Чирков Юрий Георгиевич. Дарвин в мире машин. Изд. 2-е, испр и доп. М.: Ленанд, 2012. 288с
жүктеу/скачать 1.8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Юрий Лукич Соколов
Валентин Распутин«26 апреля 1986 года в 1 час 23 минуты на Чернобыльской АЭС, которая находится в ста тридцати километрах севернее Киева на реке Припять, во время плановой остановки четвертого блока при уровне мощности 200 МВт (тепловых) произошла авария с частичным разрушением активной зоны реактора и выходом осколков деления за пределы станции. Возник пожар...» Что затаилось, что было скрыто, спрятано за подобными краткими и сухими информационными сообщениями, мы, даже спустя 14 лет после случившегося несчастья, ещё только-только начинаем узнавать. Хотя сразу же после аварии, по горячим радиоактивным следам, вынужденно или по доброй воле, в Чернобыль бросились толпы бесстрашных журналистов. Среди тех, кто не раз совершал чернобыльские экскурсии, был и Владимир Степанович Губарев. Губарев родился в 1938 году в Москве, окончил Московский инженерно-строительный институт имени В. В. Куйбышева, журналист (был редактором газеты «Правда», по отделу науки), прозаик (член Союза Писателей СССР с 1979), драматург (о Чернобыле, через два месяца после аварии, он написал пьесу «Саркофаг», она шла на сценах почти двадцати стран мира), сценарист. За полгода до Чернобыля интуиция газетчика, нюх журналиста подсказали Губареву идею сделать фильм-предупреждение, который, как планировалось, должен был называться «Пожар на атомной». Мыслился такой сюжет: на одну из северных станций, которая выработала свои ресурсы, приезжает специалист по безопасности АЭС «академик Трубецкой» (так назвал Губарев своего героя). Приезжает он, конечно, инкогнито. (О предполагавшемся фильме Губарев рассказал в книге «Зарево над Припятью», книге репортажей о событиях в Чернобыле.) С Трубецким приезжает группа сотрудников, и они моделируют аварию на атомной станции. Цель работы: проверка готовности персонала к такой случайности, желание выработать определенные рекомендации для будущих АЭС, которых строилось тогда в стране немало. И вот в этой критической ситуации, созданной искусственно, намеренно, люди полностью проявляют себя — они ведь не подозревают, что идет эксперимент... Сценарий этого фильма, рассказывал Губарев, надо было сдать на киностудию имени Горького к 15 мая 1986 года, но случилось непредвиденное. Губарев: «В субботу 26 апреля я захватил часть написанного сценария на работу. Все-таки в выходные, когда молчат редакционные телефоны и нет посетителей, можно спокойно- выкроить несколько часов и пописать. Вставил \154\
чистый лист в машинку... Телефонный звонок. Знакомый голос физика, с которым мы не раз бывали и на ядерных взрывах и на атомных установках. „Тяжелая авария на Чернобыльской станции, — коротко сказал он. — Думаю, что 'Правда' не может остаться в стороне. Я вылетаю через два часа. Спецрейсом. Приезжай на аэродром, к депутатскому залу. Жду..."» Так и получилось, что первым журналистом в Чернобыле после аварии оказался именно Владимир Губарев. Его репортажи публиковала «Правда», они тут же, «с колес», перепечатывались газетами многих стран мира. Губарев: «Я много видел за четверть века работы в газете, бывал в атомных и космических центрах, наблюдал за стартами ракет и мирными ядерными взрывами, встречался с крупнейшими учеными XX века... Но то, что я увидел в Чернобыле за те первые две недели после аварии, не могло не поразить меня. Я наконец-то понял, что мы живем в принципиально новую эпоху цивилизации — ядерную... А значит, думать и действовать нужно иначе, чем раньше...» Разумеется, о пожаре на Чернобыльской АЭС писал не один только Губарев. 16 ведущих телекомпании США, Японии, Италии, Австрии и других стран работали в 30-километровой зоне, снятые ими фильмы уже прошли по западным телеканалам. (Первая из них — по времени создания и выхода на экран — получасовая лента итальянского телевидения, режиссера Дж. Монкальво.) Не дремали и литераторы. Первая книга о чернобыльских событиях вышла вовсе не в СССР, а — август 1986 (!!) — в Англии. Она имела громкое название — «Самая серьезная авария в мире. Чернобыль: конец ядерной мечты». Издательство «Панбукс», выпустившее книгу большим тиражом, получило солидную прибыль. В США в 1987 году вышел роман «Чернобыль», созданный известным — автор более 30 романов, лауреат международных премий — американским писателем-фантастом Фредериком Полом. В конце 1986 года он, седой, элегантный, приезжал в Киев: для уточнения деталей своего отнюдь не фантастического — реальность тогда затмила фантастику! — произведения. Фредерик Пол: «Когда меня, писателя-фантаста, расспрашивают о будущем, я отвечаю: „А может, будущего и вовсе не будет? Если вспыхнет война или взорвутся атомные станции и всё это погубит природу? Может произойти нечто похожее на татаро-монгольское нашествие, и человечество остановится в своем развитии... Авария в Чернобыле — последнее предупреждение человечеству..."» В нашей стране о Чернобыле писали Владимир Губарев, Владимир Яворивский, Юлий Медведев, Юрий Щербак и другие писатели. Вышли и обобщающие материалы: «Чернобыль. Дни испытаний», 1988; «Чернобыль: события и уроки», 1989, и другие издания. \155\
Чернобыль... Зловещее название - Черная быль, которое ещё долго, из поколения в поколение будут вспоминать наши потомки, ибо могут оказаться среди них те, кто отмечен печатью случившейся трагедии. Юрий Лукич Соколов«Чернобыль. Рассуждение физика - нереакторщика По прихотливому стечению обстоятельств в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, в то историческое, как теперь выясняется, даже эпохальное утро автор этой книги, ничего не ведая о катастрофе века, как раз с опасной северной стороны, оставив справа Чернобыль, приближался с московским поездом к Киеву. Киевский клуб книголюбов «Эврика» пригласил тогда группу авторов и редакторов издательства «Молодая гвардия», делающих всесоюзно известную серию книг о науке — «Эврику». Так и оказались мы в весеннем зеленеющем Киеве, гуляли, наблюдали, как проходила на Крещатике международная велогонка, смотрели картины Врубеля, Васнецова в киевских соборах, посещали музеи, встречались с читателями. Я, по материалам своей книги «Занимательно об энергетике», вышла в 1981 году, где Атом подвергался основательной критике с позиций экологии, рассказывал книголюбам о ядерных террористах и прочих возможных ужасных последствиях атомной энергетики. Интересно, как вспоминались мои слова и прогнозы через неделю, когда Киев заполонили панические слухи? Но тогда мы ровно ничегошеньки не знали о том, что совсем рядом идет отчаянная схватка со смертельной опасностью. И, надо сказать, всем нам, москвичам, случайно оказавшимся в Киеве, тогда ещё крупно повезло: ветер в те дни упорно дул в северо-западном направлении. А если бы он предпочел ЮГ, как и случилось позднее? Если бы понес радиоактивные «пары» на киевские кварталы? Только по возвращении — в первые дни мая — узнали мы о Чернобыльской трагедии. Один из авторов, ездивших со мною в Киев, врач по профессии, тут же помчался проверить свою кровь, нашел какие-то изменения в лейкоцитарном, кажется, составе и упорно агитировал других участников поездки, меня в том числе, также провериться. Кажется, никто из нас на это не пошел... И ещё одно странное воспоминание, характера пол у мистического, понимаемое с трудом. Тогда в поезде, в ранние утренние часы, 26 апреля, лежа в купе на верхней полке, я был внезапно разбужен. Никто, ни проводник, ни попутчики, они спали, меня не расталкивал, проснулся я, потому что ярчайшая, салютной силы вспышка «света» ударила меня по закрытым, сонным глазам. Свет в купе не горел... Что это было? Мощнейшие потоки нейтрино, или каких-то других элементарных частиц ударили тогда по моей сетчатке? Или тут виновато что-то совсем другое, еше плохо знаемое медициной и бионауками? Судить не берусь... \156\
Огромные массы людей задела, зацепила своим ядовитым крылом черная чернобыльская птица. Вдумаемся в эти пугающие цифры. 120 тысяч переселенных. А впереди были новые отселения — каждое обходилось государству в 100 тысяч рублей на переселенную семью — с зараженных радиацией — тысячи населенных пунктов! — областей Украины и Белоруссии. Более 600 тысяч «ликвидаторов», тех, кто участвовал в дезактивации опасных территорий. Три миллиона (!!!) проживающих нынче на загрязненных радиацией — радиация свыше одного кюри на квадратный километр — территориях (из них 700 тысяч детей). всё это, как ни парадоксально звучит, наша ОБЫДЕННОСТЬ. Такая же, как вымерший город Припять, город, в котором прежде жило около 50 тысяч преимущественно молодых — средний возраст 26 лет — людей и где теперь НИКТО не живет. (Снимки его, города, пустующих улиц с рядами высотных домов обошли всю мировую прессу.) Лондонская «Тайме»: «Ни одно событие после второй мировой войны не задело за живое стольких людей в Европе, как взрыв 4-го реактора Чернобыльской АЭС». Писатель Юрий Щербак: «Полное осмысление того, что произошло (вспомним Великую Отечественную войну) — дело будущего, возможно — далекого будущего. Ни один писатель или журналист, вне зависимости от степени его информированности, не способен сегодня постичь всего. Придет время, когда чернобыльская эпопея (меня всё время не оставляет мысль, что мы имели дело с эпопеей, которая своими грандиозными масштабами касается коренных вопросов народного бытия — жизни и смерти, войны и мира, прошлого и будущего) предстанет перед человечеством во всей своей трагической полноте, в благодарных жизнеописаниях подлинных героев и в презрительных характеристиках преступников, по чьей вине произошла авария с такими тяжелыми последствиями (их всех необходимо назвать поименно!) — в скупых и точных цифрах и фактах, во всей сложности жизненных обстоятельств и служебных тайн, человеческих надежд, иллюзий, в неоднозначности моральных позиций, занимаемых участниками событий. Думаю, что для создания такой эпопеи необходимы новые подходы, новые литературные формы, отличные, скажем, от „Войны и мира" или „Тихого Дона", какими они будут? Не знаю. Никто не знает». Эти и им подобные слова написаны были лишь через год-два после Чернобыля. А в те апрельские дни 1986 года даже такие выдающиеся люди, как академик Валерий Алексеевич Легасов, ещё не смогли дать должной оценки происходящему. Позже, май 1988 года, академик чистосердечно признавался: «Я должен сказать, что мне тогда и в голову не приходило, что мы двигаемся навстречу событию планетарного масштаба, событию, которое, видимо, войдет навечно в историю человечества, как извержение знаменитых вулканов, гибель Помпеи или что-нибудь близкое к этому». \157\
5.12. Пришел сигнал - «один, два, три, четыре» ...Я думаю, что существует в жизни особый возраст. Я назвал бы его возрастом зрелости. Он мало связан с возрастом биологическим. Есть люда, вступающие а него очень рано. Но многие, к сожалению, не достигают его никогда. Возраст зрелости наступает тогда, когда к человеку приходит ясное сознание личной ответственности за судьбу не только его собственную и не только за судьбу его близких, но и за судьбу всей страны, всего народа... Но есть и другой сорт людей, к сожалению. Не обремененные чувством долга, а часто и грузом знаний, они легко шагают по жизненной лестнице со ступеньки на ступеньку, достигая этажей высоких, поднимая на уровень общегосударственных интересов интересы личные. Что же тогда удивляемся мы нелепости многих принимаемых решений, как в науке, так и на государственном уровне? Хорошо бы ввести специальный экзамен на зрелость. Но как и кто разработает его программу?..
Чернобыль был слеп и кровожаден, он не разбирал ни кто член Политбюро, ни кто рядовой гражданин, не отделял солдат от генералов, малограмотных от академиков. Не пощадил он, а точнее, можно утверждать, что в конечном итоге и УБИЛ академика Валерия Алексеевича Легасова. Легасов (1936-1988) родился в Туле в семье служащего, там окончил школу, но серьезно учиться поехал в Москву. Из воспоминаний Легасова (он успел рассказать, каким «боком» затесался в чернобыльскую историю): «Я окончил инженерно-химический факультет Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева. Этот факультет готовил специалистов, главным образом исследователей, которые должны были работать в области технологии атомной промышленности. То есть уметь разделять изотопы, работать с радиоактивными веществами, уметь из руды добывать уран, доводить его до нужных кондиций, делать из него ядерное топливо, уметь перерабатывать ядерное топливо, уже побывавшее в реакторе и уже содержащее мощную компоненту радиоактивную, с тем, чтобы полезные продукты выделить, а опасные, вредные компоненты также выделить, суметь их как-то компактировать, захоронить, чтобы oim не могли человеку вреда нанести. А какую-то часть радиоактивных источников использовать с пользой для народного хозяйства, для медицины, может быть. Вот эта группа специальных вопросов, которым я был обучен. Затем я дипломировался в Курчатовском институте в области переработки ядерного горючего. Академик И. К. Кикоин пытался оставить меня в аспирантуре — ему понравилась моя дипломная работа. Но мы с товарищами договорились какое-то время поработать на одном из заводов атомной промышленности, чтобы иметь некие практические навыки в той области, которая потом станет предметом наших исследований. Я был, как бы, агита- \158\
тором за эту идею, а потому принять предложение об аспирантуре не мог, и я уехал в Сибирь (1961 год. — Ю. Ч.). Здесь пришлось участвовать в пуске одного из радиохимических заводов. Это был очень живой, интересный период времени — вхождение в практику. Около двух лет я работал на этом заводе, а потом все-таки меня „вытащили" в аспирантуру в том же Курчатовском институте... Я разработал ряд технологических процессов... Защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Я был избран в АН СССР...» В Институте атомной энергии Легасов быстро прошел путь от аспиранта (был и — из песни слова не выкинешь! — секретарем парткома) до первого заместителя директора Института, в 1981 году (ему всего 45 лет. — Ю. Ч.) он стал академиком, в 1985 (подталкивал его АТОМ!) становится членом Президиума АН СССР. Чернобыль оборвал этот стремительный научный взлет. Утро 26 апреля 1986 года академик хорошо запомнил. Из воспоминаний Легасова: «Была суббота, прекрасный день. Я раздумывал, не поехать ли мне в университет на свою кафедру (суббота — обычный мой день для кафедры) или на партийно-хозяйственный актив, намеченный на 10 утра, а может быть, на всё наплевать и с Маргаритой Михайловной, моей женой и другом, отдохнуть куда-нибудь? Естественно, по складу своего характера, по многолетней воспитанной привычке я поехал на партийно-хозяйственный актив. Перед его началом я услыхал, что на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Сообщил мне об этом начальник главка ведомства, в подчинении которого находится наш институт. Сообщил достаточно спокойно, хотя и с досадой. Начался доклад. Доклад был, честно говоря, надоевшим, стандартным. Мы уже привыкли к тому, что у нас в ведомстве всё замечательно и прекрасно, все показатели хороши, все плановые задания мы выполняем. Доклад носил характер победных реляций. Воспевая гимн атомной энергетике, большим успехам, которые достигнуты, докладчик скороговоркой сказал, что сейчас, правда, в Чернобыле произошла какая-то авария (Чернобыльская станции принадлежала Министерству энергетики и электрификации), „вот они там что-то натворили, какая-то есть авария, но она не остановит путь развития атомной энергетики..." Около 12 часов был объявлен перерыв. Я поднялся на второй этаж в комнату ученого секретаря. Там я узнал, что создана правительственная комиссия и я включен в её состав. Комиссия должна собраться в аэропорту Внуково к 4 часам дня. Немедленно я поехал к себе в институт. Пытался найти там кого-нибудь из реакторщиков. С большим трудом удалось разыскать начальника отдела, который разрабатывал и вел станции с реактором РБМК, — именно такой был установлен на Чернобыльской атомной станции — Александра Константиновича Калугина. Он уже знал об аварии, ибо со станции ночью пришел сигнал — „один, два, три, четыре". Это означало: на станции возникла ситуация с ядерной, радиационной, пожарной и взрывной опасностью, т. е. присутствовали вес виды опасности...» \159\
5.13. Мальчик с химической окраины Орда в свое время была, пожалуй, самым эффективным государственным строем. Хан сказал,- сабли наголо и вперед! И полмира покорили... Однако сейчас этот способ действия не может привести к успеху. Новое состояние общества, новое положение в мире требуют совершенно новых решений, новых форм организации и науки, и общества. Но как довести это до понимания феодалов! Валерий Алексеевич Легасов С первых дней аварии Легасов — в Чернобыле, он руководил заседаниями штаба ученых. Губарев («Зарево над Припятью»): «Заглянув в одну из комнат райкома партии, где расположилась правительственная комиссия, увидел несколько человек, склонившихся над схемой четвертого блока. На двери на клочке бумаги было написано: „Академия наук СССР". Один из ученых был хорошо знаком — академик Валерий Алексеевич Легасов. Но поговорить с ним не удалось: по тем отрывистым фразам, взволнованности, наконец, по усталым, ввалившимся от бессонницы глазам сразу же стало понятно — сейчас ни Легасову, ни его коллегам не до бесед с журналистами. Даже поздороваться, пожать руку было некогда...» Когда в Чернобыле произносили фамилию «Легасов», то, по сути, тут говорили об Академии наук СССР: Легасов представлял не себя, а тысячи атомщиков страны. «И распоряжения, приказы, советы и рекомендации, которых так ждала правительственная комиссия, — писал Губарев, — от Легасова, были не только его собственными, но и всех ученых и специалистов той области, которую мы называем коротко — ядерная физика.» В деле укрощения «ядерного пламени» Чернобыля академик вносил и весомый личный вклад: он предложил состав смеси, которой был засыпан горящий реактор, считается, благодаря этому последствия аварии оказались меньше, чем могли бы быть. В общей сложности Легасов проработал в Чернобыле четыре месяца — вместо допустимых 2-3 недель. Губарев вспоминает: «Сколько раз летал он к реактору"? Никто не подсчитывал, да и сам Валерий Алексеевич позже припомнить не мог. А когда я начал настаивать, он сказал: .Зеликолепные ребята — вертолетчики! Прекрасно понимают, сколь опасна их работа, но всегда — подчеркиваю, всегда! — старались так вести машину, чтобы можно было рассмотреть, что творится на четвертом блоке... И в первую очередь не о себе заботились, а о тех, кто на борту. Ну, а когда появилась необходимость сбрасывать грузы точно в реактор, бесстрашно шли к нему, зная и о радиации, и о той опасности, что грозит их здоровью"». Легасов получил большую дозу радиации, врачи, в конце концов, вынудили его вернуться в Москву. Схваченные им дозы непосредственной опасности для жизни не представляли, и всё же, пишет Губарев, «необычайно трудно жить, когда на твоему счету десятки бэр... Эти „бэры" и „рентгены" вовсе не способствуют нормальному психичес- \160\
кому состоянию, а потому и к людям с „бэрами" надо быть вдвое, втрое, в десятки раз внимательнее, добрее, заботливее». Из Чернобыля Легасов сразу же полетел в Вену, где тогда состоялось международное совещание с участием нескольких сот экспертов МАГАТЭ и других международных организаций. Пятичасовой доклад Легасова, как отметило совещание, по своей откровенности «превзошел все ожидания». Позднее Легасов четко сформулировал свои идеи о принципах безопасности ядерной энергетики. Он мечтал о создании нового Института, убеждал, доказывал, требовал совершенно новых подходов к развитию современной техники. Ответом было... молчание. Либо же предложения академика неверно истолковывались, извращались. Легасов: «Мои оппоненты называют меня мальчиком с далекой химической окраины, который пришел учить аксакалов, построивших здание химической науки, как в нем жить и как это здание перестраивать. В этом есть доля истины. Я действительно с окраины, я ведь фшикс-химик. Но сейчас именно на окраинах, в пограничных областях возникают все наиболее важные точки роста. С окружающих долину холмов можно многое увидеть такое, что со дна долины не увидишь...» 5.14. Одновременно Дон-Кихот и Жанна Д'Арк А не кажется ли вам, что многие дискуссии в нашей науке в прежние года, да и сейчас еще, напоминают споры в племени людоедов? Оставшиеся в меньшинстве рискуют быть просто съеденными. Тут уже не научные истины проверяются и отстаиваются, а идет борьба за выживание! В такой борьбе все средства хороши. Истории с биологией, теоретической химией и кибернетикой — только верхний слой, самые одиозные случаи. Страшнее общий стиль, с тех времен укоренившийся и до сих пор сохраняющийся в каждой маленькой научной ячейке. Не умеем вслушаться в доводы оппонента, встать на время на его позицию. Сила аргументов пасует перед силой положения. жүктеу/скачать 1.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|