Габитус класса и политическое мнение

Напрасно было бы искать объяснительный прин­цип ответов в этой, как и в любой другой области, в одном факторе или совокупности, полученной про­стым сложением нескольких факторов. В действитель­ности габитус интегрирует в изначально синтетическую целостность порождающего принципа совокупность результатов действия детерминации, навязанных мате­риальными условиями существования (эффективность которых все более подчиняется результату воздействия образования и информации, предварительно, по мере ее появления, подвергнутой испытанию временем). Га­битус есть инкорпорированный класс (включая и биоло­гические, но социально препарированные свойства, например, пол и возраст) и при любых внутри или межпоколенных перемещениях он отличается (по сво­им эффектам) от класса объективированного в опреде­ленный момент времени (в виде званий, свойств и т. п.) по тому, как воспроизводит различные состояния ма­териальных условий существования, продуктом кото­рых является и которые могут в большей или меньшей степени отличаться от актуально имеющихся условий существования. Детерминации, оказывающие на аген­тов свое действие на протяжении всего их существова­ния, образуют систему, внутри которой главный вес приходится на такие факторы, как имеющийся капи­тал, определенный по общему его объему и структуре, а также соответствующая позиция в отношениях про­изводства (определенная через профессию со всеми со­путствующими детерминациями, как влияние условий труда, профессиональное окружение и т. п.).

Это означает, как мы уже видели, что собствен­ная эффективность фактора, взятого изолированно, никогда на самом деле не измеряется по корреляции между этим фактором и рассматриваемым мнением или практикой. Тот же фактор можно увязать с различ­ными результатами, иногда даже противоположными, в зависимости от того, в какую систему факторов его включают. Так, диплом бакалавра может стать основой протеста, когда его обладателем является сын кадрово­го работника среднего звена или сын квалифицирован­ного рабочего, попавшего в ранг рабочих-специалистов. Несомненно, что постоянный рост числа бакалавров среди рабочих-специалистов не случаен для распрост­ранения гошизма в рядах рабочих. Тот же диплом мо­жет стать основой интеграции, когда его имеет работ­ник среднего звена, являющийся сыном рабочего или крестьянина. То же самое можно сказать о ценности полученного диплома об образовании и соответствую­щего ему отношения к социальному миру, которое ощутимо меняется в зависимости от возраста обладате­ля диплома (в той мере, в какой для разных поколений отличаются возможности получения этого диплома), от его социального происхождения (в той мере, в какой унаследованный социальный капитал, имя, семейные связи и т. п. определяют реальную прибыль, которую можно от этого получить) и, без сомнения, от геогра­фического происхождения (опосредованного такими инкорпорированными свойствами, как акцент, но так­же и характеристиками рынка труда) и от половой при­надлежности.

Понятно, что через посредство габитуса, который определяет отношение к занимаемой в настоящее вре­мя позиции и, тем самым, выработку практической или эксплицитной позиции по отношению к социальному миру, распределение политических точек зрения между правыми и левыми достаточно тесно связано с распре­делением классов и внутриклассовых слоев в простран­стве, определяемом в первом измерении по общему объему капитала и во втором — по структуре этого капитала. Склонность голосовать за правых возрастает по мере роста общего объема имеющегося капитала, а также по мере роста относительного веса экономиче­ского капитала в структуре капитала, а склонность голо­совать за левых возрастает в обоих случаях при обрат­ной тенденции. Гомология между противоположными позициями, которые устанавливаются при этих двух отношениях, где основная оппозиция между домини­рующими и доминируемыми, а вторая — между слоями доминирующих и доминируемых внутри господствующе­го класса, стремится способствовать встречам и союзам между занимающими однородные позиции в различных пространствах. Наиболее зримо это парадоксальное совпадение устанавливается между слоем доминируе­мых внутри доминирующего класса (интеллектуалы, артисты, преподаватели) и доминируемыми классами, которые хотят выразить свое отношение (объективно сильно различающееся) к доминирующим (в целом) в своей особой склонности голосовать за левых.

Если на основе распределения электоральных на­мерений по социально-профессиональным категори­ям, установленным Мишле и Симоном¹⁸, охарактери­зовать каждый слой класса по алгебраическому расхождению между процентами желающих голосовать за левых и желающими голосовать за центр или голлистами (не принимая в расчет долю неответивших, ко­торая изменяется достаточно незначительно), то мож­но увидеть, что все происходит так, как будто результаты действия объема и структуры капитала ак­кумулируются, так что политическое пространство об­наруживает себя как систематическая деформация со­циального пространства. С одной стороны, учителя (-43) находятся рядом с шахтерами (-44), преподавате­ли (-21) рядом с квалифицированными рабочими (-19), артисты (-15) рядом с рабочими ручного труда (-15) и конторские служащие (-9) рядом с рабочими-специа­листами (-10), тогда как с другой стороны, промыш­ленники (+61) следуют за лицами свободных профес­сий (+47), высшие управленческие кадры (+34) и, очень близко, коммерсанты (+32) занимают противо­положный край политического пространства, а техни­ки (+2) и мастера на производстве (+1) находятся на границе между правыми и левыми. Кажется, все указы­вает на то, что вторая оппозиция образуется между сло­ями, ориентированными в значительной степени на выбор, оцениваемый как наиболее совпадающий с их областью политического пространства. Так, промыш­ленники и лица свободных профессий, с одной сторо­ны, составляющие долю тех, кто весьма вероятно будет голосовать за Центр, а с другой стороны — рабочие занятые ручным трудом, рабочие-специалисты и высоко­квалифицированные рабочие, голосующие с большой вероятностью за Коммунистическую партию, оказыва­ются в оппозиции слою, состоящему из значительного числа воздерживающихся от голосования и тех, чей политический выбор относительно плохо классифици­руется (левые не коммунисты или голлисты), т. е. арти­стов, преподавателей, учителей, мастеров на производстве, которые, может быть, тем самым выражают двойствен­ность и противоречивость, связанные с их шаткой по­зицией в социальном пространстве.

Само собой, что полностью учитывать политиче­ские точки зрения и политическую практику мы можем не более, чем другие практики. Если абстрагироваться от всего, что ощущается по обычным признакам соци­ального происхождения, то нужно по меньшей мере различать эффект траектории, приводящей от исход­ной позиции к актуально занимаемой позиции, т. е. видеть результаты действия социальных обусловленно-стей, вписанных в частные условия и особенно много дающих для понимания выработанной политической позиции как выраженной позиции, занятой в отноше­нии социального мира, а также эффект внушения, соб­ственно говоря, политическое воспитание, которое, как и воспитание религиозное, будучи усвоенным с детства, в кругу семьи, есть в некотором смысле его эв­фемистическая форма.

Прежде чем выражать свое удивление теснотой связи, зафиксированной между религиозной практи­кой и политическим мнением, нужно спросить себя: а не вытекает ли она в основном из факта, что это не более, чем различные проявления одной диспозиции. Не только потому, что, как по своему содержанию, так и по материи внушения, религиозное воспитание есть эвфемистическое выражение политической социализа­ции, но и потому, что предписания практики и испо­ведуемой веры заключают в себе назначение в некий класс и, следовательно, атрибуцию социальной идентич­ности. Каково бы ни было содержание связанного с ней внушения, социальная идентичность определяется по ее противоположности комплиментарному ей клас­су "неверующих" и, таким образом, она ответственна за все свойства, не входящие в нее в данный момент времени, например, такая политическая диспозиция, как консерватизм предполагает оппозицию "красных". Верность этой идентичности и тому, что ей сопричастно ("Я — христианин"), придает исповедуемой вере большую автономию по отношению к актуально имею­щимся условиям существования. Что же касается соб­ственно эффекта содержания религиозного сообще­ния, то можно думать, что оно усиливает изначальную естественную склонность к осмыслению социального мира в "персоналистской" логике "личного спасения", боязни нищеты или угнетения как фатальности или личной судьбы, болезни или смерти. Напротив, способ политического осмысления стремится выбросить из политики все то, что персоналистский способ мышле­ния и религия представляют в этике, он старается на­чинать с того, что затрагивает домашнюю экономику, отсюда вытекает то, что он мало готов к тому, чтобы политизировать домашний быт, такой как потребление или условия для женщин. Трудности удваиваются из-за того, что авангард политизации домашнего быта часто составляют индивиды или движения христианские по своему происхождению и нелегко определить, политизи­руют ли они домашний быт или "одомашнивают" и деполитизируют политику.
Спрос и предложение общественного мнения

Для того, чтобы попытаться уточнить отношение между сложившимися социально на данный момент времени классами и политическими мнениями, можно попытаться рассмотреть, исходя из имеющейся стати­стики, каким образом из различных более или менее политически "маркированных" газет и еженедельни­ков, которые делают различные классы и слои классов, распределяются выборы. Такой подход не будет совер­шенно закономерен, если мы не начнем с вопроса о том, какое значение имеет для тех или иных категорий читателей чтение газет. Вопрос этот не имеет ничего общего с вопросом о функциях, которые обычно при­писываются чтению, или функциях, которые ему наме­чает производитель или его доверенное лицо. Одна лишь этноцентрическая вера в миф о "личном мне­нии", формируемая за счет постоянных усилий осве­домляться, быть в курсе, может заставить забыть, что газета (journal), когда читают ее одну, есть лишь "жур­нал мнений"*.

Относительная независимость от политических мнений читателей по вопросу о выработке политиче­ских позиций газеты, таким образом, связана с тем, как газета, в отличие от политической партии, подает ин­формацию, не являющуюся исключительно политиче­ской (в узком смысле, какой обычно придают этому слову). Эта разнообразная газетная продукция, предлага­ющая в очень сильно варьирующих пропорциях политику (международную или внутреннюю), происшествия, спорт, может быть предметом интереса, относительно независимого от специфически политических интере­сов¹⁹. К тому же, органы прессы, которые можно на­звать "омнибусами" (а к ним можно отнести большин­ство местных газет), подчиняясь сознательному поиску увеличения числа читателей, ценимых за доходы, кото­рые они приносят, покупая газету, а еще и за дополни­тельное увеличение значимости, получаемой в глазах рекламодателей²⁰, заставляют себя методически укло­няться от всего, что может шокировать публику и от­толкнуть часть имеющихся или потенциальных читате­лей. Иначе говоря, в первую очередь, "омнибусы" избегают занимать чисто политические позиции (укло­няясь по той же причине и от случайных разговоров между неизвестными лицами в пользу гарантирован­ных топиков** "о том, о сем"), во всяком случае, за исключением таких тем, которые могут воспринимать­ся не столько как политические, сколько как офици­альные декларации (то, что придает газетам-"омнибусам" вид полуофициальных или "правительственных" органов)²¹. Такой императив, который все более и бо­лее внушается по мере роста сторонников (clienlelle), с неизбежным объединением людей со все более и более различными вкусами и мнениями, достаточен для объ­яснения инвариантных характеристик всех культурных благ, которые несут "омнибусы", телевизионные сери­алы и фильмы, снятые по большим спектаклям, бест­селлеры, мастерски деполитизированные политические сообщения, называемые "кладовкой" ("altrape-loui", "catch-air'), а также пустой красоты голливудских звезд, профессионального бюрократического обаяния или бе­зупречно вежливого и культурного общего вида образцо­вых управленцев, которые за свое возвышение должны платить методическим сглаживанием всех социальных шероховатостей, или как та продукция, которая может до определенного предела быть совершенно некласси­фицируемой или, как обычно говорят, бесцветной и такой ценой быть доступной любому вкусу.

Таким образом, большие газеты или еженедельники -"омнибусы", которые получают максимальное расширение аудитории через нейтрализацию продук­ции, во всем противостоят авангардным группкам или маленьким журналам, которые свидетельствуют о своей верности в отношении заявленной ими програм­мы либо своим быстрым исчезновением, либо своим бесконечно подвешенным существованием (в смысле под­писки, сверхзагруженности ответственных за выпуск, самоотверженности активистов и т. п.). Если только им не удается преодолеть или уладить конфликты, кото­рые возникают как на уровне производства, так и чи­тателей, при поиске максимального расширения своих сторонников как условия доступа к власти, принуждая к уступкам, компромиссам и смягчениям в противоре­чии с заявленной программой и порывая с наиболее старой и наиболее "значимой" частью читателей. Так, например, некоторым крупным органам прессы удает­ся при рациональном управлении конкуренцией внут­ри производственной единицы, функционирующей как поле, найти способ предложить, не задаваясь явным образом такой целью, различным категориям читате­лей или избирателей (в случае "Монд", например — различным слоям доминирующего класса) продукцию диверсифицированную и приспособленную к их раз­личным, и даже противоположным, ожиданиям.

Но кроме того, рабочие и служащие (если исклю­чить из них самых политизированных, читающих "Юманите" или другую такую же леворадикальную га­зету) практически не видят в ежедневных газетах такого рода "политического гида" или "морального и культур­ного ментора", которыми они являются может быть со всей строгостью лишь для части читателей "Фигаро", как не видят в них и инструмент информирования. документации и анализа, которым он является, без со­мнения, лишь для студентов Sciences Po (Высшая школа политических наук) или ENA (Национальная высшая школа администрации), функционеров высокого уров­ня или части преподавателей, то есть для публики, яв­ляющейся мишенью для "Монд". Кроме спортивных результатов и комментариев в понедельник утром, от газеты ожидают того, что называют "новости", то есть информацию о событиях, к которым люди чувствуют себя непосредственно причастными, поскольку они ка­саются людей знакомых (смерти, браки, несчастные случаи или школьные достижения, опубликованные в местных газетах) или людей, похожих на них, чью боль, нищету или невезение они ощущают "по доверенно­сти" (как, например, катастрофу, происшедшую летом 1978 года на популярном кемпинге в Испании). Инте­рес к такого рода "новостям", которые считающие себя "серьезными" газеты помещают на последнем месте, поскольку хорошим тоном является относиться к ним свысока, конечно, не отличается по природе от того интереса, который члены господствующего класса, на­иболее близкие к кругам, принимающим политические решения, придают новостям, называемым "общими": назначение членов министерских кабинетов или пла­новой комиссии, выборы в Академию или приемы в Елисейском дворце, борьба кланов внутри политиче­ского аппарата, войны за наследство в рядах такой-то большой газеты или такого-то большого предприятия, не говоря уж о светской хронике и о списках награж­денных в конкурсах Grande ecoles*. Только на обедах или в разговорах о буржуазном образе жизни имена собственные, имеющие всеобщий интерес — напри­мер, министр финансов или управляющий его кабине­том, директор "Шлюмберже" или директор по ценам и др. — соотносятся со знакомыми персонами, конкрет­но известными и часто встречающимися, которые, как соседи или близкие родственники в деревенском про­странстве, принадлежат к миру знакомых друг другу людей (именно такое предварительное условие, обязы­вающее войти в этот "мир" ["monde"}, не способствует чтению "Монд"). Забывают, что господствующий класс точно определяется по тому, что у него есть частный интерес к делам, которые навязывают "всеобщим ин­тересом", поскольку частные интересы его членов осо­бенным образом связанны с этими делами.

Но не в этом заключается основание подозревать существование полунаучной оппозиции между "news" и "views" — между "газетами-сенсациями" и "газетами-размышлениями". В действительности, через чтение этих двух категорий газет прослеживаются два совер­шенно различных отношения к политике. Факт чтения общенациональной газеты и, особенно, одной из таких больших легитимных газет как "Фигаро" или "Монд" — это один из многих способов (также как и письма в газеты или заметки для газет, подписание обращений, опубликованных в газетах или ответ на анкету, распро­страняемую через газету и т. д.) продемонстрировать, что чувствуешь себя членом правовой страны, то есть в праве и обязан участвовать в политике, осуществлять на деле свои гражданские права.

Но разница между "прессой для сенсаций" и "прессой для информирования" воспроизводит в ос­новном оппозицию между теми, кто делает политику в действиях, речах и мыслях, и теми, кто ей подчиняется, между действующим мнением и мнением, подвержен­ным действию. И не случайно противопоставление двух пресс вызывает, как фигуру-антитезу, понимание и чувствование, рефлексию и ощущение, которые на­ходятся в центре господствующего представления об отношении между доминирующими и доминируемы­ми. Это противопоставление двух отношений к соци­альному миру, оппозиция между суверенной точкой зрения того, кто доминирует в социальном мире на практике или в мыслях (как говорила Вирджиния Вульф: "Les idees generates soul des idees de general" — "Генеральные идеи суть идеи генерала", и видением слепым, узким, частичным — как у простого солдата, потерявшегося в бою — то есть видением тех, над кем этот мир доминирует²².

Политический анализ предполагает либо дистан­цию, возвышение, позицию для обзора наблюдателя, остающегося в стороне от драки, либо историческое отступление, которое дает время для рефлексии. Такого рода политическое дистанцирование, способно (также как и эстетическое дистанцирование) нейтрализовать предмет в его непосредственности, насущности, функ­циях и заменить выражения в форме прямой речи или лозунги с их грубой резкостью на их эвфемизированный перевод в форме косвенной речи. Политическое дистанцирование позволяет заместить (subsumer) уни­фицированными концептами политического анализа настоящее наглядное множество: явления в их чистой фиктивности, происшествия, разнообразно ощущае­мые, непосредственные, эфемерные события — все то, что называют сенсационным, и чтением чего довольст­вуется обычный читатель обычных ежедневных газет, зевака, обреченный на погружение в события и на кратковременные, скоротечные и простые ощущения. Так же как "сложное" искусство в противоположность "легкому" искусству или как эротизм в противополож­ность "порнографии", газеты, считающиеся "качест­венными", вызывают такое отношение к объекту, ко­торое содержит утверждение дистанции от него, которое является утверждением власти над объектом и, вместе с тем, достоинства субъекта, упрочивающегося в этой власти. Такие газеты дают читателю значительно больше, чем "личное" мнение, в котором он нуждает­ся, — они признают за ним достоинство политического субъекта, способного быть если не субъектом истории, то по меньшей мере субъектом исторического дискурса.

Раскрыв таким образом значение связи, которую поддерживают различные социальные классы со свои­ми газетами и посредством которой они, несомненно ощущают размах своего объективного и субъективного отношения к "политике" (которое проявляется также через процент участия в управляющих инстанциях раз­личных партий или в различных выборных должностях), можно попытаться выделить переменные, которыми описывается чтение общенациональных ежедневных газет, наиболее ярко политически "маркированных" указаниями на занимаемую политическую позицию. В первую очередь, можно достаточно точно прочертить границу, нераздельно культурную и политическую, между народными классами, которые помимо местных газет читают почти исключительно газеты-"омнибусы", и средними классами. Техники, среди которых доля читающих ежедневную прессу близка к доле чита­ющих мастеров на производстве, противопоставляются служащим, которые читают ощутимо больше, и кадрам среднего уровня, которые читают намного больше, но значительно более "правую" прессу (то есть в большей степени читают "Круа", "Фигаро", "Монд" и в мень­шей — "Юманите" или "Экип"). Здесь мы, несомнен­но, фиксируем кумулятивные эффекты сильно разли­чающейся профессиональной среды: мира цехов и мира бюро; но еще и эффекты образования, способно­го усилить изначальные различия: техническая подго­товка склоняет к практикам и интересам, сходным с теми, которые имеются у занятых ручным трудом; а общее среднее образование, которое, приобщая (сколь бы мало это ни было) к легитимной культуре и ее цен­ностям, приводит к разрыву с народным мировоззрением.

Газеты и еженедельники, за исключением "Юмани­те", играют, в действительности, свою роль политическо­го "маркера", лишь начиная с уровня средних классов. Пространство, которое очерчивает количественные и качественные характеристики читателей, воспроизво­дит достаточно точно, как на уровне средних, так и на уровне доминирующих классов, обычные оппозиции по объему и структуре капитала. С одной стороны, — слои, богатые (относительно) экономическим капита­лом (ремесленники и мелкие коммерсанты или про­мышленники и крупные коммерсанты), которые чита­ют мало и, в основном, газеты-"омнибусы", а с другой — слои, богатые (относительно) культурным капита­лом (служащие, кадры среднего уровня, промышлен­ники — в первую очередь, и либеральные профессии, инженеры, кадры высшего уровня и преподаватели — во вторую), которые читают много в равной мере и общенациональные ежедневные газеты (главным обра­зом, наиболее "легитимные"), и еженедельники. В сред­них классах, как и в доминирующем классе, доля чита­телей ежедневных общенациональных газет и "левых" газет уменьшается, тогда как доля читающих регио­нальные ежедневные газеты и "правые" газеты увели­чивается, при переходе от учителей начальных классов и преподавателей к мелким или крупным коммерсантам.

Оппозиция между слоями по структуре имеюще­гося капитала сглаживается эффектами оппозиции, ко­торая внутри каждого слоя противопоставляет "моло­дых" и "старых" или, точнее, предшественников и последователей, "старую игру" и "новую игру". Доми­нируемые слои, которые в силу своей позиции в про­странстве доминирующего класса склонны в целом к ниспровержению частичному или символическому, имеют также своих доминирующих (временно), кото­рые могут примыкать к консервативным тенденциям (помимо прочего из-за разрушительных диспозиций претендентов); а внутри доминирующих слоев, кото­рые выступают заодно со всеми формами сохранения порядка, последователи (а также в некоторой мере женщины), изолированные на время от власти, могут раз­делять до некоторой степени и на более или менее дли­тельный период видение социального мира, которое предлагают доминируемые слои.

Диаграмма: Политическое пространство.

Данная диаграмма является теоретической схе­мой, которая была построена на основе углубленного изучения имеющейся статистики с применением ана­лиза соответствий. В ней отражены только те органы прессы, которые функционируют как политические "этикетки" или "маркеры".

1 — промышленники

2 — крупные коммерсанты

3 — кадры частных фирм

4 — свободные профессии

5 — мелкие коммерсанты

6 — ремесленники

7 — земледельцы

8 — мастера

9 — техники

10 — кадры высшего звена

11 — кадры среднего звена

12 — преподаватели университетов

13 — новая мелкая буржуазия

14 — мелкие служащие

15 — учителя средних школ

16 — артисты

17 — интеллектуалы

18 — учителя начальных школ

19 — шахтеры

20 — рабочие специалисты

21 — квалифицированные рабочие

22 — работники ручного труда

(Диаграмма)