Черкесы и кабарда

Чтобы читателю стало ясно, насколько сложны исследования процесса этногенеза, обратимся к вопросу о происхождении исключительно интересного во всех отношениях народа - абхазов, которых большинство ученых признает родичами адыгов, не объясняя при этом, почему эти два этноса, веками живя бок о бок, не понимают речи друг друга.

Публикуя легенду о происхождении абхазов, В. П. Пачулиа говорит о существующих гипотезах: «Наиболее известны – эфиопо-египетская, северокавказская и малоазиатская. В публикуемой легенде нашла отражение эфиопо-египетская версия этногенеза, согласно которой предки абхазов якобы переселились «из страны Египет». Наиболее вероятной версией, которая нашла признание у большинства советских ученых, является теория этнической автохтонности: абхазы не были пришельцами, а составляли коренное население исторической Колхиды». Нам это решение представляется чисто волевым.

А теперь о загадках истории этого народа. «Одна из них – «абхазские негры», проживающие здесь с незапамятных времен», - пишет В. П. Пачулиа. Каким образом они появились в Абхазии, никто не знает. «Правда, можно привести высказывания Геродота, посетившего Колхиду в V в. до н. э. В них упоминается о каких-то обитателях исторической Колхиды, имевших негроидный облик, и о том, что во время одной из битв несколько отрядов египетского фараона Сесостриса III вынуждены были отойти на север и затем осели в Колхиде».

Не считая эти сведения достоверными (по неясным причинам), В. П. Пачулиа высказывает предположение, что негры могли быть привезены работорговцами в позднем средневековье и проданы в Абхазии (которая три столетия находилась под турецким владычеством), где ассимилировались и забыли свой язык. Допускает автор и то, что любой турецкий паша мог привезти их в качестве своих рабов и продать их грузинским и абхазским князьям. Приводит он и предание о том, что некогда, во время страшной бури , в этих краях разбился корабль, перевозивший негров-рабов. Работорговцы погибли, а значительная часть негров сумела спастись, скрылась в лесной чаще, а потом перешла на оседлый образ жизни. Присутствие негроидов (более 200 человек) в Абхазии с удивлением отмечали многие русские авторы еще до революции. В 1927 году в селения, где проживали негры, была направлена научная экспедиция, члены которой «ознакомились на месте с образом жизни, языком и антропологическими особенностями негров» (Пачулиа, с. 61-63).

Обратимся к нартскому эпосу абхазцев, в котором есть сказание о «чернолицых людях». Однажды сто братьев-нартов отправились в поход и через полтора года добрались до страны негров, но те, увидев незнакомцев, решили биться с ними и ранили двух нартов. Те сели на коней и ринулись в битву, которая завершилась поражением «чернолицых» и заключением мира. Нарты гостили у них целых месяц, а когда решили вернуться, взяли с собой сто провожатых, чтобы те посмотрели на их землю; «от них и происходят чернолицые, живущие и доныне в селе Адзюбжа» (Пачулиа, с. 57).

По этому сказанию, негры в Абхазии – потомки тех, кого нарты пригласили в гости. Разумеется, данное сказание – всего лишь одно из народных объяснений факта присутствия чернокожих в Причерноморье.

Гораздо более интересна и информативна этногоническая легенда. Ее содержание, вкратце, таково. «Давным-давно, в незапамятные времена, жили абхазы в далеком краю Мысыр – теперь его называют Египет. Там жили люди белые, а рядом, в Абассии – черные». Их цари отдавали своих детей на воситание друг другу, но однажды, когда абхазский царь уехал на край своего государства, «к горькому морю», его воспитанник, черный царевич, упал на куст роз и выколол себе глаз. Черный царь, недолго думая, приказал ослепить абхазского царевича, и началась война, в которой абхазы стали терпеть поражение. Тогда один мудрый старик объявил, что ему приснилась его вещая бабушка Хапашава и велела народу уходить на север.

Они дошли до подножья лесистых гор, где их однажды разбудил далекий грохот. И тогда из ночной тьмы появился призрак Хапашавы, и объяснил, что за абхазами гонится пророк черных людей Хазаратаалы. Мчится он на колеснице, запряженной арашем (сказочным скакуном. – К., Г.) Дулдулом, у которого голова ослиная, а копыта железные, и который может их всех затоптать. Люди стали плакать, и бабушка, сжалившись над ними, приготовила большой плоский хлеб, который положила перед страшным конем. Сколько ни понукал его Хазаратаалы, конь не двигался с места; сойдя с Дулдула, пророк увидел лежащий перед ним хлеб и вложил меч в ножны, чтобы не нарушить закон предков. Долго он уговаривал абхазов вернуться в Мысыр, но те отказались. Пророк сел на коня и ускакал в пустыню, а абхазы пошли на север и остановились возле Гудауты. «От этих людей и ведут счет своим поколениям нынешние абхазы. Но не все беглецы остались здесь, другие двинулись дальше и осели на реке Кубани. От них пошли абазины» (Пачулиа, с. 29-32).

Этногенез абхазов, по-видимому, сложнее, чем предполагают сторонники северокавказской гипотезы их происхождения. Существуют ли другие предания о происхождении абхазов, В. П. Пачулиа не говорит, но совершенно ясно, что подобные легенды на пустом месте не появляются, да еще и с упоминанием исторических лиц. Мы, к сожалению, не знаем, как интерпретируют эти и другие сведения абхазские ученые, поэтому, ни в коем случае не претендуя на первенство, хотим предложить свой взгляд на них. Хазаратаалы – это, конечно же, Хазрат Али, двоюродный брат пророка Мухаммада, ставшего в мусульманской мифологии олицетворением образа идеального воина; Дул-дул (Дульдур) – кличка мула, на котором он ездил. Страна Мысыр – Египет, являвшийся для народов Северного Кавказа синонимом понятия «Ближний Восток» (как и Шам – Сирия). Следовательно, абхазы уходили от преследования мусульман, начавших свои завоевания. Отметим, что вначале абхазы воюют с какими-то черными людьми в Египте, затем уходят от них на север, и только потом их начинает преследовать Хазаратаалы. Вряд ли случайно и упоминание «горького моря». Возможно, это память народа об остановке и отдыхе возле Мертвого (Соленого) моря в Палестине.

Казалось бы, варианты объяснений, предложенные В. П. Пачулиа, вполне удовлетворительны – могли негров продать князьям турецкие паши, мог разбиться корабль, перевозивший рабов. Но все дело в том, что неясности на этом не заканчиваются. Кроме имеющихся созвучий: этнонимы «абхаз, авазг, абаза» - народ «амхара» (в Эфиопии); Абаш (Абиссиния) и пр., есть и другие параллели, сходство «в географических названиях, именованиях божеств, именах людей и в сходстве нравов, обычаев и поверий абхазских с абиссинско-египетскими», найденные замечательным писателем и ученым Дмитрием Гулиа, высказавшим предположение, что абхазцы – выходцы из Египта и Абиссинии. Вот некоторые из них, приведенные в статье В. Дробышева «Негры в краю золотого руна» («Таинственное и загадочное», Минск, 1994, с. 299):

МЕСТНОСТИ, СЕЛА, ГОРОДА

Гумма Гумма

Багада Багад

Самхария Самхара

Хабешь Хэбеш

Акапа Акапа

Гоандара Гондара

Колдахвари Котлахари

Челоу Челов

РЕКИ

Хоби Хоби

Гума Гума

Атбара Атбара

Абаша Абаша

ИМЕНА

Шабак Шабаку

Губаз Губазе

Шардын Шардак

Салида Сабита

Отрицать правомерность этих параллелей, на наш взгляд, невозможно – слишком они очевидны. Из всего вышеприведенного складывается такая картина. В какие-то отдаленные времена предки абхазов жили в Эфиопии (Абиссинии), скорее всего, на севере страны, рядом с Египтом. В какой-то период там разразилась война, и абхазы, которых было гораздо меньше, чем чернокожих, вынуждены были податься на север, но в Египте они удержаться тоже не смогли, и перешли в Палестину (возможно, вместе с ними ушли из Абиссиниии и несколько чернокожих семейств, может быть, слуг). Возле Мертвого («горького») моря они сделали остановку. Переселение абхазов в эту местность совпало с началом экспансии мусульман, оставаться под властью которых переселенцы не захотели, а потому и двинулись в путь. Им повезло – они нашли местность в Причерноморье, в чем-то напоминающую их покинутую прародину – нынешнюю Абхазию. Похоже, история многих народов планеты гораздо более фантастична, чем полагала историческая наука.

Но вернемся к нашей теме.



ЗИХИ, СИНДЫ И ДРУГИЕ

Вначале – некоторые вопросы, на которые мы не нашли ответов в доступной нам литературе. Почему крымские ханы часто и ультимативно требовали перехода кабардинцев за Кубань (или даже уводили их туда сами), но это не касалось осетин, ингушей, чеченцев, карачаево-балкарцев (их почему-то никто за Кубань не звал)? И второе: почему крымские ханы были так внимательны ко всему, что происходило в Кабарде, но не в землях других адыгов, которые жили под властью крымцев вполне мирно (конфликты, конечно же, тоже случались, но не часто; обычное для феодальных времен явление); и почему остальные адыги, не менее, а более свободные и свободолюбивые, чем кабардинские князья и их крепостные, не принимали участия в отражении «крымской агрессии», а даже наоборот, были против их стремления уйти под руку Москвы? Необычайные мужество и стойкость, проявленные западными адыгами в борьбе с русскими войсками и казаками, свидетельствуют, что эти воинственные племена не стали бы терпеть, если бы власть Крыма была столь тяжким бременем, как утверждается в работах многих и многих авторов; если их вынуждали, они умели давать отпор крымцам. И вряд ли крымские ханы сумели бы справиться со всеми ими, несмотря на всю мощь своих войск, учитывая и сложный рельеф местности (Хан-Гирей, например, говорит о семилетней войне, которую вели с татарами жанеевцы).

Нет ответа и на два других вопроса. Почему все причерноморские племена называли и называют себя адыгами, но соседи, путешественники и пр. упорно именовали их черкесами, названием, не имеющим никакого смысла на их языке (нынешним адыгам в Карачаево-Черкесии, потомкам беглых кабардинцев, не принявших русские порядки, этот этноним был навязан в двадцатых годах ХХ века), а страну - Черкесией? Почему восточных адыгов именуют кабардинцами?

Все адыги сплошным массивом жили на своей территории в Причерноморье, так и продолжали жить там же, когда установилась власть Крыма и вплоть до середины XIX века; но почему кабардинцы уже в конце XVI века уходят далеко на восток, на Сунжу, появляются на Баксане, на Куме, в Пятигорье, на Урупе, снова на Баксане и Тереке?

Нет ответа и на самый главный вопрос – от кого современные адыги унаследовали свой крайне своеобразный язык? Наиболее распространена точка зрения, согласно которой прямыми предками адыгов являлись причерноморские племена, упоминаемые в исторических источниках под названием зихи. По всем данным, они издавна населяли один из самых живописных районов Северного Кавказа, между средним и нижним течением Кубани и Черным морем. Южнее их обитали убыхи, еще южнее – авазги и апсилы (абазины и абхазцы). Но сказать с уверенностью, что зихи разговаривали на протоадыгском, нельзя – нет данных. Неясно и значение этнонима «зих», как и то, кому он принадлежал. Характерно, что один из самых ранних авторов, Джорджио Интериано (вторая половина 15 века), говорит: «Зихи, называемые так на языках: простонародном (итальянском. – К., Г.), греческом и латинском, татарами же и турками именуемые черкесами, сами себя называют «адига» (АБКИЕА, с. 46). Поэтому, оставляя их в стороне, как и древних майкопцев, хаттов, кашков, мы будем говорить только об адыгах.

Якоб Рейнеггс говорит о некой книге, написанной Мулла-Феррах-ид-дином в Х веке хиджры и повествующей об истории происхождения черкесов, самые образованные из которых признают его версию истинной. «Они появляются также в некоторых свидетельствах древних географов, которых Мулла, несомненно не читал. Предки этого народа, говорится в истории, произошли, согласно устной традиции, от расы зинджей (цыган), которая раньше проживала в провинции Купт или Копт в Египте, откуда она была позже изгнана». Причина заключалась в том, что вождь зинджей Сер-Акус поссорился с неким арабским князем, и спасаясь от войны, спаслись бегством, некоторое время занимаясь пиратством на Средиземном море, пока Константин Великий не поселил их в разных странах. «Вся раса зинджей, - пишет Рейнеггс, - состояла из 4 орд. Ату, Адон и Гарезет поселились во Фракии, но Сер-Акус со своей частью народа отправился на Кубань, и там его народ распространился под названием зинджей до Меотийского озера; отсюда они проникли во внутренние области и, наконец, овладели всей страной от моря до Маныча на протяжении многих сотен верст» (Аталиков, 1996, с. 167).

Не нужно быть лингвистом, чтобы увидеть в синдских именах явно семитские корни. Как предполагают некоторые специалисты, синды были частью народа великих мореплавателей – финикийцев, в давние времена создавших на побережье Черного моря свою колонию, упоминаемую в источниках как Синдика. Народ сохранил память об ближневосточном их происхождении; вероятно, отношения местного населения с пришельцами были далеко не мирными - не с ними ли, называемыми «чинты», воюет в нартском эпосе адыгов герой Бадыноко (как считают многие ученые)?

В первой трети XIII века венгерские миссионеры посещают страну адыгов, именуя ее «Сихия»; немного позже туда прибыл францисканец Вильгельм де Рубрук, который также называет землю адыгов «Зикией».

В. М. Аталиков отмечает одно важное обстоятельство: «На рубеже ХIV-ХV вв. название Зихия начинает вытесняться названием Черкесия», «последнее название утверждается в источниках примерно с 30-х гг. ХV столетия» (Аталиков, 1996, с. 15).

Более четкие и ясные представления о средневековых адыгах мы впервые встречаем у итальянского путешественника Джорджио Интериано (вторая половина XV в.), человека образованного и любознательного. Характерно название его книги – «Быт и страна зихов, называемых черкесами»; он также упоминает большое поселение Кромук (АБКИЕА, с. 46-47). Важно отметить, что уже тогда адыги в устах соседей именуются черкесами и что среди них уже есть «знатнейшие», которые по образу жизни сильно отличаются от народа.

Позже в их состав влилась часть сильного народа авазгов-авадзов (средневековых абазин, сородичей абхазов-апсилов), подвергшаяся ассимиляции в адыгской среде. Л. И. Лавров приводит слова И. Л. Дебу (относящиеся к более позднему времени): «… река Кубань разделяла тогда абазинцев от кабардинского народа, уступавшего им по многолюдству и богатству»; и, что «часто происходящие взаимные сшибки и ссоры всегда заканчивались в пользу абазинцев» (Абазины, с. 16). Гористая и лесистая страна адыгов была как бы островом, изолированной территорией, огражденной и защищенной со всех сторон – с юга и запада морем и горами, с востока и севера - Кубанью. Попадая в эту местность, с исключительно благоприятными природными условиями, относительно небольшие подразделения иноплеменников, теряя связь с сородичами, неизбежно подвергались растворению в адыгской среде. Ассимилированные абазины и составили самые многочисленные племена, известные под названиями абадзехов, шапсугов и натухайцев: по сведениям первого адыгского этнографа Хан-Гирея (ум. в 1842 г.), их численность (156 750 чел.) вдвое превышала численность прочих адыгов (кабардинцев, бейслинийцев, мехошевцев, темиргойцев, хатикоайцев, черченеевцев, хамышеевцев, жанеевцев – 76 640 чел.), вместе взятых (Хан-Гирей, с. 85).

Стоит обратить внимание и на разницу в социальном строе между ними и другими их сородичами: именно они имели у себя народное правлениев в самой ярко выраженной форме. Хан-Гирей говорит о том, что адыги до его времен помнили о происхождении этих трех племен: «Абхазы землю свою называют Апснэ, а себя именуют апс-о; грузины их называют абхазеты, а черкесы абадце, относя сие наименование собственно к абхазцам; впрочем, черкесы, живущие на северных равнинах за Кубанью, т. е. в княжеских владениях, называют нередко племена Абедзахское, Шапсхгское и Натххоккоадьское вообще «абадце». И, далее: «Наоборот, эти племена, т.е. Абедзахское, Шапсхгское и Натххоккоадьское, в некоторых случаях княжеским владениям, вообще говоря, преимущественно присваивают название адхге, хотя это наименование есть общее всему черкесскому народу» (Хан-Гирей, с. 229).

Примечательно, что даже в XIX веке польский полковник Теофил Лапинский, сражавшийся с русскими войсками на стороне западных адыгов, именует их «абаза». Иными словами, потомки абазин и адыгов долго помнили о том, что некогда в прошлом они были двумя разными народами.

Но был и еще один компонент в сложном процессе этногенеза адыгов. Знаменитый турецкий путешественник Эвлия Челеби (побывал на Кавказе в 1665-1666 гг.) пишет о своем посещении страны адыгов в Причерноморье: «Бей хатукайцев – владелец восьми тысяч хорошо вооруженных воинов, отборных и и богатых, то есть владеющих животными. Край этот обширен, и все в нем дешево. Народ эмира Навруза – татары жане пришли (сюда), убили московского царевича, находившегося в стране, и, сражаясь с неверными калмыками, перешли реку Волгу и степь Хейхат (Кипчакская степь. – К., Г.), поселились на земле этих черкесов хатукай на берегу реки Кубани, взяв девиц у черкесов и породнившись с ними. Всего у них десять тысяч воинов и шесть тысяч кибиток. Они смелые воины, вооруженные, с колчанами и в доспехах» (НИРЗВА, с. 263).

Конечно, следует думать, что в страну адыгов явился не народ, а какая-то часть воинов, которые потому и брали девиц у хатукаевцев (название «жане», возможно, адыгское сокращение названия одного из мощных ногайских племен – «джанбойлук, джамбойлук»). Таким образом, одно из самых сильных и воинственных западноадыгских племен было по происхождению смешанным, адыго-ногайским; неслучайно ханы часто отдавали своих детей им на воспитание. Позже жанеевцы сильно пострадали в боях с крымскими татарами, а затем и с черноморскими казаками (запорожцами, выселенными на Кубань при Екатерине II).

Но в этногенезе адыгов участвовало еще два племени, оказавшие на них большое влияние и предопределившие их разделение на восточных и западных, а также – оставившие им свои этнонимы. Об этом мы и поговорим подробнее. Но сначала о другом.

Народ, или его часть, привыкнув к определенного рода деятельности и образу жизни, статусу, меняет его неохотно или только на время, при первой же возможности возвращаясь к прежнему; или даже вовсе не может это сделать. Гигантский процесс разделения труда, начавшись в глубокой древности, интенсивно продолжался на протяжении всей истории человечества. В средневековье, девизом которого можно поставить русскую поговорку «Всяк сверчок знай свой шесток», он принял своеобразные формы. В Европе, например, существовала специализация целых семейств или даже селений и на протяжении жизни целых поколений, в определенной сфере деятельности – кузнецы, шахтеры, столяры, каменщики, торговцы и пр. Все они входили в особые братства (цеха), члены которых ревниво оберегали от посторонних секреты своего мастерства, и это вполне понятно: речь шла о заработке. Были и целые племена, избравшие в качестве «основной профессии» определенный род занятий.

Разумеется, подобная узкая специализация имела как свои плюсы, так и минусы, - могла измениться ситуация, упасть спрос, измениться природно-климатические условия и т. п., а переонтироваться подобной «узко специализированной» группе чрезвычайно трудно, а иногда и просто невозможно. Такое, например, случилось с североамериканскими индейцами, трагедия которых заключалась не только в том, что они столкнулись с англосаксонскими протестантами, которым аборигены представлялись досадной помехой в деле строительства Царства Божия (как они его мыслили) на девственном континете а потому и подлежащими безжалостному уничтожению, но и тем, что сами индейцы, гордые охотники и воины, не желали и не могли отказаться от своего вековечного образа жизни, принять то, что им предлагалось – стать рабами на хлопковых плантациях, рабочими на сахарных заводах и пр. Поэтому они уходили все дальше на запад, спивались, гибли в сражениях с колонистами-пионерами и регулярными частями. Или целое небольшое племя садилось в молчании возле своих вигвамов, и умирали одни за другими, все до единого, - старики, женщины, дети, взрослые мужчины и женщины.

В истории Европы (как Восточной, так и Западной) была эпоха подлинных воинов (военная демократия, родовой строй), в самом высоком смысле этого слова, когда витязи, живя одной жизнью с народом, являлись его защитниками, отдавали жизнь за своих близких и за родину; эпоха, породившая великие героические эпосы. Но, со временем, началась деградация, когда процесс узкой специализации зашел уже далеко, и воинам стало все равно, с кем воевать – лишь бы платили. Мы имеем в виду периоды возникновения государств и феодальных междоусобиц; родовой строй с государством несовместим.

Для успешного ведения войн правителям нарождавшихся государств, больших и малых, требовались профессионалы. Но готовить их в средневековье было делом чрезвычайно трудным и дорогостоящим – научить рукопашному бою, владеть саблей, копьем, булавой, стрелять из лука на всем скаку; мы уже не говорим о том, что надо было еще и иметь оружие, а также – коня, седло, кольчугу или панцырь и т. д.; а также – подчиняться команде, действовать в боевом строю, выполнять маневры. Поэтому понятно, что готовить профессиональных воинов надо было с самого детства – а это могли сделать отцы или старшие братья, родственники или особая группа наставников. Выработанные многими поколениями навыки и традиции впитывались в плоть и кровь, неспособные отсеивались, и так появлялись целые племена, состоявшие из прирожденных воинов. Разумеется, эти грозные витязи, олицетворения мощи и смелости, смотрели на всех прочих свысока. (Уже Геродот писал о «скифах царских», считавших всех прочих соплеменников своими рабами).

Так сложился устойчивый психический тип, для которого участие в войнах, походах, набегах является образом жизни, с перерывами на отдых, развлечения (охота и пиры), а потому и существовать и процветать этот тип может только в атмосфере тотального конфликта, войны всех со всеми (особенно в периоды междоусобиц), когда любые властители нуждаются в поддержке прирожденных воинов (как и для того, чтобы удерживать в повиновении подвластное население), что приводит их к определенной зависимости от этого своевольного войска. Воин (дружинник, дворянин, рыцарь) подчиняется и служит сюзерену, и должен, следуя кодексу чести, сохранять верность клятве; но он служит не как верный раб, а на вполне определенных условиях, и если сюзерен их нарушает, воин переходит к другому князю. Практически это означало, что воины, сражаясь за плату и награды, ничем, в определенном смысле, не отличались от мастеров-ремесленников, которым все равно, кем является заказчик.

Все это в Восточной Европе и произошло с несколькими тюркскими племенами, в том числе и черкесами (казаками) и кабарами; они стали профессиональной воинской кастой и никем другим быть не желали и не могли. Добавим, что воинская специализация была особенно характерна именно для тюрков, причем с весьма ранних времен – вероятно, вполне соотвествуя их душевному строю; кроме того, долгое время во всех других странах лошадь была редкостью, но у тюрков коней было так много, что они и питались кониной и кумысом. И, поскольку в Великой степи было «перепроизводство» воинов, о высоких военных качествах которых с восторгом отзывались все средневековые авторы, тюрки целыми племенами уходили наниматься на службу в другие края. Не было ни одного государства по всему периметру тюркского мира, где не имелось бы в те или иные периоды тюркских дружин – Китай, Индия, Иран, Арабский Халифат (позже Египет и Сирия), Византийская империя, Венгерское королевство, русские княжества.

Но что еще, кроме семейных и племенных традиций, передававшихся из поколения в поколение, от отца к сыну, вместе с оружием и доспехами, обеспечивало устойчивость военно-племенных объединений? Ведь, казалось бы, война, с ее неизбежными последствиями (кровь, грабежи, насилие, грязь, горе, разрушения, пожары и пр.) не имела в себе ничего привлекательного для любого нормального человека. Но вот слова одного из средневековых французских авторов (XV век): «Веселая вещь война… На войне любишь так крепко. Если видишь добрую схватку и повсюду бьется родная кровь, сможешь ли ты удержаться от слез! Сладостным чувством самоотверженности и жалости наполняется сердце, когда видишь друга, подставившего оружию свое тело, дабы исполнилась воля Создателя. И ты готов пойти с ним на смерть – или остаться жить и из любви к нему не покидать его никогда. И ведомо тебе такое чувство восторга, какое сего не познавший передать не может никакими словами. И вы полагаете, что так поступающий боится смерти? Нисколько; ведь он обретает такую силу и окрыленность, что более не ведает, где он находится. Поистине, тогда он не знает страха».

И можно признать правоту Йохана Хейзинги, когда он говорит по поводу приведенного отрывка: «Здесь выявлена чувственная подоплека воинской доблести: будоражащий выход за пределы собственного эгоизма в трвожную атмосферу риска для жизни, глубокое сочувствие при виде доблести боевого товарища, упоение, черпаемое в верности и самоотверженности».

Хейзинга приводит мнение Тэна, склонного «видеть аристократию в самом привлекательном свете», о гордости, как ее главной движущей силе, в отличие от средних и низших слоев общества, движимых собственными интересами: «… но среди глубоких человеческих чувств нет более подходящего для превращения в честность, патриотизм и совесть, ибо гордый человек нуждается в самоуважении, и, чтобы его обрести, он старается его заслужить». Конечно, сам Хейзинга не отрицает наличие у рыцарства идеи, прекрасного жизненного идеала. Но он видит и другое – «… в своей этической функции рыцарство то и дело обнаруживает несостоятельность, неспособность отойти от своих греховных истоков», по причине того, что «сердцевиной рыцарского идеала остается высокомерие, хотя и возвысившееся до уровня чего-то прекрасного»; подлинная история аристократических родов, говорит голландский историк, «повсюду являет картину, где высокомерие идет рука об руку со своекорыстием» (Хейзинга, с. 75; с. 81).

Это переплетение высокого и низкого было характерно не только для рыцарей Западной Европы, но и для их тюркских собратьев в Европе Восточной (неслучайно их ославянившиеся потомки-казаки на Украине считали себя дворянами, иногда именуя себя «лыцарями»). Обобщая, можно сказать, что в эту эпоху создался тип свободного человека, воина по призванию (казака, от тюркского къазакъ «вольный воин»). Но процесс исторического развития постепенно вел к тому, что в одном регионе за другим возникали государства с более или менее централизованной властью, крепкими и сильными городами, экономической деятельности которым стали мешать своевольные и высокомерные вояки, ни во что не ставившие ни властителей, ни купечество. Общество стало нуждаться не в свободных воинах, часто менявших своих сюзеренов, а в дисциплинированных солдатах, получающих содержание и исправно несущих службу. Эпоха феодальных междоусобиц стала уходить в прошлое.

Некоторые из тех из тюркских племен, что сделали войну своей профессией (черкасы, ковуи, берендеи, кабары и прочие) вначале служили русским князьям, насмерть сражаясь даже со своими соплеменниками, «дикими половцами», как их именовали в русских летописях. Совсем неслучайно, что именно после поражения от воинов Бату-хана и создания татарами мощного централизованного государства – Золотой Орды - они большей частью ушли в Египет, где нанялись на службу к фатимидским правителям, нуждавшимся в сильной гвардии (многие историки наивно повествуют о воинах-рабах, которыми якобы являлись мамлюки Египта; но рабов с оружием и верхом на горячих конях не бывает; это просто неверный перевод тюркских терминов: къул «холоп, раб», но производное къуллукъ – «служба; должность»).

Такое сильное государство, как Золотая Орда, покровительствуя торговле и ремеслам и получая за это высокие доходы, не стало бы терпеть никаких междоусобиц в своих улусах; порядок в стране обеспечивали войска хана. Вольным воинам оставался выбор: или стать слугами империи Чингизидов или превратиться в банды изгоев; они предпочли третье – покинув родину, подались в Сирию и Египет, где в их услугах нуждались и хорошо платили. Там они и сыграли свою историческую роль, вместе с сельджуками героически отстояв мир ислама от порабощения крестоносцами, и превратившись в хозяев богатого арабского государства, но при этом не желая менять ни образ жизни, ни слиться с подвластным населением.

Венецианская карта 16 века.