоимости обменивались на равные, то тем не менее, с дальнейшим развитием производства и обмена, мы необходимо придем к современному капиталистическому способу производства, к монополизированию производительных средств и средств существования в руках одного малочисленного класса, к пригнетению

395

другого, составляющего огромное большинство, класса до положения ли­шенных всякой собственности пролетариев и т. д.», см. второй выпуск Библиотеки Современного Социализма, «Развитие научного социализма Фр. Энгельса» стр. 57—58.

4. «В 1879 году английскому парламенту был представлен список состава рабочих на всех фабриках волокнистых веществ»; из этого списка видно, что «шелковые, полотняные и джутовые ткани почти на ¾ являются продуктом женского труда, а миткаль, ланкарт и другие «бумажные материи в размерах ⅔ всего производства вырабатываются женщинами, и только в производстве бумажной пряжи, шерстяных, бу­мажных и пеньковых материй число рабочих мужчин приближается к женщинам, и лишь в одном — в механическом производстве кружев, в этом старинном, par excellence, женском занятии, мужской труд превы­шает женский. Если же к процентному отношению женского труда при­ложить таковое же детей обоего пола, то участие взрослых мужчин в означенных производствах окажется еще более ничтожным. Например, на 100 человек всех рабочих в шелковом производстве приходится 18,6 взрослых мужчин (свыше 18 лет), в джутовом — 19,4, в бумаго­ткацком и суконном — 21,3. В обработке неволокнистых веществ и дру­гих производствах женский труд играет меньшую роль, но и тут встре­чаются довольно крупные исключения: на фабриках консервов, напри­мер, 47% составляют женщины, не включая девочек, в фарфоро-фаян­совом производстве женский труд составляет 30%, в гуттаперчевом производстве — 55%; при этом везде замечается быстрое увеличение

396

числа рабочих женщин насчет мужчин». Янжул, «Женский фабричный труд», «Вестник Промышленности», Апрель 1884, стр. 4—5.

«Численность женщин на наших фабриках вообще менее, чем на английских, но гораздо более, чем публика предполагает». Янжул, Ibid., стр. 6. И действительно, из осмотренных г. Янжулом 158 фабрик Московской губернии по 24 производствам, отношение рабочих жен­ского пола к общему числу рабочих достигает: в бумаготкацком про­изводстве — 52,5%, в писчебумажном — 46,5%, в бумагопрядильном — 43%, в рогожном — 42%, в табачном — 40%, в шелковом — 38%, в сит­цевом — 25,8% и т. д. Что касается отношения малолетних обоего пола к общему числу рабочих, то в производстве обоев оно достигает 38,1%, в мебельном и рояльном производстве — 27,3%, в шерстопрядильном — 22,4%, на стеклянных заводах — 25,5%, на фарфоро-фаянсовом — 12%. На прядильных фабриках Владимирской губернии «отношение малолет­них обоего пола к общему числу рабочих» равняется: на спичечных фабриках 55,55%, на прядильных 20,11%, на фарфоровых, хру­стальных и стеклянных заводах — 14,74% и т. д. (Фабричный быт Вла­димирской губ., Отчет за 1882—83 г. фабричного инспектора над заня­тиями малолетних рабочих Владимирского округа П. А. Пескова. СПБ. 1882, стр. 6 и 22). Г. Янжул замечает, что если в России цифра жен­ского и детского труда «ниже английской, то такое явление следует приписать исключительно одной причине: низкой заработной плате на­ших рабочих». «Чем более будет расти в будущем мужская заработная плата и чем более будет совершенствоваться техника производства и ручная выделка будет заменяться механическими способами, тем более будет возрастать на наших фабриках спрос на женский и детский труд, а мужской будет соответственно уменьшаться. Этот процесс довольно быстро совершается, и его можно заметить ныне на некоторых произ­водствах». Но если это так, если спрос на мужской труд будет умень­шаться, то мужская плата едва ли имеет много шансов «увеличиваться в будущем».

5. «Высказываемое рабочим классом убеждение в том, что введе­ние машин часто вредит их интересам, основывается не на заблуждении или предрассудке, но соответствует истинным принципам политической (читай - буржуазной политической) экономии». Рикардо, Principles of Political Economy, XXXI, p. 239.

6. «Таким образом, прогресс промышленности, прогресс производ­ства... стремится увеличить неравенство между людьми. Чем более пре­успевает данная нация в искусствах (здесь подразумеваются техниче-

397

ские искусства) и в мануфактурах, тем более возрастает различие в судьбе тех, которые работают, и тех, которые наслаждаются; чем более трудятся одни, тем более проявляют роскоши другие». Сисмонди, «Nouveaux Principes d'Economie Politique», Paris, 1827, Tome premier, р. 80. В этом обстоятельстве заключается, между прочим, одно из замечательных противоречий капитализма. «Рабочий необходим для рынка в качестве покупщика товаров. Но в качестве продавца своего товара — рабочей си­лы — он постоянно наталкивается на тенденцию капиталистического об­щества довести цену этого товара до минимума, а следовательно, и уменьшить его покупательную силу» (Маркс, Das Kapital, том второй, примечание к стр. 303). На возможность появления такого противо­речия указывал еще Кене, его действительное появление оплакивал Сисмонди. Но объективная логика вещей всегда была сильнее субъективной логики людей, и не указания благоразумных экономистов, а лишь устранение капиталистического способа производства может повести к устранению указанного противоречия.

398

399

8. Важная роль, приписываемая здесь промышленному развитию Америки и в особенности Австралии, должна удивить тех из русских читателей, которые придерживаются экономической теории г. В. В. По этой теории появление на всемирном рынке новых конкурентов, в лице новых стран, должно считаться отныне невозможным, так как рынок этот окончательно завоеван более передовыми государствами. Поэтому г. В. В. сомневается в будущности русского капитализма, и по той же самой причине последовательный читатель должен усомниться в будущ­ности капитализма австралийского. Теория г. В. В. не лишена известной доли остроумия, но, к сожалению, обнаруживает полнейшее незнаком­ство с историей. Было время, когда на всемирном рынке почти исклю­чительно господствовала Англия, и это господство отсрочивало реши­тельное столкновение английского пролетариата с буржуазией. Моно­полия Англии была разрушена появлением на всемирном рынке Франции и Германии, а теперь монополия Западной Европы подрывается конку­ренцией Америки, Австралии и даже Индии, что, конечно, поведет к заострению взаимных отношений между пролетариатом и буржуазией в Европе. Мы видим отсюда, что теория г. В. В. совсем не подтверждается действительным ходом событий. Г. В. В. думает, что, раз добившись господства на всемирном рынке, более развитые в промышленном отно­шении страны окончательно закрывают доступ к нему менее развитым странам и тем толкают эти последние на путь социальной реформы,. каковая реформа и должна быть предпринята будто бы стоящим выше классовых интересов правительством, например, правительством Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского. Факты же показывают совсем обратное. Они говорят нам, что менее развитые страны не стоят на одном месте, а постепенно расчищают себе путь на всемирный рынок и своею конкуренцией толкают более развитые страны на путь социальном революции, которая будет совершена сознавшим свою классовую задачу пролетариатом, опирающимся та свои собствен­ные силы и захватившим политическую власть в свои собственные руки.

Второй проект программы русских социал-демократов ¹).

Русские социал-демократы, подобно социал-демократам других стран, стремятся к полному освобождению труда от гнета капитала. Такое освобождение может быть достигнуто путем перехода в обще­ственную собственность средств и предметов производства, перехода, который повлечет за собою:

а) устранение современного товарного производства (т. е. купли и продажи продуктов на рынке) и

б) замену его новой системой общественного производства по за­ранее составленному плану, в виду удовлетворения потребностей как целого общества, так и каждого из его членов, в пределах, допускаемых состоянием производительных сил в данное время.

Эта коммунистическая революция вызовет самые коренные измене­ния во всем складе общественных и международных отношений.

Заменяя современное господство продукта над производителем — господством производителя над продуктом, она внесет сознательность туда, где господствует ныне слепая экономическая необходимость; упро­щая и осмысливая все общественные отношения, она вместе с тем предоставит каждому гражданину реальную экономическую возмож­ность непосредственного участия в обсуждении и решении всех обще­ственных дел.

Это непосредственное участие граждан в заведовании обществен­ными делами предполагает устранение современной системы политиче­ского представительства и замену ее пря-мым народным законодатель­ством.

Кроме того, теперь уже можно предвидеть международный харак-

401

Но так как освобождение рабочих должно быть делом самих рабо­чих, так как интересы труда в общем диаметрально противоположны интересам эксплуататоров и так как поэтому высшие классы всегда будут препятствовать указанному переустройству общественных отно­шений, — то неизбежным предварительным его условием является захват рабочим классом политической власти в каждой из соответствующих стран. Только это временное господство рабочего класса может пара­лизовать усилия контрреволюционеров и положить конец существова­нию классов и их борьбе.

Эта политическая задача вносит элемент разнообразия в программы социал-демократов различных государств, сообразно общественным условиям каждого из них в отдельности.

Практические задачи, а следовательно, и программы социал-демо­кратов естественно должны иметь более сложный характер в тех стра­нах, где современное капиталистическое производство только стремится еще стать господствующим и где трудящиеся массы находятся под двой­ным игом развивающегося капитализма и отживающего патриархаль­ного хозяйства. В таких странах социал-демократам приходится доби­ваться, как переходных ступеней, таких форм общественного устрой­ства, которые уже теперь существуют в передовых странах и необхо­димы для дальнейшего развития рабочей партии. Россия находится именно в таком положении. Капитализм сделал в ней громадные успехи со времени крепостного права. Старая система натурального хозяйства уступает место товарному производству и тем самым открывает огром­ный внутренний рынок для крупной промышленности. Патриархальные, общинные формы крестьянского землевладения быстро разлагаются, община превращается в простое средство закрепощения государству крестьянского населения, а во многих местностях она служит также орудием эксплуатации бедных общинников богатыми. В то же время, приурочивая к земле интересы огромной части производителей, она препятствует их умственному и политическому развитию, ограничивая их кругозор узкими пределами деревенских традиций. Русское револю­ционное движение, торжество которого послужило бы прежде всего на

402

пользу крестьянства, почти не встречает в нем ни поддержки, ни сочув­ствия, ни понимания. Главнейшая опора абсолютизма заключается именно в политическом безразличии и умственной отсталости крестьянства. Не­обходимым следствием этого является бессилие и робость тех образован­ных слоев высших классов, материальным и умственным интересам кото­рых противоречит современная политическая система. Возвышая голос во имя народа, они с удивлением видят, что он равнодушен к их призывам. Отсюда — неустойчивость политических воззрений, а временами уныние и полное разочарование нашей интеллигенции.

Поэтому борьба против него обязательна даже для тех рабочих кружков, которые представляют собой теперь зачатки будущей русской рабочей партии. Низвержение абсолютизма должно быть их первой по­литической задачей.

Главным средством политической борьбы рабочих кружков против абсолютизма русские социал-демократы считают агитацию в среде ра­бочего класса и дальнейшее распространение в нем социалистических идей и революционных организаций. Тесно связанные между собой в одно целое, организации эти, не довольствуясь частными столкновениями с правительством, не замедлят перейти в удобный момент к общему, решительному на него нападению, причем не остановятся и перед так

403

Целью борьбы рабочей партии с абсолютизмом является завоева­ние демократической конституции, обеспечивающей:

1) Право быть избирателем и избираемым как в Законодательное Собрание, так и в провинциальные и общинные органы самоуправления всякому гражданину, не приговоренному судом за известные, строго определенные законом позорные действия к потере политической пра­воспособности.

2) Определенную законом денежную плату народным представите­лям, позволяющую выбирать их из бедных классов населения.

3) Всеобщее, светское, даровое и обязательное образование, при чем государство должно снабжать бедных детей пищей, одеждой и учеб­ными пособиями.

4) Неприкосновенность личности и жилища граждан.

5) Неограниченную свободу совести, слова, печати, собраний и ассоциаций.

6) Свободу передвижения и занятий.

7) Полную равноправность всех граждан, независимо от религии и племенного происхождения.

8) Замена постоянного войска всеобщим вооружением народа.

9) Пересмотр всего нашего гражданского и уголовного законода­тельства, уничтожение сословных подразделений и наказаний, несовме­стимых с достоинством человека.

Опираясь на эти основные политические требования, рабочая пар­тия выдвигает ряд ближайших экономических требований, как, напр.:

1) Радикальный пересмотр наших аграрных отношений, т.е. усло­вий выкупа земли и наделения ею крестьянских обществ. Предоставле­ние права отказа от надела и выхода из общины тем из крестьян, которые найдут это для себя удобным, и т. п.

2) Устранение современной податной системы и установление про­грессивного подоходного налога.

3) Законодательное регулирование отношений рабочих (городских и сельских) к предпринимателям и организации соответствующей инспекции с представительством от рабочих.

4) Государственная помощь производительным ассоциациям, орга­низующимся во всевозможных отраслях земледелия, добывающей и обрабатывающей промышленности (крестьянами, горными, фабричными и заводскими рабочими, кустарями и т. д.).

404

Эти требования настолько же благоприятны интересам крестьянства, как и интересам промышленных рабочих; поэтому, добиваясь их осу­ществления, рабочая партия проложит себе широкий путь для сбли­жения с земледельческим населением. Выброшенный из деревни в каче­стве обедневшего члена общины, пролетарий вернется в нее социал-де­мократическим агитатором. Его появление в этой роли изменит безна­дежную теперь судьбу общины. Ее разложение неотвратимо лишь до тех пор, пока само это разложение не создаст новой народной силы, могущей положить конец царству капитализма. Такой силой явится рабочая партия и увлеченная ею беднейшая часть крестьянства.

СОДЕРЖАНИЕ

Стр.

Предисловие редактора. . .

Приветствие съезду немецкой социал-демократии в Копенгагене 9

А. П. Щапов. 10

Об издании „Библиотеки Современного Социализма" 21

СОЦИАЛИЗМ и ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА.

Предисловие 27

Социализм и политическая борьба 29

НАШИ РАЗНОГЛАСИЯ.

Письмо к П. Л. Лаврову (вместо предисловия) 91