Четвертое поколение Глава Мой дедушка Лейзер Хаеш

Между тем политическая и экономическая обстановка в Литве, особенно для евреев, ухудшалась. Еще в 1926 году в стране произошел профашистский переворот. Мировой экономический кризис 1929 – 1933 гг. затронул всю массу населения. 1934 году литовское правительство ввело государственную монополию на внешнюю торговлю льном и пшеницей. В стране росла еврейская эмиграция. Надо полагать, что все эти явления негативно отражались и на предпринимательстве Лейзера. Приблизительно в эти годы он продал участок на Базарной площади напротив Малой корчмы вместе с домом провизору Шульгейферу. Выше уже шла речь об этом доме. В нем жила беднота. Доходы от сдачи квартир, вероятно, были малы, и финансовое положение Лейзера ухудшилось.

По словам Ф. Загорского, "на Базарной площади, напротив дома Хаеша ему же принадлежала длинная одноэтажная глинобитная лачуга (Рис. 34). Аптекарь Шульгейфер купил у него за 7000 литов участок от почты до своей аптеки. В 1835-36 годах он снес лачугу и построил за 60000 лит белый большой двухэтажный дом"¹⁴⁶. Он и ныне стоит на площади напротив Малой корчмы.



Рисунок 39. Жймялис. Дом Шульгейфера на Базарной площади. Левее – почта, правее (за дубом) – аптека Розы Абрамович.

Ф. Загорский на вопрос о родственниках Лейзера отвечал:

"Насчет родственников, вроде бы, у него их не было. Только, помню, в 1935 году¹⁴⁷ приезжал к нему какой-то родственник из Палестины. Он был такой худой, высокий, с бородой, лет 40 или 35. Не скажу, что черный, шатен он был, рыжеватый. Это было большое событие. Он ходил в синагогу. Ему, видимо, дали читать в торе, самое жирное за самую дорогую плату. Иврит имеет два диалекта: сефардский и ашкеназский. Мы читаем на ашкеназском. Палестинские - все на сефардском, на "а". Если мы говорим "барух ато", они говорят "барух ата". Нам было очень интересно, как он читает молитвы. Он пробыл, наверное, недели две. Затем уехал.

В Жеймялисе, правда, была Хая Хаеш с сыном, но он с ними не контачил, возможно, что это очень далекая родственная связь, а возможно, что они были бедны"¹⁴⁸. Ее муж, Хаеш, наверное, был родственником Матеса, отца Лейзера. Племянник он, может быть, был. Он был калека: ноги под себя, и он ими не владел. Вероятно, она была старой девой, и их поженили и дали дом в приданое. Она была не старая: их сын Израиль родился в Жеймелях в 1913 году.

Я помню хорошо, как в 20-м или 21 году они вернулись. Их дом был занят, жил какой-то кузнец. Они приехал, выгрузились около собственного дома, потребовали от кузнеца уйти. Тут сразу полиция пришла. Она была портниха, платья она не могла шить, только белье. Белошвейка. Муж умер через год-полтора после возвращения. Хая жила недалеко от Лейзера, метров 50-100 по Йонишской улице. Сын был фотограф. Научился. Купил большой хороший аппарат. Потом я еще помню году в 1925-ом. у Хаи с соседом сходились границы. Был общий въезд в их дома. Сосед решил присоединить себе землю въезда и сделал забор ровный. Она прибежала в синагогу к Лейзеру: "О! <Сосед> хочет меня ограбить! Сделать нищей!" - большой участок у нее был. Все побежали. Лейзер снял талес с себя, побежал. Он сразу конфликт уладил, ей остался кусок въезда"149. Рисунок 40. Израиль Хаеш. Фото середины 1930-х годов.

Однако этим конфликт далеко не кончился. Израиль Якушок вспоминал: "Хая Хаеш с сыном имели при доме большой огород. Рядом жил Авраам Флейшман. И въезд был общий. Эти соседи всегда судились за метр. Они переставляли заборы ночью. И Хаеши и Флейшман переставляли. Судились за полметра. Ехали в Йонишкис в суд.

По поводу родственника Лейзера из Палестины, мой отец высказал в 1983 году предположение, что оттуда приезжал дядя Орцик, то есть Арон, родной брат Лейзера. Оно подтвердилось в 1998 году, когда в мои руки попала книга Арона "63 года в Иерусалиме"¹⁵¹.

В 1936 году перед эмиграцией в Палестину Хана Гел с племянником, обходя Жеймялис, чтобы, как это было тогда принято, проститься со всеми земляками, зашла к Фрейде. Та приняла их так хорошо и тепло, что Хана помнит об этом 63 года спустя.

Иван Атонович Тауперис из соседней с Жеймлисом деревни Балтовсяй, 1918 года рождения, тогда молодой парнишка, рассказывал о Лейзере: "Как я помню, Хаеш был ростом невысок, крепкий такой, толстяк. Мне пришлось один раз с родителями зайти в их квартиру. Мы зашли в комнаты. Темная мебель была, стулья темноватые в гостиной. Кухня обычная. Не особенно я обращал внимание. Остались в памяти чистые комнаты, светлые, порядочно все, аккуратно. Он очень гостеприимный был, приглашал к столу, налил рюмочку винца. И родители или отец с ним выпили! Я ведь еще пацан был. Жену его трудно мне помнить, тоже ростом не очень большая, кругленькая такая, гостеприимная. Вежливые люди были. Там служил у него, по-моему, кучер Четвергас, помогал ему"¹⁵².

"По словам Миколаса Четвергаса, который служил у Лейзера кучером с 1932 года, Лейзер деньги небольшими суммами держал в Жеймялисском банке, а остальные где-то в другом месте. Но при себе он много денег не держал, а пользовался чеками. При доме держал двух коров и двух лошадей. За животными ухаживал Йонас Григалюнас. На покупки с Лейзером всегда ехал кучер Миколас Четвергас. По его словам, в деревне Вилэйшяй у литовца Жилгужиса Лейзер арендовал 12 гектаров земли. О Хаешах Четвергас вспоминал очень вежливо¹⁵³.



Рисунок 41. Окрестности Жеймялиса с деревней Вилэйшяй

Ф. Загорский писал мне, что Лейзер "арендовал землю не постоянно, от которой, как говорили "шутники", он имел больше убытки, чем доход. Занимался этим как хобби!" ¹⁵⁴

Уверенно о землевладении Лейзера говорил Израиль Якушок, чей родной брат Хацкель служил в 1937   38 гг. у Лейзера приказчиком: "Хаеш имел 17 гектаров земли. Это была его собственная земля. Неправда, что он ее арендовал. Участок был за Жеймялисом в 1,5 километрах, справа от дороги на Крукай, около леса. Напротив Виленчик имел землю. Там две дороги есть. Хаеш выращивал на своей земле пшеницу, лен, клевер (добилас) – очень хороший корм для лошадей. У Лейзера, по-моему, было 4 хорошие лошади. После обеда Хацкель возил на двухколесной бричке каждый день Лейзера и Фриду погулять, где их земля. Лошадь была белая. Мы, дети, всегда смотрели, какая лошадь красивая. 17 гектаров они имели. Это я знаю точно"¹⁵⁵.

По словам Израиля, магазина в эти годы у Фрейды уже не было. В межвоенные годы в угловом помещении располагался бакалейный магазин литовца Иминавичуса:

"Хацкель работал до обеда, после обеда не работал. Приходил, крутился, смотрел лошадей. Вот это все была его работа. Лейзер платил ему 25 лит в месяц. И когда Хаскель просил добавку, Лейзер только 2,5 лита добавил, даже не 3. И очень был недоволен"¹⁵⁶.

Возможно, Лейзер и другие состоятельные евреи Жеймялиса занимались также мелким ростовщичеством. Иван Атонович Тауперис рассказывал: "У отца не хватало денег, чтобы купить мне велосипед, что-то около ста литов. Он пошел к соседям. У одних не было денег, другие сказали: “Ты никогда, может, вообще не отдашь, ты бедный”. Отец вел дела с евреями с Виленчиком, с Милюнским, с Хаешем. Виленчик или Хаеш сказали: “Бери, пожалуйста, мне не надо ни векселя, ни гарантий, ни свидетелей, ничего”. И отец подарил мне велосипед, так мне уже восьмой десяток, а я это помню"¹⁵⁷.

Августа Кукавичуте 1895 года рождения, при нашей с отцом встречей с нею в Жеймялисе 1 сентября 1982 года, вспоминала: "Когда с землей были трудности, с деньгами – занять только у Хаеша"¹⁵⁸.

Шли годы. Лейзеру стало тяжело по болезни и старости делать посылки брату Моисею в Пензу. Видимо, он предложил посылать деньги Хаве Мариампольской в Посволь. Циля рассказывает: "Папа попросил Хаву. Написал ей, что Лейзеру трудно, он пошлет ей деньги, а она чтобы сделала посылки. Но Хава ответила Моисею, что у нее нет на это времени"¹⁵⁹. Как решался вопрос дальше, не известно. В 1938   39 гг. Лейзер уже не занимался землей¹⁶⁰.

Между тем, политический горизонт затягивался тяжелыми тучами. 22 марте 1939 года Германия отторгла от Литвы Клайпедский край. 23 августа был заключен договор о ненападении между СССР и Германией ("Пакт Молотова-Риббентропа"). По секретному протоколу к этому пакту Литва попала в сферу интересов Германии, а восточные территории Польши – в сферу интересов СССР.

События развивались стремительно. 1 сентября 1939 года гитлеровская Германия напала на Польшу. Началась Вторая мировая война. В конце сентября части Красной Армии вступили в Вильнюс, отторгнутый Польшей от Литвы в 1920 году. 10 октября 1939 года делегация Литвы подписала в Москве "Договор о передаче Литовской республике города Вильнюс и Вильнюсской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой". По этому договору на территории Литвы были созданы советские военные базы. К середине 1940 года германские войска оккупировали Данию, Бельгию, Голландию, Люксембург, часть Франции. 15 июня 1940 года в Литву вступили дополнительные части Красной Армии. В июле в Литве прошли выборы в Народный сейм, который 21   23 июля принял Декларацию о введении в Литве советского строя и о ее вступлении в состав Советского Союза¹⁶¹.

По-видимому, именно к этому времени, приоткрывшему наглухо закрытую до того границу между Литвой и СССР, относится следующий рассказ отца:

"Это было примерно за год или за два до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Мне кажется, что еще до присоединения Литвы к СССР, а может быть и после. Как-то Фрейда приехала раз сюда. Она жила у Ани в Ленинграде очень недолго, с неделю, не больше. Привезла подарки. Аня была жадная на эти вещи, а я даже не хотел брать ничего. Фрейда познакомилась с Симой. Фрейда заходила к нам и была от Симы в восторге. Сказала: "Сыночек, я очень рада за тебя, что у тебя такая чудесная жена". И подарки ей привезла тоже. Сима вообще любила одеваться, а я не очень"¹⁶². Отец забыл, но я отлично помню прекрасный черный литовский драп, который, как говорила позже моя мама, Фрейда привезла сыну на пальто.

От этого визита в Ленинград в записной книжке мамы остался адрес: единственная в нашей семье подлинная запись, сделанная рукой Фрейды. Выше ее первые два слова «Местечко Жеймели» написаны Ильей163, далее почерк Фрейды. М. Жеймели Ковенский Р По Гб. Савельский уезд Л. Хаеш Рисунок 42. Почерк Фрейды.

С этим временем папа связывает и фотографию Фрейды (Рис. 1), которая когда-то была заделана в стекло, а позже у папы из него вывалилась и слегка помялась¹⁶⁴.

Циля Хаеш также помнила, что Фрейда "приезжала в Ленинград к Ане из Литвы. Аня их вызывала, родителей. Они уже собирались ехать, но было трудно расстаться им с насиженным местом, со всем добром. Ужасная участь их постигла"¹⁶⁵.

Примерно о том же времени есть странный рассказ Израиля Якушка:

"Я знаю, про Лейзера Хаеша, что он в Москве как будто был. У него два сына остались там <в СССР>. Это рассказывали. Они учились. В 41 году один приехал в Жеймялис! Не знаю, ваш отец <или нет>. Да, приехал, я это помню хорошо! И все говорили: "Приехал сын Лейзера Хаес" не Хаеш. Хаес   так говорили. Он пробыл там неделю, полторы. И хотел их взять в Ленинград, но они не согласились. Потому что у них было много домов. Вся улица, или половина улицы. Он имел много домов, считался богатым человеком".

Рассказ явно нуждается в комментарии. Не может быть, чтобы Лейзер побывал тогда в Москве, об этом, безусловно, знали бы жившая там Циля Хаеш и мой отец. Да и зачем, если все его дети жили в Ленинграде. Сомнительна и дата – 1941 год, так как к этому времени, после прошедшей в Литве национализации, у него уже никаких домов не было. Скорее всего, этот рассказе, через "испорченный телефон" отражает факт описанной поездка Фрейды в Ленинград.

Надо также сказать, что ни мой отец, ни Циля Хаеш никогда не говорили, чтобы кто-то из родных побывал в те годы в Жеймялисе. Так что, если Израилю не изменяет память, это мог быть только Соломон Хаеш. Мой отец, бывший с братом в прохладных отношениях, мог забыть об этой его поездке, а Циля Хаеш и вовсе не знать. Впрочем, на Соломона мало похоже, чтобы он сам взял на себя заботу о родителях, такую инициативу скорее могла проявить их дочь Аня, побудившая Соломона съездить в Литву.

Присоединение Литвы к СССР быстро повлекли за собой глубокие перемены в жизни страны: новая власть начала передел собственности.

"Это было в конце июля – начале августа 1940 года,   рассказывает Израиль Якушок,   В Жеймялис приехали трое русских и литовец. Национализировали все. Забрали мельницу у Милюнского, у Израильсона магазин, бензин там продавали и мануфактуру. Колониальные маленькие магазины оставили владельцам. У Лейзера Хаеша забрали все по Бауской улице. Оставили квартиру в угловом доме, где он жил, во дворе".

Площадь квартиры, по словам Якушка, уменьшили. Раньше она была метров 60-70, что по тогдашним меркам было довольно много. Видимо, отобрали гостиную, выходящую окнами на Базарную площадь, оставив лишь комнаты, выходящие окнами во двор¹⁶⁶.

Все это было для Лейзера тяжелым ударом: "Когда пришла советская власть, как говорили, при национализации всех <его> домов, и при подписании он сильно заплакал, хотя был твердым человеком" - писал мне 10 октября 1982 года Файвл Загорский. Позже, когда я 8 января 1983 года гостил у него в Каунасе, Файвл повторил мне тоже подробнее: "Пришла комиссия. Промерили площадь. У Хаеша было много домов, несколько сот квадратных метров. А можно было иметь 60 – 80 метров. <Так как> он имел много, то его <излишки> национализировали. Ему принесли <документ>, что он должен подписать. И сказали: "Лейзер Хаеш первый раз в жизни заплакал"¹⁶⁷.

После вхождения Литвы в состав Советского Союза частная торговля и ремесло взметнулись вверх, так как возник огромный спрос со стороны военных и прибывших с ними из СССР гражданских лиц. Скоро стало не хватать товаров. В Жеймялисе был организован кооператив, которому поручили следить за частной торговлей. Во все лавки назначили комиссаров, взятых с улицы из сочувствующих новой власти. Лавки, где обнаруживали крупный оборот, национализировали. А тем, у кого маленькая торговля, перестали давать сырье и продукты. Торговля и ремесло сошли на нет. Работы не было. Многие жеймялисцы уехали работать в Шауляй, где было легче найти работу.

Файвл Загорский рассказывал: "Когда русские пришли, то ничего не стало, кустари не имели работы, и я пошел на обувную фабрику. Больше я Хаешей не видел"¹⁶⁸. Загорский устроился на большой обувной фабрике "Батас" в Шауляе, конфискованной у Френкеля. Моше Якушок заведовал там же большим магазином этой фабрики, продававшим товары для военных. Израиль Якушок работал в этом магазине приказчиком, жил у брата.

Наступил роковой 1941 год. К этому времени Лейзер, которому по разным данным было от 73 до 80 лет, уже сильно сдал. Возможно, с этим связано не вполне достоверное сообщение, что у Лейзера и Фрейды в последние годы жил чужой мальчик, судьба которого не известна¹⁶⁹.

Циля Хаеш незадолго до своей смерти показала мне документ на литовском языке с подписями, печатями и гербовыми марками, хранившийся в ее семейном архиве. Циля рассказала о нем следующее. В 1941 году ей понадобилось свидетельство о рождении. В литовском архиве метрической записи не нашли, а может быть, и не искали. Так или иначе, написали в Жеймялис. В ответ и пришел документ, которым ее земляки утверждают, что она родилась в Жеймелях 28 декабря 1912 года. Он подписан Лейзером Хаешем, Иоселем Маном и Розой Шульгейфер. Подпись Лейзера, впервые мной увиденная, читалась так:

Leiser Chaes.

Подписи были заверены в Жеймялисском исполнительном комитете 8 февраля 1941 года за № 738. Это единственный известный мне документ с подписью Лейзера¹⁷⁰.

Американский журналист Г. Солсбери писал о политической обстановке на присоединенных к СССР землях: «Советская власть далеко не была в безопасности, поэтому здесь преобладали строжайшие меры предосторожности. Чтобы поехать из России в республики Прибалтики, требовалась особая виза, получить ее было трудно»¹⁷¹.

Отец рассказывал:

"В июне 1941 года я был в отпуске, так как были каникулы. У меня были сданы документы на пропуск в Литву, чтобы ехать к родителям. И были у нас такие мнения, чтобы забрать стариков к нам в Ленинград, потому что им очень тяжело было, письма были такие, что отец чуть не ослеп. Я уже не помню подробности, письма-то, к сожалению, не сохранились. 22 или 23 июня я должен был получить пропуск в Большом Доме на Литейном и выехать в Жеймялис. Я должен был привезти оттуда отца и мать. Было, правда, еще не ясно, насовсем или временно"¹⁷².

14 июня 1941 года работники госбезопасности начали в Литве массовую депортацию в Сибирь всех лиц, считавшихся "органами" неблагонадежными¹⁷³. Среди сосланных оказались Хава Мариампольская с мужем и четырьмя детьми и ее деверь с женой и детьми, все из Пасвалиса, откуда Фрейда была родом. Братья Мариампольские были бывшими литовскими миллионерами и, видимо, не вызывали доверия у властей.

Депортация проводилась с характерной для органов грубостью и жестокостью. Эшелон с депортированными ушел из Пасвалиса 18 июня¹⁷⁴. В конечном счете, оказалось, что это спасло жизнь семьям Мариампольских. Но кто знал тогда свое будущее? До Фрейды, несомненно, дошли сведения об акции и, в частности, о депортации семьи ее племянницы Хавы. Возможно, это повлияло на ее дальнейшие решения.

22 июня 1941 года в 4 часа ночи Германия напала на Советский Союз. В 12 часов дня по радио выступил Молотов, объявивший народу о начале войны, о бомбежках городов, в том числе Каунаса. О поездке в Литву уже не могло быть и речи¹⁷⁵.

Еще до этой речи литовская подпольная организация захватила радиостанцию в Каунасе. В 11 часов 30 минут по радио Каунаса было передано сообщение, что Советская власть в республике свергнута и создано новое правительство во главе с бывшим послом в Берлине полковником К. Шкирпой¹⁷⁶. Оно вызвало переполох во всей Литве. Подняли голову притаившиеся антисоветские элементы, с оружием в руках начали действовать диверсанты. В помощь им в ряде мест гитлеровцы сбросили на парашютах воздушные десанты.

Вскоре после речи Молотова руководство Литовской ССР в Каунасе получило указание немедленно посадить на поезд и эвакуировать семьи. Через несколько часов последовало секретное указание членам ЦК партии и правительству республики спешно покинуть город, так как командующий армией генерал-лейтенанта Морозов предупредил, что немцы наступают от Алитуса в направлении Вильнюса, и Каунас может быть отрезан. Руководители республики, бежали из города на личных автомашинах и вечером оказались в Зарасае, на самой границе с Латвией. Республика осталась без политической и административной власти¹⁷⁷.

Ничего этого не было в опубликованной "Сводке главного командования Красной Армии за 22 июня 1941 года", которое, как выяснилось после войны, само не знало реальную обстановку:

"С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные посты на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Крыстынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец (первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы).

Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но повсюду встретила решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов"¹⁷⁸.

Что происходило в это время в Жеймялисе рассказывают очевидцы.

Ф. Загорский. "Мое счастье, что я 21 июня 1941 года полдня поработал, а вторая половина у меня была свободной. 22 был выходной, а 23 я выходил во вторую смену. И я поехал на шаббат домой. Если бы я не уехал с Шауляя, то там, наверное, и остался. Как бы я после начала войны добрался до Жеймялиса?

И. Якушок. "22 июня 1941 года я был в Шауляе. Там рядом был аэродром. Когда началась война, там бомбили. И мы очень боялись. Я брату говорю:

Ф. Загорский. Конечно, в местечке никто уже не работал. Я уже в Шауляй не поехал".

Это был понедельник 23 июня. Юго-западнее Шауляя в этот день развернулось крупное танковое сражение, а, достигшие района Кряжай и Кельме танки и мотопехота немцев, столкнулась с 202-ой мотострелковой дивизией полковника Б.К. Горбачева¹⁸⁰.

И. Якушок: "Литовцы принесли куски железа от сброшенной где-то бомбы, показывали, угрожая: "Видите! Видите!".

Во вторник 24 июня немцы захватили Каунас¹⁸¹.

Если об этом не знали в Жеймялисе, то партийные работники в Шауляе лучше ориентировались в обстановке и понимали, что их ждет, когда в город войдут фашисты. Некоторые из них были уроженцы Жеймялиса. Примерно в 1932 году Мендель Боярский приобрел автобус и получил разрешение возить пассажиров от Жеймялиса через Крукай до Йонишкиса¹⁸².

Ф. Загорский: "Начальство: Хаим Глезер, Багинский, он был секретарем, несколько литовских комсомольцев и еще некоторые, они уехали этим автобусом. Этот автобус был конфискован раньше, поскольку у нас установилась советская власть, за полгода до того или больше. Они поэтому имели автобус и уехали".

И. Якушок. "Во вторник вечером они убежали все. Там был гараж у Багинского деревянный. Въехали в гараж. Там было несколько из Шауляя: Авремке Багинский, он был начальником там в коммунистической партии. Он приехал в Жеймялис. Там было еще несколько: Потом Меер Якушок, секретарь партии в Жеймялисе, Хаим Глезер, председатель сельсовета. Они сели в автобус. Шофер у них был. И поехали. Для нас это был удар. партийная организация уже убежала. Значит немцы здесь. И уже не было власти в Жеймялисе. Литовцы начали сразу агитировать против нас. Правда, не убивали никого."

Среда 25 июня. Беженцы, проходившие через Жеймялис говорили, что оставаться очень опасно.

Ф. Загорский "В среду через местечко начали отходить войсковые части. Проезжали с длинными такими стволами орудия. И солдаты. Немного, поскольку у нас не самый главный маршрут. Я не знаю, где они растерялись, что уже через наше местечко тянулись. Все уже упавшие духом".

Моше Якушок, родившийся в Жеймелях в 1914 году, старший брат Израиля, объяснял мне: "Первые 4 дня ждали, что русские пойдут назад"¹⁸³.

И. Якушок: «В среду брат пришел, Моше. Он сказал родителям: "Нечего здесь делать. Нечего сидеть здесь больше. Мы должны бежать. Немцы недалеко. Уже, говорят, что в Йонишкис".

Ф. Загорский. «У нас в 1939-40 году из Польши приехали беженцы. Они были эвакуированы в Жеймялис. Польская была молодежь. Их общество нанимало какую-то большую комнату. Они в ней жили. Они рассказывали, что немцы издеваются над молодыми, заставляют работать, не дают кушать. Что немцы убьют, я конечно не думал. Но они возьмут на работы, пошлют куда-то. А у меня есть сестра в Москве. Я подумал: "Поеду на время к сестре, доеду до Москвы, там побуду, потом вернусь".»

И. Якушок. «Исраель Гель говорил (он вернулся с России в 1921 году): "Куда вы едете! Мама моя в 1919 году продала все золото и вещи за полкилограмма муки. Там вы умрете с голода!" И он агитировал, чтобы не ехать. И часть не поехали. Азриель Бурштейн, Гутл Юделевич, Абрам Флейшман, Виленчики, Эрлих, Янкелевич, которые могли уехать, кроме того, могли купить лошадей и уехать».

Ф. Загорский. «Некоторые имели лошадей, ломовики. А другие не имели. Были такие, что загрузили, запаковали (eingepakt) себе телегу. А потом: "А, черт с ним!"   несли обратно в дом. Остались. Авром Табак был запакован, Абе Бедер тоже. И не поехали.

Четверг 26 июня.

И. Якушок. «Вечером в 5 часов мы нагрузили телеги и начали выходить из Жеймялиса на Бауск. Там есть река Даугава. Надо эту реку пройти, самое основное. Отец сказал, реку пройдем, все, немцы нас не догонят, большая река. Мы ушли всей семьей, отец ушел, и мать ушла. Ей было 60 лет, она сидела на повозке. С нами ушли Лакунишок, Каро, еще несколько семейств. А литовцы сидели довольные: "Жиды бегут!"».

М.Якушок: "Мы во Вторую мировую войну уехали на велосипедах и пешком".

Ф. Загорский. "Мы пошли обозом. В нем были: Мейше Лекунисок, Моте Якушок, Мейер Ман, Матес Лекунисок, Гиршке Лепар. Вышло примерно четыре-пять подвод. Но за ними шла масса пеших. Я вместе с ними. Потом польские девочки, мальчики. Вместе с детьми в обозе было человек пятьдесят. Все евреи. Только два мальчика литовцы. Они были комсомольцы. Вместе с детьми в обозе было человек пятьдесят".

Беженцы спаслись¹⁸⁴.

О том, что в эти решающие дни с воскресенья по четверг делали Лейзер и Фрейда, у меня нет сведений. Известно лишь, что в обозе беженцев их не было.

Почему же они не бежали с этим обозом?

Мой отец так объяснял позицию Лейзера: "Отец, видимо, потому не выехал из Жеймялиса вместе со всеми другими беженцами в четверг 26 июня, что он постоянно вел дела с немцами и считал их порядочными людьми. Он, вероятно, не верил в возможность такого развития событий. Ведь в Литве не было такой объективной информации о немцах, какая была у нас до 1939 года, до заключения договора с Германией. А после заключения договора и вхождения Литвы в состав СССР и вообще очень уменьшилась антинемецкая пропаганда"¹⁸⁵. Нельзя также забывать, что Лейзеру было уже 74 года, если не больше и он плохо видел. "Если бы он был энергичнее, моложе! Он имел лошадей и мог запрячь и уехать, но он этого не сделал, и не он один, а сотни таких" – говорил Загорский¹⁸⁶. Из его и Якушка воспоминаний отчетливо видно, что пожилые евреи в Жеймялисе, особенно мужчины, были настроены против эвакуации.

Кто из простых людей, прослушав речь Молотова, мог себе тогда представить, что немецкое вторжение будет столь глубоким и длительным?¹⁸⁷ Кто мог подумать, что Гитлер намерен уничтожить все еврейское население?¹⁸⁸. Советские люди не знали, что еще во время вторжения немцев в Польшу при СС были созданы эйнзацгруппы – специальные подразделения для ликвидации противников режима и евреев¹⁸⁹, и что 17 июня 1941 г. Гейдрих отдал устное распоряжение о привлечении местного населения к акциям по истреблению евреев¹⁹⁰.

В субботу 28 июня немецкие воинские части вошли в Жеймялис и, не задерживаясь, проследовали на фронт. Далее за все время войны никаких немецких частей или гестапо в местечке не было¹⁹¹. Как и в первую мировую войну, в местечке не было никаких боев, и его дома полностью сохранились. Иная судьба ждала оставшихся евреев.

В Жеймялисе с началом оккупации к власти сразу пришли местные вооруженные литовцы. Они через несколько дней изгнали евреев из лучших, красивых домов и поселили их в старых маленьких домишках по нескольку семей вместе. В еврейские дома вселились литовцы, захватившие власть¹⁹², а остальные дома они распродали.

Конечно, Лейзера и Фрейду не оставили в их квартире. Куда переселили, не известно, но известно, что их квартиру занял литовец Четвергас, бывший дворник Лейзера. Склад купил Антанас Тауперис.

Сын Антанаса Таупериса, Иван Тауперис, красноармеец, в первые же дни войны оказался под Вильнюсом в окружение и попал в плен к немцам. Он был вскоре ими отпущен и вернулся в родную деревню Балтовсяй в 3 километрах от Жеймялиса. Он рассказывал мне в 1988 г.:

"Во время немецкой оккупации это было, в самом начале. Там были кооперативы такие. Хозяйственная деятельность продолжалась. Когда-то они <евреи> были купцы, покупали, лен, продавали пшеницу. Нам исполнительный комитет дал пользоваться этим помещением. Мы покупали их помещение. <И.Т. указывает на плане бывший склад Лейзера, что рядом с корчмой>. Я уже стал покупать лен, оформлять, принимать. И они <евреи> пришли туда ко мне. Они мне очень хорошие советы дали, как эту продукцию оценивать, как качество проверять. Как разобраться, какой сорт.

Мы хранили лен там. Скупали у хозяев, которые были единоличники. Им сбыть надо было эту продукцию. Они привозили лен прямо на базар. Мы скупали"¹⁹³.

Хозяйственная жизнь в местечке восстанавливалась, и евреи, оставшиеся в Жеймялисе, видимо, пытались как-то найти в ней свое место. Тщетно.

"Вскоре были введены антисемитские законы. Евреям в Жеймялисе было запрещено выходить из их домов с вечера до утра. На рынке они могли появляться лишь после того, как литовцы местечка все закупят, и лишь на определенное время. Ежедневно с утра все работоспособные евреи, мужчины и женщины, должны были идти на работу. Она, как и во всех местечках Литвы, была бесполезной и непродуктивной. Цель работы была морально и физически истязать евреев местечка. Они должны были чистить уборные, чистить сапоги литовским бандитам и т.п."¹⁹⁴.

29 июня Гейдрих подкрепил свое распоряжение от 17 июня письменно:

"В оккупированных областях не следует ставить никаких преград стремлению к самоочищению со стороны антикоммунистических, антиеврейских групп. Как раз наоборот, их необходимо, не оставляя никаких следов, укреплять и направлять…" и далее Гейдрих предписывал эйнзацгруппам "максимально быстро входить хотя бы с небольшим передовым отрядом в оккупированные области и сразу же приступать к делу… развязывать народные погромы"¹⁹⁵.

Это указание было выполнено. Сразу после захвата Литвы и Латвии туда прибыла эйнзацгруппа А. 1 июля ее руководитель Вальтер Шталекер был уже в Риге. На счету группы лежит организация и проведение массовых расстрелов евреев в Прибалтике. В первые недели оккупации группа действовала далеко от Жеймялиса¹⁹⁶.

Однако 8 августа 1941 года евреи, оставшиеся в Жеймялисе, в их числе Лейзер и Фрейда, были расстреляны.

Мне не пришлось беседовать с очевидцами этой акции. Мои сведения от промежуточных лиц, и их рассказы не вполне совпадают друг с другом. Но ввиду важности рассказанного, я привожу все касающееся Лейзера и Фрейды, что удалось собрать.

Дети Лейзера и Фрейды – Аня, Илья и Соломон, жившие в Ленинграде, пережили войну. В конце ее о поголовном уничтожении евреев на оккупированных немцами территориях им было уже хорошо известно. Дети не надеялись найти родителей в живых.

Мой отец рассказывал:

"Когда война кончилась, когда стало возможным ехать в Литву, куда сначала не пускали, Аня попросила Соломона съездить в Жеймялис. Соломон, конечно, отказался: "Пускай он едет!" – сослался он на меня. И я поехал туда.

В доме отца жил его кучер-дворник со своей семьей. Он из своей небольшой квартиры, которая была для него при конюшне, переехал в квартиру отца. Но, когда я приехал, они скрылись и не появлялись. И так я там два-три дня был, я не помню сколько. Они не появлялись. Потому что ему досталось все богатство отца. Вот в чем дело. А кто жил во втором доме отца, я не помню.

В Жеймялисе была латышская крестьянская семья Озолиньш¹⁹⁷, которую я знал еще с детства. Глава семьи часто бывал у отца по их деловым связям. Он дружил с отцом, а с литовцами нет. Литовцы и латыши не ладили. Озолиньши жили близко от нас на окраине около моста через речку¹⁹⁸. Они мне рассказывали про отца, что его все очень уважали, что это был исключительно порядочный человек, и очень хорошо отзывались о нем. Рассказывали, как их вели на смерть, как их расстреливали и показали, где могила. Ксендз спас одного парнишку.

Озолиньш сказал, что когда отца повели на расстрел и потребовали, чтобы он снял шубу и разделся, он отказался. С него пытались ее снять, но он не дал, его в ней и расстреляли. У него действительно при мне еще была хорьковая шуба. Тогда это не было роскошью. Мама была хорошая хозяйка и могла сохранить шубу до 1941 года"¹⁹⁹.

Отец привез из Жеймялиса свидетельство о смерти родителей, написанное на литовском языке. Справка лжива в части, называющей убийцами немецких фашистов, так как расстреливали евреев литовцы. Ввиду непреходящей исторической ценности документа, привожу ниже его сканированный текст и его перевод, а в сноске воспроизвожу текст оригинала более читабельно²⁰⁰:

Секретарь <подпись>

Отец рассказывал: "Когда я в 1946 году был на могиле, она была ровное место, ни памятника, ни какой-либо отметки не было. Только ограда из жердей, чтобы коровы не паслись, и, может быть, чтобы не провалиться, поскольку могила была не очень утоптана. В то время лес еще не подступал к могиле, он был в двух шагах от нее и лишь в последующие годы охватил могилу с трех сторон. Единственная еврейская семья, жившая в то время в Жеймелях, настояла на установке ограды, так как раньше над могилой паслись коровы"²⁰¹.

Когда мы с отцом 1 сентября 1982 г. были в Жеймялисе, нас познакомили с директором местного краеведческого музея Йонасом Эдвардовичем Юкной, жившем там с 1960 года, хотя и не бывшего очевидцем событий, но добросовестным их исследователем. Он водил нас по городу и вместе с нами посетил Августу Кукавичуте. По их словам, в буржуазные годы в небольшом одноэтажном каменном доме находились еврейский банк и литовская кутузка. В советское время там была сберкасса. На окнах до сих пор сохранились железные решетки²⁰². В июле 1941 года всех захватываемых евреев загоняли в этот дом.

“Когда евреев заперли в здании нынешней сберкассы, местные жители приносили и бросали им в окна еду”,  рассказывали нам в 1983 году Августа Кукавичуте и ее родственница²⁰³.

Потом, по словам Юкны, всех перевели в большой сарай, предназначенный для хранения сельскохозяйственной техники в паре километров от Жеймялиса. В сарае евреев держали взаперти. Здание не сохранилось. В 1983 г. от него оставались столбы и крыша, которые я дважды сфотографировал (вблизи и издали). Снимки получились довольно плохого качества, но лучших у меня нет.

"Расстреляли 180 человек. Вели по 3-4 человека. После того, как сбежал Тарсис, - шмыгнул в соседний лес и скрылся, стали связывать колючей проволокой. Tarazis скрывался несколько времени"²⁰⁴.

Лейзера Хаеша, по словам Юкны, расстреливали в старом пальто, всех раздевали, а он не дал себя раздеть. Сказал: “Стреляйте в пальто!” Его так и расстреляли и бросили в пальто в яму. После расстрела кто-то спохватился, что у Хаеша в пальто сбоку было вшито золото. Стали выгребать трупы, которых накопилось уже немало. Тут пришел какой-то начальник: “Вы что тут делаете?! Зарывайте быстро”. Так и зарыли в пальто.

Расстреливали, по словам Юкны, литовцы из Лауксодиса. Часть их после войны была осуждена, а часть нет. Местная русская Гаврилова, с которой мы разговорились в 1982 году, сразу по выходе в Жеймялисе из автобуса, настолько их боялась, что отказалась что-либо нам с отцом рассказать о событиях 1941 года.

Вскоре после моего отца в Жеймялисе побывал Гирш Кремер. 22 декабря 1946 года он рассказал следующее:

"В четверг ночью с 7-го на 8-е августа 1941 года литовские бандиты объявили евреям, что все они должны собраться в течение двух часов и подготовиться к переселению в гетто позади местечка. Евреям было разрешено взять с собой маленький пакетик вещей и еду.

Иван Тауперис, как мы знаем, начал работать в Жеймялисе на складе Лейзера, еще когда евреи были живы, то есть до 8 августа, и проработал там до конца войны. На мои расспросы об акции он в 1988 году отвечал, к сожалению, довольно сдержанно:

"В то время, знаете, я не был там. Мне рассказывал отец, что их <евреев> забрали куда-то, их увели в деревню какую, там такой сарай. Там шли они, плакали. Ну, знаете, переживали. Закрыты были. Потом их к утру, что ли, вывезли оттуда или выводили. И куда-то их повели. А там потом, уже крики, шум и стрельба шла. Их уничтожили. Говорят, всех повели, некоторые, которые старые люди были, рассказывали так, даже еще <им> помогали руками. Некоторые люди, которые их проводили, не дали ни говорить, ни встречаться, ничего"²⁰⁷.

Судя по этому рассказу, стариков и старух, шедших к яме, видимо, поддерживали, под руки более крепкие среди евреев, а посторонних охрана близко не подпустила.

Следующими за моим отцом и Кремером, в Жеймялисе в 1948 году побывали Файвл Загорский и братья Моше и Израиль Якушки.

Моше Якушок: "Когда их гнали к яме, мне рассказывали, что Лейзер Хаеш сказал по латвийски "Glabet, glabet!". (Он не находит русского слова, я прошу сказать на идиш). "Ratevet, ratevet!" (Я перевожу   "Спасите, спасите", Моше повторяет) "Спасите, спасите!".

Израиль Якушок беседовал тогда же с литовцами: женщиной, которая многое знала и ее мужем. С их слов Израиль так передает события: "В 1941 году, на второй день <праздника> Роше-Шана (бет тишрей) всех евреев выгнали на базарную площадь, где была синагога недалеко. И пришли с Линкувы гимназисты, немецкие офицеры и несколько литовцев, которые уже служили у немцев полицейскими. Один из них был Мольникас. Раньше он гнал скот из Жеймялиса в Ригу. Отец мой покупал скот. Литовцы гнали его в Ригу. Там скот резали и продавали мясо".

И далее следует история о шубе Лейзера Хаеша, которая в разных вариантах повторяется почти во всех рассказах об акции.

Я трижды был у их могилы: первый раз вместе с отцом в 1982 году, второй вместе с Люсей и Катей в 1983 году и последний вместе с Люсей, Файвлом Загорским и его сыном Нохимом в 1991. Файвл, чья мать лежит в той же могиле, прочел тогда кадиш по погибшим. Нохим сделел несколько фотографий.

В 1997 году в Жеймялисе побывал Бэрри Манн с гидом, Региной Копилевич. Они опрашивали Лилию Лиепайте и Пятраса Мартишуса. Вот некоторые отрывки из их рассказов.

Пятрас Мартишус, которому было в 1941 году 12 лет, говорит:

«У многих крестьян были лошади, но их эти белоповязочники забрали, чтобы везти евреев в сарай к Жилгужису. Там есть дощечка²⁰⁹. Это деревня Вилейши. Там потом был колхоз.

Я только помню, как в этот вечер их всех везли в сарай. Везли стрелять. В бричке сидели Хаеш и Хаешеня. Он кричал «Уй, дройги, дройги! (Это «товарищи» - драугай по-литовски) Куда вы меня везете? Куда везете? Я старый!» Это я помню, как будто сейчас крик звучит в ушах. «Куда везете?». Мы там жили у этой улицы около моста

Ловили ямы копать, и моего отца тоже поймали. И всю ночь он там сидел. Их закрыли всех в подвал, и только в три-четыре часа ночи их выпустили. Кроме отца, поймали еще двух, фамилия одного, вроде, Пунчус. Их обоих уже нет в живых.

Кругом охрана была. Всех евреев туда в сарай загнали. Там женщины с маленькими детьми кричали. Был такой аларм (крик, тревога), когда расстреливали. Многие падали еще живые, а которые расстреливали, были пьяные. Еще кто-то ходил с пистолетом. Еще не известно – попал, не попал. Потом поставили, чтобы двое одного стреляли. Десять расстреливали. По пять человек ставили и расстреливали. Десять человек в пятерых стреляли. И они все были пьяные.

Те, которые копали яму, их не выпускали. Сказали: Лежите спокойно, пока мы кончим «работу». Около половины одиннадцатого начали, и примерно через час все было кончено. И они делили между собой все добро. Им разрешили взять все, что они хотят.

Людям объяснили, что теперь евреев нет, и будет хорошая жизнь. Потому, как их всех расстреляли. Приехали ксендзы. Были Курляндцис и Раджюс. Они уже умерли.

Два ксендза были. И они делили все золотые вещи, искали золотые часы или хороший материал, отрез.

Убийцы приехали из Линкувы. Беляцкас из Линкувы организовал эту группу, всю эту компанию, своих друзей. Сам он жил еще дальше за Линкувой. Он сначала учился на ксендза. А с третьего курса бросил сутану и женился. Вступил в военное училище, кончил его и был капитаном. Он был руководителем отряда шаулисов. И они всех расстреляли: евреев из Линкувы, из Жеймялиса, из Йонишкис, из Крукай, из Жагаре. Всех они расстреляли. И поехали в Шяуляй. Беляцкас бежал с отступающими немцами, а оттуда уехал в Канаду. Там он умер, наверное, лет пять назад»²¹⁰.

Касаясь последующих судов и ссылок Пятрас говорит:

«Вот люди говорили: "Невинных вывезли, невинных". Но они же были виноваты. Они расстреливали. Не везли тех, кто не стрелял, а лишь тех, кто участвовали в расстрелах. Тех всех вывезли. И они получили по 25 лет. А когда Сталин умер, сделали амнистию, и они вернулись».

«Да, тогда очень многие вернулись»,   подтверждает Регина Копилевич²¹¹.

По словам Лилии Лиепайте, сказанным в 1997 году: «Там похоронены 173 человека. Я всех их знала. Я бы могла всех их перечислить. Если бы они встали в один ряд, я всех бы их вам назвала. Мы несколько дней не могли кушать, так у нас болело сердце за них, что погиб весь городок. Когда мы узнали, что их ночью расстреляли, даже коровы и те выли. Корова Ханки и еще какие-то две коровы, три еврейские коровы

Их вывезли всех и расстреляли. Мы все плакали. Жалко было людей и маленьких детей. Чем они провинились? Не было бы евреев, и у нас не было бы жизни. Мне было 10 лет, когда я смотрела, ухаживала за их детьми. А если бы не было этой работы, нам нечего было бы кушать. Мама, отец и четверо детей, нечего было кушать. И я работала. Что бы мы делали, если бы не было евреев? И сегодня, если бы были евреи, мы бы жили иначе»²¹².


Рисунок 48. Современное состояние могилы. Фото Бэрри Манна 2005 года

Дом Лейзера - "Малая корчма" относится к числу исторических памятников Жеймялиса. По сведениям, полученным мной в Израиле весной 1999 года, дом прошел реставрацию и в нем открыт краеведческий музей.

Это все, что я знаю о судьбе моего дедушки и бабушки .по отцовской линии, которых я никогда не видел.

22. 
    
    жүктеу/скачать 5.34 Mb.
    
    Достарыңызбен бөлісу: