Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

Прав мой тесть, правитель Кайтага Ханмухаммад-уцмий, когда говорит, что
горцам нужны алимы не только такие, которые морочат и без того усталые,
больные головы бесконечными молитвами, повторением на протяжении
всей жизни одного и того же, но еще и такие мужи, которые способны
употреблять знания из книг для производства пороха, отливки стали,
возведения крепких мостов через пропасти над бурлящими реками,
которые невозможно перейти ни вброд, ни вплавь.
Значит, что? Значит, кроме богословов, к престолонаследнику следует
приставить еще и Гамач-Хусена, проповедующего явно скрываемое
от алимов светское учение. Учение, по которому видимая польза
предпочтительнее невидимой… Но вот кому поручить низам? Кому
из воинов отдать предпочтение? Хороших воинов в стране немало, но ведь
нужен такой, кто умеет передавать воинское мастерство и наставлять
по единственно верному низаму. Каждый бек и всякий уздень посчитает
за честь стать учителем престолонаследника. Но нужен лучший из лучших,
чтобы из Большого Умахана вырос великий воитель!
«Упущенное в детстве не наверстаешь в отрочестве, а скудость знаний
в отрочестве почти невозможно обогатить в зрелости, – вспомнились
Нуцалу слова Гамач-Хусена. – Мир сильно изменился и продолжает
меняться. У мусульман уже нет того могущества, когда к воле халифов
прислушивался весь мир, боялся воевать с ними. Теперь могущество
престола любой страны немыслимо без богатых знаний, ибо над имеющим
золото всегда нависнет меч разбоя и лишь обладающий знаниями сможет
отвести угрозы внешних и внутренних врагов…» А ведь прав философ,
воистину так! Лишь тот правитель сумеет сохранить страну и престол, кто
обладает большими знаниями. Ведь так наставлял и покойный отец, Дугри-
Нуцал, только вместо «знания» он говорил «мудрость», а это
принципиально разные вещи, но опять-таки если верить Гамач-Хусену.
Для мужчин династии Сариров нет более священной цели, чем сохранение
Аварии и других родственных Сарирам престолов. Надо быть готовыми
отражать нашествия любых врагов, которые имеют обыкновение
появляться в самое неожиданное время.
Сколько бы ни перебирал в уме Мухаммад-Нуцал славных воинов Аварии,
презирающих смерть и возвеличивающих жизнь, способных врезаться
во вражьи войска, подобно волкам в стаи непомерно расплодившихся

шакалов, его высочайший выбор неизбежно падал на Шахбанилава.
Но Нуцал был недоволен им последнее время за настойчивость
в увеличении авангардного войска, за чрезмерную рассудительность
в низаме, находя безусловное превосходство в физической силе грузинских
и каджарских воинов, признавая за аварцами лишь мастерство боя. Нуцал
приходил в негодование от слов Шахбанилава, который говорил, что
каджары и особенно грузины крупнее телом, а значит, и мощнее силой. Из-
за этого Нуцала раздирали противоречия. С одной стороны, он признавал
за этим тысячником непревзойденное мастерство рубки на мечах и прочие
военные хитрости, необходимые для управления войском в бою, а также
понимал, что без больших затрат на войско, на его содержание и обучение
не может расти могущество Престола. Но, приняв к действию план
Шахбанилава, Нуцал неизбежно ущемлял интересы своей родни. Даже
младший брат Мухаммадмирза-хан против больших затрат на войско.
У каждой родственной Нуцалу семьи в Хунзахе, кроме пастбищ, сенокосов
и пахотных земель, были свои суконные мастерские, а у некоторых еще
и кузни. Сотни рабов и рабынь, которые трудились зимой и летом,
умножали богатство хунзахской знати. Мало того что они не дают в казну
Престола ни рубля, так еще умудряются присваивать часть податей, которая
во времена Дугри-Нуцала была священна и всецело шла на содержание
войска. Правда, очень небольшого…
В конце концов Нуцал склонился в пользу Шахбанилава и послал за ним
на хутор, только знаменитый воин оказался далеко за пределами Аварии –
в походе на северные равнинные земли, по которым все ближе и ближе
к Дагестану продвигались русские колонны. Русских так много становится,
говорили казикумухские алимы, что их уже не прокармливает туманный
север. Потому и двигаются они на юг, на наши священные земли, все
больше и больше отсекая от нас степь Кумук-тюз…
Мухаммад-Нуцал еще от деда своего Андуника Третьего слышал
о необходимости остановить русских, а затем и прогнать их с равнинных
земель, которые два десятка веков служили аварцам, даргинцам, лакцам
и чеченцам зимними пастбищами. А когда появились кочевые племена
скотоводов, горские владыки разрешили им кочевать вдоль Каспийского
моря, за что получали дань. Но потом кочевники, освоившись, пытались
уклоняться от дани, а то и вовсе отказывались платить ее. Тогда горцы
объявляли им войну, наносили молниеносные удары и прогоняли далеко

за пределы Кавказа. И уже много позже, когда в горах победоносно
прошествовал Ислам, на этих равнинных землях стали оседать тюрки-
мусульмане, чьи вожди роднились с горцами, и задача освоения зимних
пастбищ чужаками разрешилась сама собой, тем более что равнинной
земли хватало, она фактически пустовала тысячи лет. А вот с вторжением
русских иноверцев, все больше и больше притеснявших ногайцев
и кумыков, судьба северных равнинных земель осложнялась угрозой
окончательной потери горцами своих зимних пастбищ.
Если верить алимам-путешественникам, то на севере необозримые поля
и леса, богатые реками, пастбищами, сенокосами и всяким железом.
Неисчислимое войско Петра Первого, что плыло на кораблях по Каспию,
двигалось по степи на лошадях и шло по земле пешим ходом, было
не остановить никакою силой. Недаром же под Шипкой этот Петруша смог
разгромить непобедимое турецкое войско. С тех пор русские поселения
разрослись вширь, приумножилось в их домах богатство…
Мухаммад-Нуцал осклабился, точно волк, учуявший жирную добычу,
и рассудил: те же персы, когда завоевали лезгинские, лакские и даргинские
вилаяты, обложили горцев непомерной данью. Только к Аварии они
не смогли подступиться, а когда аварцы взялись за мечи – пришел конец их
могуществу. Такой же конец должен постигнуть и русских. Да и турок
тоже, которые ничем не лучше персов и русских. Все они возомнили себя
завоевателями Вселенной и с нами не желают считаться. Хотя, по правде
говоря, мы ничем и не заслужили хорошего отношения хорошо развитых
стран… – вдруг самокритично пронеслось в голове аварского правителя.
Впервые за многие годы Мухаммад-Нуцал с сомнением подумал
об Исламе, о том, что верно ли поступили много лет назад его предки,
добровольно приняв аравийскую религию. Говорится же в аятах, что Коран
ниспослан как арабский судебник. А мы – горцы Кавказа. Стало быть, нам
нужен свой, кавказский судебник. Насколько нам полезна религия
арабского Пророка (мир ему), именем которого нарекли меня мои
родители – религия Мухаммада (мир ему)? Или такой вопрос неверен
по определению? Ведь главная цель в религии – рай после смерти, и коли
так, то цель эта перевешивает всякую земную пользу? Тут ему вспомнились
и древние аварские боги, большинство из которых являлись богами и для
других дагестанских народов: бог Нас, от воли которого зависит
благополучие потомства; бог Мах, благодаря которому железо служит

человеку; бог Ца, по милости которого люди владеют огнем; бог Рат,
щедрость которого позволяет выращивать на земле хлеба и сады; бог Меэр,
которого лучше не гневить, ибо ему покоряются горы, а в гневе он может
их разрушать; бог Азу сменяет жаркое удушливое лето холодной
свежестью зимы; бог Арац позволяет людям умножать свои богатства…
Их жены – богини Чакар, Месед, Берберц, Сарин, Роти, Кеч
и неисчислимое потомство ширка (многобожия), которое не вмещалось
в головах даже жрецов, тайно исповедующих древние верования. Так много
их было, что любой желающий мог выдумать божество по своей прихоти,
лишь бы складно врал да интересно привирал. Они, боги эти, воевали
и мирились, женились сами и женили своих детей-божков, а затем
и разводились, судились, делили имущество. В общем, все как у людей…
Сказка, а не религия!
Сколько же веков заблуждались горцы?! Ну и пусть! Мы ведь теперь –
мусульмане! А русским, иноверцам, тоже не под силу держать на северных
равнинных землях большие войска, и религия их в этом им не помощник.
Их войска пожирают целые горы муки, стада коров и свиней.
Хорошо, что баранину русские не любят, хоть и не запрещена она им, как
нам свинина. Правда, Коран подтверждает библейское уверение, что Иса
(Иисус Христос) накормил пятью хлебами тысячи людей. Вот и пусть
попробуют накормить несметное количество войск, с помощью которых
они отобрали у нас часть наших зимних пастбищ.
* * *
Окружающие Хунзах вершины оделись в белоснежные шапки, прохладное
дыханье осени приближало 1768-ю зиму от Рождества Христова. Хлеба
были убраны и намолоты, скот зарезан, и туши засушены на зиму,
а многочисленные нуцальские амбары ломились от всякого добра, что
хватило бы одеть, обуть и прокормить не то чтобы до следующего урожая,
но и на пять лет вперед десятитысячную армию. Только вот зачем на это
тратиться, если всякий уздень, способный держать в руках меч, обязан при
первом же кличе со своим оружием, конем и едой на три дня прибыть
к месту сбора под нуцальские знамена? Но хвала Аллаху, вот уже несколько

лет мирно сменяют друг друга лето и зима. Конечно, если не считать
разбойников, как чужих, так и наших…
Шахбанилава, возвращающегося из похода, которого не благославлял
Нуцал, нукеры встретили на тракте, где дорога, ведущая в Хунзах,
поворачивала в ущелье, к богатому хутору славного воителя.
– Ассаламу алейкум, бетер чакад⁴ ! – приветствовали его нуцальские
нукеры.
– Ва алейкум салам, храбрые воины! – поздоровался с ними Шахбанилав,
подъезжая к ним на высоком гнедом жеребце. За его спиной тянулся
длинный караван нагруженных тюками лошадей и пеших рабов, которых
вместе с женщинами и детьми было поболее полсотни человек. И все
светло-русые, длинноволосые, с непокрытыми головами. Некоторые
из мужчин были ранены. Среди дородных, не очень опечаленных тяжелой
дорогой и неизвестностью женщин выделялись две девушки редкой
красоты. Нукеры, разглядывая их, аж заскрежетали зубами, словно цепные
псы, которым никак не добраться до хозяйского стола, где так вкусно
пахнет мясом. Но старший из них, пересиливая себя и скрывая зависть
к богатой добыче, воскликнул:
– С великим успехом тебя, воитель!
– Спасибо. Успех хоть и не очень велик, но богат, как видите, очень, –
Шахбанилав показал широким жестом на длинный ряд вьючных лошадей
и пленных русских, одетых в холщовые и суконные одежды и обутых
в лапти. Только две красивые девушки были одеты в шелковые платья
сиреневого цвета, поверх которых на них были овчинные безрукавки, явно
с чужого плеча, а на ногах – истоптанные красные башмачки. – Семьдесят
лошадей и пятьдесят восемь пленных…
Вести эту добычу воителю помогали десять килдерских малых галбацев,
отправленных Шахбанилаву в помощь Артачилавом.
– Я вижу, с тобой и килдерцы? – в голосе старшего нуцальского нукера
послышался скрытый упрек.
– Да. Они славные воины. Прошу в мой хутор на пир!

– Спасибо за приглашение, но Светлейший ждет тебя сегодня,
к предвечернему намазу…
– Так скоро? Но к чему такая поспешность? Я собирался прибыть
во дворец завтра с большими дарами, и не один… – удивился было
Шахбанилав.
– Вот грамота Светлейшего, – строго отчеканил нукер, протягивая
свернутую трубочкой и схваченную посередине сургучной печатью бумагу.
Нукеры с места пришпорили коней, и Шахбанилав задумчиво повернул
в свое родовое ущелье. Не слезая с коня, он порвал печать, развернул
свернутую трубочкой грамоту. Всего несколько слов: «Я повелеваю тебе
немедля явиться ко двору».
Караван со склона заметил пасущий стадо коз невольник и зажег, как ему
и было велено, дымящийся черными клубами факел. На хуторе увидели
сигнал, и вся челядь, соскучившаяся по главе семейства, сразу оживилась.
Сыновья-отроки вскочили на коней и помчались навстречу отцу.
Трофейный караван Шахбанилава состоял из двадцати пяти вьючных
лошадей и пяти десятков отличных скакунов крупной равнинной породы,
на которых он вез, помимо золота и серебра, оружие, хорошие ткани, кожу,
меха, книги, сшитые в кожаный переплет тетради, обрезанную листами
бумагу и много прочего.
И вот, наконец, после длинного и опасного пути караван вошел в хутор.
Пленных женщин и детей сразу завели в один из свободных домов, где они
легко могли разместиться, а мужчин принудили к работе – развьючивать
лошадей и тащить в амбары захваченное в походе добро. Шахрудин
показывал, куда что нести и как складывать.
Жены встречали своего мужа-воителя на порогах своих домов, похожих
друг на друга, как братья-близнецы. По закону шариата, он должен первым
войти к старшей жене, если только она не попала в немилость мужа
и не подлежит наказанию. Но обе жены Шахбанилава души в нем не чаяли
и были достаточно послушны и умны, наказывать их ему ни разу еще
не приходилось.
– Ну, жены мои прекрасные, идите сюда, встречайте мужа! – весело
призвал их к себе Шахбанилав. Две женщины одновременно сорвались

со своих порогов и кинулись обнимать хохочущего мужа.
– Ну-ка, красавицы, угадайте, кому какой подарок я привез? – Во двор он
завел еще и второго скакуна, через седло которого висели хурджуны
с самой дорогой добычей – золотом и серебром.
Три сына и одна дочь стояли по правую руку отца семейства, позади своей
матери, а один трехлетний карапуз и молодая его мать – по левую. В этот
двор, обнесенный высоким плетеным забором, без приглашения рабы
не заходили. Семейство было предоставлено само себе.
Многочисленные пленные, которые уже стали рабами, поскольку по пути
никто их не отбил, не выкупил, усердно работали под присмотром
килдерских галбацев. Им помогали извечные невольники семьи
Шахбанилава, которым предоставлялась в работе по хозяйству полная
свобода.
– Серьги! – выкрикнула первой молодая жена.
– Жемчуг, – рассмеялась старшая.
– Правильно, – сунул руку в хурджуны воитель и достал заранее
приготовленный кисет. – Вот тебе серьги, а тебе – жемчуг…
Золотые серьги с крупными зелеными камнями и жемчужное ожерелье
были великолепны – жены ликовали от удовольствия.
Затем он сделал подарок дочери – золотой пояс и браслеты, а сыновьям –
золотые медальончики с изображением львов, висевшие на толстых
золотых цепочках. После чего он вошел в дом старшей жены, где находился
большой железный сундук, высыпал туда семьсот серебряных рублей
и золотых украшений на сумму примерно впятеро больше этих денег.
Закрыл сундук, повесив на него большой замок, и вышел из дома,
не задерживаясь.
Когда были уложены все тюки, Шахбанилав велел зарезать пять баранов
и замесить побольше теста, чтобы всего было вдоволь. Туши быстро
порубили на куски и бросили в большие чугунные котлы. Насыпали туда
семена укропа и по несколько головок лука. От горящих с треском дров
чугунные котлы с мясом быстро закипели, и уже через полчаса оно было

сварено. Затем в котлы бросили небольшие куски хорошо замешанного
теста, и еще через четверть часа был готов хинкал – самое древнее и самое
лучшее блюдо Кавказа.
Шахбанилав велел всем собраться в большом дворе, где одноэтажный дом
был выстроен замкнутым квадратом и имел две арки: одну большую,
в которую могли войти и лошади, вторую – маленькую, для людей,
ведущую в другие дворы хутора. В этих многочисленных комнатах
на коврах и войлоке могли разместиться более двухсот человек, но сегодня
решили кушать за столами. Невольники быстро накрыли Длинные столы.
Перед каждым дымились на деревянных тарелках горки мяса и хинкала.
К столу также подали сыр и чесночную приправу. Из больших глиняных
кувшинов каждый по желанию мог наливать себе айран или легкую бузу,
правда, и от нее можно захмелеть, если много выпить.
Шахбанилав налил себе айран и поднялся из-за стола. Веселье и шум
пленных после нескольких окриков старшего из невольников,
Мухаммадали, прекратились. И в полной тишине воитель произнес:
– Именем Аллаха Великого, Справедливого и Всемогущего приступаем
к обеду во благо и на здоровье!..
Все принялись жадно поглощать еду. Русским горская еда пришлась очень
по вкусу – они облизывали жир от баранины, текущий у них по рукам,
обильно макали в чесночную приправу на кислом молоке хинкал
и запивали в основном бузой, сразу учуяв в ней что-то близкое к браге.
А вот сыр почему-то оставался на столах почти нетронутым.
Русские дети посматривали на своих горских сверстников с любопытством
и те, что чуть постарше, легко отличали господских детей, которые были
лучше одеты, да и на лицах светились несмываемые печати. Все смотрели
друг на друга дружелюбно. Но ничего, у них еще будет время
пообщаться… А вот жены воителя не удержались, чтобы не спросить про
двух красивых девушек. Шахбанилав, улыбаясь пояснил, что это подарок
Нуцалу, одну дарит он, вторую – килдерский вожак Артачилав.
На этом всеобщем обеде, очень похожем на пир, только жены и дети
Шахбанилава с двумя его неразлучными нукерами, которые доводились
ему троюродными братьями, сидели за отдельным столом. Остальные же –

галбацы, пленные русские и невольники – перемешались за столами и ели
дружно, как родные. Когда все уже насытились и за столами все громче
становился гул голосов, поднялся один из килдерских галбацев, за многие
годы трения с русскими изучивший их язык, и громко крикнул:
– Тишину и покорность! Сейчас будет говорить с вами славный воитель
Шахбанилав!
За столами наступила тишина. Притихли даже малые дети. Их, конечно,
утомила дальняя дорога. Они сидели теперь возле своих матерей
счастливые, что наконец-то закончилась бесконечно длинная дорога
и страхи.
– Люди, мне нет дела до вашего происхождения, – начал свою речь
Шахбанилав, продолжая сидеть за столом посреди двух своих жен,
а килдерец, знающий русский язык, переводил. – Там, – воитель показал
рукой на север, – вы были рабами. Но не ваша вина, что вы жили
и трудились на наших землях, которые исстари служили горцам зимними
пастбищами. Вы были силой злого рока поселены на наших пастбищах⁴⁷.
Ваши прежние хозяева – помещики – обращались с вами, как со скотом.
Вас меняли на кошек и собак, унижали. Барин забирал любую вашу
женщину, девушку, невзирая на гнев Божий, попирал вашу честь, ваше
человеческое достоинство, мучал вас непосильным трудом. Там у ваших
господ лживая религия и злобные сердца. Здесь же все будет иначе! Здесь
высшей благодетелью почитается честь. И если вы того заслужите, если
есть в ваших сердцах стремление к порядку и благочестию, я разделю
между вами свои отцовские пахотные земли и сенокосы. Мельница, кузня
и пастбища будут общими, как во многих… аварских селах. Вы сможете
строить для себя дома по своему разумению и стать моими вассалами.
Повторяю: не рабами, а вассалами! Вы можете обучать своих детей
ремеслам, наукам и воинскому искусству. Воин – высшее ремесло на свете!
И если на то будет воля Господа Милостивого и Милосердного, вы
получите от Владыки Аварии Мухаммад-Нуцала узденьскую грамоту.
Уздень – это как в России дворянин. Посмотрите на меня, на мою семью
и родственников, моих нукеров и килдерских воинов… Мы – уздени! Мы
тем и горды, что никто на белом свете не смеет отбирать у нас хлеб,
обкладывать нас данью. Мы несем перед нашим Светлейшим Правителем
лишь воинскую повинность, а во всем остальном мы, уздени, свободны.
И вы в стране гор, подвластной Мухаммад-Нуцалу, можете стать

дворянами. Для этого от вас требуется соблюдение неписаных горских
законов и исповедание нашей небесной религии – Ислама. Я не призываю
вас сразу уверовать в Аллаха и почитать Коран, как единственно верную
Книгу на земле. Нет. Кто не хочет принять Ислам, может сохранять свою
религию, но тогда вы не станете узденями. Только Ислам может стоять
на страже чести и достоинства человеческого. Вот почему вам следует
хорошенько подумать над моими словами. Я не буду врать и тянуть время.
Скажу вам честно: кто не захочет принять Ислам, тому нет и клочка земли
на моем хуторе, который я хочу превратить в большое, богатое село, где вы
будете жить, как братья, где никто не посмеет показывать на вас пальцем
и говорить, что вы – люди второго сорта. Я не хочу, чтобы в моем селении
жил хотя бы один раб. А потому (да будет вам известно) я буду вынужден
продать на рынке тех из вас, кто не примет Ислам. За сохранение своей
религии нет наказания по шариату, но нет и поощрения. У вас есть время
подумать над моими словами. Мир и благоденствие вам от Всевышнего…
Пленные русские, что были крепостными, кроме двух княгинь, в один
голос вскричали:

– Да кто ж откажется от такого?!
– Если нам дадут землю, разрешат строить дома, и при этом мы будем
свободными… Господи, боже мой! Конечно же, мы примем Ислам! Мы
слыхом не слыхивали о такой справедливости!..
– Да славишься ты в веках, добрый господин, если поделишься с нами, как
с братьями!
– И мы для тебя все сделаем, и на войну пойдем, и землю вспашем! –
кричали пленные крестьяне со всех сторон.
Килдерец едва успевал переводить. Наконец, Шахбанилав, сделав
последние распоряжения Шахрудину и своим невольникам, которые тоже,
разумеется, получали свободу и земли, выехал с килдерцами из ущелья
на плато, где он поворачивал на юг, а малые галбацы – на север.
– Передайте Артачилаву, что нуцальские нукеры встретили нас и передали
мне приказ немедленно явиться ко двору. Пусть не беспокоится, я приеду
в Килят сам, как только освобожусь.
Осенний Хунзах был великолепен. После удушливои и пыльной степной
жары здесь пахло прохладой и хлебом. Шахбанилав ехал по родным
улицам на своем новом гнедом скакуне, которому, судя по всему, тоже
понравилась прохладная и чистая осень в горах.
Солнце уже склонилось к синеющим вдали западным вершинам,
но из кузниц доносились монотонные удары о наковальни и клубами
поднимался в небо черный дым. Стучали топоры плотников в строящихся
домах. За лето, что он провел в походе против русских, в Хунзахе вырос
целый квартал новых домов. И по тому, какие большие строились дома,
было нетрудно угадать их хозяев – это ханы и беки, приближенные
к Престолу нувориши.
Шахбанилав остановился возле одного огромного строящегося дома, где
даже в минуты заката продолжала кипеть работа. По размерам это был
дворец. Не иначе как один из сыновей Нажабат-нуцалай строил этот дом
с башней, похожей на ту, что возвышается над их домом в старом квартале.
От мысли, что он может затмить этот дом величиной и великолепием

своего дома, который он тоже теперь сможет построить, воитель
улыбнулся, хищно сверкнув рядами белых крепких зубов. Подлые
завистники и скряги полопаются тогда…
* * *
Подъехав к главным воротам замка, Шахбанилав вздохнул и мысленно
воззвал к Господу: «О, Великий Аллах, будь ко мне милосерден.
Не гневайся, что я не всегда молюсь тебе пять раз в день, что не всегда
верю в твое существование и презираю многих твердящих о тебе алимов. Я
просто не уверен, что тебе, Всемогущему, так уж необходима моя
пятикратная молитва и мои убогие, ничтожные перед лицом вечности
мысли… Но я чист перед тобой душой и телом, я предан владыке аварского
Престола и забочусь о своем бедном народе. Разве этого недостаточно,
чтобы ты уберег Нуцала от несправедливости ко мне?
Он бросил поводья коня подбежавшему рабу и вошел в замок своей
обычной пружинистой, как у льва, походкой. На нем был новый бешмет
из темно-зеленого русского сукна, черные штаны, заправленные в черные
замшевые сапоги и кроваво-красная мантия из дорогого шелка.
На широком ремне в позолоченных ножнах висел короткий походный меч,
на голове – островерхая папаха из черного каракуля, а за пазухой –
припасенный для Правителя подарок…
Перед Тронным залом к Шахбанилаву подошел первый тысячник Осман-
бек и приказал повесить меч на гвоздь, на что воитель лишь улыбнулся,
снимая с ремня оружие. Рослые стражники отодвинули свои страшные
секиры, и в слабо освещенный Тронный зал вошел безоружный воитель.
– Ассаламу алейкум, Светлейший! – воскликнул, приветствуя Нуцала,
Шахбанилав.
– Ва алейкум салам, строптивый, – в тон ему ответил Нуцал. – Ты ушел
в поход без моего ведома… Почему без оружия?
– Первый тысячник велел мне оставить меч перед дверью к святому
Престолу.

– Болван, – процедил сквозь зубы Нуцал. – Лучше бы он в бою так
усердствовал… Но я не об этом хотел с тобой поговорить…
– Не гневайся, мой Владыка, я спешно управился с богатым караваном
и вот сейчас перед тобой. Приказывай – я исполню или погибну!
– Сначала ответь, как ты посмел без моего ведома уйти в поход с этими
разбойниками из Килята? Ты, мой воитель, водивший больших галбацев
в большие походы, стал одним из малых, промышляющих разбоями?
– Нет, мой Повелитель, это не так. Вот это ожерелье из драгоценных
камней тому свидетельство… – Шахбанилав преклонил одно колено
на первой ступени Престола и протянул, вынув из шелкового кисета,
прекрасное украшение. – Я не берусь судить, но за него, мне сказали, что
и трех тысяч серебряных рублей будет мало…
Нуцал поднялся с бронзового трона, взял ожерелье, которое даже в свете
нескольких светильников роняло снопы крохотных искр. В чем-чем,
но в драгоценных камнях Нуцал разбирался хорошо.
– Три тысячи рублей серебром? Да-а, нечестивый сын моего благородного
воина, похоже, тебя не обманули. Вот только кто оценивал его? Артачилав?
– Нет. Я справлялся у армянского купца, сошедшего с корабля, чтобы
посетить Кизлярский базар… А драгоценность я отобрал у князя вместе
с золотыми эполетами, которые были пришиты к его черному сюртуку.
Вот они…
– А куда было пришито на князе ожерелье? – коротко хохотнул Нуцал,
рассматривая эполеты.
– Ожерелье было у него в кармане, а самого князя я схватил на пиру,
штурмом взяв крепость Моздок.
– Это хорошо ты сделал. Но отвечай на вопрос! Почему ты ушел в поход
без моего ведома? – Нуцал повысил голос.
– Ты освободил меня от войска, и я как уздень волен сам решать, чем мне
теперь заниматься.

– Сам решать? – вскричал Нуцал. – Ты хочешь сказать, что не мое дело, чем
занимаются мои вассалы?!
– Нет, Светлейший, я хочу сказать, что не было твоего высочайшего
запрета. И потом, Гамач-Хусен ведь представил тебе свод законов,
написанных его рукой черным по белому… Но ты не спешишь
с оглашением своей высочайшей воли о дозволенных и недозволенных
в Аварии промыслах.
– Клянусь Аллахом, я прикажу отрубить тебе голову!.. Нечестивец! Ты
смеешь, лукавить и поучать меня? – Нуцал начал спускаться по ступенькам
трона, сильно размахивая руками и выкрикивая угрозы. – Говоришь,
не было запрета? На что? На то, чтобы ты, мой тысячник, словно
паршивый разбойник, двинулся в ряду килдерских наглецов на север?.. Ты
хочешь сказать, что мои нукеры, а ты один из них, могут так низко пасть,
чтобы служить под началом разбойника Артачилава? Отвечай немедля!
– Нет, мой Нуцал, я такого не хочу сказать!
– Тогда как мне тебя понимать? – Нуцал стал кружить вокруг не теряющего
хладнокровие воителя. – Ты влился в жалкую шайку разбойников…
– Если это так, то прикажи казнить меня.
– Что-о?! Ты мне повелеваешь?
На этот явно несуразный вопрос тысячник не ответил. А Нуцал все больше
распалялся в своем гневе и безостановочно бранил его, словно мальчишку-
озорника. Затем брань Правителя перешла на вожака килдерцев.
– Я не отвечу больше на твои высочайшие вопросы, поскольку считаю, что
путь мой земной окончен и казнь приму с большим наслаждением, чем
брань в адрес своего друга Артачилава, одного из лучших аварских
воителей.
– Воитель, не преклонивший колени перед моим Престолом, не может
считаться аварским!
– Он рад бы это сделать, но его никто не приглашает ко двору, а прийти
самому мешает гордость.

Нуцал еще раз близко подошел к тысячнику и заглянул в его черные глаза.
Нет. Таких глаз он еще не видел. В них не было ни страха, ни лукавства –
полная покорность воле Правителя.
– Иди. На выходе тебя ждет стража…
– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил он так спокойно, как если бы получил
очередной приказ отправиться в какое-нибудь аварское село и навести там
порядок, как не раз это бывало в прежние годы. Он повернулся и зашагал
на выход.
– Стой! Вернись!
Он вернулся.
– Мне, пожалуй, незачем ждать до утра, я прикажу казнить тебя немедля.
Этой же ночью…
Тысячник молча смотрел на своего Правителя, которому на сей раз
показалось, что славный воитель не верит в его гнев.
– Молчишь? Хочешь уверить меня в своем бесстрашии перед смертью?
Или ты думаешь, что я тебя так много ценю, что мне будет нерешиться
на твою казнь? Отвечай!
– На твои вопросы невозможно отвечать, не уличая тебя, мой Владыка,
в притворном гневе…
– Набрался мудрых словечек у Гамача, – проворчал, остывая, Нуцал.
– Килдерцы этим летом никого не грабили, – произнес Шахбанилав. – Они
под моим началом устанавливали справедливость на землях, которые более
двух тысяч лет принадлежали нам.
– Да-а? – испытующе протянул Нуцал и снова уселся в тронное кресло. –
Ну и каков был результат восстановления справедливости?
– Табун лошадей, много сукна, серебра, немного золота и полтысячи
пленных.

– Не очень-то много, – ухмыльнулся Нуцал, хотя, судя по тому, каким огнем
загорелись его глаза, выходило иначе. – Сколько мечей было?
– Одна килдерская и одна салатавская сотни…
– Значит, один аварец легко справляется с несколькими десятками
русских?.. – Нуцал, ожидая, что на это ответит воитель, замер в своем
кресле, подавляя в себе радость и гнев.
– Да, если только он обучен, как килдерец или наш авангардист…
– Опять ты за свое! – Нуцал, усевшийся было на троне, снова вскочил
на ноги. – Ты хочешь сказать, что какой-то паршивый килдерец сильнее
ородинца, гоцатлинца, андалава или кикунинца? Не говоря уже
о непревзойденном хунзахце, которому нет и не было равных…
– Во Вселенной…
– Что-о?! Ты смеешь подшучивать надо мной?
– Прости, Светлейший, но твои речи и в самом деле смешны…
– Это Гамач тебя научил читать чужие мысли, нечестивец. Пора и его
казнить…
– Воля твоя, мой Владыка, ты свят на Престоле, а мы с Гамачем, Аллах
Свидетель, верны тебе…
– Хорошо, я верю тебе и ему, – буркнул Нуцал столь обыденно, словно
и не было никаких угроз, никакого гнева. Он снова опустился в свое
бронзовое кресло и, помолчав немного, заключил: – А теперь слушай мой
приказ: возьми престолонаследника и сделай из него воителя,
превосходящего всех воителей мира. В том числе и тебя самого.
А за авангард не держи зла на сердце – я не мог иначе поступить. Когда-
нибудь ты узнаешь правду… А сейчас я вручаю в твои руки самое дорогое,
что есть у меня, – престолонаследника.
– Слушаюсь и повинуюсь, мой Владыка.
– Позволяю идти. И спасибо тебе за дорогой подарок, я построю на него

печи для отлива пушек…
– Прости Светлейший, но у меня к тебе неотложное дело и, раз я уже здесь,
позволь мне просить…
– Я слушаю тебя.
– Я хочу превратить свой хутор в селение и сделать своих пленных, а также
моих родовых невольников своими вассалами-узденями…
– Ага, вот и ты раскололся теперь! – вскричал Нуцал, сбегая со ступенек
Престола, схватил его за стальные плечи и попробовал было встряхнуть. –
Ух, шайтан! Не человек, а железо, могучий, как нарт из сказок. Ну-ка,
признай немедленно, что аварцы превосходят всех воинов мира и силой,
и доблестью.
– Признаю…
– Напрасно. Мог бы не признавать. Я по глазам твоим вижу, что ты
думаешь иначе, впрочем, теперь я тоже… Ха-ха-ха! – Нуцал оборвал смехи,
заинтригованно поинтересовавшись: – А твои пленники согласны принять
Ислам?
– Да, Светлейший.
– Хорошо. Как только они будут готовы войти в джума (соборную) мечеть,
я приглашу в Хунзах всех правителей Дагестана и объявлю тебя беком. Я
правильно уловил твою мысль?
– Да. Спасибо, мой Повелитель. Я, мои дети и дети моих детей
до скончания века будем служить верой и правдой аварскому Престолу
и беречь династию Сариров, как собственное сердце.

жүктеу/скачать 1.34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: